Дистанция

– Мы знакомы? – спросила она, приподняв подбородок и скользнув взглядом по его лицу. Адель оценивала его, ждала реакцию, и он это видел. – Кажется, мы уже где-то встречались.

Что за нелепый предлог, мелькнуло в её голове. Именно так обычно заговаривают парни. Она отвела взгляд, чтобы подавить тихий смешок. Но заметила, как и на его губах появилась едва заметная улыбка. Впрочем, может, ей это привиделось.

– Да, мисс Кларк, – спокойно ответил он. – Утром, на кафедре.

Голос. Он точно показался ей знакомым – мягкий, спокойный тембр с каким-то особым оттенком. Но вот лицо… ничего. Пустота. И неудивительно: у неё была отвратительная память на лица, просто катастрофическая.

Адель замерла, покраснев до кончиков ушей. Это был профессор. Её профессор по соцфилу. Эшкрафт, кажется. Тот самый, о котором Кэрол тараторила утром, предлагая вступить в его клуб.

В голове вертелись шестерёнки: всё сходилось. И вместе с этим нарастал стыд – вязкий, липкий. Мысль о том, что она только что пыталась флиртовать с ним, захлестнула так сильно, что хотелось провалиться сквозь плитку пола. Это был, без сомнения, самый большой позор в её жизни.

– Боже мой… – промямлила она, едва находя голос. – Прошу прощения. Я вас не узнала.

– Всё в порядке, – спокойно ответил он и, не придавая значения, шагнул к выходу. – Хорошего вечера.

Глава вторая

– Могли бы вы охарактеризовать своё детство как счастливое? – Миссис Уоткинс поправила очки на переносице и задержала взгляд на Адель. В её тоне не было ни давления, ни холодного интереса – лишь терпеливое ожидание.

С каждым сеансом разговоры давались всё легче. Адель охотно шла на контакт, когда тема для разговора была любой, кроме непосредственно той, по причине которой она и обратилась к специалисту. Поэтому миссис Уоткинс заходила издалека. Но обходные пути вовсе не были пустыми тропами – каждый вёл в нужную сторону, только мягче, тише.

– Не знаю, – призналась Адель и пожала плечами. – Случались и хорошие моменты, и плохие. Всё как у всех.

– И какие на ум пришли первыми?

Адель сглотнула и провела пальцем по обивке дивана.

– Если думать о школе, – поразмыслила она, медленно подбирая слова, – всё было хорошо. Мне нравилось учиться. И у меня было много подруг.

Миссис Уоткинс уловила перемену и мягко подтолкнула дальше:

– А если подумать о доме?

Адель покачала головой. Отвела взгляд.

– Дома… бывало сложно, – призналась она.

Февраль 2020

Следующее занятие с профессором Эшкрафтом было и волнительным, и ожидаемым одновременно. Чувство стыда после инцидента в магазине ещё не отпустило, но его спокойная реакция стала для Адель неожиданным облегчением. Ни тени заносчивости, ни грубости, ни менторского тона – ничего из того, что она подсознательно ожидала от человека его статуса.

Кэрол оказалась права: его сначала слушаешь, потом – видишь. Так случилось и с Адель. На лекции в среду она вслушивалась в каждое его слово, пытаясь отвлечься от собственной неловкости, а потом поймала себя на том, что уже не столько слушает, сколько наблюдает. Гармоничность его речи, спокойные, плавные движения, то, как он смотрел на студентов, когда задавал вопросы, – всё это притягивало странным, почти гипнотическим образом.

И так пролетел месяц.

Адель была прилежной студенткой, учёба давалась ей легко, и у профессора Эшкрафта она также стремилась показывать себя с лучшей стороны. Похоже, то давнее недоразумение окончательно стёрлось из памяти. Когда на занятиях Эшкрафт задавал вопросы, она была одной из первых, кто готов ответить. И он неизменно хвалил её. Впрочем, он хвалил всех, кто того заслуживал, и никогда никого не отчитывал – видимо, это было не в его стиле.

Он явно любил свой предмет, и это чувствовалось в каждой лекции. Открытого пренебрежения, безусловно, он бы не потерпел, но таких студентов и не находилось. Всё было просто: Эшкрафт щедро давал знания тем, кто хотел их принимать. Не растрачивался по пустякам, но и не давил на тех, кто не выкладывался на все сто.

