Гномы: Война пепла

Гномы: Война пепла

Вадим Валериевич Брянцев

© Вадим Валериевич Брянцев, 2025

ISBN 978-5-0068-5838-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава I. Наследница в снегах

Гномланд. Высокие Кряжи. 2307г

Холодный ветер гулял между скал, срывая с вершин рыхлый снег и швыряя его в лицо путникам. Тропа, едва заметная под слоем наста, вилась вдоль обрыва, где-то пропадая под каменными сводами, где-то вновь выныривая на свет. Здесь, в Высоких Кряжах, даже летом лежал снег, а теперь, на стыке осени и зимы, каждый шаг давался с трудом.

Старая няня Марта шла первой, пробивая путь сквозь сугробы, её верная винтовка покачивалась за плечом в самодельном чехле из волчьей шкуры. За ней, укутанная в потертый волчий тулуп, брела девочка – низкорослая, как и все гномы, но слишком худая для своих двенадцати лет. Длинная, почти в её рост, гвардейская винтовка болталась за спиной, притороченная к походному рюкзаку ремнями. Лишь пепельные волосы, выбивавшиеся из-под капюшона, выдавали в ней благородное происхождение: такой цвет был только у рода Дарнкров.

– Ещё немного, принцесса, – прошептала няня, оборачиваясь. – Пещера уже близко.

Девочка молча кивнула. Она не помнила, сколько лет они скитались по этим горам – с тех пор, как в ту ночь няня выхватила её из колыбели, а за стенами дворца гремели взрывы. Она не помнила отца-короля, но помнила рассказы: как узурпатор Гаррук нанял гремлинские орды, как пал последний оплот Дарнкров – крепость Громовой Утёс, как народ сначала ликовал, что «тиран свергнут», а потом узнал, что новый король в десять раз хуже.

Няня шла, пробивая путь сквозь сугробы, и в её памяти всплывали образы прошлого. Она помнила Гаррука – не узурпатора, не Железного Короля, а просто Франца, рыжеволосого мальчишку с веснушками и озорным блеском в глазах.

Она воспитывала его вместе со старшим братом, будущим королём Гномланда. Они были такими разными: старший – серьёзный, ответственный, с печатью будущей власти на челе; Франц – шумный, непоседливый, вечно норовящий улизнуть от уроков фехтования, чтобы погонять голубей по дворцовому саду.

Да, братья ссорились. Старший дразнил Франца за его непослушные вихры и нежелание учиться, Франц в ответ подстраивал мелкие пакости – подменял чернила на воду, подкладывал лягушек в постель. Но это были просто детские шалости. Никто тогда не мог представить, что однажды эти мальчишки станут врагами, что их соперничество перерастёт в кровавую вражду.

Особенно запомнился один вечер. Франц, тогда ещё пятилетний, прибежал к ней в слезах – старший брат снова его обидел. Она утешила его, как могла, испекла его любимые пряники с мёдом. А потом… потом он уснул у неё на коленях, доверчиво прижавшись щекой к её фартуку.

Как этот мальчик стал тем, кто теперь вешал неугодных на стенах ратуш? Няня вздохнула, и её дыхание превратилось в белое облачко на морозном воздухе. Власть меняет, – подумала она. Но не до такой же степени…

И в памяти няни всплыл тот злополучный день в королевском саду – ясный, солнечный, наполненный детскими голосами. Дети знати резвились среди подстриженных кустов, их смех звенел в воздухе. А потом появился тот шлем – блестящий, позолоченный, снятый кем-то с музейной стойки во дворце.

Один за другим дети примеряли его, корча рожи и изображая великих воинов. Когда очередь дошла до маленького Франца, его глаза загорелись – он так гордо вскинул подбородок, когда тяжёлый шлем опустился на его рыжие кудри.

«Давай проверим, выдержит ли он удар!» – крикнул кто-то из мальчишек.

