Портрет

С уходом Марины Палны, компания распалась. Последовали робкие попытки продолжить чтение стихов, но Владимир Иваныч был непреклонен. А уж когда Кокошный с зашкаливающим амикошонством воскликнул: “Ну, Володенька, дорогой, что-нибудь новенькое, на посошок, так сказать!” Пётр Алексеевич громогласно объявил: “Дорогие мои, время позднее. Предлагаю поаплодировать Владимиру Ивановичу и поблагодарить его, за то, что он согласился уделить нам внимание” и так сдавил, стоящему рядом пролетарскому литератору предплечье своей железной дланью, что у того слёзы брызнули из глаз.

– Никифор, что с вами, – участливо спросил профессор Цветков, – не переживайте вы так! Это не последняя встреча.

– А что Мариночка не выйдет попрощаться, – выдавил из себя бесстрашный пролетарский литератор.

– Они-с не важно себя чувствуют, – пробасил, внезапно выросший у него за спиной, вездесущий Филимон.

– Я зайду к ней на секундочку.

– Нет, любезный, Марине Палне необходим покой, а уж я провожу вас до дверей, не извольте беспокоиться.

– На улице ужасная погода.

– Совсем напротив, развиднелось, такая благодать, самое время для прогулки. А то ведь целыми днями в кабинетах пропадаете.

Услужливый человек всех проводил и долго ещё наблюдал за Василисой, приводившей Розовую гостиную в надлежащий вид. Не дай Бог завтра Марина Пална заметит малейший намёк на сегодняшний варварский набег этих посторонних в общем-то людишек. Ну разве что к этому знаменитому писателю она благоволит, чем раздражает Петра Алексеича, но он этого не показывает. Кремень, а не человек. Сразу видна закалка старого бойца, прошедшего огонь и воду. А Никифором Кокошным, если я правильно понял, надо заняться поплотнее. Конечно же за ним кто-то стоит, а то, с чего бы он вёл себя так с Мариной Палной? Ну ничего-ничего, только хозяин даст команду и места мокрого, от этого выскочки, не останется. Никто и не вспомнит о нём, когда он вдруг, ни с того, ни с сего исчезнет, уж будьте покойны. А Владимир Иваныч? Ну что ж видать это действительно важная птица, коль он его не трогает или там на верху просили не торопиться. Ведь прищучил же он этого иудея, крещёного в протестантскую веру. Откуда я всё это знаю, спросите. Послужите с моё такому человеку, как Пётр Алексеич и не то узнаете. Государственный человек! Поэтому у него столько врагов и завистников. Ох, если бы не я, если бы не я, давно бы его подсидели и отправился бы он во след за своими подопечными. Главное вовремя понять, кто есть кто? И не обязательно это должен быть, пропахший порохом комбриг, с красными эмалированными ромбами в петлицах, с золотой окантовкой. Какой-нибудь писака из РАППа, бывает куда опаснее. Так что Никифор не обессудь. Уж не знаю с чьей ладони ты кормишься и скорее всего на твоё место пришлют другого. Ну так ведь на то я здесь и поставлен, чтобы выуживать вашего брата сексота…

– Что ты думаешь о нём?

Филимон вздрогнул и чуть не выронил серебряную ложку, которую, в задумчивости тщательно протирал салфеткой, уже несколько минут, не заметив появление хозяина.

– О ком?

– Ладно, забудь.

– Надо бы с ним уже разобраться, Пётр Алексеич.

– С кем?

– С товарищем Кокошным.

– Что ты имеешь ввиду?

– Ничего особенного. Но чтобы здесь он больше не появлялся.

– За что я тебя люблю, ты всё понимаешь с полуслова.

– Будет сделано.

– Только чтобы никто не пострадал.

– Всё будет в лучшем виде. Вы же меня знаете.

– А что Марина Пална.

– Я дал ей травяной настой, и она уснула, как младенец.

– Опять ты со своими бабкиными снадобьями, ведь есть же нормальные лекарства из аптеки.

– Завтра она будет, как огурчик и не сомневайтесь.

– А что это с ней было?

– Переутомилась, столько народу лишнего вы пустили в дом: натоптали, накурили.

– Всё нужные людишки… к сожалению. Ну да ладно, со всеми разберёмся… когда-нибудь. Ступай к себе. Завтра ты мне понадобишься!