Для Адель занятия с ним из обязательного предмета превратились в своего рода интеллектуальное наслаждение – приятный бонус, ради которого хотелось ходить в университет. И что удивительнее всего, эти изменения коснулись не только её ума, но и рутины. Она никогда не была той, кто часами вертится перед зеркалом, однако теперь, перед лекциями Эшкрафта, в ней просыпалось странное желание выглядеть достойно.

Ещё через неделю Адель решилась записаться в клуб философов.

– Рад вас видеть, мисс Кларк, – сказал он тогда, и его поразительный голос разлился мёдом в её ушах. Он был рад её видеть. Даже если это и формальная вежливость, в тот момент Адель всё равно была счастлива.

Как и сообщала Кэрол, количество участников в клубе поубавилось, и остались самые увлечённые – всего двенадцать человек, – небольшая группа, тесный круг, в котором каждое слово имело вес.

Адель безумно нравилось разговаривать с Эшкрафтом. С ним слова рождались сами собой, мысли текли свободно и смело. И самое поразительное – та невероятная лёгкость, которая ощущалась в его присутствии.

Профессор умел слушать, и его интерес к рассуждениям был неподдельным, искренним. Эшкрафт был занимательным человеком, определённо. Но дело было не только в его знаниях или харизме. В нём имелось что-то, что трудно объяснить словами, – способность создавать пространство доверия. Он размывал границы так, что когда задавал вопросы, это всегда было приглашением к диалогу, а не слепой проверкой знаний.

Во время таких встреч, когда обстановка становилась более неформальной, Адель замечала, что профессор всё так же отдаёт предпочтение энергетикам, нежели чем кофе или чаю.

Он упрекнул её в сахарной коме – вспомнилось вдруг, пока Адель наблюдала, как он делает глоток из очередной банки, – а сам заливается подобной гадостью. От этой мысли хотелось смеяться.

– Что вас так развеселило, мисс Кларк? – спросил он, вскинув бровь.

– Я думала о том, – тихо ответила Адель, мгновенно переключаясь на тему разговора, – как трудно найти подлинный смысл. Особенно когда понимаешь, что многое предопределено, и повлиять на это почти невозможно. Тогда смысл теряется и кажется, что его попросту нет.

Он улыбнулся.

– Интересное наблюдение. Вы затрагиваете одну из старейших проблем философии – детерминизм и свободу воли. Если наши действия заранее предопределены, можно ли говорить о подлинном смысле в жизни?

Эшкрафт обвёл взглядом зал, но его внимание было сосредоточено на Адель.

– Любопытно, что многие мыслители, от стоиков до Спинозы, считали, что смысл не в перемене внешнего мира, а в том, как мы на него реагируем. Даже если события неизбежны, именно интерпретация и внутренний выбор создают смысл.

Он подался вперёд, мягко приглашая её продолжить:

– Скажите, мисс Кларк, если принять детерминизм, может ли всё же существовать личная ответственность? И не рождает ли это ощущение свободы внутри, несмотря на внешнюю предопределённость?

– Личная ответственность есть всегда, – заключила Адель.

– Именно. Даже если мир детерминирован, мы всё равно остаёмся носителями ответственности. Парадокс в том, что свобода и предопределённость не противоречат друг другу. Внешние обстоятельства задают рамки, а смысл и ответственность рождаются внутри них: в наших мыслях, решениях, поступках.

– Но мысль о предопределённости пугает. По крайней мере, меня, – призналась Адель.

– Это естественно, – заключил он, делая глубокий вдох. – Мысль о предопределённости пугает многих, потому что она отнимает ощущение контроля. Человек по своей природе ищет свободу и возможность влиять на судьбу.

Кэрол, сидевшая рядом с Адель, уловила в сказанном что-то своё и подала голос. Адель замерла, прислушиваясь к подруге. В последнее время бойфренд Кэрол её разочаровывал, и хотя она никогда не теряла своего позитивного настроя, тень сомнения имелась в её словах.

Она была оторвой – это стало ясно ещё при первом знакомстве. По незнанию Кэрол легко было принять за красивую пустышку: она и сама охотно играла эту роль. Но, чёрт возьми, такие девушки не задерживаются в философском клубе случайно.

– Можно ли сказать то же самое о любви, профессор? – рискнула Кэрол.

Она всегда выбирала щекотливые темы. Адель внутренне усмехнулась: умение обернуть разговор в свою пользу было её врождённым талантом.

