Хроники Лаэриса: Охота на Тень

Catherine Dark

Хроники Лаэриса: Охота на Тень

Глава 0: Кошмар продолжается

(Пов: Лираэль Невариен)

Я снова в допросной с черными обсидиановыми стенами. Сколько я здесь? Как я сюда попала, и когда? Выходила ли я вообще, или все это было просто сном?

Я помню, как Веррокс подписал мне смертный приговор. Я помню, как перед самым концом я мечтала посмотреть в его холодные, бесстыжие глаза, чтобы запомнить его лицо. Запомнить, чтобы приходить в его кошмары озлобленным духом и медленно, мучительно утащить его с собой в Запределье, когда он поймет, что настоящим преступником была не я. И я помню, как… Меня оправдали. Помню, как я сбегала из “Белой башни” и нашла доказательства того, что, оказывается, обвал улицы Лазурной, где стоял дом моей семьи, был подстроен. Потом мы с Верроксом вместе нашли виновного, который… Умер, не успев выдать тайну от какого-то некро-проклятья. А потом Веррокс… Извинился? А я не простила. Потому что не могу, ведь один взгляд на него вселяет в меня неконтролируемый ужас!

А было ли это? Извиняющийся Магистр Теней, с которым я вместе останавливала мистическое торнадо? Ха, да это просто невозможно! Значит, я не выходила из камеры, нет. Все это один большой спектакль с целью сломать меня.

Здесь холодно. Не от камня, не от воздуха, а от него. Он снова стоит напротив, и кажется, что тень в углу дрожит от напряжения.

– Саэра Невариен. – Голос Магистра Веррокса режет меня, как нож, и от каждого его слова в моей душе остается невидимый порез. – Мы начнем сначала.

Он произносит это вкрадчиво, с какой-то самодовольной ухмылкой, которой я, кажется, не видела раньше. Все-таки я была права: ему просто нравится меня мучить. Мои руки зафиксированы за спиной так туго, что кожа под веревкой рвется. Я чувствую кровь. Она липнет к запястьям и медленно капает с указательного пальца правой руки. Я дрожу, еле сдерживая слезы, и пытаюсь сказать хоть что-то, но мне будто снова перерезали голос ножницами немоты. Голова тяжелая, в висках стучит, и пошевелиться я тоже не могу. Я начинаю задыхаться.

Я встречаюсь с его глазами, и в них больше нет ни тени того ледяного спокойствия, что было раньше. Теперь они горят злорадством, как угли догорающего погребального костра в полумраке.– Смотрите на меня! – Его ладонь, холодная, как металл, грубо хватает меня за подбородок и резко тянет вверх. – Где вы были, когда улица Лазурная вместе с вашим домом сложилась, как карточная башня? – Он произносит это медленно, смакуя слова. – Где вы были, когда ваши родители кричали под обломками пытаясь найти беглянку, предавшую их доверие?Ах да, вы были на опушке Арагового леса и лакомились ягодами шипоцвета, несмотря на прямой запрет.

– Я… я была ребенком… – шепот рвется из горла, но он тут же стирается его смехом. Громким, низким, почти утробным. Он широко улыбается, скаля свои белые ровные зубы, которые так и хочется выбить какой-нибудь сковородкой. Но я не могу даже пошевелиться от страха. Я чувствую, как по щекам начинают бежать слезы, которые я больше не в силах сдерживать, а воздуха все меньше, будто из этой и без того затхлой комнаты выкачали весь кислород.

– Ребенком? – Он резко перестает смеяться и отпускает мой подбородок, отходя от меня на шаг назад. Он снова стал тем холодным, серьезным Верроксом. Я вижу, как из его тени вытягиваются черные жгуты, обвивающие мои ноги. – А теперь? Все еще будете прятаться за этим?