А теперь, вы только посмотрите на этого, некогда, несгибаемого солдата. Кабинет его мрачнее кладбищенского склепа. Он весь в прошлом, настоящее его не интересует. Или он действительно думает, что Марина Пална всё также хороша, как пол века назад. Конечно, если разглядывать старый фотоальбом, где все молоды и катаются на лодках в городском парке, то можно услышать женский смех, скрип уключин и дымчатый аромат ветивера: это Марина Пална открыла бутылочку Шанель Сикомор и лёгкими движениями касается то запястья, то нежной шеи, за розовой мочкой уха. И взгляд её задумчив, и она то ли нашёптывает, то ли напевает стихи, которых, помнит наизусть, тьму тьмущую. От них, от стихов, все беды. Рожала бы детей, занималась бы хозяйством. Ан нет! Подавай ей изящную словесность. Но всё же я её любил, хоть она и была беспутная…

Глава 13

Последний клиент

– Это точная копия сейфа короля Виктора Эммануила II из савойской династии, – сказал старик скрипучим голосом, – он долгое время хранил в нём, как величайшую драгоценность письма своей тайной любовницы Розы Верчелланы, больше известной под псевдонимом Ла Белла Розин.

– Меня не интересуют исторические подробности, – нетерпеливо перебил мастера Пётр Алексеич, – какова надёжность этого стального ящика?

– Если царственная особа, рискуя своим положением хранила там компрометирующие её документы, то исторические подробности говорят сами за себя. Поэтому, товарищ Серов, не пренебрегайте деталями этой уникальной вещи, которую вы собираетесь приобрести. Не только внешний вид изделия, который, как нельзя лучше сочетается с интерьером вашего изысканного кабинета в викторианском стиле: торцы распашных дверей с латунными медальонами в форме королевского герба, обилие серой стали, предающее сейфу неприступный вид, пикантные детали арматуры с изображениями розы – намёк на имя монаршей возлюбленной, заслонки замочных скважин с ликами медузы, но и вес этой бронированной маленькой крепости легко внушит доверие любому, самому капризному клиенту.

– Сколько же весит эта не детская игрушка?

– Пол тонны!

Алексей Петрович, не удержался и присвистнул.

– Как же вы собираетесь доставить это сокровище в мой дом?

– О, об этом не беспокойтесь. В молодые годы, под моим руководством, его брат-близнец был доставлен из Италии в Южную Германию.

– Мне докладывали об этой афере, там что-то пошло не так.

– Вовсе не афера, – обиделся старик, – серьёзный заказ и мы его выполнили, но в последний момент клиент таинственным образом исчез. Зато мы приобрели бесценный опыт в перевозке подобных грузов и, кроме того, наша работа была оплачена.

– Но, ведь, мастерам мануфактуры Маркуса Дёттлинга пришлось восстанавливать, этот непревзойдённый шедевр, больше полутора лет, после вашей варварской операции.

– У вас неверная информация. Доставили мы это чудо девятнадцатого века, до места назначения, в целости и сохранности. Но охотники за реликвиями пытались его вскрыть, любыми способами, когда мы уже не несли за него, юридически, никакой ответственности. Их интересовали, скорее, не драгоценности, хранившиеся в нём, а письма. Сперва были задействованы самые известные медвежатники, например такой, как Чарли Пэйс.

– Здесь у вас неувязочка, Иван Францевич, – воскликнул чекист, – Пэйса казнили 25 февраля 1879 года, а сейф короля Виктора Эммануила Второго был обнаружен сравнительно недавно, в 1919 году! Не так ли?

– Официальные источники уведомили общественность, что преступника повесили. Но таких специалистов, уже тогда, охранные службы пытались приберечь для самих себя. В конце концов он сбежал и от них, долго скрывался и после неудачной попытки вскрыть это чудо инженерной мысли, разочаровался в себе и, уже навсегда, отошёл от дел. Впрочем, в то время он был уже глубоким стариком.

– Ну и кто же его отомкнул?

– Никто не смог этого сделать. Его пытались распилить, разрезать ацетиленовой горелкой, но всё было тщетно. Лучшие инженеры до сих пор ломают головы, какой сплав использовали братья Морозини из Милана.

– Но ведь письма извлекли и продали на аукционе.

– Сейф, варварским способом, взорвали на открытой местности. Большая часть переписки сгорела дотла. Но то, что удалось заполучить, принесло дерзкому шниферу хорошие барыши.

– Всё это звучит из ваших уст, как тщательно подготовленная реклама.