Эшкрафт выпрямился в кресле, сделал короткую паузу и ровным, спокойным голосом заговорил:

– Любовь – явление сложное и многогранное. С философской точки зрения это чувство трудно поддаётся анализу. Можно наблюдать его проявления и описывать последствия, но полностью постичь невозможно. Однако мы всё же имеем право выбора.

Кэрол задумчиво нахмурилась:

– О каком выборе идёт речь? Мы влюбляемся даже в тех, кого не хотели бы.

Эшкрафт понимающе кивнул:

– Чувства возникают независимо от воли. Но выбор проявляется в том, как мы на них реагируем и что с ними делаем. Решения о поведении и границах всегда остаются за нами.

Адель задумалась, и Эшкрафт спокойно, без всякой эмоции, добавил:

– В этом смысле любовь похожа на жизнь в целом: мы редко контролируем обстоятельства, но можем контролировать свои действия и интерпретацию событий. Всё остальное – наблюдение.

«Наблюдение», – повторила про себя Адель. Даже в собственной жизни ты зачастую остаёшься лишь простым наблюдателем. И она была не против им оставаться.

~

Когда они с Кэрол вышли из университета, обе замедлили шаг. Навстречу им, громко смеясь и толкая друг друга, надвигалась ватага парней. Они были похожи на стаю молодых псов – шумных, самоуверенных, занятых только собой. Среди них – бойфренд Кэрол.

Адель никогда его прежде не видела, но по выражению подруги поняла всё без слов. Кэрол замедлила шаг, и её взгляд застыл, прилип к одному из них намертво.

Он посмотрел в их сторону. Его взгляд секундно скользнул по Кэрол – и тут же, абсолютно ничего не выразив, вернулся к приятелям. Он не сбавил шаг, не кивнул, не подмигнул. Он прошёл мимо так, будто Кэрол была для него пустым местом.

Она на секунду застыла, а потом плечи её поникли.

– Что происходит? – спросила Адель, касаясь её локтя.

– Если бы я только знала, – выдохнула та. С дрожью в пальцах достала мобильник и уставилась на экран. Секунда, другая. Её палец завис над кнопкой вызова. Но Кэрол резко закрыла телефон, тяжело выдохнула и бросила его обратно в сумку. – К чёрту его.

– Знаешь, – осторожно начала Адель, подбирая слова. – Я, может, не спец в таких делах… Но если он не в состоянии оценить всех твоих стараний, всех этих нервов и слёз, то… Может, и стараться тогда незачем? Он того не стоит.

Кэрол посмотрела на неё долгим, тяжёлым взглядом. В её глазах повисла такая бездонная печаль, что Адель стало не по себе. В этом взгляде вдруг отразилась её мать – тот же самый холодный блеск, когда очередной кретин покидал их дом.

– Может, и незачем, – механически согласилась она. – Это логично. Рационально. Но, поверь, от этого знания проще не становится. Ты поймёшь, когда по-настоящему влюбишься.

Адель лишь хмыкнула и скептически закатила глаза к небу.

– Ну уж нет, спасибо.

Она никогда не влюблялась, и её это вполне устраивало. Симпатия – максимум, на что она была способна. В Сан-Диего, незадолго до переезда, у неё даже был ухажёр. Но стоило сменить город и перестать видеть напоминание в его лице – интерес испарился без следа. Удобно, легко и никаких лишних переживаний.

Они замолчали. Вокруг то и дело проходили студенты: кто-то спешил к остановке, кто-то переговаривался у ворот, кто-то смеялся, щёлкая по экрану телефона. Но между ними двумя молчание оставалось плотным, осязаемым.

Адель бросила взгляд на часы. Обычно в это время Том дожидался её на парковке, оперевшись на капот своей машины. Но сейчас – пустота. Никакого пикапа на привычном месте. Адель вытащила из кармана мобильник и машинально провела пальцем по экрану: ни смс, ни пропущенных вызовов.

Кэрол, сгорбившись, переминалась с ноги на ногу. Её комната в общежитии была всего в двух шагах. И хотя она жаловалась на тонкие стены и шумную соседку, свои преимущества в этом тоже имелись.

– Я могу подождать с тобой в кафе, если хочешь, – предложила она после паузы. Голос звучал мягко, но в нём читалась усталость. Она поправила ремень сумки на плече и украдкой потёрла виски.

– Нет, иди. – Адель коснулась её плеча. – Отдохни, приведи мысли в порядок. Том всегда предупреждает, если задерживается. Скорее всего, уже подъезжает.

Кэрол промолчала пару секунд, поджав губы, а потом коротко кивнула.

