Слеза Небес. История о редком бриллианте

– Чавой-то это? У каго у другова? – недовольно покосился на нее служащий, но вдруг взор его потеплел, и он с интересом заскользил глазами по феклиному стану. Потом он даже приосанился и сделал неловкую попытку выглядеть орлом. – Я тут всего один и есть, себе голова! У кого у другова? У Митрича что ли? Да Митрич нынче, как рыбалить пошел с утрева, так и нету… Я тут себе сам начальство! Вот вам и так!

– Да нам, в общем-то, и не нужен ваш Митрич, – примирительно заметила я, – нам бы знать, когда поезд, да устроиться где-нибудь подождать. Да вот еще аптека где тут у вас?

– Это ты про что?

– Что вы имеете в виду?

– Это вот ты, мамезеля, про чего сейчас толкуешь?

– А! Про аптеку! Ну, где продают лекарства.

Тут Фекла дернула меня за рукав.

– Что вы, барышня, не все деревенские слово такое знают, аптеку эту. Тут ведь больше досужие старушки хвори лечат. Я, чай, сама деревенская, так знаю.

– А что ж нам делать?

– Это вы уж Митрича ждите, – махнул рукой служащий, окончательно сраженный непонятным словом.

– Ну что ж нам до вечера ждать?

– А почем я знаю, может он только завтрева придет? У нас до завтрева поездов не случится… А может и до опослязавтрева… а может…

Эти рассуждения мне совсем не понравились, и теперь я уже сама решила уйти прочь, пока мы не услышали что-нибудь такое, что может нас окончательно расстроить и выбить из колеи.

– Смотри, Феклуша, вон там река. Может он где-нибудь поблизости этот Митрич.

– Да и правда! Пойдемте, барышня.

Под любопытными взорами деревенской ребятни, шмыгавшей между ближними кустами, мы поплелись к реке.

День разгорался. Южное солнышко припекало все сильнее. Валентин, недовольно заурчал, когда солнечный луч скользнул по его мордочке. Сонный Дорик, который один только не чувствовал особого дискомфорта, так как нигде не разлучался с собственной клеткой, наконец проморгался и огласил мир своей коронной фразой, давая понять, что его пора кормить.

– Ну, чего раскричался, – проворковала Феклуша, – сейчас вот сядем в теньке у речки, да и насыплю тебе, и клюй себе на здоровье.

Нам повезло. Берег реки с нашей стороны был пологим, и густая мягкая трава подходила близко к отмели. За нами по пятам следовала вся босонога братия, что обреталась доселе на станции. Мальчишки прятались по кустам и старались не выдать себя, но треск сучьев и шорох веток, сопровождавшие их передвижение, не оставляли сомнений в том, что ребята где-то поблизости.

Видя, как Фекла гнется под тяжестью багажа, ведь у меня на руках по-прежнему был Валентин, тоже причем нелегкий, я решила, что пора сделать привал и скомандовала остановку.

– Вот и славно, барышня, – обрадовалась Феклуша, – чего силы-то тратить…

Я вопросительно посмотрела на нее.

– А что, поди теперь до самого Пятигорска придется пехом-то пилить, коли поезд этот не придет…

– Не может быть! Придет когда-нибудь.

– То еще не известно, остановится ли он здесь. Вот около нашего соседнего села тоже поезд ходит. Да часто ходит, только возле Неклюдовки, это село наше значит, он раз, а то и другой в месяцу останавливается. А Неклюдовка-то, она не меньше будет, чем тутошнее село.

– Ой, Фекла, не порадовала ты меня! Может здесь все по-другому. Из Неклюдовки твоей наверное и другие дороги есть, ну, столбовая например, а тут края не такие обжитые. Здесь никак иначе передвигаться нельзя, только поездом.

– Ну, вот поглядим.

С этими словами, сопровождаемыми глубоким вздохом, Фекла принялась кормить попугая. Я же, соорудив для Валентина постель из одеяла и своей нижней юбки, уложила его поудобнее и прислушиваясь к шелесту прибрежного камыша, принялась раздумывать, как в этих краях можно найти такое удивительное заведение, как аптека. Но, раздумывай – не раздумывай, а по всему выходило, что нужно ждать Митрича, который ушел на рыбалку.

Дабы как-то скрасить ожидание, я решила просмотреть газету, что прихватила в трактире. Феклуша затянула «По Дону гуляет казак молодой…». Видно, здешние места навеяли. Попугай оживленно щебетал, переговаривался с какой-то местной пичугой. Валентин сопел во сне. Доктор сказал, что под действием порошков он еще поспит часа три-четыре. Оставалось надеяться, что за это время Митрич появится во вверенном ему заведении.

