Гномы: Война пепла

Нибелунги представляли полную противоположность – коренастые, с мощным телосложением и каменными чертами лиц. Несмотря на родство с гномами, они отличались более высоким ростом и характерной раскосостью глаз.

В отличие от воздушных хрустальных городов фей, архитектура нибелунгов была высечена из камня, стали и непоколебимой веры в функциональность. Их здания не стремились поразить воображение – они должны были выстоять под натиском времени, войны и самой природы. На западе страны, где земли уцелели после Великой войны, сохранились древние постройки, которым перевалило за пять веков. Эти сооружения, словно древние стражи, стояли, не поддаваясь ни штормам, ни осадам.

Нибелунги предпочитали сумрак, и их архитектура отражала это. Дома, даже самые скромные, уходили вглубь земли многоуровневыми подвалами, превращаясь в настоящие подземные крепости. Верхние этажи служили для повседневной жизни, но настоящая мощь этих строений скрывалась ниже – склады, оружейные, бомбоубежища, а иногда и целые подземные улицы, соединявшие дома в единую оборонительную сеть. В случае осады нибелунги могли месяцами жить, не поднимаясь на поверхность, а их враги тщетно штурмовали неприступные каменные коробки, за которыми скрывался целый подземный мир.

Современные здания нибелунгов сохранили ту же философию, лишь сменив камень на кирпич и стальные балки. Их города представляли собой строгие геометрические формы – параллелепипеды с узкими арочными окнами, словно бойницами. Декоративные элементы допускались лишь там, где они не мешали прочности: скромные колоннады у входа в Дома Гильдий, лепные карнизы на зданиях Совета Старейшин. Даже храмы, которые у других народов украшались витражами и позолотой, у нибелунгов оставались аскетичными – толстые стены, высокие своды, минимум украшений. Этот утилитаризм не был признаком бедности. Напротив, нибелунги могли позволить себе любую роскошь – их инженерные гильдии ковали лучшую сталь на континенте, а торговые дома ссужали золотом даже королей. Но они сознательно отвергали излишества, считая их слабостью. Зачем резные фасады, если они лишь собирают пыль? Зачем витражи, если они бьются при первой же бомбардировке?

Нибелунгские города проектировались как идеально отлаженные механизмы. Улицы прокладывались не для красоты, а для быстрой переброски войск. Площади служили не для праздников, а для разворота боевых харвестеров. Даже канализационные системы строились с расчётом на то, чтобы в случае осады их можно было превратить в тоннели для контратак. «Лучшее – враг хорошего». Этот принцип пронизывал всё. Разработанный триста лет назад тип крепостной стены? Его копировали во всех новых городах. Удачная конструкция моста? Её повторяли, не пытаясь «улучшить». Даже мебель делалась по проверенным чертежам – зачем изобретать новый стул, если старый и так не ломается? Их архитектура не стремилась к красоте, но в этом было своё мрачное величие. Гигантские фабричные трубы, дымящиеся над кварталами рабочих казарм. Мосты из кованой стали, перекинутые через бурные реки. Подземные вокзалы, где поезда приходили и уходили с точностью часового механизма. Это был мир, где каждый кирпич служил цели, а красота заключалась не в украшениях, а в безупречной работе инженерной мысли. И если феи строили дворцы, чтобы любоваться ими, то нибелунги возводили крепости – чтобы в них выжить.

Музыкальная традиция нибелунгов сложилась под стать их характеру – суровая, простая и функциональная. В основе её лежали мощные духовые инструменты, изначально служившие для военных сигналов и охотничьих зовов. Со временем охотничьи рога и боевые горны эволюционировали в целый ансамбль, но репертуар оставался неизменным веками – несколько древних маршей и пьес, написанных ещё в эпоху становления их государства. Эти торжественные, лаконичные мелодии звучали одинаково и на парадах, и на празднествах, отражая неизменную природу нибелунгов.

Перелом наступил, когда фейский придворный композитор, путешествуя по землям нибелунгов, услышал их духовой оркестр. Вдохновлённый, он рискнул немыслимым – соединил мощь нибелунгских медных инструментов с изысканностью фейских струнных и деревянных. Родилось звучание невиданной силы и глубины, моментально покорившее весь континент. Граммофонные записи этого необычного симбиоза разлетелись повсюду, кроме разве что глухих гремлинских пустошей. И подобно этому музыкальному прорыву, военный союз фей и нибелунгов, некогда заключённый по холодному расчёту, обрёл новую мощь и гармонию. Там, где каждый народ по отдельности был силён, их объединение создало нечто большее – силу, способную перевернуть вековой порядок вещей.