– Скажите правду. – Шипит он, как гриммер-змея, и с каждым словом сжимает мое горло сильнее. – Или, может, хотите утонуть, как ваши дорогие родители и друг детства?Тень резко вздергивает мои лодыжки, и я падаю на колени. Он обходит меня вокруг. Медленно, вальяжно, словно хищник, уверенный, что жертва уже в капкане. – Вы ведь знали, Саэра Невариен. Вы всегда знали, что это было не случайно. – Его пальцы хватают меня за горло и сжимаются в стальные тиски. Он резко поднимает меня с колен и прижимает к стене. Камень за спиной холодный и гладкий. Я не могу сказать ничего, я просто смирилась с тем, что сейчас, наконец, он задушит меня. Он поднимает меня выше, и мои ноги перестают касаться пола. Свет и без того тусклого эфритового кристалла начал мигать, будто на последнем издыхании.

Я пытаюсь вдохнуть, и глотаю воду. Соленая горечь обжигает горло, в ушах звенит, вокруг сгущается тьма. Кажется, я видела как рядом со мной мелькнула длинная, черная, как гигантская пиявка, тень.Я слышу треск за моей спиной, и не только: земля задрожала, по стенам пошли трещины, а через них начинает хлестать вода. Веррокс слегка улыбается, смотря прямо на меня, и эта жуткая улыбка становится еще более страшной в мигающем все медленнее свете эфритового кристалла. Вода быстро поднимается, заливая пол, подбирается к коленям, к груди, к подбородку…

– Посмотри вниз. – Он снова сжимает мое лицо, разворачивая к мутной глубине. Говорит наигранно нежно, шепча прямо в ухо, обжигая своим холодным, как ветра в Виренске, дыханием. Там, на дне Элейринского плато, я вижу обломки мебели, куски ткани, театральные маски и две бледные руки, тянущиеся ко мне. Затем еще две, и… Еще две, детские. Из глубины на меня смотрят трое лиц, застывших в беззвучном крике. Я начинаю дергаться, кричать, плакать, но Веррокс продолжает сжимать мое лицо. Он слишком силен. Магистр перехватывает меня за волосы другой рукой и тыкает меня в эту картину как котенка в молоко, заставляя смотреть. Я вижу их лица, искаженные от боли и ненависти. Я знаю: они ненавидят меня.

– Вот твои родители, проклятая девчонка! И твой ненаглядный Дарен! Смотри, и не вздумай отвести взгляд! – Он кричит мне прямо в ухо с такой ненавистью, что все Селемарисцы разом не смогли вылить на меня за все почти семнадцать лет с того происшествия. – Не дергайся, Невариен, смотри! Это все ты виновата! Ты должна была умереть вместе с ними! А Дарена вообще не должно было быть там!

Призрак Дарена, будто услышав эту тираду, закричал сильнее. Мне показалось, что он кричит что-то вроде “Почему, Лираэль!? За что!? Я должен был жить, мне было всего двенадцать!” Призраки мамы и папы, будто подхватив его волну, взвыли с новой силой. Кажется, теперь все они кричат: “Предательница! Умри, Лираэль! Ненавижу!”

– Уверен, он пошел к тебе в гости, а твои родители, как всегда, приняли его с распростертыми объятиями как гостя дорогого, а ты просто сбежала, хотя тебе запретили, и только поэтому ты жива! – Веррокс с еще большей ненавистью крикнул мне в ухо. – Ты, проклятая девчонка, жива, а они мертвы!!!

– Нет! – У меня из горла вырывается отчаянный крик. Я все еще пытаюсь вырваться и отвернуться. Бесполезно.

Веррокс смеется все громче, а три мертвые фигуры, застрявшие под обломками, тянут ко мне свои бледные тощие руки, пытаясь перекричать друг друга будто соревнуются, кому больнее.

