Слеза Небес. История о редком бриллианте

– Ты подержи его Феклуша, – ответила я, передавая Фекле поводок, – мне еще нужно что-нибудь Дорофею найти. Наши запасы подходят к концу.

– А идите вон туда, барышня, – указала Фекла на соседний ряд. Там мужичонка канареек продает, так и корм тоже у него есть.

Мужичонку я нашла быстро, а так как торговаться я вовсе не умею, без промедления все купила и поспешила назад к Фекле и Валентину. И пришла вовремя. Феклуша палкой отгоняла белую дворнягу от нашего сиятельного песика. Та огрызалась и наступала на Феклу, а Валентин, не привыкший к подобным сценам, по причине благородного происхождения и светского воспитания, заливался громким лаем. Насилу удалось его успокоить и увести с места побоища. Однако белая следовала за нами по пятам. Должно быть, она так и будет преследовать нас, пока мы не уйдем с базара. Впрочем, мы свои покупки сделали.

Оставалось разыскать Матрену Карповну. И мы, поозиравшись, приметили ее около прилавка с материями. Она, как и собиралась, выбирала отрез ткани на подарочную рубашку. Внука она ждала в следующем месяце. Теперь-то он жил в Петербурге и служил в казачьем корпусе, да накануне прислал письмо, что недели на две приедет, так бабушка Матрена собиралась к его приезду подарок и пошить.

Рассказывая про внучка, Матрена Карповна частенько приговаривала, что уж «больно надо поскорее казака оженить» и, между прочим, хитро поглядывала на Феклу. Мне она напрямую несколько уж раз сказывала, что не очень ей нравится, что к Феклуше «похаживает эвтот Корней». Я пожимала плечами, вмешиваться в Феклушины личные дела казалось мне не очень-то политичным.

Бабушка Матрена не спешила. Разглядывала товар так и эдак, да все норовила прицениться к тому, что подороже. Как только мы подошли, стала интересоваться мнением, «гожа такая мануфактура, али нет». И все больше на Феклушу поглядывала, ждала, что скажет. Та смущалась и оттого вовсе ничего толкового посоветовать не могла. Пришлось мне взять выбор на себя, иначе мы еще долго бы там стояли, а меня все больше беспокоило болезненное любопытство белой дворняги, подкрепленное ответной склонностью Валентина ее поощрять.

Стоило нам остановиться на минуту, как собаки сходились и принимались обнюхивать друг друга. Матрена Карповна, увидав эту сцену, сразу все расставила по своим местам.

– Ишь, как любются, – подивилась она, – точно ведь люди. Это видно ждать Дорофею вскорости пополнения. Да ведь какие щенята будут от вашего кобелька, еще не известно.

– Почему Дорофею? – Невольно поежилась я.

– Так это его Белка! Пойдемте уж, не то увидит, крику будет! Он Белку эту соблюдает, точно девку красную.

Лично мне нисколько не хотелось слышать, как кричит атаман, и потому я без всякой корректности потащила Валентина прочь. Белка следовала за нами, как приклеенная. Она так и проводила нас до самого дома, а когда мы захлопнули калитку, еще немного постояла и в глазах ее отразилась вселенская тоска. Валентин призывно затявкал, приглашая подругу в дом, но Белка видно хорошо поняла, что захлопнутая калитка вовсе не означает, что остальные обитатели дома также обрадуются ей, как сиятельный песик Валентин.

Постояв еще немного, она убежала и, как раз вовремя, потому что в окошко я увидела, что в сторону нашей хаты направляется атаман и вид его отнюдь не миролюбивый.

Вечером, когда я рассказывала бабушке Матрене, как печь французский пирог с фруктами, в дверь постучали, и на пороге появился нелюбезный хозяйке Корней. Был он возбужден и, несмотря на отсутствие приглашения, шагнул в горницу и уселся на лавку. Матрена Карповна поджала губы, но, вопреки ожиданиям, обратился Корней не к Феклуше, а ко мне:

– Видишь ли, Ангелина Николаевна, дело тут такое, что и не знаю, как начать. Да что-то кажется мне, что неспроста все это и случайности тут никакой и вовсе нет…

– Да что такое, Корней. Ты спокойно расскажи все по порядку.

Он слегка задумался.

– Да вот нынче-то поезд пришел из Ростова. Так он с него и слез. Да видно, что не купец, не приказчик и не чиновник какой с проверкой нагрянул, а вовсе другой человек.

– Да какой человек?

