Гномы: Война пепла

Гномьи женщины составляли разительный контраст со своими мужьями и братьями. Природа наделила их более изящными пропорциями – округлыми бёдрами, тонкой талией, мягкими чертами лица. Их красота славилась далеко за пределами Гномланда, в отличие от грубоватых женщин краснолюдов, чья внешность мало отличалась от мужской, если не считать отсутствия бороды.

Разделение гномьих народов было процессом естественным, как течение реки. Расселяясь по Центральному плато, они оседали в разных уголках, смешивались с соседями, приспосабливались. Малая изоляция рождала диалекты, большая – новые языки. Дверги, в отличие от краснолюдов или кобольдов, сохранили речь, близкую к общегномьей, но этого оказалось достаточно, чтобы их считали всего лишь «одними из гномов». И это раздражало. Гномы были титульной нацией, «лицом» королевства, а дверги – вечными кузенами, про которых все забывали. Их называли гномами даже в официальных бумагах, их традиции считали просто «местным колоритом», а их историю – приложением к гномьей. И если краснолюды или цверги хотя бы имели свою яркую идентичность, то дверги вечно балансировали между «своими» и «чужими». Но именно это делало их опасными. Потому что никто не ожидал от «почти гномов» той ярости, с которой они защищали свою землю. И уж точно никто не предполагал, что именно дверги, вечно забытые и неприметные, станут костяком сопротивления.

Бронированная полицейская машина с зарешеченными окнами подкатила к усадьбе герцогини Ортрум, оставив на грязном снегу чёрные следы шипованных колёс. Из неё вышел майор Вурзек – гремлин в кожаном плаще и стальном нагруднике, с папкой документов под мышкой. Его чёрные глаза-щелки скользнули по фасаду, выискивая слабые места.

Майор Вурзек вылез из грязи карательных операций, как крыса из сточной трубы. В прошлом – мелкий бандит из гремлинской шайки, он обладал двумя качествами, которые оценил генерал-майор Борк: звериной зоркостью и патологической жестокостью в добывании признаний. Его методы работы с «подозреваемыми» даже для свирепых гремлинов казались чрезмерными – он умел находить болевые точки не только тела, но и души.

Борк разглядел в этом тщедушном создании идеальный инструмент и дал ему власть. Вурзек не разочаровал – вскоре его имя стало нарицательным. Сотни таких же выродков заполнили ряды тайной полиции, но Вурзек оставался эталоном. Его боялись министры, дрожали перед ним генералы, шептались о нем в дворцовых коридорах.

Ирония заключалась в том, что этот «гроза королевства» на поле боя был беспомощен как ребенок. Вурзек избегал любых столкновений, где противник мог дать отпор. Его стихией были подвалы допросов, где жертва уже обездвижена, где нет риска, где можно не торопясь наслаждаться чужим страхом. Настоящую войну он ненавидел – там правила были честными, а значит, смертельно опасными для такого труса, как он.

Но для должности следователя особых поручений большего и не требовалось. Его задача была не побеждать в бою, а ломать тех, кто уже побежден. И с этим Вурзек справлялся мастерски.

– Осмотр по приказу Его Величества, – проскрипел он, протягивая печать с королевской эмблемой.

Герцогиня Ортрум встретила известие о визите тайной полиции с холодной улыбкой. Она давно ожидала этого момента. Каждый потенциально подозрительный человек в замке получил новую личину – аккуратно прописанную в книгах, с безупречной историей. Курьеры стали конюхами, офицеры – поварами, картографы – библиотекарями. Все бумаги были переписаны, все легенды отрепетированы до мелочей. Даже самые заметные фигуры сопротивления теперь выглядели как давние слуги, чьи лица сливались с интерьером.

Сама герцогиня облачилась в простое шерстяное платье без украшений – наряд провинциальной дворянки в трудные времена. Ни вышивки, ни драгоценностей, ни даже привычного серебряного пояса. Только скромный кожаный ремешок и потёртые перчатки. Она знала, что Вурзек будет искать блеск власти – и не дала ему ни единого блика. «Пусть думают, что война заставила меня забыть о статусе», – усмехнулась она, проверяя отражение в полированном серебряном подносе. Но в глубине её карих глаз, чуть тронутых легкой раскосостью, всё ещё горел огонь двергийской гордости. Они могли отнять у неё всё – титулы, богатства, даже имя. Но не эту непокорность, выкованную веками. Она была готова.