Веррокс раскинул руки, зависнув в воде, будто он – сам Лаэрис, водный Бог. Его смех становится оглушительным, заливает все вокруг, и в этот момент я захлебываюсь окончательно и понимаю: это конец.Затем он меня резко отпускает, и я повисаю в воде как в невесомости, продолжая судорожно глотать воду. Магистр резко направляет ко мне свои жуткие Тени, которые обвивают мои ноги, руки, шею, талию и грудь. Они дергают меня вниз, к призракам, и тянут на дно. Жгучая боль разрывает грудь изнутри, словно легкие готовы взорваться. Я не могу дышать!– Саэра Лираэль Невариен! – Громко произносит он. – Ты приговариваешься к смерти через растерзание духами твоих погибших родителей и Дарена, друга детства! Они очень долго ждали этого дня!

***

– Нет!!! – Крикнула Лираэль на весь Театрон, подскочив на кровати. Снова.

Прошел уже месяц. Я все еще жалкий дух в нелепой медузьей форме, наблюдающий за Разрывом душ и жизнью этой стойкой девочки.

Сейчас она явно снова проснулась от кошмара, который преследует ее после тех жутких допросов у мальчишки Веррокса, чтоб его собственные Тени удушили!

Моя бедная девочка почти каждую ночь мучается от жутких кошмаров. Волосы мокрые от холодного пота, на щеках блестят свежие дорожки от слез, тело дрожит, глаза растерянно бегают, а пальцы крепко сжимают ткань старого пододеяльника в цветочек, который выглядит даже более нелепо, чем я. Другой рукой она хватается за ткань ночнушки на груди, и судорожно хватает воздух, как рыба, оказавшаяся на суше.

Первые семь-десять раз я метался по комнате, дергался от испуга, однажды даже чуть не оторвал себе щупальца от беспокойства. Я всерьез думал, что она умирает.

А потом привык. Ну, почти, насколько это возможно. Она все еще не видит и не слышит меня, но я все еще не сдаюсь в попытках ее поддержать.

Я подплываю к ней в воздухе и зависаю над ее оголившимся плечом, на котором остался шрам от ожога Пепельным жезлом, полученным Лираэль еще во время допросов. Я касаюсь его своими эфемерными щупальцами, пытаясь поддержать, слабо надеясь на то, что она хоть что-то почувствует.

Она сидит на кровати все так же пытаясь отдышаться и унять мелкую дрожь. Затем закрывает лицо руками, рвано выдыхает, сидит так с минуту, резко откидывает волосы назад и вскидывает взгляд к потолку – и замирает, прислушиваясь к оглушающей утренней тишине чердака Театрона Лунного Серпа.

– Безмолвная, сколько можно? – Шепчет она еле слышно куда-то вверх. После она смотрит на старые часы с разбитым стеклом, стоящие на туалетном столике: полшестого утра. Она вздыхает и медленно встает с кровати.

– Ох, Лираэль… Ты же превращаешься в собственную тень. Сделай хоть что-нибудь со своей бессонницей… – Говорю я, гипнотизируя ее взглядом.

Она накидывает длинный шелковый халат темно-красного цвета с длинными широкими рукавами, словно доспехи перед боем, и идет к выходу из комнаты. Я уверен, она направляется в туалетную комнату, чтобы привести себя в порядок и умыться холодной водой. В последнее время она делает это так часто, что я всерьез беспокоюсь о том, чтобы она не простыла.

Лираэль открывает дверь – и сразу же наступает босой ногой во что-то мягкое, липкое и холодное. Она вздрагивает, и медленно опускает взгляд, а затем… Глухо взвизгивает и отскакивает, врезаясь спиной в стену и закрывая рот руками. Ей перестает хватать воздуха и она хватается рукой за ткань халата в районе груди, шумно вдыхая и выдыхая.

Прямо на пороге лежит мертвая крыса со вспоротым животом. Кровь вытекла в неровную лужу, впиталась в доски, а ступня девушки угодила прямо в эту жижу, оставив розово-красный отпечаток на коже.

Я метаюсь вокруг, щупальца дрожат. Казалось бы, мне нечего бояться, но я всей своей сущностью чувствую ужас, что сейчас сковывает ее.