– Вот и вопрос, что за человек?

– Да говори уж толком, – кипятилась Фекла.

Корней собрался с духом и приступил к повествованию.

– Сошел он с поезда и, значит, ко мне. Потому, мое дежурство. Хитро так смотрит, щурится и говорит. Мне мол, дохтуры прописали жить в местах, где природа всякая, значит. Так, говорит, я тут мимо-то ехал, да и думаю, дай остановлюсь. Да потом и говорит, хочу, мол, снять здесь на лето дачу. Ну, я и говорю, это все к атаману, потому что мы с Митричем только лишь по станционной части, а вот по земельной это все к атаману. И рассказал, значит, как атамана-то сыскать. Он послушал, да хитро так спрашивает, в глаза не смотрит: а, что, говорит, здесь поди уже дачники-то есть? Мне, мол, нужно это… общество, значит. Ну, чтоб дамы, да господа. А я, кроме вас, Ангелина Николаевна, дам-то так близко никогда не видел. Да возьми ему и скажи, что есть, мол, одна мамезель, только очень худая.

– Вот охальник, – вступилась за меня Фекла, – да зачем же ты ему про нас сказал?

– А вот нечистый попутал, Ангелина Николаевна! Уж ты прости!

– Да что ты, Корней, сказал и сказал. Зачем же извиняться. Может человеку и правда не с кем словом перемолвится, он и ищет себе приятелей.

– Вот и я так подумал, – обрадовался Корней и хлопнул себя пятерней в могучую грудь, – только…. Взгляд у него нехороший, Ангелина Николаевна, да и видишь ли, расспрашивать он сразу про вас стал. И про вас и про собачонку вашу и про птицу тоже, как ее звать-то забыл.

– И что ж ты, ирод, все выложил, – встревожилась Фекла, – вот же змей подколодный!

– Нет, – замахал руками Корней, – ни слова больше-то не сказал – ни про собачку, ни про птичку вашу, а он-то к атаману пошел, так-то вот.

– А он что, – протянула я, чувствуя как холодок начинает подниматься у меня по спине, – он сам спросил про собачку и птичку или ты ему о них сообщил?

– Кажись, что сам. Нет, вот этого не помню. Только он все говорил, мол «дама с собачкой». А это ж вы и есть, Ангелина Николаевна! Это уж не спутать.

Больше я от Корнея ничего не добилась, как не пыталась. Излив свое повествование на нас, он спел свою лебединую песню. Впрочем, подробности были излишни. Ясно, что нас кто-то искал. По внешнему виду, этот кто-то вполне походил на Летова. Корней сказал, что приезжий довольно высокий господин, темный, с маленькими усиками и, при этом, по описанию выходило, что он не лишен некоторой респектабельности. Он показался Корнею «важным, как купчина, но благородным». Очень похож на Летова. Вот усы. Но, когда мы его видели в последний раз? Прошло уже три недели. Усы вполне могли отрасти.

– П-р-реступление, – не преминул выразиться Дорик.

Что-то зашевелилось в районе желудка. Но это был не страх, что-то другое.

Вечером я долго не могла уснуть. Все думала, как поступить дальше. Уйти из станицы? Куда? Где найти жилье и хоть какую-нибудь возможность заработать хлеб насущный? Наш денежный запас не бесконечен. Истратятся деньги и что тогда? Уехать в Ставрополь? Наняться там в гувернантки. Одна мысль о том, что ехать придется по степи, где, неровен час, нас могут выследить черкесы, приводила меня в ужас. Может Летов вовсе не собирается причинить нам зло. Может он просто…

А как же газетная статья? А показания свидетеля? А вся эта грязь, опрокинутая на меня? А подробности, которых никто другой не мог знать? Нет! Это точно он! Утром надо собрать вещи и, пока не поздно, уезжать. С этим решением я повернулась на бок и задремала, дав себе слово подняться с постели ни свет ни заря. Но слово я нарушила, потому что рано не проснулась. Когда я открыла наконец глаза, яркое солнце так приветливо заливало нашу светелку, что вообще не верилось, что с нами или с кем-нибудь еще может случиться что-то недоброе.

Бабушка Матрена и Феклуша уже хлопотали по дому. Их голоса доносились из горницы. Вкусно пахло пирогами. Я лениво потянулась, и собралась было повернуться к стене и подремать еще немного, как услышала стук в дверь.

– Здрасьте, бабка Матрена, – зазвенел мальчишеский голос. – Я тут к вам человека привел. Он птичкой вашей интересуется. Так просится зайти.