Герцогиня стояла на крыльце, скрестив на груди руки в простых шерстяных перчатках. Её серое платье без единого украшения сливалось с каменными стенами замка.

– Мой дом – к вашим услугам, господин майор. – произнесла она с холодной учтивостью, слегка склонив голову. В её голосе не дрогнул ни один звук, хотя пальцы непроизвольно сжались в складках платья.

В этот момент в глубине колоннады мелькнула тень. Низкорослая фигурка в форме служанки на мгновение задержалась в дверном проёме, затем растворилась в полумраке коридоров. Ни герцогиня, ни её люди не обратили внимания на эту неприметную девушку с перепачканным сажей лицом и потрёпанным передником. Лисбет знала – её официальное появление с отрядом солдат вызовет ненужный переполох. Гораздо разумнее было проникнуть в замок как простая служанка, раствориться среди прислуги. Она двигалась лёгкой походкой, перенимая манеры горничных – опущенная голова, сутулые плечи, быстрые, но мелкие шажки. Ничто не выдавало в ней дочь короля – ни осанка, ни взгляд, ни манера держать руки.

«Пусть думают, что я просто ещё одна мышь в их норе,» – ухмыльнулась она про себя, протирая пыль с подсвечника у стены. Её острые глаза уже выискивали детали – расстановку стражей, расположение комнат, возможные пути отступления. Сегодня она была всего лишь наблюдателем. Но когда настанет время действовать… Её рука непроизвольно потянулась к скрытому в складках юбки лезвию. Совсем маленькому, но смертельно острому. В подвале замка, за дверью, Лисбет прижалась к стене. Она уже проверила все помещения наверху – ничего. Но тут… Старая няня, сгорбленная, с корзиной белья, бормоча себе под нос, занималась стиркой в подвале замка вместе с другими служанками. В самом дальнем углу. Лисбет замерла.

«Эта морда мне где-то встречалась. И этот шрам на руке…»

Няня, одетая в платье служанки замка, поставила корзину рядом с прачкой. Та, не оглядываясь, бросила ей:

– Это ещё не всё, Марта. Там в углу пара корзин осталось, – сказала прачка слишком громко.

У Лисбет в голове всё сошлось. «Марта, говорите? Одна попалась!»

Через час няню уже везли в машине, закованную в наручники. Майор сидел напротив, листая донесение.

– Герцогиня умрёт за укрывательство преступницы, – пробормотал он.

Рядом сидела Лисбет. Она собиралась оставить няню Марту в живых ради другой цели. Она знала наверняка – что там где находится няня Марта, там будет и Агата Дарнкров.

«Где же ты прячешься, дорогая кузина.»

Глава V. Бунт

Гномланд. Двергия. Деревня Хартвик. 2310г

Последние три года Агата провела среди тех, кого герцогиня называла «особой надеждой» – молодые гномы из деревень, горных кланов и даже пара городских подпольщиков. Их было двадцать человек. Двадцать имён, которые она выучила наизусть. И трое из них стали её братьями и сестрой: Гарт, Лира и Бренн.

Костер потрескивал, отбрасывая дрожащие тени на лица четверых подростков. Агата сидела, обхватив колени, наблюдая, как огонь играет в глазах ее друзей. Гарт был двергом – высоким для своего народа, с карими глазами, в которых уже к шестнадцати годам читалась взрослая усталость. Он был красивым, если бы не шрам через бровь, оставшийся после драки. Он сидел у огня, перебирая в руках кусок синего кварца. Камень был холодный и шершавый, с острыми гранями, которые впивались в пальцы.

– Этот шрам, – он ткнул пальцем в бровь, где белела затянувшаяся отметина, – не от драки. Хотя все так думают. Я с табуретки упал и ударился об стол.

Лира приподняла бровь, но не перебила. Бренн молча жевал краюху хлеба, а Агата смотрела на Гарта, не отрываясь.

– Мне тогда было девять. А через неделю отец ушёл в шахту, как всегда. Перед уходом пообещал принести синий кварц – я тогда их коллекционировал.

Он перевернул камень в пальцах, и тот блеснул в огне.

– Он его принёс. Только не сам. В гробу.

Лира перестала точить нож. Даже Бренн замер.

– Штольня рухнула. Мать после этого… Гарт сжал челюсти так, будто снова видел её пустой взгляд. – Два года молчала. А потом просто встала и ушла к шахте, оставив нас с братом одних.