Прислушиваясь краем уха то к возне ребятишек в кустах, то к Феклушиному пению, я развернула газету. Газета была ростовская и называлась «Губернскими ведомостями». Скучные официальные новости никогда не вызывали у девушек особого интереса и я, как, и все особы женского пола, начала просмотр с конца.

Брачные объявления, хм, недурно… Далее следовали анонсы театральных спектаклей. Я глубоко вздохнула. Вот бы сейчас в театр! В ложу старой графини! И чтоб давали что-нибудь веселое из Доницетти, например или Россини. Когда мне теперь доведется побывать в театре?

Хотя, может статься, когда мы доберемся до Италии, возможно Тулумбасовы пригласят меня в оперу в качестве благодарности за спасенное сокровище. Ух! Что-то я замечталась. Объявления закончились и я без особого интереса перевернула листок. Большой заголовок «КУДА ТЕЧЕТ БРАХМАПУТРА?» заставил мое сердце забиться сильнее. Статья под ним совсем пригвоздила меня к месту. Вот, что в ней было написано:

« Прошлой ночью из особняка промышленников Тулумбасовых в Малой Никитской улице был украден ценный бриллиант редких качеств, известный миру под названием Брахмапутра. По сведеньям, полученным полицией от очевидца происшествия, грабителям удалось проникнуть в особняк при пособничестве молодой особы, бесприданницы, бывшей воспитанницы графини З., проживавшей в особняке из милости. Всем хорошо известен добрый нрав и безупречные поведение покойной графини, которой неоднократно приходилось терпеть злобные выходки этой молодой особы. После смерти графини ее племянницы старались всячески удерживать родственницу от греховных наклонностей, но, увы. Порок был так силен в ней, что даже они, своим положительным примером, не смогли совладать с ним. Не в их силах было удержать падшую родственницу от бегства. Бегства, имевшего целью обретение свободы, дабы девица могла предаться низменным страстям.

Личность и приметы преступницы хорошо известны московской полиции, благодаря предусмотрительности самого С.С.Тулумбасова, который, уезжая в длительную поездку за границу, препоручил охрану своей усадьбы неусыпному стражу порядка полковнику Дзюбенко. Весьма вероятно, что он не надеялся на честность обманом вторгшейся в семью девицы. И был прав, девица, выкрав сокровище, сбежала.

Не обошлось и без курьеза. Согласно показаниям свидетеля, имя которого, по понятным причинам, не разглашается, девица взяла с собой хозяйскую собаку-таксу и ручного попугая. Что сие могло бы означать? Хитрый прием или привязанность воровки к животным? Теперь дать ответ весьма затруднительно. Однако нет сомнений, что сии подробности помогут вскорости поймать преступницу. Полиция готова начать сыск, как только в местный участок поступит заявление хозяина сокровища…»

Далее сообщались еще какие-то сведения о пропавшем бриллианте, потом излагалась история о том, как он попал к Тулумбасовым. Все это я читала уже как во сне. Только смогла про себя отметить, что нашему происшествию был отведен целый разворот. Потом посмотрела на дату. Статья была перепечатана в «Губернские ведомости» из «Московского телеграфа» за 30 мая, сегодня 2 июня. Значит, уже почти целых четыре дня весь мир считает, что Ангелина Звягинцева воровка! Мало того, она еще греховная и падшая! Чего еще можно ожидать от бесприданницы?

Но кто же тот очевидец? Нужно ли долго искать? Летов! Это он! Он уговорил меня взять этот разнесчастный камень, он подбил меня на бегство, он даже указал маршрут… Так-так-так. Зачем? Зачем он это сделал? Чтобы там я попалась в лапы его товарищу полковнику Исраилову. Они наверняка действуют вместе. Схватят нас, голубок белых, и…

– Барышня! – Оказывается, Фекла окликала меня уже не первый раз. Сейчас она подошла и села рядом.

– С вами неладное что-то. Вы сами с собой говорите, и глаза у вас точно остекленели.

– Да? Это ничего. Пройдет.

– Али заболело что?

– Да нет. Это газета так подействовала.

– Да бросьте вы! Врут, поди-ко?

– Врут, Феклуша.