– А чегой-то он просится? Чай, мы никого не звали. А смотрины только невестам устраивают. Поди, Петька отсюда.

– Да не журись, Матрена Карповна. Он из городских, так наших дел не знает. А по птицам, говорит, большой знаток.

– Ну, знаток, так пусть себе знает, чего хочет. А хозяйка того запугая спит, и я ее будить не собираюсь. Вот встанет, так и спросим, можно показать, аль нет.

Петька обладал недюжинным упрямством и продолжал препираться с нашей хозяйкой. Мне же это оказалось на руку. Я тихонько, чтоб не скрипеть пружинами, встала с кровати, и на цыпочках пробралась к окошку. На тропинке перед домом действительно стоял городской господин. Довольно высокий, с аккуратными усиками, но куда толще Летова. Господин был гораздо шире в кости и даже имел плотненькое брюшко. Лица его я разглядеть не могла, но это точно был не Летов. Хвала небесам!

Тем временем, Матрена Карповна все же спровадила Петруху, и он вскоре показался на той же тропинке. Когда они выходили за калитку, навстречу им в обратном направлении прошла-таки неприглашенная Белка. Белка очень заинтересовала городского господина, и он какое-то время внимательно смотрел ей вслед. А Петька от него улизнул, не стал дожидаться, когда он налюбуется.

Признаться, я пребывала в растерянности. С одной стороны, очень даже замечательно, что Летов нас не нашел. С другой стороны, нас нашел какой-то совсем другой человек, которого я знать не знаю. И чего ему от нас нужно, тоже неизвестно. Как бы то ни было, с отъездом из станицы можно повременить. От этого решения я сразу повеселела, и, быстро одевшись, вполне довольная вышла в горницу, где меня встретили рассказом о том, что я и сама только что слышала.

– Ишь, – фыркнула Матрена Карповна, подавая завтрак, – только приехал, уж непрошенный по домам пошел. Неужто в городе-то все вот так?

– Да разные люди бывают.

– Это уж точно, – поддержала меня Феклуша.

Уже доедая невероятной вкусноты пирог, я заметила, что почему-то не вижу в поле зрения Валентина. Феклуша сказала, что сама выпустила его на двор, он просился.

– Ой! – вдруг добавила она, – а уж давненько пора бы ему вернуться.

Мы обе вскочили, как ошпаренные, и бросились к двери. На дворе никого кроме кур, да уток. Не прошло и десяти минут, как мы три раза обежали вокруг владения Матрены Карповны, включая хозяйственные постройки. Все было напрасно. Валентин пропал.

Пропал или был украден? Может не просто так приходил этот городской господин? Может он искал Валентина, а для отвода глаз спросил про Дорика? Но зачем ему наша распрекрасная такса? Что он с ней будет делать? Может ничего, может он просто любитель такс, а может как раз наоборот…

Эти предположения мы с Феклушей выдвигали на бегу, но, несмотря на сбивчивые фразы, поняли друг друга прекрасно.

– Чтож делать-то, барышня?

– Придется идти к атаману, чтобы узнать, где поселился этот «дачник».

– Покройтесь только, – настойчиво напомнила бабушка Матрена, которая присутствовала при разговоре.

И правильно сделала, что напомнила. Атаман не любил отступления от правил. И ругал меня постоянно, что бегаю по станице «простоволосая», словно жалмерка. И что такое эта жалмерка? Надо бы узнать…

«Вот, – говорил Дорофей Мироныч, припоминая мне историю с черкесами, – к чему ваши городские привычки приводят». Уж почему он считал, что горцы наехали на нас из-за отсутствия на моей голове платка, я не знаю. Однако ж я и по прошествии двух недель все еще робела к нему подходить. Но теперь обстоятельства сложились чрезвычайные. Покрыв головы, мы спешно зашагали по направлению к базарной площади.

За резным деревянным забором слышался надрывный собачий лай, перемежавшийся с возбужденными голосами. Лаяла Белка или другая собака. Но не Валентин, это точно. Нерешительно покрутив вертушек калитки, я толкнула дверцу и мы с Феклушей проскользнули внутрь атамановых владений. Возле крыльца никого не наблюдалась. Взявшись за руки, мы обошли дом, и на заднем дворе взорам нашим предстала пикантная картина, центром которой были Белка и наш Валентин, занятые заботами о продолжении собачьего рода.

