Наследница Оммёдзи

Его глаза, холодные серебристо-серые, скользнули по нашему дому, по Артёму, замершему рядом со мной, и на мгновение остановились на мне. Не на моём лице, а именно на мне – он словно снимал мерку с моего страха. От этого взгляда я снова почувствовала стеклянные мурашки.

Пройдя мимо нас, не сказав ни слова, они сразу направились к Павлу Ивановичу, представились, пожали руки и направились к месту, где было обнаружено тело. Мы слышали, как их шаги стихли за домом. Вновь наступила тишина, полная невысказанных вопросов, ожидания и страха.

Снова захотелось бежать. Не знаю куда, лишь бы бежать. Спрятаться от всего, что произошло, и забыть. Но разве возможно забыть такое? Внутри всё сжималось в тугой, болезненный комок. Разбиваясь от чувства жалости к себе я снова и снова перебирала в голове всё то, чем, как мне казалось, обидела меня судьба. «Мамочка, если бы ты была со мной, ничего этого бы не случилось. Ты слышишь меня, мама?».

Артём взял со стола оставленную кем-то из ребят пачку сигарет и впервые при мне закурил. После первой же затяжки он резко закашлялся и отбросил сигарету, нервно утопив ботинком, во влажной траве.

Слеза покатилась по моей щеке. Бо лёг рядом и положил голову мне на колени. Я тихо всхлипывала и шмыгала носом.

Через полчаса подъехала еще одна машина, очевидно с экспертами- криминалистами. Они прибыли следом, словно тени –бесшумная слаженная команда и, не заметив нашего присутствия, прошли сразу к месту, как будто достоверно знали его расположение.

А мы сидели и молча ждали, пока там, в лесу, системно, по частям, разбирают на доказательства вчерашнюю ночь.

***

В туманном утреннем свете чиркнула зажигалка. Майор следственного комитета Титов Алексей Дмитриевич втянул едкий серый дым, и половина сигареты опала на влажный от росы мох.

– Четвёртое, Семён, четвёртое тело. А мы так были в полной ж… так и топчемся на месте, – сказал он, глядя на напарника абсолютно бесстрастными глазами. Несмотря на содержание фразы, он произнёс её с таким равнодушным спокойствием, будто всё шло по плану.

– Дмитрич, а ты видел глаз у девки?! Один в один, как у всех наших жмуриков! Вот по-любому она что-то да знает! – в глазах лейтенанта Колышкина горел огонь любопытства. Ищейка почуяла след. Но куда он вёл Семён пока не догадывался.

– Девка, жмурики, товарищ лейтенант, ты не в кабаке, – все так же сдержанно и равнодушно осадил бойкого напарника майор.

– Виноват.

– Павел Иванович, давайте кратко и по сути. Вы узнаете, кто это?

Участковый заговорил в полголоса.

– Нет, этот точно не с нашей деревни, я тут двадцать пять лет…– старик замялся, но продолжил, показывая головой в сторону дачных домов, – майор, я их обоих с пелёнок знаю. Девчонка – золото. Тяжёлая судьба, мать умерла, да и лицо у ней, ну сами видели, но добрейшей души человек. Парень – умница, всё детство за ней, как за хрустальной, да и сейчас… Ну не способны они вот так человека, да и явно не вчера он помер-то, может несчастный случай? Али не тут его, ну это…

– Способность, Павел Иванович, редко зависит от личных качеств. Чаще от стечения обстоятельств. Вам ли не знать. Дайте, пожалуйста, ориентировку на установление личности. Мужчина, 25- 30 лет. Приметы: тёмные волосы, рост около 180. Одежда – синяя куртка, джинсы. Может на неделе кто-то приезжал? Родственники или знакомые к кому-нибудь? – Алексей вёл беседу, лишь изредка отрывая глаза от записной книжки. Семён что-то строчил в телефоне.

– Это… понимаете, товарищ майор. Вчера они тут шумную компанию закатили, те правда умотали, еще до моего прихода, но так я их знаю, одногруппники Алишины: Маринка, Стаська, да с ними три пацана…все нормальные, хоть и выпимши были… Я их координаты взял, для протокола. А этого, – он бросил взгляд на тело, – ни разу не видел.

– Ясно, Семён, координаты запиши, опроси. А теперь, Павел Иванович, главный вопрос, – майор закрыл записную книжку и посмотрел прямо на участкового, – Кто и при каких обстоятельствах обнаружил тело? Со всеми деталями.