Технологии же нибелунгов уступали фейским, но инженеры добились невероятных успехов в создании двигателей внутреннего сгорания. Именно нибелунги подарили миру харвестеры – их компактные и мощные моторы быстро завоевали все развитые страны континента.

Харвестеры стали экономическим фундаментом нибелунгского государства. Эти грозные машины – от компактных одноместных экзоскелетов до гигантских шагающих крепостей – покорили все поля сражений современности. Наиболее распространёнными были модели двух типов: одноместные машины для разведки и быстрых ударов размером с одноэтажный дом, и трёхместные боевые платформы с усиленной бронёй, бывшие чуть выше двухэтажного дома. Хотя нибелунги демонстрировали и колоссальные прототипы размером в десять этажей, эти «царь-харвестеры» оставались скорее символом инженерного могущества, чем практичным оружием. Толстая броня делала стандартные модели медлительными, но практически неуязвимыми для обычного оружия. Они могли методично преодолевать укрепления, ведя непрерывный огонь из пулемётов и лёгких орудий. Особую ценность этим машинам придал король Гаррук, закупавший их тысячами, пока не наладил собственное производство реплик. Нибелунги скрежетали зубами от такого технологического пиратства, но остановить процесс уже не могли – харвестеры стали неотъемлемой частью современной войны.

Научный прогресс и производство новых видов вооружения – харвестеров, дирижаблей, сложных механизмов – требовали колоссальных ресурсов. Десять лет назад Гномланд, богатейшая ресурсами держава, буквально раздавала свои ископаемые за бесценок. Добыча полезных ископаемых составляла основу экономики страны, ее кровь и плоть. С приходом Гаррука ситуация изменилась кардинально. Осознав монопольное положение Гномланда на рынке ресурсов – ведь другие народы, привыкшие к дешевому сырью, давно забросили собственные разработки – новый правитель взвинтил цены в сотни раз. Теперь феи, нибелунги и прочие нации оказались в ловушке собственной зависимости, вынужденные покупать жизненно необходимое сырье по заоблачным ценам.

Этот экономический шантаж стал последней каплей. Терпение соседей лопнуло – феи и нибелунги заключили тайный союз. Их план был прост и коварен: расколоть Гномланд изнутри, свергнуть Гаррука, посадить в каждом регионе послушных марионеток и вернуть прежние, смехотворно низкие цены на ресурсы. Но теперь, когда заговор приближался к кульминации, в тщательно выстроенной схеме начали появляться трещины…

Три резких стука в дверь.

– Ваша Светлость, посольство прибыло.

Ортрум не успела ответить, как дверь распахнулась сама.

В комнату вошли двое. Нибелунг – полутораметровый гигант в плотной шинели и с лицом, как стальная маска. Из-под шлема выбивались пряди белых волос. И Фея – худая, высокая, почти прозрачная женщина с крыльями стрекозы касающимися пола, сложенными за спиной. Её кожа отливала синевой, а в глазах плавало что-то нечеловеческое.

– Мы знаем о провале, – прошипел нибелунг. Его голос звучал как скрежет железа. – Где наследница?

Герцогиня медленно сложила бумагу.

– Ваши информаторы работают быстро.

Фея рассмеялась – звук напоминал звон разбитого стекла.

– Наши «информаторы» видели, как твои щенки громили полицейских. Очаровательно безрассудно. Она провела пальцем по рукояти изящного кинжала висевшему у неё на поясе. – Но теперь у тебя проблема. Если девочку поймают…

– Они её не поймают, – брякнула герцогиня.

Нибелунг ударил кулаком по столу.

– Не поймают? Маска исказилась в гримасе. Король уже стягивает бронепоезда к границе нашего сектора! Если он найдёт хоть один след нашей помощи…

Тишина.

Дождь за окном внезапно стих.

Фея развернула веер из пергамента:

– У нас есть дирижабли в нейтральной зоне. И «груз» для осады. Она улыбнулась, обнажив острые зубы. – Но если наследница погибнет – весь договор сгорает.

Герцогиня вздохнула.

– Что вам нужно?

– Координаты. Нибелунг швырнул на стол странный прибор – нечто среднее между компасом и часами. – Это приведёт нас к её перстню. Только не спрашивай как.