– А вы не верьте. Вы вот рыбки поклюйте. Зря что-ли мы лещиков этих прикупили? С голодухи-то во всякие россказни поверишь. Вот я вам сейчас почищу.

Я машинально взяла у Феклы кусок сушеной рыбы, да так и застыла с ним, снова провалившись в свои мысли.

Зачем, ну, зачем он это сделал? Ведь мог бы спокойно скрыться, не посвящая меня во все эти ненужные подробности. Однако, нет, не мог! Не мог, потому что понял, я почувствовала неладное. Не зря же он уговаривал меня не выходить в сад ночью, а я вышла, да еще в самое неподходящее время. Что ж ему оставалось, как не заморочить мне голову? Он и заморочил, убедив в том, что помогает защитить имущество Тулумбасовых. При этом он смог еще извлечь немалую выгоду. Потому что, под сим благовидным предлогом, он получил ключи от черного хода.

Все для него складывалось преотлично. Оставалось только взять бриллиант и сбежать. Однако бриллиант пришлось отнимать силой. Завязалась перестрелка и Летова ранили. К тому же, прыгая из окна, он повредил себе что-то. Полагая, что в таком состоянии он не сможет уйти от орлов полковника Дзюбенко, которому «препоручили дом», Летов отдал камень мне и отправил меня в Пятигорск, в самое логово… И что с нами там сделают, еще не известно. Вот как оказывается!

Видно, самой судьбе было угодно, чтобы его злодейский замысел потерпел неудачу. Нас спас Валентин, пожертвовав при этом собой!

– Феклуша, – поговорила я полушепотом, – слушай, в Пятигорск нам нельзя.

Феклуша открыла рот от изумления.

– Нельзя, говорю тебе! Там нас ждут! Там нам будет плохо! Там нас могут …

Я не смогла закончить фразу, потому что слово «убить» мой язык выговаривать отказывался.

– Да чего с вами сделалось-то, не пойму, от газеты от этой!? Вы, барышня, словно сама не своя. Чего там такое про этот Пятигорск окаянный написано? Дайте-ка погляжу. Я чай грамотная.

Фекла взяла газету и стала по слогам читать статью, но дальше первой строчки не ушла. То ли запала у нее не хватило, то ли новость огорошила ее, не припомню. Только я была этому рада, потому что дальше про вашу покорную слугу была написана сущая неправда.

Понятливая и сообразительная Фекла и так догадалась, что нас объявили воровками. Дальше уж я ей сама растолковала, что очевидцем происшествия, на которого ссылается газета, не мог быть никто другой, кроме как человек, назвавший себя Павлом Петровичем Летовым. Фекла всплеснула руками.

– Подумай! А с виду приличный человек! Я еще тот раз, как полгода назад служила у хозяев по болезни одной их прислужницы, часто его замечала. И он все с хозяином, да с хозяином. То на веранде сидят, то по парку гуляют, а то и в кабинете запираются. Разговоры все у них умные, ничего не поймешь, что говорят. Но говорят по-нашему, это точно…

– Стало быть, Летов был у Тулумбасовых свой человек?

– Сергей Сергеич и Марфа Самсновна в большой с ним дружбе, это точно… Дворовые сказывали, что сынок он одного близкого товарища хозяина нашего и тоже фабрика у него и, мол, не одна, а целых пять…

Вот оно что! И зачем же вам вся эта авантюра, господин Летов, ежели вы и без нее богатый наследник? Просто в голове не укладывается…

– Что же будем делать, Феклуша?

– А что, барышня, делать? Пожуем да подумаем. Вон как мальченята-то из кустов глазами зыркают. Ну-ка, пошли, пошли отсюда! Чего вам? Ишь, не уходят. Да чего вам, спрашиваю?

– А нам, тетенька, – раздался из ближнего куста мальчишеский голос, – петуха вашего посмотреть охота!

– Петуха? Ах, вы, голь перекатная, да какой это вам петух? Это, чай, попугай!

Мальчишки захохотали. Видно такое слово тут тоже было внове.

– Ну, запугая этого, можно?

– Ишь, вам! Идите, говорю!

– Да что ты, Феклуша, пусть посмотрят. Идите сюда, ребята. Что, не видели такого?

– Неа, – раздалось из кустов на разные лады, – да мы отсюда поглядим. Нам чего подходить-то, мы, чай помешаем.

– Да идите, не бойтесь, коли, барышня разрешает, – пригласила и Фекла.