Павел Иванович вздохнул, понижая голос почти до шёпота:

– Девчонка, Алина. Ночью в лесу заблудилась. Говорит, от гостей сбежала, тут у неё… стресс. Галлюцинации, говорит, были. Монстры, лёд, белые следы, глаза, говорит, мутные… Но точно трезвая была, как стекло. Парень, Артём, с собакой её искал. Вот они на тело и наткнулись, когда она назад выбиралась. Да она в такой истерике была, тряслась вся. Я ей пустырника дал.

Титов несколько секунд молча смотрел на участкового, в голосе появилась сталь:

– Галлюцинации, но трезвая. В тёплую летнюю ночь мороз. На одежде покойного кристаллы инея. Совпадение, Павел Иванович?

Участковый лишь растерянно развёл руками. Титов снова открыл блокнот и обвёл имя «Алина» чётким, жирным кругом.

***

Подошли эксперты. Фотограф. Резкие вспышки камеры на мгновение выхватывали из утренних сумерек жуткие картины: иней на куртке, черные круги вместо глаз, скрюченные пальцы, распахнутый в предсмертном крике рот. Щёлк–щёлк–щёлк. Криминалист выискивал то, что не видно глазу. Он замерял, зарисовывал в планшет, аккуратно пинцетом складывал в стерильные пакетики и конверты невидимые миру улики: волокна ткани, обломок ногтя, частички грунта. Его работа была тихой и кропотливой, как работа реставратора, только воссоздавал он не картину, а последние моменты жизни молодого парня, чья жизнь оборвалась по неизвестной причине, но, как и жизнь еще трёх жертв, по уже знакомому следователям, злому и беспощадному сценарию. Опытный следопыт, осматривая узоры инея на куртке, вдруг резко отдернул руку, словно обжегся холодом: «Что за черт… Здесь же тепло!»

Врач присел на корточки рядом с телом. Холодными пальцами в латексных перчатках он осторожно касался кожи, проверяя окоченение, определяя примерное время смерти. В его движениях не было ни брезгливости, ни сочувствия – только профессиональный интерес.

– Окоченение полное. Смерть наступила около трёх суток назад. Точно скажу после вскрытия.

– На этом закончили. – подытожил майор. – Ждите труповозку и готовьте тело к перевозке, а и, Игорь Михайлович, осмотрите еще берег озера рядом с домом. Не думаю, что там что–то есть, так, для чистоты совести. Семён, пойдём по говорим с ребятами.

***

– Следственный комитет, майор Титов, – он показал удостоверение, но мы едва успели разглядеть фотографию, – Алина и Артём? Верно? – спросил он, и, не ожидая ответа, продолжил, – к несчастью, обстоятельства вынуждают задать вам несколько вопросов. Можно внутри?

Я вышла из оцепенения и подняла глаза на майора. Он смотрел на меня прямо, но его выражение не демонстрировало отвращения или неприязни – лишь холодная фиксация деталей. «Он видел его глаза. Он всё понял…» Очередной шквал вопросов.

Артём открыл дверь и впустил их. Потом подошёл ко мне и, почти взвалив на себя, завёл в дом.

– Присаживайтесь, – сказал Тёма следователям, которые тактично стояли, ожидая разрешения. Титов по-хозяйски деловито занял кресло, Колышкин устроился сбоку с телефоном наготове. Я сжалась на краю дивана. Артём сел рядом, создавая между мной и системой безопасный барьер.

– Она еще в шоке, вы извините…– неловко начал было мой защитник, но майор прервал его, обращаясь напрямую ко мне.

– Итак, Алина. Вы обнаружили тело. Опишите, как это произошло. С самого начала.

Я смотрела на свои руки, безвольно лежавшие на коленях, дрожь еще не прошла, но заметно ослабла.

– Как вы оказались в лесу ночью?

Я подняла испуганный взгляд, глаз пронзила очередная огненная вспышка, дёрнулась всем телом, как от удара током, и непроизвольно прикрыла лицо руками. Прошептала:

– Я… мне нужно было побыть одной. Ушла от гостей.

Лейтенант присел на корточки возле меня и дружелюбно продолжил сухую речь старшего товарища:

– Гости – это те самые одногруппники? Марина и Стася? Станислава? Не поссорились случайно?

Я ответила монотонным киванием:

– Нет, всё нормально было. Я просто устала. Не привыкла долго быть в большой компании. А лес я знаю хорошо.

– Продолжайте. Что вы видели в лесу? Слышали? – он смотрел на меня так, будто все ответы были ему известны. Я подняла испуганный взгляд, глаз пронзила очередная огненная вспышка. Вздрогнула.