– Лираэль… – Шепчу я в ужасе.

Она делает короткий, рваный вдох, и выпрямляется. Закрывает глаза, и с минуту стоит неподвижно, пытаясь унять бешено бьющееся сердце.

– Только не сегодня… – шепчет она, глядя на свой окровавленный след.

Но хуже то, что она следом увидела на двери в ее комнату: аккуратно приколотый тонким гвоздем лист бумаги. Это грубая бумага с оторванным краем, перепачканная размазанными пальцами красной краски… или крови. На ней, неровно, крупно, будто по-детски, но с пугающей уверенностью, написано: «ЕСЛИ ПРИДЕШЬ НА ПРОСЛУШИВАНИЕ – ТЫ СЛЕДУЮЩАЯ, КРЫСА!»

У Лираэль дрожит рука, но она резким движением тянется к бумаге и молниеносно срывает ее. Она смотрит на записку еще мгновение, а затем, выдыхая сквозь сжатые зубы, шепчет: “Фрейна… Ты совсем больная! Я теперь принципиально заполучу эту роль!”

Она резко комкает лист. Халат на ней сползает с плеча, кровь с крысы уже оставила след на полу, но моя девочка, дрожа, но гордо, поднимает подбородок. Я зависаю рядом, полный ярости и беспомощности.

– Проклятье… Лираэль… как же они смеют?.. – Снова шепчу я в полном шоке.

Она уже идет в ванную комнату быстрыми широкими шагами. Полы ее халата развеваются от скорости.

После того, как она привела себя в порядок и умылась холодной водой, она оперлась руками о раковину и стала вглядываться в свое отражение.

– Не раскисай, Лираэль. Тебе не привыкать. Ты найдешь правду о смерти родителей и уедешь в Виренск, как и хотела. Только добейся правды. Плевать на этих невежд. – Шепчет она себе раз за разом.

– А может, не надо? – С сомнением покачивая щупальцами говорю я. – Мертвых не вернуть, но ты-то живая! Уезжай туда, где не будет ни Совета, ни Веррокса, ни Селемарисцев!

Не слышит, как и всегда, но я все-таки надеюсь, что моя мысль каким-то образом дойдет. Она выдыхает и улыбается своему отражению.

– Держись, Лираэль. Ты справишься. – Уже увереннее она говорит сама себе, изящно разворачивается на носочках и уходит в сторону своей комнаты.

Увидев у двери все ту же мертвую крысу, она скривила гримасу, аккуратно вошла в свою комнату, взяла какую-то ткань и завернув крысу туда, выбросила ее в мусорку, находящуюся этажом ниже.

Глава 1: Актеры и роли

Я парю над залом Театрона, невидимый, но я вижу все. Лираэль входит. Волосы собраны в высокий хвост, два аккуратных локона обрамляют лицо. Губы темно-бордовые, глаза подчеркнуты острыми стрелками, и каждый ее шаг кричит: «Я здесь, и я заслуживаю это!».

Она проходит между рядами кресел и садится в центре зала, примерно в восьмом ряду. Тишина разливается мгновенно: шепоты актеров затихают, ассистенты застывают с декорациями в руках. Я вижу, как Фрейна замерла, сжимая сценарий так, что страницы начинают жалобно скрипеть. Ее взгляд цепляется за Лираэль, и я ощущаю ту бешеную смесь ужаса и зависти, что пульсирует от нее.

А Лираэль, тем временем, медленно поправляет прядь волос, и в этом движении – вся уверенность мира. Она улыбается, тихо, но насмешливо, и тишина вокруг меняется: пространство замирает, будто само подчинилось ее воле. И только я вижу как мелко подрагивают ее пальцы.

Фрейна резко вздыхает и начинает громко читать текст.

– «Я никогда не сдамся!» – Ее голос дрожит, но она старается казаться сильной.

