Пульс далеких миров: хроники той, кто слишком громко думала

– И Корв об этом знает? – поинтересовалась я.

– Конечно. Он, кстати, единственный, кто не пытается закрыться от меня. Говорит: «Если ты уже копаешься в моей голове – хотя бы предупреждай, когда находишь что‑то особенно постыдное».

– Значит, он тебе доверяет, – улыбнулась я.

– Доверяет. Потому что понимает: я не использую это против него. Я просто сохраняю истории. Даже те, которые люди хотят забыть, – Риэль помолчал, и в его голосе вдруг проступила непривычная серьёзность. – Как историю о том, что Корв когда‑то смеялся так громко, что его рога светились, как новогодние гирлянды. Или о том, как он прятал под подушкой книгу стихов, хотя в клане это считалось «недостойным воина».

– Стихи? Корв? – я не смогла скрыть изумление. – Не могу представить.

– Ага, – Риэль кивнул, и его чешуйки мягко мерцали в приглушённом свете медблока. – И знаешь, что самое смешное? Он до сих пор думает, что это секрет. Хотя я мог бы устроить аукцион на его «постыдные тайны». – Он снова усмехнулся, но тут же смягчил тон: – Но я не буду. Потому что дружба – это не коллекция компроматов. Это… – он задумался на секунду, подбирая слова, – право знать, что кто‑то видит тебя настоящего – и не отворачивается.

– Хотя, признаюсь, коллекция у меня всё же есть. Только она не для шантажа. Для памяти. Чтобы, когда всё рухнет, осталось хоть что‑то настоящее. Даже если это просто история о том, как Корв пытался вязать шарф.

– Да, я знала! – фыркнула я. – Значит, есть коллекция шарфов! И, наверное, целый архив «постыдных тайн» в разделе «Воины, которые не умеют держать спицы»?

Риэль не ответил – только многозначительно улыбнулся, чуть склонив голову. Его чешуйки на скулах замерцали, будто перелистывали невидимые страницы каталога.

– Некоторые сокровища лучше не раскрывать сразу, – наконец произнёс он, поднимаясь. – Иначе пропадёт весь шарм.

Гагарин, до этого внимательно слушавший, издавал короткий щелчок, аплодируя. Риэль подмигнул ему.

– Ладно, – отчеканил он, вставая и поправляя форму. – Мне пора. Док зовёт – говорит, мой чешуйчатый коллега (кивок в сторону Гагарина) уже начал перепрограммировать холодильник под «режим тишины и маринованных водорослей».

Дверь за ним закрылась, оставив меня наедине с ворохом новых мыслей. Я посмотрела на Гагарина, который устроился у меня на плече, и тихо произнесла:

– Кажется, мир вокруг стал чуть более… светящимся.

Помолчав, я добавила:

– И как теперь со всем этим жить?

Гагарин склонил головку набок, размышляя над ответом. Потом издал ещё один щелчок – на этот раз протяжный, почти задумчивый – и устроился поудобнее, представлялось говоря: «А вот это уже твоя история. И ты сама её напишешь».

Я откинулась на кушетку.

Гагарин устроился у меня на груди и щёлкнул – на этот раз мягко, почти ласково.

«Я с тобой», – дал понять этот щелчок.

Интересно, а мои жизненные показатели он придет проверить?

***

Не пришёл.

Зато через десять минут в дверях появился капитан Дариэн.

Он появился не с грохотом, как Корв, – а так, что казалось свет в коридоре сам решил стать мягче.

Шварх, конечно – рога, хвост, сила в каждом движении – но не как у боевиков клана Огненных Рогов. Его рога были отполированы до тёмного блеска, изогнуты с почти аристократической грацией.

Хвост – длинный, подвижный, но не дёргался от гнева; он мерно покачивался в такт шагам, как маятник, отсчитывающий не время, а терпение.

А глаза… глаза светились сиренью – не янтарём ярости, а тёплым, почти ласковым светом, он видел не угрозу в каждом движении, а потенциал.

– Как самочувствие, Фэй? – спросил Дариэн, останавливаясь у кушетки. – Слышал, ты устроила небольшой спектакль в медблоке. С голограммами, запахами и коллективным обмороком у инженеров.

– Это не я, это мои воспоминания решили устроить премьеру. Билеты – только в обмен на нервы. – возразила я.

Он усмехнулся. В сиреневых глазах мелькнула искра.

– Впечатлило. Особенно момент с кибер-отвёрткой. Док до сих пор пытается понять, почему его пробирки начали петь колыбельную.

– Это был Гагарин, – хмыкнула я. – Он считает, что лаборатория слишком шумная для серьёзных исследований.

Дариэн посмотрел на таракана, восседающего на моём плече с видом главного инспектора по тишине.

– Очень разумный взгляд. Кстати… – он наклонился чуть ближе, и в его голосе появилась лёгкая, почти шаловливая нотка, – если вдруг захочешь устроить премьеру второй части… я всегда готов быть в первом ряду. Без голограмм. Только ты и я. И, может быть, чашка чего-нибудь, что не шевелится.