Из кустов высыпали мал-мала меньше пропыленные деревенские ребятишки. Опасливо приближаясь к нам, они любопытными глазенками пытались охватить сразу все диковинки – и яркую тропическую птицу, и спящего зверька, невиданной породы, и не по здешнему одетых «тетенек». Между прочим, Дорик не преминул продемонстрировать свои познания человеческого языка и разразился единственным своим словом, чем окончательно привел мальчишек в восторг.

Ребята долго рассматривали птицу, а потом заинтересовались Валентином, и их никак не мог привести в равновесие тот факт, что это остроносое, лопоухое и коротколапое существо – собака.

– А чего она у вас спит все время?

– Хворает он.

– Так вы его на травку пустите. Собаки-то они сами все свои травы знают. Сам вылечится.

Марфа Самсоновна тоже об этом упоминала. Однако теперь Валентин не в силах даже встать на лапки, не то что заниматься поиском лечебных трав.

– Тогда может и издохнуть, – со знанием дела заявил шустрый востроглазый мальчишка, которого другие называли Петрухой.

– Вот нам бы лекарство купить.

– А это в город надо. Там продаются. Там особая лавка есть. Ее немец один держит, так мы с бумажками туда ездим.

– Это те бумажки, которые доктор дает?

– Ну, знамо дело.

– А какой здесь город рядом?

– Так он не рядом, верст может шестьдесят отсюда Ставрополь-город.

– Далеко. Пешком не дойти.

Ребята снова засмеялись.

– Да кто же по степи пешком ходит? Вот уморили. На то кони есть.

– А где б нам достать? Мы сами издалека, никого не знаем тут!

– В станице можно достать. А вас и видно, что вы не местные. Вон, рыбу и то чистить не могете, Ишь, искромсали, точно коршуны. Давайте чтоль почистим вам, голодные поди…

Такая простота была мне внове, но сразу пришлась по душе. Время пролетело очень быстро. Пока мы разговаривали, проснулся Валентин. Ребята сразу стали подкидывать ему травки и коренья, которые он сначала без особого интереса, но потом все более решительно стал обнюхивать и даже грызть.

– Смотри, ищет, – комментировали мальчики.

Мне казалось то же самое. Я наблюдала за собакой, не сводя глаз. А ребята и рады стараться! В течение нескольких минут в изголовье Валентина образовался маленький стог, на который он самолично переполз со своей импровизированной кроватки. Закопавшись в траве, он продолжал вновь и вновь что-то обнюхивать, выискивая необходимую сущность. Я было поверила, что вот-вот чудодейственное средство будет найдено, но внезапно наша идиллия была нарушена.

Послышался гул голосов со стороны реки и, через некоторое время на берегу появилась стайка женщин с плетеными корзинами в руках. В корзинах белело полотно. Видно, деревенские бабы пришли полоскать белье.

– Батюшки! – заголосила одна из них, с силой бухнув корзинку оземь и подбоченившись, – Федька! Петруха! Вон вас где носит! А кто батьке будет помогать? Вот я сейчас возьму хворостину! Лукерья, гляди-ко, тут и твой Васька. Смотри, вон он!

– Ах ты, сорванец, а я тебя ищу, – вторила Лукерья,– Ну-ка, геть отсюда до дому, не то я тебе уши надеру!

В унисон Лукерье закричали другие бабы, и ребятишки наши кинулись врассыпную. Когда они разбежались, взорам деревенских мадонн открылось зрелище доселе невиданное. Я, конечно же, имею в виду нас четверых. Меня, Феклу, собаку и попугая.

Женщины разом смолкли и, как одна, поставив на бережок свои корзинки, уперли руки в бока. Я невольно залюбовалась ими. Статные, пышногрудые, с какой-то безупречной осанкой и осознанием собственного достоинства в глазах и в повадке. Переглянувшись между собой, они степенно подошли поближе и, встав плотной стеной, во все глаза нас рассматривали. Я же подумала: «Интересно, знают ли в этих краях про цирк?» Потому что если знают, вполне могут принять нас за циркачек.

Мысль эта вернула меня из неведомых далей на речной бережок. Опомнившись, я вскочила и поспешила поздороваться.

– Бывайте здоровы, – услышали мы в ответ, – а вы кто ж такие будете?

– А мы мимо тут ехали, да с поезда сошли.

– Городские, – отметила очень красивая темноволосая с огромными голубыми глазами казачка, – с Ростова чтоль?