Он замолчал, сжимая кварц так, что тот мог раскрошиться.

– Нашли её внизу. Разбитую, но живую. Я держал её руку, пока она не остыла.

Костер треснул, выбросив вверх сноп искр. Гарт не моргнул.

– Герцогиня забрала нас с братом не из жалости. Она увидела, что мы… Он постучал пальцем по прикладу винтовки. – Мы не сироты. Мы – оружие.

Агата не отвела взгляда. Она понимала.

– И этот кварц – единственное, что у меня осталось.

После этого он замолчал, продолжая сжимать в руке свой бесценный но для прочих – ничего не стоящий синий камешек.

– А мой папа верил в закон, он был начальником полицейского участка – начала Лира, гномиха с тёмно-русыми волосами и ярко-голубыми глазами. – Даже когда весь Канцбург знал, что «исправительные работы» в двергийских рудниках – это смерть.

Лира резко дёрнула тряпкой по стволу, будто стирая невидимую кровь. Она стреляла из винтовки лучше всех окружающих и могла запросто попасть в глаз воробья с пятидесяти шагов.

– Мама была журналисткой. Написала статью. Про то, как Гаррук отправляет в эти шахты тех, кто не нравится власти. Без суда и следствия. – Она замолчала, прислушиваясь к эху этих слов. – Через три дня маму арестовали. И тоже без суда. Без даже формального обвинения. – Лира щёлкнула затвором. – Отец рвал на себе волосы, но его связи не помогли. Потом… он начал своё расследование и его разжаловали. Потом выгнали на пенсию. А потом… – Глаза Лиры сузились, будто она снова видела ту ночь. – Пришли гремлины. Не полицейские – именно гремлины из Следственного управления. В грязных сапогах, с ухмылками. Они даже ордер не показали.

Бренн перестал жевать хлеб. Гарт замер. Даже Агата, привыкшая к жестокостям этого мира, почувствовала, как по спине пробежал холодок.

Она резко вдохнула, вспоминая, как отец стоял в наручниках, бледный, с пустым взглядом человека, который уже понял. Как один из гремлинов, хихикая, сунул ей в руку конфету. «Не плачь, девочка. Твой папа просто уехал… надолго.»

– Меня отправили в приют «Короля Галла». – Лира бросила в костёр сосновую шишку, и пламя на секунду взметнулось выше. – Там били, морили голодом, но самое страшное… – Она посмотрела на Агату. – Там заставляли петь гимны Гарруку. И я пела. Потому что боялась.

Тишина.

– А потом приехала герцогиня. Забрала меня. Дала ружьё. – Лира вдруг ухмыльнулась, но в глазах не было веселья. – И знаешь что? Я до сих пор не уверена, кого ненавижу больше – Гаррука… или себя за тот приют.

Агата хотела что-то сказать, но Бренн неожиданно протянул Лире краюху хлеба – чёрствую, жёсткую, как их жизни.

– Ешь, – пробурчал он. – Завтра драться.

Лира взяла хлеб. И впервые за этот разговор её пальцы дрогнули.

Бренн был старше всех, дворф, сын лесоруба, молчаливый великан умевший ломать ржавые трубы голыми руками. За те три года что Агата провела с ним в одной связке он не произнёс и дюжины слов. Он сидел уставившись в одну точку в костре, его широкие ладони сжимали и разжимались, будто всё ещё чувствуя вес топора. Огонь костра отражался в его маленьких, глубоко посаженных глазах, делая их похожими на тлеющие угли.

– Лес, – внезапно произнёс он, и все вздрогнули – Бренн говорил редко, и каждое его слово весило как камень.

Он потянулся к своему топорику, висевшему на поясе, и провёл толстым пальцем по лезвию.

– Мой отец был лесорубом. Мать умерла, когда я только родился. Я был сыном гильдии лесорубов.

Бренн замолчал, словно собираясь с мыслями. Гарт и Лира переглянулись – они редко слышали его связную речь.

– Гильдия… – он махнул рукой, изображая толпу. – Все вместе. Шутили. Пили. Рубили. Я смотрел.

Его лицо, обычно неподвижное, на миг оживилось – он вспомнил, как сидел у костра, слушая байки лесорубов, как смеялся, когда они поддразнивали его, обещая, что когда-нибудь он станет самым сильным рубакой в гильдии.