– Что с вами?

– Голова болит. Я…ничего не видела, я просто шла, шла, потом стало темно, и я заблудилась. И потом… потом Артём с Бо меня нашли, и мы… наткнулись на него, – слёзы предательски полились из глаз, я закрыла лицо руками и почувствовала, что боль в глазу, наконец–то, отступает. «Это от нервов… Должно быть, от нервов…»

– Вы употребляли что–то на вечеринке? Алкоголь, наркотики?

– Нет, нет! Я вообще никогда не пью! Тем более наркотики! – я почти сорвалась на крик в попытке защитить себя от нелепых нападок, вскочила с дивана, сжав руки в кулаки. Но, вспомнив, в каком состоянии были мои гости после вечеринки, поняла, что вопрос следователя был вполне логичен. Он не пытается меня оскорбить, он лишь выполняет свою работу, – Извините, – одёрнула я саму себя и сразу же опустилась обратно, сгорбившись, словно пойманный в чём-то ребёнок. Титов оставался невозмутимым, мой эмоциональный выпад повлиял на него так же, как влияет капля дождя на гору Фудзи. После небольшой паузы, он продолжил, не отрывая взгляд от моего лица:

– Вы утверждаете, что были абсолютно трезвы. Участковый зафиксировал это. Но вы говорили ему о галлюцинациях. Лёд. Следы. Глаза, – голос его стал тише, но от этого казался опаснее. Титов сменил позу и, наклонившись перёд, уперся локтями в колени, – Что вы видели, Алина?

Слёз было уже не сдержать, голос срывался:

– Я не знаю! Не помню! Мне показалось… было страшно!

Артём вмешался:

– Она в шоке. Вы же видите её состояние. Она не может сейчас это обсуждать.

Лейтенант Колышкин встал и направился на кухню, пока я давилась всхлипами, он спокойно налил воды из графина и поднёс мне стакан. Титов перевёл острый взгляд, говорящий «ты сам вызвался, мальчик», на Артёма и продолжил спокойно:

– Вы, Артём, нашли тело вместе. Что вы увидели? Может, заметили что–то, что упустила Алина? Какие–то детали? – следователь недвусмысленно посмотрел на мой глаз. Мне показалось, что сейчас он прожжёт еще одно чёрное пятно, поверх старого. Но Артём не сдавался.

– Я видел мёртвого человека. И свою подругу в истерике. Всё, что было до этого с нами, – не имеет значения. Что было с ним ни я, ни Алина не знаем!

–Артём, я расскажу…– я решила, что молчать бессмысленно и подробно описала всё, что пережила этой ночью. Озеро, мутные белёсые глаза без зрачков, страшный оскал, мерцание следов, бег и падение. Я видела, как на лице Артёма появился страх. Ему то это за что? И так возится со мной, а теперь из–за меня влип в историю. Теперь и он решил, что я больная на всю голову, теперь и он отвернётся.

Титов не отреагировал, лишь сделал пару заметок в записной книжке. Удивительно, как вся эта ночь, весь ужас, который ранее мне был неведом и который оставил шрам на сердце, наверное, уже навсегда, поместился в двух строках записной книжки этого равнодушного следователя.

– А где вы были три дня назад?

– В среду? Я был в универе, отвозил литературу в библиотеку, потом заехал к маме, домой вернулся на последней электричке. Меня видела соседка из двенадцатого, она с работы возвращалась. Я ей пакеты донёс. А Алина…

– А Алина сама нам расскажет, вы уже успокоились? – Семён забрал стакан, который ходуном ходил в моих руках, и поставил на стол.

– Я ездила забрать оплату за квартиру у жильцов, потом поехала к феечке, ну то есть к Фаине, это моя крёстная, и осталась у неё ночевать. Приехала в четверг, днём.

Майор кивнул лейтенанту, тот что–то записал в телефон и в прежней жизнерадостной манере попросил контакты обеспечивающих наше алиби.

– Иней на одежде покойного… В тёплую летнюю ночь…– Титов будто размышлял вслух, – Как вы это объясните?

Минутное замешательство, а потом что–то внутри меня сорвалось с цепи. Я закричала.

– А вы спросите того, кто это сделал! Почему вы мучаете нас?!

Титов не изменил выражения лица, лишь наклонился ближе ко мне и вкрадчиво и холодно ответил:

– Потому что, Алина, у четверых погибших, включая того парня в лесу, такая же проблема с глазами, как и у вас, – он встал, его взгляд пристально задержался на моём злосчастном пятне, – и это единственная зацепка, которая у нас есть.