Отчего-то мне вспомнилась поговорка старой графини про то, что любовь зла. В запале она любила острое словцо и, нет-нет, да повторяла ее, косясь на племянниц. Вот кого я хотела бы видеть тогда рядом, так это Анну Тимофеевну. Уж она-то бы смогла противостоять гневу Дорофея Мироновича.

Атаман, красный, точно вареный рак, время от времени пытался подойти к влюбленным, чтобы их растащить, но Белка так начинала лаять, что он тотчас же отступал и раздраженно сплевывал на землю. Стоящие вокруг работники, не решаясь и слова молвить, только посмеивались в кулаки. Видно боялись, что атаманский гнев может принять другое направление и излиться на них. Вот тут-то мы и подоспели.

После очередной неудачной попытки вмешаться в собачьи дела, Дорофей Миронович глядел нас, тут же решительно зашагал в нашу сторону.

– Видали! Ваших рук дело! Ваших! Я ее берег, точно родное дитя. Кобеля ей породистого нашел, а она! Вы посмотрите, а! Бесстыжие, вон что творят.

– Мы, Дорофей Миронович, вовсе ни при чем. Ваша собака нашего песика очень уж полюбила. Мы еще вчера пытались…

– Пытались! Поглядите теперь! Эх, да что говорить!

Мы робко оправдывались, стараясь вместе с тем найти слова утешения для атамана, принимавшего события столь близко к сердцу. Да все напрасно. Наши оправдания только раззадоривали его, а уговоры, суть которых сводилась к тому, что мол, еще не известно, может ничего плохого и не получится, и вовсе приводили в бешенство.

Так бы мы дошли до «вон из станицы и чтоб глаза мои больше вас не видели», но место боевых действий неожиданно посетила Матрена Карповна, как потом оказалось, упрежденная кем-то из соседей Дорофея Мироновича. Она одна только, имея непререкаемый авторитет в станице, и смогла отбить нас с Феклушей и потерявшего невинность Валентина, целыми и невредимыми.

Весь остаток дня наш Ромео имел вид потрясенный и мечтательный, что, однако не мешало ему несколько раз как следует приложиться к еде. Теперь, после болезни, произошедшей от отсутствия «собачьей радости», он особенно не привередничал. Ел все, включая кашу и пироги и, если давали, грыз косточки, даже такие, на которых почти не оставалось мяса. Хороший аппетит сделал свое дело. Пес изрядно покруглел. Теперь бабушка Матрена именовала его не иначе как Валенком.

– А что, – говаривала она, – маленький, круглый да гладкий, чем не валенок.

Мы соглашались, что действительно, похож. Феклуша, по-моему, тоже несколько раз сбивалась на это прозвание. Что до меня, то в моих глазах он стал собачьим Ромео. И, хотя Белка для Джульетты была несколько крупновата, слава об их романе далеко разнеслась по станице и обсуждалась в казацкой среде не менее страстно, чем шекспировский сюжет в театральных кругах.

Тем же вечером забредший к нам Корней рассказал, что слышал сам, как атаман жаловался заезжему дачнику (и этот тут как тут!), что наш «крысомордый пес» подпортил породу его белой красавице. Того и гляди, нам действительно укажут на дверь. Настроение у нас с Феклушей было невеселое. Дорик тоже хохлился на насесте. Должно быть, пора было вынести его клетку на уицу, чтобы подышал воздухом.

Я тотчас вынесла попугая на крылечко.

– Феклуша!

– Чего, барышня?

– Иди сюда, давай посидим.

– А и то правда, уж давненько не сиживали.

– Давненько. Помнишь, как бывало в Москве?

Феклуша глубоко вздохнула.

– Помню. Да чего теперь вспоминать.

– А ты не жалеешь, что со мной поехала? Ведь могла к себе в деревню вернуться.

– Могла. Да не больно мне хотелось.

– Плохо тебе там было?

– Да по всякому. И плохое было и хорошее…

– А отчего же не осталась?

– А вот меня, барышня, все словно кто толкает, едь, да едь. Дома-то, мол, и так насидишься. Вот я и поехала.

Феклуша села поудобнее, да завела свое «По Дону гуляет казак молодой». Бабушка Матрена присоединилась к ней из горницы. Потом они спели еще «То ни вечор, то ни вечор», после еще какие-то куда меньше знакомые мне песни. Когда затянули уж совсем грустную, Валентин начал поскуливать в такт, и певицы мои, рассмеявшись, решили прекратить музыкальные опыты.