Лираэль сидит, не двигаясь. Глаза чуть прищурены, взгляд ледяной и смертельно уверенный. Я вижу, как Фрейна в этот момент теряет нить реальности, лицо краснеет, руки сжимаются на страницах. Каждый ее вздох и слово звучат не как уверенность, а как отчаянная попытка вернуть контроль.

Лираэль слегка наклоняется вперед, взгляд медленно скользит по Фрейне, по залу, по каждому актеру. Я ощущаю, как она захватывает внимание без единого движения, просто своим присутствием.

Фрейна делает шаг к сцене, но Лираэль поднимает бровь и чуть наклоняет голову. В этом жесте – вся сила. Она будто говорит мысленно: «Какой кошмар. Попробуй еще раз». Фрейна моргает, сжимает сценарий, и я вижу, как ее уверенность тает на глазах. Остальные актеры переглядываются. Кто-то отводит взгляд, кто-то пытается продолжать, но атмосфера уже не принадлежит никому из них.

Лираэль тихо вздыхает, подбородок опирается на ладонь. Я чувствую, как энергия ее уверенности и злости растет с каждой секундой: она – центр этого зала. Каждое движение Фрейны под контролем, каждый жест других актеров – предсказуем. Я парю рядом, и весь мой эфир бурлит от гордости и восторга: моя девочка превращается в харизматичную злодейку, чье присутствие давит сильнее, чем любые декорации и слова.

И я знаю: сегодня никто не сможет сломать Лираэль. Ни Фрейна, ни сценарий, ни привычные страхи. Она здесь, и она владеет моментом.

– Кастинг на «Тень на Серпантине» начинается! – Объявляет он. – Начнем с главных ролей. На роль Ариэль претендуют Фрейна Севрель и Лираэль Невариен.В зал входят режиссер и его ассистент. Они садятся в пятый ряд. Режиссер поднимает руку.

Все актеры рассаживаются в зале, пытаясь сохранить видимость спокойствия, но я вижу напряжение в их взглядах.

– В этот раз главная роль будет моей, – тихо шепчет она. – Папа вложил в Театрон достаточно, чтобы все знали, кто здесь хозяйка.Фрейна усмехается, повернувшись к подруге по театрону.

Лираэль, сидя в зале, едва поднимает бровь. Она расслаблена, но при этом холодно и оценивающе наблюдает за Фрейной. Я чувствую, как напряжение во всей комнате увеличивается, словно воздух стал гуще.

– Кто хочет начать?Режиссер обводит взглядом двух претенденток.

– Я первая! – Заявляет она громко. – Я идеально подхожу на эту роль. Социальное положение моей героини и мое совпадают! – Она бросает многозначительный взгляд на Лираэль, словно испытывая ее терпение.Фрейна подскакивает, держа сценарий так, что он чуть не смялся.

Лираэль продолжает сидеть, легко поправляя прядь волос, а я чувствую, как ее взгляд будто гипнотизирует зал, хотя сама она этого, наверное, не замечает.

– Начинайте, саэра Севрель, – перебивает режиссер.

Она вышла на сцену так, словно это не деревянный настил старого Театрона, а мраморный пол королевского балкона. Я почти слышал, как под ее каблуками звенит воображаемое серебро – так отточены были ее шаги, так величественно держала она подбородок, будто несла невидимую корону.

Фрейна делает глубокий вдох, расправляет плечи и начинает читать текст с полной уверенностью. Каждое слово выверено, каждый жест точно рассчитан. В диалог вступает другой персонаж, за которого читает режиссер.

Я наблюдаю за людьми уже пять столетий. И редко кто умел так виртуозно изображать величие, не имея к нему ни отношения, ни внутренней глубины.

Она подняла руку, ловя свет, и ее голос разрезал воздух.

– Я никогда не сдамся!…

Три Великие… Как же это было безупречно!И как пусто…

Эта фраза прозвучала как тщательно отрепетированная победная речь, которую читают перед зеркалом по вечерам, чтобы убедить себя, будто борьба уже позади.