Фея уже шла к выходу:

– О, и Ортрум? Она обернулась. – Если снова облажаешься – мы заберём твои шахты. Без компенсации.

Дверь захлопнулась.

Герцогиня осталась одна с тикающим прибором в руках.

Глава VII. Засада

Гномланд. Двергия. Деревня Старая Мельница. Полицейский участок. 2310г

Дождь хлестал по мостовой, превращая улицы в чёрные зеркала, где вспышки фонарей отражались размытыми бликами, словно жидкое золото, растекающееся по асфальту. Каждая лужа становилась искажённым отражением происходящего кошмара – в их дрожащей поверхности мелькали силуэты полицейских, перебегающих от укрытия к укрытию, их стальные каски блестели мокрыми точками в ночи. Металлический лязг затворов, резкий и безжалостный, разрезал воздух, сопровождаемый приглушёнными, хриплыми командами, которые терялись в грохоте непогоды.

Запах дождя – свежий, почти чистый – смешивался с едким ароматом машинного масла, сочившегося из перевёрнутых повозок, и горькой пороховой гарью, оседающей на языке. Этот тяжёлый, гнетущий коктейль заполнял лёгкие, заставляя учащённо биться сердце. Вода, стекая по стенам домов, вымывала из щелей вековую грязь, превращая её в бурые потоки, которые растекались между булыжниками мостовой, как кровь на поле боя.

Где-то впереди, из-за угла, донёсся резкий свист – сигнал, сразу заглушённый оглушительной очередью. Пули, словно разъярённые осы, впивались в кирпичную кладку, высекая снопы искр. Осколки штукатурки и каменной крошки осыпались на мостовую, подпрыгивая, как град. Вспышки выстрелов на мгновение освещали лица – бледные, напряжённые, с расширенными от адреналина зрачками, – чтобы в следующее мгновение снова погрузить их во тьму.

С крыши ближайшего дома сорвалась водосточная труба, с грохотом рухнув вниз и подняв фонтан брызг. Её падение походило на последний аккорд этого хаотического симфонического произведения, где ударные – это взрывы, струнные – свист пуль, а медные – крики раненых. Где-то в переулке завыла сирена броневика, её пронзительный голос терялся в лабиринте улиц, словно заблудившийся зверь. Капли, ударяясь о стальные каски, отбивали дробный ритм, словно отсчитывая последние секунды перед штурмом. Ветер нёс по улицам клочья дыма, закручивая их в причудливые фигуры, напоминающие то убегающих людей, то скелеты, танцующие в кромешной тьме.

Агата прижалась спиной к холодному кирпичному забору полицейского участка, чувствуя, как капли дождя стекают за воротник, вызывая неприятный озноб. Слева от неё, плотно прижавшись к той же стене, стояли няня Марта, Гарт, Лира и Бренн – их лица в темноте казались бледными масками, глаза блестели от дождя и напряжения. Справа – глухая стена полицейского участка, без окон, без дверей, без малейшего шанса прорваться внутрь. Перед ними – тридцать метров открытого пространства до следующего укрытия. Тридцать метров под прицелами. За спиной, по ту сторону забора, слышались грубые голоса полицейских. Майор Вурзек – Агата не знала его в лицо, но по командному тону поняла, что это именно он отдавал приказы, перемещая своих людей, чтобы плотнее сжать кольцо. Его голос звучал спокойно, почти лениво, будто он не сомневался в исходе этой облавы.

А дальше, за вторым забором – автопарк. Ворота закрыты на ночь – обычная мера предосторожности против местных угонщиков. Серые броневики выстроились в ряд, мокрые капоты блестели под дождём. Ближайший – в пятидесяти шагах от ворот. Пятьдесят шагов через убийственную зону. Капли дождя стучали по кожаным ремням, по металлическим пряжкам, по прикладам оружия. Этот монотонный звук казался отсчётом времени, отпущенного им на спасение.

«Нас окружают,» – прошептал Гарт, едва шевеля губами. Его пальцы нервно перебирали предохранитель на винтовке. Лира кивнула, её обычно насмешливый взгляд стал жёстким и сосредоточенным. Даже массивный Бренн, обычно невозмутимый, напрягся, готовясь к прыжку. Агата сжала в руке револьвер – металл был ледяным и скользким от дождя. Она знала: следующее их движение решит всё. Либо они вырвутся из этой ловушки, либо их тела будут лежать к утру в канаве, размокшие под осенним ливнем.