Няня видела, как старший брат, Фридрих, заколебался. Но в тот роковой момент он промолчал – может, не хотел выглядеть слабаком перед другими детьми, может, просто не успел остановить того долговязого сына маркиза, который уже занёс игрушечный деревянный меч.

Удар.

Глухой звон металла.

Маленький Франц рухнул на траву, как подкошенный. Шлем действительно защитил его – не было ни крови, ни синяка, но мальчик лежал, широко раскрыв глаза, словно не понимая, что произошло. А потом заревел – не от боли, а от неожиданности, от предательства, от того, что мир внезапно стал жестоким и несправедливым.

«Это всё Фридрих! – рыдал он позже, в её комнате, сжимая кулачки. – Он позволил! И ты… ты тоже виновата!»

Няня тогда пыталась утешить его, как всегда – пряниками с мёдом и тёплым молоком. Но в тот день впервые её ласки не помогли. Франц отстранился, его глаза, обычно такие живые, стали холодными и подозрительными. Возможно, именно тогда в нём что-то сломалось. Не просто доверие к брату или к ней. А вера в то, что кто-то может его защитить. Теперь, спустя годы, няня шла по снегу с его племянницей – последней наследницей Дарнкров, которую он жаждал уничтожить. И думала: Если бы я тогда… Но «тогда» уже не вернуть.

Годы шли. Мальчишки выросли. Когда умер их отец и престол по праву перешёл к Фридриху, Франц словно снова получил тот детский удар по шлему. Только теперь звон стоял не в ушах – в самой душе.

Няня видела, как он метался по дворцу в те дни – бледный, с трясущимися руками, то впадая в ярость, то в апатию. Он не спал ночами, оставляя на бумаге беспорядочные каракули, которые потом в ярости рвал. «Это неправильно!» – кричал он пустым коридорам. Но чего он на самом деле хотел? Власти? Или просто не мог примириться с тем, что мир продолжает существовать без отца?

И тогда случилось то, что няня предчувствовала, но боялась признать.

Тёмной ночью Франц собрал своих друзей – молодых офицеров королевской гвардии, тех самых, с кем когда-то пил в тавернах и ходил по публичным домам. С оружием и фонарями они вошли во дворец, решив одним ударом переписать историю.

Няня никогда не забудет, как на рассвете Фридрих сидел в тронном зале, а перед ним на коленях стоял связанный Франц. Его роскошный камзол был порван, в волосах засохшая грязь, но в глазах всё ещё горел тот же огонь, что и у обиженного мальчишки в саду.

И тогда Фридрих сделал то, чего Франц никогда бы не сделал на его месте – помиловал. Не только брата, но и всех его сообщников. «Кровь за кровь – это не наш путь», – сказал новый король.

Няня тогда думала – вот он, момент, когда всё может измениться. Когда Франц, потрясённый милосердием брата, пересмотрит свою жизнь. Но когда стражи развязали верёвки, Франц лишь молча поднялся, выпрямился… и плюнул к ногам брата. Это был не жест отчаяния. Это была первая искра той ненависти, что через годы сожрёт королевство.

Это милосердие стало последней каплей. Франц исчез из дворца той же ночью – с тремя верными дружками и половиной королевской казны в дорожных мешках. Долгие годы о нём не было вестей. Пока однажды не пришли донесения с западных границ, с гремлинских пустошей – какой-то самозванец, называющий себя Гарруком («Сокрушителем» на грубом гремлинском наречии), собирает армию в Пустошах. Няня сразу поняла – это он.

Шесть лет. Шесть лет он превращался в монстра. Когда вести о приближении его орды достигли столицы, Фридрих до последнего отказывался верить. «Это просто братские шутки», – говорил он, отказываясь стягивать войска к границам. Даже когда дозоры доложили, что осадные орудия уже у стен Громового Утёса, он приказал открыть ворота для переговоров. Няня видела, как король Фридрих вышел на парапет в парадном одеянии, без оружия, с распростёртыми руками и убеждал брата одуматься. Но тот был глух к этим словам.