– Потом… – голос Бренна огрубел. – Крик. «Беги!»

Он резко сжал кулаки, и костяшки побелели.

– Отец не услышал.

Лира замерла. Гарт опустил взгляд. Агата почувствовала, как по спине пробежал холодок – она видела эту сцену: огромное дерево, медленно падающее, и человека, слишком поздно поднявшего голову…

– Гильдия плакала, – пробормотал Бренн. – А я… не мог.

Он ткнул себя в грудь, словно проверяя, жив ли ещё.

– Бригадир сказал: «Мальчишке здесь не место». Отвёз к ней. – Он кивнул в сторону, где где-то далеко был замок герцогини. Затем замолчал, уставившись в огонь. Казалось, он сказал всё, что мог. Но вдруг его рука потянулась к потрёпанным подтяжкам – единственной вещи, оставшейся от прошлой жизни.

– Иногда… – он произнёс так тихо, что остальные едва расслышали. – Иногда я всё ещё слышу, как кто-то кричит: «Беги!»

И тогда все поняли: Бренн не просто молчалив. Он застрял в той секунде, когда мир рухнул вместе с вековым деревом.

Этот вечер у костра был для Агаты моментом откровения. Когда хорошие друзья превратились в близких. Именно они, эти трое, теперь сидели с Агатой в амбаре, обсуждая новости про няню Марту:

– Как они могли допустить, чтобы её увезли?! – сквозь слёзы спрашивала Агата.

– У майора был приказ с королевской печатью, – утешая говорила Лира. – А эти твари из тайной полиции копают быстро. Нашли старые списки слуг дворца Дарнкров.

– Почему они её оставили там, а не отправили со мной в Хартвик? О чём думала Ортрум?

Агата сжала кулаки. Няня. Её единственная связь с прошлым. Единственный человек, который помнил, какими были её отец и мать.

– Они отвезли её в участок на Старой Мельнице, – прошептал Гарт. – Мой брат видел полицейский броневик.

– Значит, будут допрашивать, – Лира провела пальцем по лезвию ножа. – У нас есть день. Может, два.

Агата встала.

– Мы идём за ней.

Вечером подростки стояли у импровизированной карты нарисованной на земле и планировали отчаянное нападение на полицейский участок.

– Участок охраняют шесть человек, – Агата чертила план на земле палкой. – Двое у ворот, один на крыше, трое внутри. Но после полуночи смена уходит пить в трактир «Три Молота».

– А няню где держать будут? – спросила Лира.

– В подвале, – сказал Гарт. – Там всегда подвалы.

Бренн хрустнул костяшками пальцев.

Герцогиня застала их за сбором оружия. Она спешно приехала поздно вечером, кто-то из местных командиров, то ли Вейс, то ли Громак, сразу же доложили ей о настроениях Агаты.

– Вы с ума сошли?! – её голос дрожал. – Они ждут провокации! Один намёк на связь между мной и Дарнкров – и Гаррук стянет сюда все войска с фронта!

Агата застегнула ремень с пистолетом.

– Я не оставлю её.

– Тебе только пятнадцать! И ты – последняя наследница! – герцогиня схватила её за плечи. – Ты важнее всех нас вместе взятых!

Агата посмотрела ей в глаза.

– Вот поэтому я и должна идти.

За её спиной Гарт, Лира и Бренн переглянулись. Они уже решили.

Спустя годы Ортрум всё ещё возвращалась к тому решению. Запереть их? Они бы всё равно сбежали, а если бы не смогли – Агата никогда не простила бы ей смерти няни. Послать с ними полк? Это означало открыто признать свою связь с ними, и на следующий день у границ появилась бы армия Гаррука.

Объявить войну? Она была не готова. Не хватало людей, оружия, а уж тем более харвестеров и самолётов. Всё это ей обещали, но позже. Сейчас это означало верную гибель.

Оставался один вариант – отпустить их. Доверить самым надёжным слугам следить за ситуацией и вмешаться в критический момент, но так, чтобы никто не заметил.

Единственное, что утешало её тогда и утешало сейчас – она ни разу не усомнилась в их способности совершить это спасение.

Гномланд. Двергия. Деревня Старая Мельница. 2310г

Полицейский участок на Старой Мельнице знали все. Это был перевалочный пункт Следственного управления, где временно содержали политических заключённых со всего юга – краснолюдов, цвергов, дворфов и, конечно, двергов, прежде чем отправить их в рудники на окраине Двергии.