– И не удивительно. Я этим занимаюсь пол века. Вы не первый мой клиент, и, я надеюсь, не последний.

– Ну, хорошо, – смягчился Алексей Петрович, – меня смущает лишь количество ключей. Почему только два?

– Всё очень просто. Предыдущих владельцев было двое и это было их условием. Если вы желаете, я могу изготовить ещё комплект, но это возьмёт некоторое время.

– Сколько?

– Ключ сувальдный, с некоторым секретом, что делает практически невозможным изготовление копии.

– При всём уважении к вам, как к эксперту в этой области, я не могу поверить, что в Москве не найдётся слесаря, который, по самому обычному слепку, не сможет изготовить дубликат.

– Если не знать маленькой хитрости, то дубликат заблокирует замок. Думаю, даже у меня, на эту работу уйдёт не меньше месяца.

Серов подошёл к сейфу и ладонью провёл по холодной металлической поверхности.

– Эта стальная шкатулка должна быть у меня завтра к вечеру.

Старик немного опешил, затем быстро совладал со своими эмоциями.

– К чему такая спешка, позвольте полюбопытствовать?

– Именно завтра в Большом, очередной раз, дают “Лебединое”, а моя супруга никогда не пропускает этого спектакля.

– А, понял, понял, – подобострастно пробормотал старик, хотя, на самом деле, ничего не понял, – будет сделано.

– Покажите, как вставить ключ.

– Нажмите левой Горгоне на правый глаз, а правой Горгоне на левый, одновременно.

Чекист всё сделал, как велел мастер и правая медуза, с чуть слышным скрипом, отъехала в сторону, обнаруживая узорную замочную скважину. Затем взял из сморщенной ладони старика длинный ключ и потрогал пальцем зубчатую бородку.

– Что же здесь секретного?

– Поверьте мне, это чудо инженерной мысли, по изящности исполнения – практически шахматный этюд, но, к сожалению, я не смогу вас посвятить во все тонкости.

– Сколько ещё человек, кроме вас, знают этот секрет?

– Не беспокойтесь, Пётр Алексеич, только я.

– Отлично! Поторопитесь с дубликатами, – и с этими словами отомкнул замок. Потянув за круглые ручки, отворил распашные двери и застыл, разглядывая мрачную внутренность сейфа.

– Чёрный бархат! – словно удивившись, произнёс Серов.

– По желанию клиента внутреннюю отделку можно поменять.

– Ни в коем случае. То, что надо. Настоящий каземат.

Услужливый Филимон распахнул дверцу новенькой “эмки” перед Петром Алексеичем, аккуратно, словно крышкой драгоценной шкатулки, щёлкнул замком и сел за руль.

– Куда прикажите?

– Домой.

– Как вам вещица, понравилась?

– Вполне.

– Можно доверять этому старику?

– Доверять нельзя никому, Филимон, – зловеще произнёс чекист и выдержав длинную паузу, добавил, – кроме тебя.

Услужливый человек самодовольно заулыбался, а Серов, в очередной раз убедился, что его любимое оружие – лесть, работает безотказно. Автомобиль мчался по вечернему пригородному шоссе, накрапывал дождь, клонило в сон – любимая погода. Мариночка, наверное, уже заждалась с ужином и конечно же будет выказывать недовольство.

– Дело государственной важности, Филимон, – между тем продолжал Серов. – Когда привезут сейф, чтобы у подъезда посторонних не было. И, необходимо закончить до того, как Марина Пална вернётся из театра. Грузчики, конечно же, наследят на её безупречном паркете в Розовой гостиной, иначе в мой кабинет не попасть, так что скажи Василисе, пусть постарается всё убрать и проветрить, да так, чтобы комар носа не подточил.

– Не извольте беспокоится, Пётр Алексеич. Лично за всем прослежу.

– И, самое главное! Этот сейф предназначен для сверх секретных документов. Когда старик изготовит второй комплект ключей, позаботься пожалуйста, чтобы всё-таки он понял, что в случае чего, – здесь чекист опять сделал паузу, и неудержимая зевота его одолела, словно он хотел попросить своего верного помощника о каком-то пустяке, да вдруг запамятовал, ни с того, ни с сего…

– Позаботиться о чём? – напомнил услужливый Филимон, выворачивая руль на повороте и не отрывая взгляда от дороги.