– Ладно. – Она поправила сумку. – Тогда… до завтра.

Они неловко обнялись, и Кэрол побрела к кирпичному зданию общежития, сутулясь и утыкаясь взглядом в асфальт. Адель же двинулась к парковке.

Тусклые фонари отбрасывали тени от припаркованных машин. Она прошла мимо серебряной «Хонды», затем обошла белый внедорожник. С каждым шагом уверенность таяла: на привычном месте Тома было всё так же пусто.

Адель замерла посреди проезда, растерянно озираясь. В груди защемило холодное, неприятное чувство. Рука снова потянулась к телефону: набрать маму? Спросить, не звонил ли Том?

В этот самый момент телефон ожил в ладони, прозвучав стандартным, надоевшим до тошноты рингтоном.

– Мам? – отозвалась Адель. – Том…

Она не успела договорить. Голос матери, дрожащий, сорванный, с лёгкой хрипотцой, оборвал её.

– Том в больнице, – выпалила она. Слова срывались, спотыкались, заикались. – Я… я не знаю, что случилось. Мне только что позвонили… с лесопилки. Сказали… он в больнице. Я ничего не поняла! – Её речь была спутанной и несвязной. – Что-то произошло… с ним что-то случилось! Я не знаю, что делать… Господи, что мне делать?

Адель замерла посреди парковки, как кипятком ошпаренная. Воздух в лёгких застрял, язык сделался ватным, не слушался. В пальцах защекотало, и она едва не выронила телефон.

– В какой больнице? – В горле запершило, и Адель откашлялась. – В какой он больнице, мам? Говори чётко.

– «Легаси Эмануэл», – выдохнула мать, и послышался звук смятой бумаги или ткани – возможно, она сжимала платок. – Я уже… Я уже попросила, чтобы меня отвезли туда. Его напарник, Джерри… Он сейчас за мной заедет. – Она снова задыхалась, слова давились рыданием. – Мне кажется, это что-то серьёзное.

Адель зажмурилась на секунду и крепко прикусила щёку изнутри, пытаясь собраться.

– Тогда встретимся там, – решила она.

Как таковой паники не было – только острая, гулкая тревога, разливавшаяся по венам.

– Ты… Ты сможешь добраться сама? – всхлипнула мать.

– Да, – ответила Адель, коротко и твёрдо, уже поворачиваясь и ускоряя шаг к выходу с парковки.

Она сбросила вызов и дрожащей рукой открыла карты на мобильнике. Пальцы подрагивали, экран едва слушался, и тут телефон соскользнул из ладони. Звук удара об асфальт резанул по ушам, и сердце ухнуло вниз. Адель наклонилась, схватила телефон и торопливо вбила в поиск адрес больницы. Палец завис над кнопкой «Проложить маршрут», как вдруг экран потемнел и безжалостно погас, показав значок разряженной батареи.

Адель сглотнула комок в горле, чувствуя, как паника, холодная и липкая, всё же подступает к ней. Она обернулась вокруг, и привычный уже кампус показался ей совершенно чужим и незнакомым. Без навигатора она была абсолютно беспомощна.

К одному из автомобилей подошли несколько девушек, оживлённо болтая между собой, и Адель бегом сорвалась к ним.

– Как мне добраться до больницы? – выдохнула она, переводя дыхание. – «Легаси Эмануэл»… Пожалуйста.

Одна из девушек недоумённо пожала плечами.

– Эм… На трамвае, наверное? – сказала она, больше задавая вопрос, чем отвечая.

– Северная сторона, ближе к ярмарке, – подтвердила вторая, усаживаясь за руль.

Это было скудной информацией, и по их взглядам стало ясно – они торопятся и не намерены вдаваться в подробности. Какая остановка? Какой номер трамвая? Где вообще эта «северная сторона»? Адель понятия не имела ни о каких ярмарках.

Грудь сдавило. Она развернулась и быстрым шагом направилась к выходу из кампуса, сжимая в ладони холодный корпус разряженного мобильника.

Адель чувствовала себя потерявшимся, испуганным котёнком, забравшимся на оживлённую трассу.

Она шла, ничего не видя вокруг, уставившись в асфальт и пытаясь сообразить, куда же двигаться дальше. Пока не врезалась в чью-то высокую фигуру.

– Больница «Легаси Эмануэл», – выпалила Адель, даже не подняв головы, голос дрожал от раздражения и отчаяния. – Какой мне нужен трамвай? Где эта чёртова остановка?