Бабушка Матрена легла спать, а мы с Феклушей остались еще посидеть. Уж больно хороша была южная ночь. На небо, усыпанное звездами, куда крупнее, чем в наших северных широтах, выплыл огромный месяц, напоминавший рогатую кичку Матрены Карповны, которую она носила в молодости, а теперь хранила в особом сундуке. Деревья стояли неподвижны, ни единый листик не трепетал. Лишь ночные пичуги иногда пересвистывались, отчего задремавший Дорик вздрагивал и тоже издавал какие-то звуки. Несмотря на плохое знание птичьего языка, я была совершенно уверена, что спросонья он отвечал собратьям невпопад.

– А что, барышня, принесу-ка я орешков, что на базаре-то купили, – предложила Феклуша, на что я сразу согласилась.

Так мы и просидели до поздней ночи с орешками и воспоминаниями о прежнем житье, пока сон не сморил.

Следующие две недели прошли в относительном спокойствии. Омрачалось оно лишь тем обстоятельством, что Валентин, так внезапно возмужавший, вдруг ощутил в себе боевой дух и обнаружил повадки хищника. В этом, конечно, не было ничего удивительного, ведь такса охотничья собака. Но вот когда наш шустрый зверек стал посягать на домашнюю птицу бабушки Матрены, нам пришлось раскошелиться на плотников, которые отгородили на дворе нашей хозяйки загон, где куры, утки и прочая домашняя живность были в безопасности.

И тут уж все было наладилось, да в деревне домашней птицы пруд пруди, и разгуляться песику было где, помимо двора нашей хозяйки. Корней уже от кого-то услышал, что в народе прозвали нашего героя ощипанной лисой.

– Ну что с тобой делать, – отчитывала я своего воспитанника, – вот посажу на цепь как деревенских собак, будешь знать.

Валентин в ответ поскуливал, будто понимал. Ну, действительно, что с ним было делать?

Другим обстоятельством, осложнявшим нам жизнь, были нервировавшие Матрену Карповну посещения Корнея, который не отступился от своих жениховских планов и осаждал Феклушу все более усердно. Феклуша не говорила ни да, ни нет, а я никак не решалась спросить у нее, как она собирается с ним поступить. Матрена же Карповна все чаще и все красноречивее расписывала достоинства своего внука. Алая с голубым рубашка, сшитая для него, была положена на сундук в нашей светелке. В этом я прозревала особый умысел бабушки Матрены, которая все время давала понять Феклуше, что лучшей невесты для внука и не желает.

Обстановка накалялась. Я чувствовала, что бездействовать уже не имею права, и в один прекрасный день, когда Матрена Карповна убежала к соседке, чья невестка в обед разродилась, все-таки решилась поговорить с Феклушей по душам.

Прежде чем начать разговор, я усадила виновницу за стол. Потом неспешно расстелила газетку и высыпала не нее орехи, как это делала сама Феклуша.

Не ожидала, что буду так волноваться, но вот, поди ж ты! Руки у меня слегка тряслись, и язык был каким-то неповоротливым. Чтобы сосредоточиться, я уткнулась взглядом в газету, прямо в заголовок «Дама с собачкой» и попыталась оформить в слова мысль, заблаговременно уже обдуманную, но теперь отчего-то ускользнувшую.

– Видишь ли, Феклуша, – начала я, понимая, что молчать дольше уже невозможно, – я хочу с тобой поговорить относительно твоего будущего,…то есть твоего решения. Я сама не имею в таких делах опыта, но ведь это и так ясно, каждая девушка должна когда-нибудь выйти замуж и, – тут я замялась, невольно пробегая глазами текст под заголовком и скорее на подсознательном уровне понимая, что он почему-то для меня очень важен, – выйти замуж….замуж выйти, – повторяла я, уже не в силах оторвать глаз от заметки.

– Да не пойду я за него, Ангелина Николаевна. Вот уж давно решила, а как сказать, не знаю.

– Что, Феклуша?

– Батюшки! Да что это с вами? Говорю же не пойду! Али вы меня от себя прогнать хотите, Ангелина Николаевна?

– Я нет… Нет…

Меня, словно магнитом тянуло, к заметке, и я снова опустила глаза и уткнулась в текст.

– Ангелина Николаевна! Что вы так-то в лице переменились. Если я вам надоела хуже горькой редьки, так прогоните, только не невольте, – причитала Фекла.

Тут только я поняла, какой оборот приняло дело.