Не говоря больше ни слова, майор, вышел из дома. Семён обратился к нам уже более серьезно, с неким официозом:

– Вы согласны проехать с нами для медицинского освидетельствования? Мы должны исключить влияние веществ.

Мы молча встали и пошли к машине. Артём лишь попросил Павла Ивановича, писавшего какие-то бумаги у меня на крыльце, проследить за Бо. Тот по-отечески кивнул и проводил нас до машины сочувствующим взглядом.

Семён завел двигатель. Последнее, что я увидела в боковом зеркале, – это носилки с чёрным пакетом, которые несли через мой двор. Артём сидел рядом, его рука лежала поверх моей, большой палец бессознательно проводил круги по моей коже – ритмичное, успокаивающее движение, которое он делал с детства, когда мне было страшно.

***

Титов не любил это место. И хотя по долгу службы Алексей бывал здесь нередко, он всё еще не мог равнодушно переносить местный запах и циничных юмор здешних сотрудников.

Морг встретил его обыденностью и тоской, здесь всё работало по своему налаженному сценарию. Воздух был пропитан формалином и сладковатым душком тления. Гул вентиляции и мерцающий свет люминесцентных ламп подчёркивали характер учреждения.

– А–а–а, майор Титов! – громовый и на удивление жизнерадостный бас главного судмедэксперта огласил кафельное помещение.

– Здорово, Аид! Ну пойдём. Поведаешь мне, что–то новенькое?

Андрей Игоревич Дамских, мужчина исполинского роста и такого же впечатляющего веса, имени своего не любил, а потому свёл его до весьма подходящей делу всей его жизни аббревиатуры. Со стороны он напоминал медведя, сытого и довольного. Всегда в хорошем расположении духа, он улыбался так заразительно, что даже ледяной взгляд Титова становился чуточку мягче. Аид жестом пригласил майора к столу.

– Ну что, друг мой, много нового не скажу, – бросил он, откидывая простыню, – да, почти ничего нового.

Титов подошёл ближе. На мраморном столе лежало то самое тело, найденное в лесу странной девушкой, которая прочно застряла в голове Титова. Рядом, на соседнем столе, были разложены фотографии и отчёты по трём предыдущим жертвам.

– Объекты номер один, – он кивнул на фото мужчины средних лет, – номер два, три, – взгляд сместился на фотографии молодой девушки и женщины постарше, – и объект номер четыре, наш «новенький». Время смерти разное, места обнаружения – разные. Но почерк… Почти идеальный.

Титов молча смотрел. Он уже знал, что увидит, но от этого не становилось легче.

– Причина смерти? – тихо спросил Титов.

– Формально такая же – остановка сердца. Но что её вызвало? – патологоанатом развёл руками. – Ни травм, ни признаков удушья, ядов в крови не найдено. Сердце просто… разорвалось изнутри. Судя по гистологии, все четверо скончались в состоянии ужаса, который я не могу измерить никакими приборами. А этот иней…

Он взял со стола пробирку, внутри лежали несколько крошечных кристаллов, странно поблёскивавших под люминесцентными лампами.

– Не вода. Состав не поддаётся идентификации. Нечто среднее между минералом и… органическим соединением. И он был на всех. На одежде, в волосах, в этих глазах.

Патологоанатом отложил пинцет и снял перчатки.

– Лёша, я видел всякое. Но это… Это не серийник, это вообще не человек, понимаешь? Ни один инструмент, ни одно оружие, которое я знаю, не оставляет такого следа. Это что–то другое. Они, как под копирку.

Титов медленно подошёл к столу и посмотрел на ряд фотографий. Четыре лица. Четыре пары чёрных пятен на месте глаз. Он мысленно вернулся к даче, к испуганной девушке, прижимавшей к себе плед. К её лицу, наполовину скрытому под таким же чёрным пятном. «…такая же проблема с глазами, как и у вас…»

Аид ловким движением, отработанным до автоматизма, зафиксировал голову и указал пинцетом на лицо.

– Глазные яблоки на месте, – продолжил Аид, его палец в стерильной перчатке описал круг в воздухе над лицом покойного. – Но это уже не глаза. Склеры – белки – полностью почернели. Не от кровоизлияния, а… как будто пропитаны тушью или чем-то вроде того. Радужная оболочка и зрачок не различимы. Просто два чёрных, глянцевых шарика. Структура однородна, не травмирована…

Он взял пинцет и осторожно прикоснулся к коже вокруг глаз.