То, что случилось потом, не поддавалось описанию. Гаррук ворвался в замок не как завоеватель – как мясник. Его гремлинские орды резали всех подряд – слуг, стражников, женщин, детей. Казалось, сам воздух наполнился медным вкусом крови.

Няня схватила маленькую Агату из колыбели, едва успев увернуться от меча безумия Гаррука. Последнее, что она увидела, выбегая по потайной лестнице – как Гаррук, весь в крови, поднимает окровавленную корону брата над своей головой. И улыбается.

С тех пор прошло восемь лет, но тень Гаррука всё ещё преследовала их.

Няня и принцесса осторожно пробирались сквозь заснеженный лес. Каждый шаг давался с трудом – снег был рыхлым и глубоким, ноги проваливались по колено. Ветер сбрасывал с еловых ветвей охапки снежинок, которые тут же кружились в воздухе, словно пытаясь замести следы беглецов.

Внезапно тишину разрезал протяжный вой. За ним – второй. Третий. Со всех сторон. Няня резко остановилась, её опытные глаза мгновенно оценили ситуацию.

– Волки, – коротко бросила она, сбрасывая с плеча старую, но верную винтовку.

Принцесса инстинктивно прижалась к ней.

– Их много?

– Достаточно, – няня щёлкнула затвором, проверяя патрон. – Окружают.

Серые тени уже мелькали между деревьями – то там, то здесь, всегда на расстоянии, но с каждой минутой ближе. Глаза хищников светились в сумерках жёлтыми точками, как звёзды преисподней.

Принцесса резким движением сбросила с плеча свою винтовку и уверенно прижала приклад к плечу. Её пальцы, несмотря на холод, не дрожали, когда она навела прицел на ближайшего волка. Выстрел грянул, как удар грома. Одна из серых теней дёрнулась и рухнула в снег. Но волков было слишком много. Няня, не отрываясь, вела огонь – каждый её выстрел находил цель. Однако патроны быстро закончились.

– Штык! – крикнула она, отбрасывая винтовку и выхватывая длинный клинок.

Принцесса уже примкнула штык к своему оружию, превратив его в смертоносную пику. В тот же миг самый крупный волк бросился на неё. Девочка не дрогнула. Она встретила зверя остриём – штык вошёл в грудь хищника, и тёплая кровь брызнула на снег. Волк захрипел, но инерция броска прижала принцессу к земле.

Няня в это время кружила, как тень, её клинок сверкал в холодном воздухе. Два взмаха – два волка рухнули, с перерезанными глотками. Третьего, подкравшегося сбоку, принцесса добила выстрелом в упор – последним патроном.

Тишина.

Только тяжёлое дыхание и пар, клубящийся над окровавленным снегом. Принцесса встала, вытирая лицо рукавом.

– Мы… мы справились…

Но няня уже подняла руку со страшным шрамом, прислушиваясь. Где-то вдали, за деревьями, слышалось нечто большее, чем волчий вой. Шаги. Шепчущие голоса. Опасность ближе, чем они думали.

– Тсс! – Няня резко сжала плечо принцессы, пригнувшись за стволом старой ели.

Из-за поворота тропы, сквозь кружащийся снег, показались три массивные фигуры. Дверги в грубых тулупах из горных козлов, с винтовками наготове. Они двигались бесшумно, переговариваясь лишь жестами – поднятый палец, кивок головы, поворот ладони.

Высокий, с седой бородой и шрамом через левый глаз, явно вёл группу. Его голубые глаза методично сканировали местность, останавливаясь на каждом подозрительном бугорке снега.

«Егеря? Или наёмники?»

Няня сжала рукоять штык-ножа. Патронов нет. Два против трёх – плохие шансы, особенно когда противники вооружены дальнобойными винтовками.

Принцесса затаила дыхание.

Няня отступила в тень громадной ели, толкнув принцессу за собой. Но девочка оступилась – низкая еловая ветка попалась под ноги и принцесса шумно упала в снег.

Высокий дверг замер.