– Феклуша! Ты о чем? Я тебя не гоню. Я напротив только рада! Меня все это время только и заботило, что ты вот так запросто выйдешь замуж и оставишь меня одну одинешеньку, а мне что одной делать? Ну, только это все пустое, ты о себе подумай.

– Да уж подумала, – махнула рукой Фекла, – ну, не люб он мне. Да ведь и дело-то у нас с вами какое! Как бросишь?

– Это так, Феклуша. Дело наше нелегкое и, видно, придется-таки срываться нам с этого места и искать другое. Вот посмотри, – я указала Фекле на газету. Там опять про нас написано. Статья «Дама с собачкой». Хочешь прочту?

Феклуша кивнула и я начала читать.

Любопытное происшествие произошло вчера во владикавказском поезде. Вопреки запрету проводить собак в спальные вагоны первого класса и бдительному досмотру проводника, молодая особа умудрилась провести в купе свою собачку. Вероятно, дама забыла, что собаки имеют обыкновение подавать признаки жизни рычанием, воем и лаянием. Собачка молодой дамы не замедлила показать свои таланты и по выходе дамы из купе, начала издавать звуки, потревожившие соседних пассажиров. Согласно правилам, нарушительница была высажена из поезда на станции Доброслободская. С ней были также ее служанка и попугай. Такие действия железнодорожных властей были одобрены пассажирами, которые продолжили путь в полном спокойствии. К слову отметим, что для удобства пассажиров, в поезда, следующие во Владикавказ, нарочно добавлен специальный собачий вагон.

– Что же выходит, барышня, это и правда, что вы дама с собачкой?

– Выходит, Феклуша.

– А тот дачник, что Корней говорил, как раз про даму с собачкой и спрашивал…

– Верно, Феклуша.

– Так, стало быть, он все же вас искал.

– Он искал даму с собачкой, которая была снята с поезда на станции Доброслободская. Собачка? Он прекрасно знает, что у Тулумбасовых есть собачка и даже знает какая… Да и попугай. Ну разумеется, это не может быть простым совпадением…

– Так ведь он сюда уж являлся. Просился посмотреть попугая, помните?

– Я не просто помню, я его тогда здесь видела!

– Да ну! А не сказали!

– Не сказала, потому что ждала увидеть Летова, а это оказался не он, я и успокоилась. Как видно, рано успокоилась. Знаешь, Феклуша, почему он больше к нам не заходил. Потому что вместо таксы во дворе крутилась Белка, которая на таксу не похожа даже отдаленно.

– И он решил, что может это и не мы вовсе?

– Он решил понаблюдать. А теперь, когда вся деревня знает о любовных похождениях Валентина…

– Да Дорофей Мироныч ему сам жалился на нашего-то…

– Вот именно. Феклуша, похоже, нам пора собираться.

– Ох, похоже, пора, барышня.

Ехать решили все-таки в Новороссийск. Нашим преследователям труднее будет найти нас в портовом городе, где посторонние не очень-то бросаются в глаза. Это я так рассуждала. Но вот как добраться до Новороссийска? В Ростове на вокзале я видела расписание поездов Тихорецк – Новороссийск. Значит, пробираться нужно в Тихорецк.

Да вот незадача, поезд из Владикавказа будет только через три дня. Продержимся ли мы столько времени? Неизвестный «дачник» затаился, по крайней мере, о нем ничего совершенно не слышно. Но надолго ли это? Что-то подсказывало мне, что это затишье перед бурей. Не иначе зоил наш сидит себе тихо и обдумывает план, как половчее завладеть бриллиантом.

Нет, надо уходить. Пешком? Может быть так и лучше. «Дачник» может увидеть, как мы садимся в поезд и ему ничто не помешает последовать за нами. А потом, любой наш шаг сопровождает газетная шумиха. Может быть таков наш рок. Если же мы уйдем себе тихонечко пешком, так, как будто пошли на прогулку, этого может быть никто и не заметит. Оставалось придумать, как объяснить наше бегство нашей доброй хозяйке, ведь ей придется в одиночку противостоять станичной общественности, которая потребует отчета, куда подевались ее гостьи.

Придумывая всякие варианты, мы с Феклушей принялись собирать вещи, а так как вещей было всего ничего, то за час мы управились. Дорик, почуяв скорые перемены, суетливо щебетал в углу. Валентина я все время видела боковым зрением. Он то гонялся за голубями, то рыл носом землю, пытаясь просочиться на куриную территорию, то лаял на прохожих.