С виду участок ничем не выделялся – разве что был несоразмерно велик для крошечной деревушки. Двухэтажное здание из красного кирпича с арочными окнами, внутренним двором-плацем и автопарком, где среди обычных машин стояла одна бронированная. Высокий забор с колючей проволокой довершал картину. На входе – КПП с вооружённым часовым.

Местные могли бы запросто перелезть через этот забор – да только незачем. Внутри всё было устроено иначе: стальные решётки, камеры-коробки, выхода из которых не существовало. При этом штат участка был небольшим, а ночью и вовсе оставалось лишь двое полицейских на дежурстве.

В ту ночь на Старой Мельнице погас свет.

Ровно в 23:45 кто-то перерезал кабель, идущий от дизель-генератора.

В 23:50 Лира сняла часового на крыше тихим выстрелом из пневматики.

В 23:53 Бренн вынес дверь участка ударом плеча и взял на мушку спавшего внутри дежурного полицейского.

А в 23:55 Агата спустилась в подвал, где в луже света от её фонаря сидела няня – с разбитым лицом, но живая.

– Я знала, что ты придёшь, – хрипло сказала старуха. – В тебе столько силы, больше чем ты сама думаешь.

Сверху донёсся гудок тревоги.

– Нас обнаружили, – крикнул Гарт. – Уходим!

Глава VI. Инвесторы войны

Гномланд. Двергия. Замок Ортрум. 2310г

Дождь стучал по ставням кабинета герцогини, словно пытался выстучать код. Ортрум стояла у карты, зажав в руке донесение: «Группа Агаты атаковала участок. Няня освобождена. Потери: двое полицейских. Преследование ведётся по лесному массиву…»

Гномланд никогда не существовал в изоляции. Он занимал центральное место как на физической, так и на политической карте мира, находясь в эпицентре всех значимых событий. К западным границам примыкали гремлинские степи и архонтские пустоши, на востоке простирались владения эльфов и нибелунгов. Северные рубежи, за землями кобольдов и альвов, упирались в бескрайний океан Панталасса, тогда как на юге, за раскалёнными песками краснолюдов, возвышались хрустальные города фей и пикси. Каждая из этих стран, их правящие элиты и торговые гильдии, неизменно оказывали влияние на Гномланд – культурное, экономическое, политическое. Когда-то, два столетия назад, главными центрами силы считались Архонтский Союз и Соединённые земли Элохимов. Но после их внезапного краха, погубившего целую цивилизацию, на политической карте начали формироваться новые очаги власти.

Когда-то феи склоняли головы перед Элохимами, а нибелунги дрожали перед мощью архонтов. Но с падением древних империй цепи рабства разорвались, и оба народа устремились к собственному величию.

Феи. Эти хрупкие существа со смуглой кожей, вытянутыми пропорциями, огромными глазами и перепончатыми крыльями, свисающими от плеч, когда-то составляли единое племя с эльфами и элохимами. Тысячелетия изоляции не только отдалили фей от других рас, но и создали резкое расслоение внутри их собственного общества. Аристократические семьи, поколениями жившие в застеклённых башнях хрустальных городов, сохранили почти прозрачную, фарфоровую кожу и величественные крылья, чей размах достигал полутора метров. Они переливались на свету, как тончайший шёлк, расшитый серебряными нитями. Простолюдины же, чьи предки веками трудились под открытым небом, обладали смуглой, золотисто-коричневой кожей и скромными крыльями, едва достававшими до поясницы. Их перепонки были плотнее, грубее, приспособленные к тяжёлому труду, а не к изящным полётам в роскошных садах. Это визуальное различие стало маркером кастовой принадлежности – по одному лишь виду крыльев можно было безошибочно определить происхождение любой феи.

Фейские города, казалось, бросали вызов законам физики – эти хрустальные метрополии, парящие между небом и землей, были сотканы из света, воздуха и некоего тайного знания, утраченного другими расами. Их архитектура представляла собой визуальную поэму, где каждая строфа высекалась не пером, а резцом гениального зодчего. Основу составляли ажурные конструкции из материала, напоминавшего одновременно стекло и алмаз – прозрачные, но невероятно прочные. Здания собирались из тысяч шестигранных ячеек, повторяющих структуру крыльев самих фей. Каждая такая «сота» была жилым пространством, причем форма зданий варьировалась от идеальных сфер до стремительных спиралей, бросавших вызов гравитации. Особенно впечатляли «поющие башни» – полые внутри кристаллические структуры, которые под порывами ветра издавали мелодичные звуки, создавая вечную фоновую музыку города.