– Мисс Кларк.

Голос. Его голос.

Она замерла. Медленно подняла глаза. Перед ней возвышался профессор.

– Мне нужно в больницу, – объяснила она, чувствуя, как першит пересохшее горло. – Я не понимаю, куда идти. Мой телефон… – Она приподняла его, демонстрируя мёртвый экран, – разрядился.

– Что-то случилось? – спросил Эшкрафт.

– Да. Мне нужно туда. Мой отчим… – Адель отмахнулась, слова выходили торопливо и сбивчиво. – Мне сказали, что можно доехать на трамвае, но я не знаю, на каком и в какую сторону. Потому что я вообще ничего не понимаю без моего телефона, а он разрядился, – повторила она, оправдывая собственное бессилие.

Эшкрафт коротко кивнул в сторону парковки.

– Я могу отвезти, – предложил он.

– Да, – согласилась Адель, не раздумывая ни секунды.

В любой другой ситуации она не позволила бы себе снова принять его помощь. Впрочем, в любой другой ситуации он бы и не предложил.

– Тогда идёмте.

Эшкрафт развернулся и зашагал широким, уверенным шагом к своему автомобилю. Адель побежала следом, едва поспевая за ним.

Машина стояла чуть в стороне, под фонарём – внушительный Audi Q8 цвета графита, на который Адель без сомнений обратила бы больше внимания. В другое время. В другой ситуации.

Эшкрафт нажал на брелок, и замки щёлкнули, опускаясь; фары мигнули. Он открыл пассажирскую дверь и кивком пригласил Адель внутрь:

– Садитесь же.

Она осторожно устроилась в кресле, пристегнулась и прижала сумку к коленям. Эшкрафт стремительно занял место за рулём и плавно завёл мотор. Двигатель загудел тихо, сдержанно, почти бесшумно.

Когда автомобиль выехал с парковки, городские огни скользнули по гладкому капоту, отражаясь в нём золотыми полосами.

Эшкрафт первым нарушил тишину, как только они свернули на дорогу и перестроились, сливаясь с потоком машин.

– Что произошло? – спросил он, звуча так же спокойно, как всегда.

– Я не знаю, – вздохнула Адель, сжимая руки на коленях. – Он работает на лесопилке. Мама позвонила и сказала, что у них что-то стряслось. Мы не в курсе деталей. Маму забрал его напарник, а я… Я осталась с разряженным телефоном.

Эшкрафт кивнул, удерживая взгляд на дороге. Сквозь лобовое стекло тянулись вереницы огней: вывески, фонари, светофоры.

– Лесопилка, значит… – тихо повторил он.

– Больница в Грешеме ведь намного ближе, чем Портленд, – прикинула Адель, чувствуя, как горло саднит. – Если его повезли сюда, значит…

Эшкрафт повернул к ней голову, бросив короткий, оценивающий взгляд.

– Возможно, он просто нуждается в специалистах, которых нет в Грешеме. «Эмануэл» – главный травмоцентр в регионе.

Адель пожала плечами и отвернулась к окну. За стеклом мелькали указатели на трассу и огни мостов через реку. Она смотрела вперёд, не замечая деталей. Мысли вращались по бесконечному кругу: что с Томом? Жив ли он? В каком состоянии? Адель то сжимала сумку на коленях, то разжимала пальцы, ощущая, как они ноют от напряжения.

– Спасибо, – прошептала она.

– Не стоит благодарности, – ответил Эшкрафт. Так легко и буднично, и в этом читалась лишь констатация факта. Помощь была оказана потому, что Адель в ней нуждалась.

Через несколько минут они свернули к больничному комплексу. Большое здание с подсвеченным фасадом возвышалось над улицей, окна горели жёлтым светом. Перед входом стояли машины скорой помощи, чьи полированные кузова сверкали под прожекторами.

Эшкрафт припарковался недалеко от приёмного отделения. Он заглушил двигатель, и салон наполнила гулкая тишина, прерываемая отдалённым звоном сирены.

Адель заметила, как он отстегнул свой ремень безопасности.

– Не стоит. Я… Я сама. – Она возразила из вежливости, но голос прозвучал слабо и неубедительно.

– Я провожу вас до ресепшена.

Не дожидаясь ответа, Эшкрафт вышел из машины. Адель, чувствуя и облегчение, и стыд за свою беспомощность, поплелась за ним.

Она замерла в дверях. Рука всё ещё крепко сжимала сумку, тревожно теребя лямку на ней.