Агата ощущала страх всем телом – холодный, липкий, парализующий, сжимающий горло, сводящий пальцы в судорогах, заставляющий сердце биться так громко, что казалось – его слышат даже враги за стенами. Она совершила ошибку. Грубую, непростительную. Мысли метались, как загнанные звери: она подвела их всех. Герцогиню. Няню. Гарта, Лиру, Бренна. Весь Гномланд, который ждал освобождения. В голове вспыхивали яркие, пугающие картины – настолько четкие, будто это уже случилось. Она видела друзей, расстрелянных у стен участка, их тела, брошенные в канаву, как мусор. Видела няню и герцогиню, закованных в кандалы и увозимых не в рудники, нет – в Чёрную Крепость, ту самую, про которую няня шептала, что туда не попадают живыми и оттуда не возвращаются. Видела себя, стоящую на коленях перед Гарруком, а он смотрит на неё с тем же ледяным презрением, с каким когда-то смотрел на её отца.

И ради чего? Жгучая мысль прожгла сознание. Ради гордыни. Она хотела доказать, что не боится. Ради мести. Но разве няня просила её убивать? Ради иллюзии контроля. А теперь – всё рухнуло. Нянин голос звучал в памяти, словно укор: «Отвечать насилием на насилие – не наш путь. Так говорил твой отец.» Но она ответила. Двое полицейских. Их кровь на её руках. Она стала такой же, как те, против кого боролась. А самое страшное – теперь Гаррук получит всё. Повод раздавить герцогиню. Доказательства, что «террористы» – это не борцы за свободу, а убийцы. Шанс стереть имя Дарнкров из истории. И всё из-за её глупой, детской ярости. Что теперь? Бежать? Но куда? Они в ловушке. Сражаться? Их четверо против двадцати, а может и больше. Сдаться? Тогда Чёрная Крепость станет реальностью.

Но если посмотреть с другой стороны – что сделано, то сделано. Стоять на месте, опустив руки, покорно ожидая смерти – это худшее из всех возможных решений. Да, она совершила ошибку, но разве это значит, что нужно сложить оружие и сдаться? Нет. Ведь даже в самой безнадёжной ситуации остаётся шанс – нужно лишь разглядеть его сквозь пелену отчаяния.

Теперь, когда неверный шаг уже сделан, важно не паниковать, не позволять страху парализовать разум. Каждая секунда промедления может стоить жизни тем, кто доверился ей. Нужно дышать глубже, крепче сжимать рукоять револьвера, чувствовать его холодную сталь под пальцами – это якорь, возвращающий к реальности.

Няню нужно спасти, несмотря ни на что. Друзей – вытащить живыми, даже если придётся пробиваться через десятки врагов. Они ведь тоже не сдались, продолжая сражаться рядом с ней. Значит, и она обязана найти выход из этой ловушки, собрать всю свою волю в кулак и действовать. Пусть шансы ничтожны – но пока она дышит, пока сердце бьётся в груди, нельзя опускать руки. В конце концов, именно в такие моменты и проверяется, чего ты действительно стоишь.

Агата быстро анализировала ситуацию, заставляя разум работать холодно и расчётливо, несмотря на дрожь в руках и ком в горле. Патронов осталось мало – пересчитывать не нужно, и так ясно, что на полноценный бой не хватит. Позиция – хуже не придумаешь: они зажаты со всех сторон, полицейские уже окружают участок, в любой момент могут пойти на штурм. Но есть один шанс – автопарк. Если прорваться туда, можно захватить машину и уйти на ней, пока противник не опомнился. Мысль казалась безумной, но других вариантов просто не было. Полиция наверняка не ожидает такой наглости – кто же решится на открытый прорыв, когда врагов в разы больше? А значит, у них есть элемент неожиданности. Главное – действовать быстро, решительно, не давая противнику времени на организацию обороны.