– С Москвы, – пояснила Феклуша и тут же по-свойски приступила к ним с разговором, – ой, бабы, помогите. Ехали мы, а собачонка наша прихворнула. Так нас этот ирод окаянный с поезда снял. А нам еще вона куда добираться. На станции говорят, мол, поезда долго не будет, так, где б нам остановиться? Уж помогите, крещеные, чай отблагодарим.

Признав в Феклуше свою, казачки разговорились. Расспросили у нее, кто мы и откуда, подивились непонятной болезни «собачонки» (да что-то она у вас на крысу похожа), посочувствовали нашим мытарствам и повели в станицу, где и устроили на постой к одинокой старушке Матрене Карповне, да велели доложиться атаману, он, мол, здесь хозяин.

Матрена Карповна, женщина лет под шестьдесят, с едва тронутым морщинами лицом, высокая и дородная, встретила нас радушно и сразу стала называть детушками.

– Сама-то пятерых родила, – пояснила она, – да все девки.

Потом вздохнула и продолжила:

– Замужем давно мои дочки. А я вот уж с десяток лет одна живу. Вдовею, детушки.

Сказав это, она развела руками. Вот, мол, мое достояние. И для чего оно мне, одинокой?

Курень Матрены Карповны производил впечатление весьма основательного строения. Он куда больше был похож на жилище купца средней руки, нежели на крестьянский дом. Расположение усадьбы казалось весьма выигрышным, ибо оная занимала место на небольшом возвышении возле речки, и несколько в отдалении от прочих, но все же не на краю села.

С балясника, опоясывающего постройку по четырем сторонам, хорошо просматривалась вся станица Доброслободская, от саманных крытых соломой хаток, громоздящихся как попало на окраине, до самой что ни на есть сердцевины селения, обозначенной приземистою церковью и приложенной к ней складной розовой колоколенкой, что лебедью плыла над базарной площадью и окружавшими ее богатыми хоромами зажиточных казаков и местного начальства.

Курень нашей хозяйки был попроще. Одноэтажный, кряжистый, он словно вещал о собственной надежности, и именно такое впечатление произвела на нас сама Матрена Карповна, гостеприимно показавшая нам дом.

Три небольшие комнатки, шли по кругу от одного входа до другого, а крайние выходили в большую общую горницу, поделенную надвое осанистой беленой печкой. В небольшой отгородке самодержавно царствовала Матрена Карповна. Здесь деловито пыхтела печь, пахло свежим хлебом и пряными травами, что были пучками развешаны по стенам. Во всем чувствовалась уверенная рука домовитой и проворной хозяйки.

Иная, большая часть, отведена была под столовую. Большую часть оной занимал длинный семейный стол, вокруг которого стояли несколько табуретов и даже два венских стула с гнутыми спинками. Над столом парила керосиновая лампа с красивым абажуром. Резные поставцы в углах веселили глаз кружевными салфетками и пестрой замысловатой посудой. В обрамлении ярко-голубых оконных переплетов буйствовала герань, что ни окно, то плошка или две.

И в каждой комнате – божница с лампадкой. Все чинно, да ладно.

Для проживания бабушка Матрена выделила нам светелку, в которой когда-то жили ее дочки, и, как только мы устроились, позвала к столу. Сначала накормила щами, да кашей, а после взорам нашим явилось лукошко с черешнями и абрикосами, которые хозяйка прозывала желтыми сливами.

За обедом мирно текла неспешная беседа. Матрена Карповна дивилась виду наших питомцев, мы расспрашивали про станицу и ее обитателей. На тот час к нам и наведался атаман. Пришел он в полном казачьем обмундировании – синие штаны с лампасами, белая косоворотка, сабля на боку. Знатные усы топорщились на верхней губой. Словом, выглядел атаман довольно грозным и внушительным, несмотря на относительно невысокий рост и сухощавое сложение.

Обглядев нас с Феклушей досконально, он развел руками.

– Да как же вас занесло-то?

– А ехали мы, да в окно смотрели. Места ваши нам понравились. Решили пожить здесь немножко, – затараторила я, предвидя, что Феклуша сейчас опять будет сетовать на судьбу и нехорошего проводника, который нас высадил

– Стало быть, будете гостевать.

– Будем.

– А чем же заниматься станете?

– Да разным. Вот завтра нам бы в город съездить. В Ставрополь. Нам в аптеку надо больной собачке лекарство купить.

Атаман посмотрел на меня недоверчиво и перевел взгляд на Феклу, словно спрашивал, в уме ли я.