Эшкрафт жестом указал вперёд:

– Стойка приёмного отделения.

Они подошли. За высоким прозрачным стеклом сидела медсестра в голубом костюме, что-то печатая на клавиатуре.

– Добрый вечер, – заговорил Эшкрафт. – Мы ищем информацию о пациенте. Его доставили сюда сегодня вечером.

Медсестра подняла взгляд.

– Имя?

Адель судорожно вздохнула.

– Томас Браун. Пятьдесят один год. Он работает на лесопилке в Траудейле. Несчастный случай, – торопливо добавила она, будто это могло ускорить процесс.

Медсестра кивнула и начала что-то вводить. Пальцы её быстро стучали по кнопкам, но эти несколько секунд показались вечностью.

– Его доставили к нам чуть больше часа назад. Сейчас он в операционной, – сказала она ровным голосом. – Состояние тяжёлое.

Адель почувствовала, как сердце болезненно сжалось. Ноги налились свинцом, и она невольно ухватилась за край стойки.

– Тяжёлое… – повторила она.

Регистратор оторвала взгляд от экрана и посмотрела прямо на неё – спокойно, профессионально, но не без тени сочувствия.

– Кем вы ему приходитесь?

– Падчерица, – отчеканила Адель.

– Пройдите на второй этаж, к хирургическому блоку. Зона ожидания находится там же. Как только хирург закончит, он выйдет к вам и объяснит всё подробнее.

Адель заставила себя оторваться от стойки, выпрямилась и повернулась к профессору. Встретив его взгляд – внимательный, лишённый всякой суеты, – она коротко кивнула, выражая немую благодарность. И так же молча направилась к лифтам.

Она вышла на втором этаже и медленно, почти на ощупь, двинулась по указателю.

В конце коридора виднелись две фигуры. Адель замерла. Ей не нужно было подходить ближе. Не нужно было слышать слов хирурга, который стоял напротив её матери. Один взгляд её печальных карих глаз – прямой и полный боли – в объяснениях не нуждался. Всё было уже сказано.

Глава третья

– Адель, скажите, – начала миссис Уоткинс, мягко постукивая ручкой по блокноту, – вас всегда интересовали мужчины старше вас?

– Не уверена. – Адель провела ладонью по колену и продолжила: – Просто я не думаю, что возраст имел для меня значение. И никем ещё никем я не была заинтересована так, как им.

– На прошлом сеансе вы упомянули, что прежде уже состояли в отношениях, – мягко напомнила терапевт.

– Да, – подтвердила Адель. – До переезда в Портленд у меня был друг. И он был старше. На десять лет. Но я бы не назвала это отношениями в привычном понимании. Мы просто общались, проводили время вместе…

– Насколько близки вы были? – мягко, но настойчиво спросила миссис Уоткинс.

Адель беспомощно пожала плечами, её пальцы сцепились в замок на коленях.

– Не знаю. Это длилось недолго. Но я думала, что, возможно, пересплю с ним в будущем.

– И всё же, что вас в нём привлекло, как думаете? – Миссис Уоткинс сделала пометку в блокноте.

– Наверное, его ответственность? – предположила Адель. – У него была постоянная работа. Он всегда знал, что будет делать завтра, через неделю, через месяц. Он производил впечатление… надёжного. Такого, на которого можно положиться.

– Он выглядел таким, каким и должен быть взрослый человек, – заключила миссис Уоткинс.

– Я не пыталась найти себе «папика», чтобы компенсировать недостаток отца, если вы об этом, – бросила Адель, чуть выпрямившись.

– Я не говорю о «папике», Адель, – терпеливо ответила терапевт. – Я говорю о бессознательном поиске стабильности и постоянства. О тех качествах, которые едва ли сможет предложить ваш ровесник, такой же несостоявшийся и ищущий себя молодой человек. Вы понимаете, к чему я клоню? – Миссис Уоткинс сделала паузу, позволяя словам проникнуть в сознание. – Подростков, у которых дома всё хорошо, такие вещи, как «надёжность» и «ответственность», обычно не волнуют. Девушки твоего возраста делают ставку на чувства, эмоции, живут одним днём и отдаются без остатка, потому что их тыл защищён. Их мир прочен. Порядок в семье часто равен порядку в голове, Адель. И наоборот. – Миссис Уоткинс улыбнулась тепло и по-матерински. – А ты утверждала, что твоё детство было обычным. Я бы хотела узнать об этом больше, если ты готова.