– Ах, да! – попытался вспомнить товарищ Серов, – на чём я остановился…

– Что в случае чего …

– Я могу стать для старика, последним клиентом. Не дай Бог из этого сейфа пропадёт хоть одна бумажка, нам с тобой, друг мой, головы не сносить, уж поверь мне на слово.

– Может быть будет лучше, – вкрадчивым голосом произнёс Филимон, – избавиться от него?

– А если с сейфом, что-нибудь случится, ты его вскроешь?

– И то, правда ваша.

– Смотри, чтобы ни один волос с его головы не упал.

И опять, страшный приступ зевоты исказил и без того зловещее лицо бывалого чекиста. Филимон посмотрел внимательно в зеркало заднего вида и без удивления заметил, что Пётр Алексеич внезапно задремал, и во сне улыбался чему-то, вероятно, приятному. Так безмятежно могут спать только дети, после долгого летнего дня проведённого на даче, опьянённые летним воздухом и невинными шалостями. Или человек с железными нервами…

Пётр Алексеич, в сопровождении Филимона, зашёл в антикварный магазин на Петровке и старый мастер, встрепенувшись, рассыпался в извинениях.

– Товарищ Серов, мы же договорились, что завтра я вам завезу ключи домой.

– Что, они ещё не готовы?

– Отчего же? Готовы!

– Вот и чудесно. А мы с Филимоном мимо проезжали. Дай думаю заскачу. Уютно у вас тут. Просто музей.

– Да, что вы, жалкие остатки былой роскоши, как говорится.

– Время позднее, а вы всё работаете.

– Если есть клиенты, грех дома сидеть.

– И много клиентов? – прищурившись спросил чекист.

– Не то, чтоб много… ну вот – вы, хотя бы. Для меня такая честь, честное слово.

– Эх, не бережёте вы себя, друг мой.

– Привычка, Пётр Алексеич. Ещё с трудных времён НЭПа. Работали до последнего клиента, на износ: кому ключи сделать, кому картину отреставрировать, кому самовар залудить. На все руки, так сказать.

– Кому сейф вскрыть…

– Бывало и такое просили, но никакого криминала. Целыми днями шли и шли. Так что работали до последнего клиента. Да, кстати, вот ваши ключики, как обещал. Не прошло и месяца.

– Ну, тогда, у меня для вас хорошая новость, друг мой, – недобро сверкнув глазами, сказал чекист, – я могу стать вашим последним клиентом и вы, со спокойной душой, отправитесь на заслуженный отдых.

– Не совсем улавливаю, что вы имеете ввиду.

– Что вы так побледнели, Иван Францевич? Держите язык за зубами, и я вам гарантирую долгую и спокойную жизнь.

– П-премного б-благодарен!

– Да, и, если вдруг у вас возникнут какие-нибудь проблемы, – сказал чекист, остановившись в дверях, будто случайно вспомнив незначительную деталь неоконченного разговора, – мой старый друг и верный помощник, Филимон, всё решит. Будьте с ним на связи.