– Кто здесь?

Няня сжала в руках нож ещё сильнее.

– Выходите! – Громовой голос раскатился между скал. – Мы не слуги узурпатора!

В его интонации было что-то, заставившее няню замешкаться. Неужели… свой?

– Ваше Высочество. Я слуга герцогини Ортрум, Ансвард.

Высокий дверг опустился на одно колено, уткнувшись взглядом в снег. Его спутники последовали примеру.

– Герцогиня Ортрум три года искала вас. Народ ропщет. Гаррук обложил города непосильными налогами, забрал у гильдий последние припасы для войны на севере, а тех, кто протестует, вешают на стенах ратуш. Мы готовы восстать – но нам нужен законный правитель.

Девочка сжала кулаки. Она не помнила дворцовых церемоний, но инстинкт заставил её выпрямиться.

– Почему сейчас? – спросила няня, всё ещё сжимая нож.

– Потому что армия узурпатора увязла в боях с северными графствами. Потому что герцогиня заручилась поддержкой нибелунгов и фей. И потому… – Дверг достал из-за пазухи свёрток и развернул его.

На ладони лежала крошечная корона – детская, та самая, что когда-то украшала колыбель наследницы.

– …потому что пришло время вернуть вам то, что отняли.

Девочка медленно протянула руку и коснулась металла.

– Я пойду с вами.

Глава II. Герцогиня и Печать

Гномланд. Двергия. Замок Ортрум. 2307г

Машина с запотевшими стёклами медленно спускалась по серпантину горной дороги, оставляя за собой клубы пыли. Агата прижалась лбом к холодному стеклу, наблюдая, как за окном мелькают картины мирной жизни, которой она была лишена все эти годы.

Зелёные поля, разделённые каменными оградами. Деревеньки с соломенными крышами, где дымок из труб вился в безветренном воздухе. Крестьяне, застывшие в согбенных позах среди пашни – издалека они казались всего лишь тёмными пятнами на золоте спелой пшеницы.

Но чем ниже они спускались, тем сильнее Агату мутило. Десять лет жизни в пещерах и лесах перестроили её организм – теперь ровный гул мотора, запах кожи салона и даже мягкие подушки сидений вызывали тошноту.

– Ещё немного, принцесса, – пробормотал дверг-охранник, бросая на неё беспокойный взгляд.

Агата стиснула зубы, чувствуя, как потные пальцы прилипают к дорогой обивке. Её одежда – грубая домотканая рубаха и поношенные штаны из волчьих шкур – выглядела гротескно на фоне роскошного интерьера. Волосы, подстриженные ножом няни, торчали неровными прядями, впиваясь в шею. Даже её кожа, покрытая слоем дорожной грязи и старых шрамов, казалась чужеродной в этом мире полированного дерева и латунных деталей.

За окном промелькнула деревня – дети в заплатанной одежде бросились вслед за машиной, крича что-то и смеясь. Агата вдруг осознала, что за все эти годы впервые видит других детей.

– Мы пересекли границу герцогства, – объявил дверг, когда машина въехала на мост через бурную реку.

Агата кивнула, чувствуя, как под грудью заходится тревожный комок. Последний раз, когда она видела замок Ортрум, ей было года три. Тогда он казался огромным, сказочным. Теперь же она ехала туда не принцессой – загнанным зверем, которого везут на поводке. Машина дёрнулась, съезжая на разбитую дорогу, и Агата вцепилась в подлокотники, чувствуя, как подкатывает очередная волна тошноты. Где-то впереди, на холме, уже виднелись зубчатые стены замка.

В глубине памяти всплывали обрывки детских воспоминаний – словно старые, выцветшие фотографии, едва различимые сквозь пелену времени.

Она вспомнила, как впервые села на пони – крошечного, специально для неё выведенного, с шелковистой гривой. Как дрожали её ручонки, сжимая поводья, а отец крепко держал её за плечи, не давая упасть. Мать шла рядом и смеясь рассказывала весёлые истории.