Агата перевела взгляд на друзей – Гарт сжимал винтовку, его пальцы нервно постукивали по прикладу; Лира перезаряжала пистолет, губы её были плотно сжаты; Бренн стоял, прислонившись к стене, его массивная фигура казалась воплощением спокойствия, но в глазах читалась та же тревога, что и у всех. Они ждали её решения. Ждали, что она найдёт выход, как находила раньше. «Мы прорываемся к машинам,» – твёрдо сказала Агата, и в её голосе не было и тени сомнения. – «Там, у забора. Видите? Серый броневик. Доберёмся до него – уедем.» Гарт кивнул, Лира судорожно проглотила комок в горле, Бренн лишь хмыкнул – но в его хмыканье слышалась готовность идти до конца. Они верили ей. Даже сейчас. Особенно сейчас. Агата глубоко вдохнула, ощущая, как холодный воздух наполняет лёгкие, проясняя мысли. Страх никуда не делся – он сжимал грудь, заставлял сердце бешено колотиться, но теперь он стал острее, чище, превратился в топливо для действий. Они могут погибнуть. Но могут и выжить. И пока есть хотя бы призрачный шанс на спасение – они обязаны попытаться.

В правой руке Агата сжимала трофейный револьвер – подарок капитана Вейса, тяжёлый, неудобный, но смертельно опасный. Оружие лежало в ладони как кусок льда, его массивный ствол заметно перевешивал. Металл будто впивался в кожу холодными зубами, напоминая, что каждый выстрел может стать последним.

Ветер, пробирающийся между зданий, донёс обрывки звуков, сливающихся в тревожную симфонию осады: шорох грубого сукна мундиров о кирпич, когда полицейские перестраивали позиции; пронзительный скрип промокших кожаных ремней, туго стягивающих брюки и портупеи; хриплый голос сержанта, брошенный сквозь шум дождя: «Кольцо сомкнуто. Ждём сигнала.» Голос был спокоен, почти будничен – и от этого ещё страшнее. Эти люди не нервничали. Они методично, как мясники на бойне, готовились закончить начатое.

Агата перевела взгляд на револьвер. Надпись на стволе – «Смерть предателям» – поблёскивала тусклым золотом даже в этом полумраке. Ирония судьбы: теперь эти слова могли обратиться против тех, кто их выгравировал. Она провела большим пальцем по барабану, ощущая шероховатость патронов в гнёздах. Шесть зарядов. Шесть шансов. И сотни – против них. Где-то совсем близко хрустнул гравий под сапогом. Агата затаила дыхание. Они уже здесь.

Гарт резко подался вперед, всем телом напрягшись перед рывком – мышцы спины и ног сжались в тугую пружину, пальцы впились в шершавую поверхность стены. На его обветренном лице скользнула тень от ближайшего фонаря, высветив на мгновение тонкий шрам над бровью – старую отметину, о которой он так любил рассказывать нелепые истории.

Едва он показал из-за угла пол-лица, как воздух взорвался оглушительным хлопком. Пуля, просвистев в сантиметре от виска, вырвала из кирпичной кладки веер острых осколков. Мелкая каменная крошка взметнулась в воздухе, смешавшись с каплями дождя в мутную взвесь. Один из осколков чиркнул Гарта по щеке, оставив тонкую кровавую черту, из которой медленно проступили алые капли.

Он швырнул себя обратно за укрытие, прижав ладонь к свежей царапине. «Нас ждали,» – прошипел Гарт, вытирая кровь тыльной стороной руки. Глаза его сузились, высматривая в темноте опасность. «Со всех сторон по двое. И сверху тоже – с крыш стреляют.» Его голос звучал хрипло, но без тени страха, лишь с холодной констатацией факта. Они попали в западню, и теперь каждый их шаг будет даваться кровью.

Дождь смывал алые капли с его лица, растворяя их в грязных потоках, стекавших по стене. Гарт сплюнул, ощущая на языке привкус пороха и железа. «Только не говори, что мы этого не ожидали,» – пробормотал он, уже хватаясь за винтовку. Его пальцы, покрытые мелкими шрамами от старых ожогов, уверенно обхватили приклад – эти руки знали, что делать, даже когда разум кричал об отступлении.

Няня, прикрытая массивной спиной Бренна, сдавленно кашлянула, и густая алая струйка выплеснулась на поднесенный к губам платок. Кровь была неестественно яркой, почти оранжевой в тусклом свете – верный признак легочного кровотечения. Ее пальцы, покрытые старческими пятнами, судорожно сжимали окровавленную ткань, оставляя на ней отпечатки, похожие на кровавые листья. Дыхание хрипело в груди, как ветер в дымоходе, с каждым вдохом становясь все более прерывистым. Руки дрожали мелкой дрожью, но не от страха – тело больше не могло бороться с усталостью и болью.