Глава 14

Антиквар

Этот город создан для проливных дождей, нескончаемых снегопадов, кучевых облаков, ураганного ветра, внезапных затиший и пронзительной небесной синевы. Всё это задумано, чтобы скрасить существование несчастного москвича, бредущего изо дня в день одной и той же дорогой от дома до места службы или, назовём это, вынужденного времяпрепровождения, ради куска хлеба насущного, и, между делом, воздающего хвалу, кому-то там наверху, несущему, как ему кажется, ответственность за все эти погодные коллизии или божию благодать. И всё это лишь для того, чтобы оценить уют убогого жилища или роскошного особняка, поглядывая в окно, держа в руке стакан горячего чая или бокал терпкого хереса, словно путешествующий странник в ожидании обещанных лошадей. Как затейливо переплетается листопадная лиана случайных мыслей и впечатлений оцепеневшего человека, созерцающего, казалось бы, с безразличным видом, события, от которых леденеет кровь и дух захватывает, что в самую пору было бы задёрнуть штору и повернуться спиной к настоящему, ища утешения в приукрашенном и выхолощенном прошлом. Уверенный в себе адмирал в роскошном парчовом камзоле, с кружевным воротником, в парике и в шляпе со страусиным пером, смотрит, будто ожидая, что вы, покорно склонив пред ним свою никчемную голову, подадите нижайшую челобитную. И только спасительная толща веков позволяет вам быть с ним на равных и даже, ничуть не смутившись, задать дерзкий вопрос: “Скажи-ка Франц, уж не ты ли нанял этих немецких да голландских голодранцев, для строительства первого русского флота, которые у себя-то не сгодились, а в Московии их обласкали почестями и наделили непомерным жалованием?” Молчит царёв фаворит и бровью не ведёт. “Тогда, будь любезен, открой секрет, кого угораздило ткнуть пальцем в карту обширного Государства Российского и затеять строительство верфей на мелководной реке Воронеж. Да и плотников набрать, которые о судостроительстве и слыхом не слыхивали. И, с помощью этой флотилии из отсыревших брёвен (которая, к слову сказать, большей частью сгнила) предполагалось одолеть семитысячный гарнизон Хасана Арслан-бея. И, уже при первом штурме, полегло полторы тысячи русских солдатиков убитыми и ранеными! Что скажешь адмирал? Продолжать? А! Вижу, что-то стал ты мрачнее тучи. Вовремя Господь прибрал тебя к рукам, а то бы и в Северной кампании ты отличился. Хотя, и без тебя, нашлись предприимчивые государствы слуги, продолжили твоё дело и не только строили плохие корабли, но и покупали, старые, видавшие виды, расшатанные штормами судёнышки, как совершенно новые, у той же немчуры, некоторые из которых, позвольте справедливости ради упомянуть, прослужили дольше отечественных. Да и государь был хорош! Горазд наступать на одни и те же грабли дважды. Носился со своим флотом, как с писанной торбой. Да где ж ему было за всем углядеть, пока он пропадал в своей токарне, равной которой, как утверждали льстецы, нет и во всей Европе (уж не умница ли Нартов Андрей Константиныч был одним из них, доложивший из Англии, в которой овладевал искусством точить из панциря черепахи, по царёву приказу, мол учиться здесь нечему, сами точаем не хуже). И вот плетутся при дворе интриги, и расплющивается государственный бюджет, и скудеет казна, потому как судно должно прослужить хотя бы тридцать лет, а не сгнить через десять, так и не оправдав вложенные в него царёвы рубли. Но будущий император, как утверждает досужая молва и маститые историки, на все руки мастер: владел и топором, и стамеской, и в звании капитана, как простой бомбардир, заряжал корабельную пушку. А любознательность его не знала границ, потому и носил он изящную трость с секретом, где, под набалдашником был спрятан таинственный аршин с пометками саксонского и данцигского футов. А что стоит кусочек коричневой помповой кожи, не пропускающей воду, секрет изготовления которой был неведом тогда отечественным умельцам, пока не пригласили из Лондона самого Томаса Олдфри”.

О, если бы старинная масляная краска, покрытая сетью кракелюров, позволила бы легендарному адмиралу, имя которого известно любому москвичу, разомкнуть свои уста, какой бы грозной бранью, приправленной неисправимым акцентом, в адрес дерзкого посетителя разразился царедворец. Но последний хранил молчание, хотя могло показаться, что черты лица его исказились. Впрочем, это могло быть и следствием старой раны, полученной при падении с лошади, и, казалось бы, за двести с лишним лет боли в животе должны были пройти и не беспокоить любимчика Петра Великого. Совершенно явственно дрогнула лефортова губа, прищурился укоризненно глаз, и пропахший порохом солдат Его Величества, склонив едва заметно голову, качнул страусиным пером и тогда, наконец, Владимир Иваныч услышал скрипучий и проникающий в самое сердце баритон: “Нет, даже не думайте об этом! Вовсе не Франц Лефорт виновник этой встречи”.

Владимир Иваныч вздрогнул и отшатнулся от портрета.

– Вы заметили, как освещение влияет на выражение лица на портрете? Сейчас, когда набежала внезапная туча и багровый свет заходящего солнца померк, мне показалось, что он готов был вам что-то сообщить, но в последний момент, вдруг опомнился и передумал.

– Иван Францевич, это правда, что он ваш предок?

– Учитывая нынешние времена, я предпочитаю считаться сыном лудильщика из немецкой слободы. Быть поближе к пролетариату, знаете ли, спокойней.

– Ну, что ж вам виднее. Тогда, давайте перейдём к делу. Мне нравится этот портрет, но вы же помните основное моё условие, он должен иметь сходство со мной.

– Нет, дорогой мой! Этот портрет – фамильная реликвия. К тому же вы говорили о 18 веке, а это конец семнадцатого.

– Это может определить только очень дотошный эксперт.