Всплыли в памяти военные парады – грохот сапог по брусчатке, сверкающие штыки, гул толпы. Она сидела на коленях у матери, в высокой ложe, а отец объяснял ей, какие полки проходят, какие знамёна несут.

Мелькнул образ открытого кабриолета, медленно движущегося по главной улице столицы. Тысячи лиц, руки, машущие ей, крики «Да здравствует принцесса!». Отец сжимал её маленькую руку в своей огромной ладони, а мать улыбалась, поправляя ей воротничок платья.

Эти воспоминания казались теперь чужими, будто принадлежали не ей, а какой-то другой девочке из другой жизни. Автомобиль резко затормозил, вырвав Агату из грёз.

– Ваше высочество, мы прибыли, – раздался голос дверга-водителя.

За окном вырисовывались мрачные очертания замка Ортрум – не того сказочного дворца из детских воспоминаний, а суровой крепости военного времени. Агата глубоко вдохнула, ощущая, как в груди сжимается холодный комок.

Бронированный автомобиль остановился перед массивными коваными воротами замка Ортрум. Ворота с гербом герцогини медленно раздвинулись, пропуская их внутрь. И сразу за ними началась идеальная брусчатая дорога – ровная, как стрела, выложенная камнями, отполированными до зеркального блеска. Такой дороги Агата не видела никогда – или, по крайней мере, не помнила.

По обеим сторонам, словно стражники, стояли стройные дубы – абсолютно одинаковые, подстриженные с математической точностью. Их кроны смыкались наверху, образуя живую арку, уходящую вдаль, к замку. Солнечный свет пробивался сквозь листву, рисуя на дороге мерцающий узор из теней и золотых бликов. Казалось, стоит проехать под этой аркой – и попадёшь в другой мир. Так оно и есть, – подумала Агата, чувствуя, как сердце бешено колотится. Для неё это действительно был переход в иную реальность. Из диких гор, где каждый день – борьба за выживание, в этот упорядоченный, почти сказочный мир, где даже деревья подчинялись чьей-то железной воле.

Машина с запотевшими стёклами, будто нехотя, въехала во внутренний двор замка Ортрум. Агата прижалась лбом к холодному стеклу, впитывая детали: зубчатые стены с бойницами, приспособленными под пулемётные гнёзда; солдат в потертых шинелях с гербом герцогини – перекрещённые кирка и молот, вышитые поверх горного силуэта; дымок из труб кузницы, где-то за вторым ярусом стен. Замок вставал перед ней гигантским каменным химерой – чёрные базальтовые колоннады с золотыми прожилками, рубленые грани арок, будто высеченные одним ударом молота. Шпили, пронзающие низкое небо, как копья. А потом она увидела витражи. Огромные, во всю стену, они изображали сцены, не совсем понятные Агате, и скорее даже загадочные: фигуры в одинаковых одеждах, поднимающие руки к башне-дворцу; дети, протягивающие венки механическим созданиям; стальной великан, держащий на ладони солнце… Главное – это не дворец отца. Тот, каким она его смутно помнила, был теплее: деревянные панели, ковры с оленями, запах воска и…

Машина дёрнулась, прервав поток воспоминаний, и затем прекратила движение. Дверца распахнулась, и на Агату обрушился шум иного мира – гудки машин, перекрывающие друг друга команды офицеров, гул десятков голосов, сливающихся в единый гул. Она инстинктивно прикрыла глаза ладонью – после тишины гор и пещер этот грохот бил по нервам, как молот по наковальне.

Но уже через мгновение её окружила живая стена – слуги в тёмно-синих ливреях с серебряными пуговицами выстроились плотным кольцом, отрезая её от чужих взглядов. Они двигались с холодной, почти механической точностью – ни лишнего слова, ни неверного шага. Казалось, даже дышали они в унисон. Между машиной и массивным дубовым входом вырос живой коридор – два ряда слуг, замерших по струнке, их лица непроницаемы. Ни один взгляд не поднялся на принцессу. Ни один рот не дрогнул в улыбке. Только пальцы, сжатые в замок за спиной, выдавали напряжение.