Я почувствовала, как уши слегка покраснели.

– Вы, капитан, опасный человек. Особенно когда обещаете еду, которая ведёт себя прилично.

– Зато я не обещаю шарфов, – заявил он с лёгкой усмешкой. – Хотя… если бы умел вязать, начал бы с твоего размера.

Я улыбнулась – но тут же села прямо.

– Капитан… Дариэн. Я хотела спросить… про Элиона. Того, кто в сердце корабля. Как так получилось, что он там? Это… нормально? Или это какая-то древняя ловушка, из которой он не может выбраться?

Дариэн замер. Сиреневый свет в глазах стал чуть глубже, казалось он взвешивал не слова, а последствия.

– Он не в ловушке, – тихо поведал он. – Он добровольно стал ядром «Белой Тени». Его народ… они не могут быть рядом друг с другом. А такое существование это его спасение. И, заодно, наша навигация. Вопрос откуда ТЫ знаешь про Элиона?

–Это не важно, – отмахнулась я.

– А он может знать что-то про облако? Потому что… я чувствую его. Оно не дремлет. Оно движется. Прямо сюда. Мы не можем просто сидеть и обсуждать, кто лучше вяжет шарфы! Надо уходить. Или действовать. Но для этого нужны подсказки. А он – единственный, кто говорит как, видевший гибель звёзд и всё ещё помнящий вкус первого сна.

Дариэн посмотрел на меня с новым интересом.

– Ты… чувствуешь облако?

– Чувствую пульс. Чувствую оно дышит за стеной реальности. И если мы не найдём тех, кого ищет посол… оно поглотит всё. Даже ваш «свет изнутри».

Капитан помолчал.

– Элион, возможно, знает. Но поговорить с ним… сложно. Туда нет прохода для живых. Стены пропускают только нематериальное. Мы пробовали сканеры, дроны, даже мысленный контакт через Лиру – ничего не доходит. Только он сам решает, кого впустить.

– А я уже была там, – заявила я. – В виде… духа. Призрака. Чего-то между. Просто… случайно. Когда потеряла сознание в камере от вселенского голода. Но теперь надо научиться это делать по своей воле. Не когда мое тело решит, а когда я решу. Случайный выход из тела не считается умением.

Дариэн приподнял бровь.

– Ты хочешь научиться отпускать тело, что бы пообщаться с Элионом? Это опасно, Фэй. Многие так и не вернулись.

– Ну, я же вернулась! – возразила я. – Правда, чуть не устроила душевую катастрофу… но это другая история. Главное – я могу. Значит, надо учиться.

– Только… – я поморщилась, – каждый раз, когда я слишком напрягаюсь, пытаясь «выйти из тела»… я пукаю. Серьёзно. Видимо мой кишечник тоже пытается стать нематериальным.

Дариэн сначала замер.

Потом – рассмеялся. Не громко, но искренне. Сиреневые глаза засветились, как закат над родной планетой.

Смех стих, и капитан заговорил тише…

– Космическая бездна, Фэй, ты само очарование!

Тогда, – сказал он, всё ещё улыбаясь, – советую тренироваться в пустой комнате. А я поговорю с Лирой. Может, её кровь поможет тебе… выйти тише. Кровь сильванов содержит энзимы, усиливающие нейропластичность.

Он кивнул – уже не как флиртующий красавец, а как капитан, который понял: перед ним не просто «почти человек». Перед ним – курьер с тараканом и проблемами с гравитацией в кишечнике. И, возможно, последняя надежда.

Но за этой шутливой маской читалась серьёзность момента. Дариэн не просто подбадривал – он оценивал. Взвешивал риски. И всё же склонялся к тому, чтобы дать мне шанс. Потому что других шансов у нас, похоже, не осталось.

Дариэн помолчал, взвешивая слова.

– Знаешь, Фэй, история Элиона – это и история его народа. – Аэтерны появились на заре времён, когда космос ещё не знал границ. Они не строили городов – они становились городами. Не создавали корабли – они были кораблями. Их тела содержали микроскопические ядра звёздного вещества, и потому двое из них не могли находиться рядом: пространство между ними рвалось, как ткань, не выдержавшая веса двух солнц.

Я хмыкнула:

– То есть они были как я после экспериментального протеинового батончика – опасны для окружающих?

Дариэн едва заметно улыбнулся:

– В каком‑то смысле. Со временем одиночество стало их проклятием. Элион нашёл выход: он соединился с «Белой Тенью» – кораблём, который смог вместить его сознание. Теперь он – сердце корабля. Но это не просто метафора: он действительно управляет системами, помнит маршруты, чувствует корабль как собственное тело.

– Но он же говорил со мной! – возразила я. – Нормально, словами. Без туманных образов и мистических откровений.