– И всё же, заказ есть заказ. Я вам кое-что подыскал. Только не высказывайте сразу своё суждение. К портрету, который я хочу вам предложить, надо, как бы вам сказать поточнее, привыкнуть, что ли.

– Вы меня заинтриговали.

– Тогда пройдёмте в соседнюю комнату.

Антиквар отдёрнул штору на высоком окне и указал на мольберт.

– Если вы готовы, я снимаю бархат с этого шедевра.

Владимир Иваныч замер в предвкушении чуда, но, в следующее мгновение, в голосе его не послышалось ничего, кроме сокрушительного разочарования.

– И вот этот портрет, написанный дилетантом, вы хотите продать мне за баснословную сумму?

– Вы не знаете самого главного, – ответил антиквар, – это не просто портрет!

– Что же в нём особенного? То, что ему двести лет? Но это никак не влияет на его художественную ценность. Это же видно с первого взгляда.

– Ценность этой картины вовсе не художественная и не в её возрасте. А то, что она принадлежит перу Якова Брюса.

– Если этот знаменитый колдун был ещё и портретистом, то художник из него никакой.

– Позвольте вам возразить. Чтобы оценить этот портрет, надо стать его хозяином.

– То есть купить эту сомнительную мазню.

– Не говорите так, Владимир Иваныч, он может обидеться.

– Кто, Яков Вилимович Брюс?

– И он тоже. Всё зависит от того, чей образ несёт в себе портрет на данной момент.

– Иван Францевич, не впутывайте меня в свою чернокнижную секту. Мне нужен портрет, не то, чтобы похожий, но, хотя бы, отдалённо напоминающий меня. Но так как он должен висеть на стене старинной усадьбы 18 века, то и одежда должна соответствовать, приблизительно, тому времени. Понимаете, это подарок, скажем так, на память.

– Хорошо, тогда возьмите вот этот, – антиквар сдёрнул ткань с соседнего мольберта, – я сделаю для вас хорошую скидку.

– Это же портрет “Неизвестного в треуголке”, кисти Фёдора Рокотова.

– Да, Владимир Иваныч, и должен вам сказать очень приличная копия, ничего не стоит её состарить, что сможет заметить только опытный специалист, но вам же не для продажи в Дрезденскую галерею.

– Да, это конечно а-ля 18 век…

–Приятно иметь дело с человеком, разбирающимся в живописи.

– Я немного в теме и насколько мне известно эксперты склонны считать, что на портрете изображена девушка.

– Что это меняет, дорогой мой? Зато какой румянец, улыбка, обаяние и всё это в традициях рококо.

– Портрет должен быть похож на меня.

– Да, вы правы, портрет кисти Рокотова ни капли не похож на вас. Но если, вы всё-таки возьмёте вот этот, написанный Яковом Брюсом, то поверьте мне на слово, будете несказанно удивлены.

– Мне не нужны впечатления. Всё, что мне нужно от портрета, это чтобы он был узнаваем и чувствовалась рука мастера. В конце концов, возьмите хотя бы эту рокотовскую копию девушки-юноши и предайте ей мои черты. На этом полотне, несмотря на игривый флёр таинственности, прослеживается строгий классицизм, присущий живописной манере того времени. Всё, что мне надо: моё лицо и, чтобы время, откатилось на двести лет назад.

– Владимир Иваныч, предлагаю договор. Вы покупаете, всё-таки, портрет, который, так настойчиво, называете мазнёй и вешаете его у себя в кабинете. Если, через месяц, поймёте: это не то, что вам надо, я заберу его у вас обратно, возвращу деньги, и совершенно бесплатно перепишу рокотовскую копию для вас. Но, при этом, одно условие: пока портрет у вас, два раза в день, утром и вечером, вы должны подходить к нему и рассматривать совершенно внимательным образом.

– Ну, что за детские игры вы мне предлагаете? Вы же взрослый человек. К сожалению, Иван Францевич, у меня больше нет времени на ваши оккультные затеи, и я должен идти.

– Одну минуту. Берите портрет бесплатно, пока. Рокотовскую копию я начну переписывать, для вас, сегодня же. Через месяц вы сами сделаете выбор за какой портрет вы мне заплатите деньги. Подходит вам такой вариант.

– Странный вы народ антиквары.

– Времена такие! Каждый серьёзный клиент на счету. Когда вы поймёте, что приобрели стоящую вещь, то, я уверен, сами того не замечая, сделаете мне одолжение.