– А вот это – самое интересное. Кожа периорбитальной области. Видишь текстуру? – он придвинул лампу. Кожа вокруг глаз была не просто тёмной. Она превратилась в плотный, неровный, стянутый рубец, напоминающий потрескавшуюся вулканическую породу. – Келлоид. Чёрный келлоидный рубец. Он формируется при глубоком повреждении, но, чтобы такого цвета и такой площади… и чтобы он образовался мгновенно, в момент смерти…

Громко выдохнув, патологоанатом вернулся к фотографиям.

– Идеальное совпадение. Не просто похоже. Один и тот же патологический процесс. Словно некий агент вызвал мгновенный некроз тканей глаза и мгновенное же рубцевание кожи. Без воспаления, без заживления. Сразу – конечная стадия.

Он отложил пинцет и скрестил руки на груди.

– Это не ожог в обычном понимании. Это… метка. Штамп. Причина смерти у всех – острая сердечная недостаточность на фоне шока. Я почти уверен, что они умерли не от боли, а от того, что увидели в последнее мгновение. А их глаза… их глаза просто не выдержали этого ужаса, ты видел лица?

Алексей вышел из морга на свежий воздух и сделал глубокий вдох, пытаясь вытеснить из лёгких запах смерти. Его мозг, отточенный годами расследований, лихорадочно работал, перебирая версии.

«Чёрные глаза. Келлоидные рубцы. Мгновенная смерть от ужаса. Никакой связи между жертвами…Это на что–то похоже? Эффект от наркотика? Галлюциногена? Случаи были – люди сходили с ума, у них отказывало сердце. Но чтобы так… чтобы именно глаза…»

Он мысленно пролистал отчёты из базы данных. Новые синтетические, мощные психоделики… Ничего даже отдалённо не давало такой специфической, ужасающей симптоматики.

«Лабораторная ошибка? Новая, неизвестная дрянь?» – это была самая логичная, пусть и призрачная, версия. Она укладывалась в рамки привычного зла. Наркотик. Кто-то производит, кто-то распространяет, кто-то употребляет и умирает. Цепочка. Её нужно проследить и разорвать. Алина – молодая, приятная, если не считать, ну этого…» – Титов будто сам перед собой боялся говорить о её лице, – «Анализы пришли?»

Титов достал телефон и пролистал до свежего сообщения из лаборатории. Отчёт о медицинском освидетельствовании Алины и Артёма. Он пробежал глазами по списку.

«Кровь, моча. Алкоголь – отрицательно. Опиаты, каннабиоиды, амфетамины, психоделики… Список на три страницы. Всё отрицательно. Абсолютно чисто. Как у новорождённого».

Он шлёпнул телефоном по ладони, испытывая странную смесь разочарования и растущей тревоги. Наркотик – удобная версия. Она объясняла «галлюцинации» Алины. Но она разбивалась в пух и прах о её чистые анализы.

«Значит, не наркотик. Или… или это что-то, что не определяется стандартными тестами. Что-то совершенно новое. А она… была под воздействием? Но тогда почему жива? Почему у неё только один глаз такой? Мало приняла? Связь есть. Прямая и очевидная. Но она не укладывается ни в одну схему. Ни в криминальную, ни в медицинскую».

Он закурил, глубоко затягиваясь. Логичная версия с наркотиком рассыпалась, оставляя после себя вакуум, который начинала заполнять леденящая душу мысль: они имеют дело с чем-то, что не подчиняется известным законам – ни уголовного кодекса, ни науки. А единственная ниточка, ведущая к разгадке – это испуганная девушка с абсолютно чистыми анализами и лицом, которое, казалось, было лишь намёком на ту страшную метку, что ставила смерть на своих жертвах.

ГЛАВА 3. ПОДАРОК ОТ ПАПЫ.

***

День после обнаружения тела. Алина.

После четырёх часов, проведенных в ожидании анализов, чьи результаты мне и так были достоверно известны, мы с Артёмом, уставшие и опустошённые добрели до вокзала.

Обычная получасовая поездка на электричке казалась рейсом Калининград–Владивосток. Время остановилось, а стук колес отмерял не пройдённые километры, а мои оставшиеся нервные клетки.

Домой шли молча. Плечи Артёма были напряжены каменной усталостью, а я спотыкалась о каждую неровность грунтовой дороги. Бо выбежал навстречу, радостно виляя хвостом, но я даже не удостоила его вниманием. Направилась в дом. Артём пошёл за мной, но на пороге я развернулась и твёрдо сказала ему идти домой и отдохнуть.