– А, это так!– Поспешила заверить Феклуша. – Собачка у нас уж очень редкая, заграничная. Это для больших господ такая собачка. Они с ней тешатся, а мы, значит, нянькаемся с ней, пока господа в отъезде.

– Ну, у господ-то всяко бывает, – согласился бывалый атаман, – я-то и в городе Питере служивал, так уж нагляделся.

– Да вот и оно, – подвела итог Фекла.

– Ну, у меня завтра оказии не будет. Может опослязавтрева будет, а завтрева нет. А то на лихого коня, да по степи! А, бабка Матрена, ты, поди, любила смолоду погарцевать на лихих-то?

– А что было, то было! – отмахнулась наша хозяйка,– а ты к ним, Дорофей, не вяжись. Пусть себе делают, что хотят, а с ними и мне повеселее, – проговорила она каким-то неподходящим ей звонким, почти девичьим голосом.

– Ишь, тоже Дорофей, – шепнула мне Фекла и покосилась на нашего Дорика.

Признаться, именно на него смотрел сейчас и атаман.

– Это что же у вас такое?

– Птичка. Попугай.

– Ишь, пугай, вот выдумали.

Он подошел поближе к клетке. Но Дорик, как известно, не очень одобрял близкий контакт с незнакомцами, что и доказал мне в первый же день нашего знакомства. Не успела я предупредить атамана, как попугай со всей своей птичьей непосредственностью хватил его в ладонь, приблизившуюся всего только на какую-нибудь секунду.

– Дорик!

– Смотри, чудо какое, – атаман болезненно скривился, – и правда пугай.

– Пррреступление! – Шипела райская птичка, требуя отхода атамана на дальние позиции.

– Дорофейко! – укоризненно проговорила Феклуша.

– Чего? – не понял атаман.

Феклуша прикрыла рот рукой.

– Так это она не вам, – поспешила я исправить положение.

– Каму! – ярость атамана нарастала.

Я глазами указала на клетку.

– Смотри, пожалуйста, чтоб петуха, да человечьим именем, тьфу!

С тем он и вышел. Бабушка Матрена поглядела на захлопнувшуюся дверь и засмеялась. Мы невольно ее поддержали.

Тем же вечером, сидя на крылечке, как вошло у нас с Феклой в привычку еще в Москве, мы рассуждали, что делать дальше.

– В Пятигорск этот и правда нельзя, – согласилась наконец Фекла позевывая. Дневные хлопоты, связанные с устройством на новом месте изрядно ее утомили. Да и бабушке Матрене она сразу начала помогать по хозяйству. Вместе они что-то пололи на огороде. Потом Феклуша взяла приставную лесенку и полезла на черешню снять верхние ягоды. И как ее на все хватало?

– Да, Фекла, закрутило нас с тобой, точно в водовороте. Знаешь, я думаю, здесь нам надо пожить недельку-другую, а то и подольше. Затаимся, а там поглядим. Может в Новороссийск пойдем, а там на корабль. Так Летов советовал.

– Вот опять вы про него, барышня. Сами ж говорили, что он нарочно нас в ловушки заманивает.

– Может ты и права. Да только Новороссийск совсем другое дело, Феклуша. Там легче затеряться. Вот только время надо выждать, время…

Я посмотрела на Феклу. Она уже дремала, прислонять к дверному косяку. И то верно, утро вечера мудренее.

Мне показалось, что я проснулась очень рано. Ночью Валентин возился и поскуливал. Два раза пришлось его выводить, вернее, выносить из дому, потому что он совсем ослаб. Но, оказавшись на улице, вместо того чтобы сидеть и тужиться, он снова водил носом, искал свое лекарство и, в конце концов, даже что-то нашел. Я видела, как он жевал травинку. Потом он услун, прижавшись ко мне теплым боком. И вот теперь его рядом не оказалось. Странно.

Я вскочила с постели. Феклуши и Матрены Карповны тоже нигде не было.

Я выбежала было во двор, но тотчас подалась назад. С улицы меня было видно, я же в дезабилье, а станица уже ожила. Народ сновал взад-вперед. Деловитые молодайки несли на коромыслах ведерки с водой. Мужички погоняли лошадок, которые тянули телеги с тюками шерсти. Вечером Матрена Карповна сказала, что в станице есть большая фабрика, где моют шерсть. Спрятавшись за занавеской, я выглянула в окошко. К дому подходил атаман. Я кинулась одеваться, и, как уже вошло у меня в привычку, быстро проверила, на месте ли наше злополучное сокровище.