Я чувствую, как зрители – труппа, рабочие сцены, да и сам режиссер – завороженно замолкли. Они привыкли к ее идеальности. Они всегда любили ее за уверенность, за эту выученную благородную осанку, за манеру говорить так, будто каждое слово заранее прошло цензуру придворных академий. И за то, что она быстро и достоверно запоминает любой текст.

Но через мгновение в зрительном зале возникло то особое, едва уловимое напряжение, которое я узнаю мгновенно. То напряжение, которое рождается там, где все слишком правильно.

– Да, не спорю, моя сестра крайне талантлива в политических вопросах… – продолжила Фрейна деловито.

«Сестра». Она произнесла это слово с таким утонченным снисхождением, будто речь шла о дворовой кошке, которая неожиданно оказалась способна ловить мышей.

– …однако… – она сделала паузу той идеальной длины, которую любят учителя сценической речи, – я способна на куда большие свершения. И я докажу это всему Миру!

Она возвела руку, словно клянется перед тысячной толпой. Публика в репетиционном зале тихо ахнула. Но вот я вижу все насквозь. Вижу, как она играет Ариэль не как живую, отчаянную и ранимую девушку, а как лощеную статую из театрального музея. Ее жесты идеальны, но мертвы. Ее эмоции идеально отточены, но совсем не принадлежат ей.

При этом, Ариэль по сценарию – огненная, раненая, и неугомонная. Живая, как вода Элейрина, в которую я когда-то смотрел ночами. То, что показывает Фрейна, не живое, но условно прекрасное.

Режиссер, читающий за Геррана, сидит в партере, будто окаменел. Его голос, всегда ровный, сегодня зазвучал еще строже.

– Смелые слова. Но мне не нужны слова, мне нужна…

Фрейна кивнула идеально, как будто реплика не удивляла ее, а подтверждала давно известную истину. Она позволила себе вольность перебить режиссера и дочитать его фразу до конца.

– …тень, что укроет Серпантин от бури.

Улыбкой человека, который уверен в своей неоспоримой значимости.Она улыбнулась уголком губ – благородно, без страсти, без сомнения.

Актеры в зале уже перешептывались.

– Она прекрасна…

– Вновь без единой ошибки…

– Вы видели? Она перебила режиссера и дочитала за него его реплику!

– Да, и это делает Ариэль четко знающей свою силу! Гениально!

Фрейна дошла до кульминации монолога. Сделала круг, который когда-то на одной из репетиций ей показала старшая актриса труппы, – идеальный поворот, игра плаща (хотя плаща на ней не было), драматический жест рукой, словно она призывает бурю.

– Что ж… Если свет от меня отвернулся, я стану тенью, которая будет жить дольше любого солнца! – драматично воскликнула она, будто играет героиню детского спектакля.

О, да, эти рубленные, безупречно отыгранные эмоции, вызубренные на зубок.

Нет, если когда-нибудь кто-то будет ставить спектакль о моей жизни, я бы не хотел чтобы она играла меня. Даже в медузьей форме.

Режиссер довольно кивнул и сел обратно в кресло. Вздохнул.

– Спасибо, саэра Севрель. Это было… безупречно. – Сказал он, и зал взорвался овациями. Лираэль не повела и глазом.

А вот я услышал скрытую тоску в его голосе. Слово «безупречно» в театре иногда звучит даже хуже, чем «провал». Фрейна сделала реверанс, идеальный, как и все в ней. Ее глаза сияют: она уверена, что победила.

Она сошла со сцены, и в наступившей тишине я почувствовал легкое, электрическое дрожание воздуха. Все тут же обратили взоры на Фрейну, засыпая ее комплиментами.

Режиссер поднял голову.

– Лираэль Невариен, Ваша очередь.

И воздух вокруг меня вспыхнул ожиданием. Сейчас что-то будет!