– Иди давай в душ, я пока сделаю чай, – он словно не слушал меня.

– Нет, Тёма, тебе надо выспаться, ты и так из–за меня влип… – я бессознательно скручивала край футболки.

– Выгоняешь?

– Нет, беспокоюсь, прости меня…– я всё еще сгорала от стыда перед ним.

– Тогда давай так: я домой не пойду. Мне там… страшно. А с тобой – нет. Договорились?

Впервые, после пережитого, я смогла улыбнуться.

– Хорошо, я в душ…

Мы выпили чаю, есть я еще не могла, Артём тоже. Тело валилось с ног от усталости, но мозг отчаянно сопротивлялся. Жуткие сцены прошедшей ночи вставали перед глазами, меня снова начало трясти.

– Так давай укладывайся, я через минуту приду, – он выскочил за дверь и вернулся с двумя книгами, – я тебе почитаю перед сном. Выбирай, «Черепашки–ниндзя в Греции» или «Приключения секретной семёрки»?

– Давай семёрку…

В детстве мы перечитывали всю серию раз двадцать, а еще играли в маленьких детективов. Залезали в заброшенный дом, искали сокровища индейцев в нашем лесу, подозревали сторожа дядю Витю в преступном сговоре с продавщицей сельпо. Помню, как вели слежку за ним, после обнаружения передачи бутылки с подозрительно мутной жидкостью из–под «полы» нашего единственного магазина. «Не траванёмся? – Обижаешь! Но ослепнуть можно…» – меньше, чем на заговор сектантов этот разговор не тянул.

Под спокойный голос Артёма, рассказывающий о шалостях юных персонажей Энид Блайтон, я уснула детским безмятежным сном.

К вечеру приехала Фаина. Наш телефонный разговор не дал ей уверенности в адекватности моего состояния, и она решила лично удостовериться, что я еще не слетела с катушек.

Фаина – это не просто женщина, это песня. Не лиричная баллада, а казачий хор с шашками наголо. Женщина неуёмной энергии и всепоглощающей заботы. Всегда фееричная она не просто одевалась ярко – она творила собственный карнавал. Платья с экзотическими принтами, массивные украшения из серебра с бирюзой, которые звенели, словно колокольчики, при каждом её движении. И всё это великолепие – в нашей скромной деревне, где даже цветущие георгины считались верхом эпатажа. На фоне местного пасторального пейзажа она выглядела, как диковинная райская птица. Полнота ничуть ей не мешала, она плыла с великолепной грацией, а глаза её светились такими искрами, что наш участковый начинал тяжело дышать и чуть ли не кланялся при виде моей фееричной крёстной.

Эта женщина, которая сейчас напоминала пышную восточную царицу, в юности прошла через горнило бедности и одна поднимала братьев, пока её подруги строили личную жизнь. Возможно, поэтому её забота была такой настойчивой и бескомпромиссной.

Будучи выпускницей восточного факультета, она могла ввернуть в обычный разговор о готовке цитату из шести бессмертных или вдруг начать гадать на кофейной гуще, увидев трёхногого кота, который сулит большие перемены. Они с мамой дружили с первого курса и до самого конца.

Когда мама умерла, я провела в детском доме ровно тридцать дней. Ровно столько Фаина обивала пороги госучреждений с твердым решением забрать меня к себе. Семья поддержала её безоговорочно.

Феечка была счастлива в браке лет тридцать. Они с супругом, дядей Мишей, владельцем крупного бизнеса, серьёзным предпринимателем, которого Фаина ласково называла «Мушка», вырастили двоих сыновей – прекрасных успешных парней. Те женились и разъехались. Большая квартира опустела и для меня в ней нашёлся не просто уголок, а почти царские покои.

Я переехала к ней в уже готовую, только отремонтированную специально для меня комнату. Окруженная заботой Феечки и Мушки я постепенно оттаяла и непроходящая боль от потери самого близкого человека нет, не прошла, но спряталась в маленькую коробочку в самом глухом уголке сердца. Благодаря им я выжила.

Фаина была единственным человеком, который никогда не жалел меня. Она злилась на мои несчастья, боролась с ними, как с личными врагами, но не опускалась до жалости. «Хватит ныть, ребёнок, – говорила она, – ты не букашка, чтобы тебя раздавили. Ты дочь своей матери и моя крёстница! В наших жилах течёт коньяк и кровь, которая не смиряется с поражениями!»