– Именно, – согласился Дариэн. – В этом его уникальность. Большинство аэтернов, пытаясь сохранить память народа, терялись в ней. Элион сумел удержать баланс: он помнит всё, но остаётся собой. Он может говорить, а может показывать – зависит от того, с кем общается и что хочет донести.

– Тогда почему все делают такое загадочное лицо, когда речь заходит о разговоре с ним?

– Потому что он не библиотека, а живой разум. Он не выдаёт ответы по запросу. Иногда ему нужно время, чтобы сформулировать мысль. Иногда он говорит загадками, потому что сам ещё не до конца понял, что помнит. А иногда… – Дариэн замялся, – он может случайно утянуть собеседника в глубины своей памяти. Там легко потеряться.

– Как это?

– Представь, что ты вдруг начинаешь помнить чужую жизнь. Не как рассказ, а как собственный опыт. Чужие чувства становятся твоими, чужие воспоминания – частью твоей личности. Для обычного человека это слишком.

Я поежилась:

– Звучит неприятно.

– Поэтому я предупреждаю. Многие пытались поговорить с ним и не вернулись. Не физически – ментально. Они остались там, в его сознании, став частью его памяти.

– И вы всё равно хотите, чтобы я попробовала?

– Хочу. Ты уже общалась с ним и вернулась. Ты понимаешь его язык – не тот, что состоит из слов, а тот, что строится на интуиции. Ты задаёшь вопросы, а он отвечает. Это редкий дар.

– Или редкий недостаток, – буркнула я. – Ладно, допустим. Что дальше?

– Завтра Лира даст тебе свою кровь. Она уже помогала тебе расширить сознание – теперь это позволит настроиться на волну Элиона. Ты сможешь говорить с ним яснее, задавать конкретные вопросы. Но помни: даже если разговор пойдёт не по плану, мы будем рядом. Лира, Риэль и я – мы не дадим тебе потеряться.

– «Не дадим потеряться» звучит как обещание, которое сложно выполнить, когда речь идёт о чужих воспоминаниях.

– Знаю. Но мы попробуем. Главное – ты должна хотеть вернуться. Держись за то, что делает тебя тобой: за свои странности, за таракана на плече, за неумение нормально варить кофе. Это и будет твоя верёвка.

Я фыркнула:

– Верёвка из тараканов и кофейных неудач. Отличный спасательный трос.

Дариэн наконец улыбнулся по‑настоящему:

– Именно. Держись за него крепче. С тобой никогда не скучно, Фэй. Отдыхай. Завтра – первый шаг.

Он вышел.

Я откинулась на кушетку.

Гагарин подполз, посмотрел на меня и медленно, с сарказмом, сложил передние лапки.

«Героиня галактики, – говорил его жест, – и твой первый шаг к спасению миров – научиться не пука́ть при трансцендентном выходе».

– Заткнись! – разозлилась я. – Ты хоть раз пробовал покинуть тело? Вот и не лезь со своим мнением.

Но в животе уже снова начало бурлить.

Облако приближалось.

А я – всё ещё не умела исчезать тихо.

Глава девятая. Не визг.

Я не уснула.

Я отпустила себя, как отпускают птицу – не с надеждой, что вернётся, а с верой, что знает, куда лететь.

Лёжа на кушетке, я перестала думать о теле. О гравитации. О том, что в животе может снова начаться космическая буря.

Вместо этого – представила: я уже там.

Не «я лечу», а «я – присутствую».

И – чудо!

Но чудо не пришло само. Сначала – лишь дрожь по краям сознания, будто кожа натягивалась на невидимый шар. Я вспомнила, как в прошлых попытках всё срывалось: то внезапный спазм, то ощущение, что меня растягивает между двумя реальностями.

«Не рвись, – повторила я про себя. – Дыши. Пусть уходит лишнее».

Вдох.

Представила, как напряжение стекает с кончиков пальцев, как растворяются границы между «внутри» и «снаружи».

Выдох.

Ощутила, как что‑то внутри мягко щёлкнуло – не звук, а сдвиг. Словно замок, который наконец поддался.

Гравитация ослабла. Потом исчезла.

Я парила.

Гагарин, сидевший у изголовья с видом инспектора по нематериальным явлениям, одобрительно щёлкнул – и отключил камеру, на всякий случай.

Я парила.

Сквозь палубы. Сквозь стены. Сквозь время, казалось оно тоже уступает дорогу панике с тараканом‑надзирателем.

Сначала это было похоже на погружение в тёплую воду – невесомость, обволакивающая мягкость, ощущение, что каждая клеточка растворяется в свете. Я перестала чувствовать вес, контуры, границы. Не было «меня» как тела – лишь точка сознания, плывущая в потоке.

Потом пространство начало меняться. Стены корабля растаяли, превратившись в мерцающие полосы энергии. Я увидела, как сквозь них проносятся образы: вспышки звёзд, завихрения туманностей, тени неведомых кораблей. Это было не зрение – скорее, восприятие на уровне ощущений. Я чувствовала