Ее имя дробится эхом по Театрону. Я завис в воздухе чуть выше чтобы было удобнее наблюдать: здесь она совсем не та, что еще утром дрожала в своей кровати.

Лираэль сидит, словно весь Театрон – ее гостиная. Пальцы перебирают локон, губы чуть изогнуты, взгляд ленивый. Сидит, смотрит на всех, но никого не замечает.

Повисло тяжелое, почти осязаемое, молчание. Я ощущаю, как актеры напряглись, как Фрейна сжала сценарий в руках. Я вижу ее глаза: она думает, что вот-вот сломает Лираэль. А Лираэль даже не двигается. Я начинаю переживать: вдруг она и правда сломалась? Вдруг она от нервного напряжения забыла текст или вообще уснула, как тогда, на допросе у Веррокса?

– Лираэль Невариен! – Режиссер повторяет, и его голос дрожит от негодования.

Фрейна, конечно, не теряет времени.

– Хихи… – она наклоняется к подружке, но шепчет так, что слышно по всему залу. – Кажется, наша Проклятая струсила. Может, боится повторить сцену с утренним сюрпризом?

Смешки и еле слышные вздохи прокатились по залу. Несколько актеров загадочно переглянулись. И тут я вижу, как что-то внутри Лираэль дергается. Ее пальцы останавливаются и сжимают локон, а губы поджимаются на секунду. Затем она поднимает голову.

– Вы что-то хотели? – Ее голос спокойный и мягкий, но в нем слышится ледяная твердость. Она смотрит прямо на режиссера, будто ни Фрейны, ни других актеров вовсе не существует. Это меня поражает. Я задумчиво чешу шляпку щупальцем. Что-то тут не то… Или мне кажется?

– Начинайте, саэра Невариен. – Устало вздыхает режиссер, не ожидая от этой дивы ничего хорошего.

Она хмыкает и отворачивается, продолжая накручивать локон на палец, словно говорит: «Да что вы мне сделаете?»

Я чувствую, как мои щупальца дергаются от напряжения: да что, в Бездну проклятую, она вытворяет!?

– Я правильно понимаю, что вы сдаетесь и отдаете роль саэре Севрель? – раздраженно спрашивает режиссер.

Она медленно поднимает взгляд на него. Я вижу, как каждый ее вздох, каждый изгиб плеч превращается в вызов всему залу.

– Я… НИКОГДА… не сдамся, господин Герран.

Я чувствую, как зал замирает, будто воздух пропал. Даже Фрейна на мгновение теряет равновесие.

Режиссер шокировано подпрыгивает на месте, понимая, что она сейчас обратилась к персонажу из спектакля, а я… С воплем проношусь по всему залу, как сдувающийся воздушный шар! Лираэль УЖЕ играет! С самого начала, как вошла в зал! А я даже не заметил!

– Не сейчас, когда Город снова дышит мне в спину. – Продолжает она ровным тоном, подперев рукой подбородок. – Да, не спорю, моя сестра наделена редким талантом подбрасывать дохлых крыс под дверь, но я… способна на большее. И я докажу это Серпантину.

Ахи и охи рассыпаются по залу. Я вижу, как кто-то за спиной Фрейны сжимает кулаки, а сама она багровеет от злости.

– Как она смеет?! – Доносится чей-то шепот из зала.

– Это не по тексту! – Слышу другой.

– Ей конец! – Третий, уже почти кричит.

Но режиссер, новичок в Театроне, из Астемира, судорожно хватает брошенный ранее на соседнее кресло текст. Я вижу, как его глаза горят. Он начинает читать по тексту, словно боится спугнуть чудо, которое только что произошло.

– Вы говорите слишком громко для изгнанницы. – Читает он взволнованно. – Верность – не слово, которым размахивают просто так. Если вы действительно верны – докажите.

Лираэль все еще сидит, опираясь подбородком на руку, а я уже готов оторвать себе щупальца от восторга!