Между зданиями парили висячие сады – сложные системы платформ, где среди золотистых металлических конструкций цвели невиданные растения. Эти сады орошались с помощью «дождевых арф» – специальных устройств, превращавших утренний туман в сверкающие водяные завесы. По вечерам через сотни призм проходили последние лучи солнца, зажигая в садах тысячи радуг.

Полное отсутствие привычных улиц и переходов делало фейские города непонятными для других рас. Вместо дорог – лишь легкие мостики-паутинки между зданиями да бесконечное воздушное пространство. Крылатые обитатели передвигались сложными маршрутами, известными только им: например, «путь императрицы» через главный купол или «маршрут ткачей» по системе зеркальных галерей.

Даже самые утилитарные элементы украшались с невероятной изобретательностью. Водостоки превращались в хрустальные арфы, опорные балки – в застывшие музыкальные партитуры, а обычные дверные проемы обрамлялись витражами, изображавшими сцены из фейской мифологии.

Город постоянно менялся: некоторые здания на рассвете складывались, как цветы, другие – медленно вращались, следуя за солнцем. Это была не просто архитектура, а воплощенная в кристалле мечта о совершенстве, где каждая деталь, от громадного купола до крошечной дверной ручки, находилась в идеальной гармонии с целым. Такие города становились не просто жилищем, а продолжением самой сущности фей – столь же сложной, прекрасной и непостижимой для посторонних, как их знаменитая «крылатая музыка».

В древние времена феи создавали музыку, проводя смычком из волоса пони по краям своих крыльев. Позже они создали инструмент, воплотивший всю изящность их природы – «Иле», названный так в честь крыла. Эти инструменты, существующие в разных размерах – от крошечных сопрановых до могучих басовых, – охватывали весь спектр звучания от глубочайших вибраций до самых высоких, едва уловимых нот. Ансамбль из нескольких Иле создавал звучание неземной красоты, а полный оркестр, дополненный пастушьими рожками, свирелями и дудочками, возносил музыку до божественных высот. Такие произведения исполнялись придворными музыкантами и композиторами, чье искусство было недоступно пониманию простолюдинов. Однако с появлением граммофона эта утонченная музыка стала проникать в буржуазные салоны, где новые богачи тщетно пытались подражать аристократическому вкусу. В то время как в низких тавернах и кабаках звучала грубая, но полная жизни народная музыка, где иногда еще можно было услышать старинную традицию – игру на собственных крыльях, как делали далекие предки нынешних фей.

Поэзия фей представляла собой драгоценное наследие эпохи Элохимов – один из немногих сохранившихся древних литературных жанров. В то время как эльфийская поэзия довольствовалась простыми формами, фейские стихи достигали невероятной смысловой плотности, где каждая строфа, подобно искусно ограненному алмазу, преломляла целую вселенную чувств и образов. Истинные мастера этого искусства умели в нескольких строках запечатлеть всю полноту бытия – как древний янтарь навеки сохраняет мгновение, превращая мимолетное в вечное. Их метафоры были столь изощренны, а образы столь многогранны, что понять всю глубину этих произведений могли лишь избранные – аристократы и ученые, получившие блестящее образование и посвятившие жизнь созерцанию прекрасного. Из-за такой исключительности фейская поэзия оставалась уделом немногих. Поэтических сборников существовало так мало, что всю библиотеку этого сакрального знания можно было бы разместить в скромном шкафчике будуара знатной феи. Каждая такая книга была сокровищем, передаваемым из поколения в поколение, хранителем мудрости и красоты, недоступной простому смертному.

На землях фей осталось немало элохимских технологий – загадочных артефактов, чье назначение до сих пор оставалось тайной. Даже самые передовые ученые фейского королевства не могли сравниться с познаниями древней цивилизации. Их попытки понять уцелевшие технологии напоминали усилия племени, впервые увидевшего радиоприемник после веков охоты с копьями. Тем не менее, упорство давало плоды – шаг за шагом они постигали секреты забытых механизмов, превращая случайные открытия в оружие и инструменты новой эпохи. Феям удалось возродить элохимские боевые дирижабли и даже создать их реплики, хотя принципы их работы и вооружения оставались загадкой.