Лира в это время прижалась спиной к грубой каменной стене, ее пальцы с заскорузлыми мозолями быстро и привычно шарили по подсумку, нащупывая патроны. Каждый снаряд для пневматики был на вес золота – гладкие, отполированные пальцами до блеска, с аккуратными насечками на гильзе. Она вставила один, затем второй – пружина затвора щелкнула с характерным металлическим звуком, масло на механизме блеснуло в свете редких вспышек выстрелов.

– Против стальных бронежилетов она бесполезна, – прошипела Лира, прижимая приклад к плечу. Но выбора у них не было.

– Ваше Высочество! – Шёпот, резкий и сдавленный, вырвался из черного зева канализационного люка. Ржавые скобы, вросшие в каменную кладку, облезли до металлической основы, оставляя на пальцах красно-коричневые следы. Из темноты поднимался пар – густой, влажный, пропитанный запахом плесени, стоячей воды и чего-то кислого, словно гниющее мясо.

В этой зловонной мгле, едва различимое в слабом отблеске уличных фонарей, появилось лицо – знакомое, несмотря на грязь и пот. Ансвард. Его густая седая борода, обычно ухоженная, теперь слиплась от дождя и пота, а капюшон плаща был насквозь промокшим, тяжело облегая плечи. Но взгляд оставался спокойным, почти невозмутимым, будто он не в смертельной опасности, а просто ждал их у трактира после долгого дня.

– Сюда!

В тот же миг с бугра, что возвышался над площадью, полетели дымовые шашки. Они ударились о брусчатку с глухим стуком, и в следующее мгновение густой белый дым заволок всё вокруг. Полицейские, только что готовые к штурму, замерли в нерешительности – видимость упала до нуля. В следующее мгновение с того же бугра ударили пулемёты – но не по подросткам, а по самим штурмовикам. Очереди прошили строй королевских полицейских, заставив их в панике рассыпаться. Кто-то упал, сражённый своими же, другие бросились к ближайшим укрытиям, беспорядочно отстреливаясь в сторону невидимого противника. Майор Вурзек, пригнувшись за повозкой, орал что-то своим подчинённым, но его команды тонули в хаосе перекрёстного огня. Лишь несколько дисциплинированных гремлинов сохраняли строй, образуя живую стену перед начальством. В этой неразберихе у команды Агаты появился шанс.

Подростки переглянулись. Гарт первым рванул вперёд, за ним – Лира, её пальцы впились в ржавые скобы люка. Агата схватила няню за руку, но та едва могла идти. Тогда Бренн, не говоря ни слова, подхватил старуху на руки, как мешок с зерном, и прыгнул в темноту вслед за остальными.

– Гранату!

Голос майора Вурзека прорвался сквозь дым, искажённый яростью. В следующее мгновение в воздухе раздался шорох – металлический корпус гранаты блеснул в свете фонарей, описывая дугу…

Но команда Агаты уже была глубоко под землёй.

Тоннель сжимал их со всех сторон – низкий потолок заставлял идти в полусогнутом положении, а узкие стены оставляли лишь полметра для маневра. По колено в ледяной жиже, смеси дождевой воды и нечистот, они пробирались вперед, и каждый шаг сопровождался противным хлюпающим звуком. Вода, отражая тусклый свет фонаря, блестела маслянистыми разводами, а ее запах – смесь плесени, гниения и нечистот – въедался в ноздри, вызывая тошноту.

Эхо их шагов, многократно усиленное акустикой тоннеля, создавало иллюзию погони – казалось, что за спиной слышны чужие шаги. Ансвард, шедший впереди, сжимал в дрожащей руке фонарь, чей желтоватый луч выхватывал из темноты фрагменты мокрой кирпичной кладки, покрытой слоем слизи и паутины. В свете мелькали тени – десятки крыс, потревоженные вторжением, метались по тоннелю, их красные глазки сверкали, как крошечные угольки, прежде чем существа скрывались в дренажных отверстиях или щелях между кирпичами. Где-то впереди слышалось монотонное капанье, а в воздухе висела тяжелая, насыщенная влагой тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием и далеким, едва уловимым гулом города над их головами.

Бренн шёл последним, тяжело дыша. Няня на его плечах стонала, её дыхание было прерывистым, но она цеплялась за сознание.

– Держитесь, – пробурчал Бренн, больше себе, чем ей.

А сверху, сквозь толщу камня, донёсся глухой хлопок – граната наконец разорвалась. Но для них это был уже просто далёкий гром.