Агата успела заметить солдат в серо-стальных шинелях, расставленных вдоль стен – формально это были войска королевства Гномланд, но нашивки выдавали их истинную принадлежность: перекрещенные кирка и молот на лацканах – символ герцогства Двергенштадт и серебряный волк на погонах – знак личной гвардии герцогини.

«Двергия» – прошептала про себя Агата, вспоминая обрывки няниных рассказов. Тайный приезд? Возможно. Но каждый камень здесь кричал об обратном – это была демонстрация силы. Герцогиня давала понять: «Здесь ты под защитой. Но и под присмотром».

– Следуйте за мной, Ваше Высочество, – прошептал Ансвард, склоняясь так низко, что его седая борода чуть не коснулась Агаты. Голос его звучал почтительно, но в глазах читалось что-то ещё – расчёт? Осторожность? – Герцогиня Двергов ждёт.

Агата кивнула, но её ноги нерешительно замерли на полированном полу. Она вошла в мир, который казался слишком большим, слишком чистым, слишком чужим. Холл замка дышал холодным величием. Мраморные колонны с прожилками, будто вены в каменной плоти. Винтовые лестницы, вьющиеся вверх, словно спирали гигантской раковины. Витражи, через которые лился свет, разбиваясь на сотни цветных бликов – алых, как кровь, синих, как лёд, и золотых, как корона, которую она никогда не носила. Агата сжала кулаки. Грязь под её ногтями, потрепанная волчья шкура вместо плаща, спутанные пепельные волосы – она была чужим зверем в этом отполированном мире. Няня Марта остро уловила её смущение. Она шагнула ближе, и её шёпот прозвучал как удар хлыста – жёстко, но с любовью:

– Не бойся. Ты была и остаёшься принцессой. Эти дворцы – не их милость. Это твой дар, который они когда-то получили от твоего рода. А дар можно и забрать.

Десяток коридоров промелькнул, как сон: Тени слуг, застывающие в поклонах; Шёпот за спиной, обрывающийся, как только она оборачивалась; запах воска и металла – замок жил, дышал, но был ли он на её стороне?

И вот – дубовая дверь, высокая, как ворота в иной мир. По бокам – два стража в мундирах, расшитых золотом. Их ружья блестели, но глаза были тусклыми – привыкшими ждать приказов, а не отдавать их. Один из них приложил руку к сердцу – жест верности. Но Агата поймала быстрый взгляд, брошенный Ансварду: «Это та самая девочка? Та самая наследница?»

Дверь распахнулась беззвучно, словно её толкнула сама тишина. В конце залы, за исполинским дубовым столом, напоминающим скорее полковой командный пункт, чем мебель дворца, сидела женщина. Герцогиня Ортрум. Её синий мундир с серебряной оторочкой сидел безупречно – ни складки, ни намёка на слабость. Никаких излишеств: ни золотых аксельбантов, ни гирлянд орденов. Только один-единственный знак отличия на правой стороне груди – массивный орден «За верную службу Отечеству» I степени, сверкавший тусклым серебром, как старая сабля. Седые волосы, уложенные в строгую, почти мужскую причёску, не смягчали её черт. Но когда Агата сделала первый шаг вперёд, что-то изменилось. Мгновение назад – железная маска правительницы, привыкшей командовать. Теперь – трещина в этой маске. Уголки губ дрогнули. Глаза, холодные, как горные озёра, вдруг оттаяли.

Агата приближалась, и детали проявлялись: руки. Казалось бы, аристократические – длинные пальцы, ухоженные ногти. Но приглядись: шрамы от ожогов вдоль костяшек, мозоли на ладонях. Руки, знавшие не только перья приказов, но и вес кузнечного молота. Кольцо. Единственное украшение – тонкое обручальное, потемневшее от времени. Символ памяти о давно почившем супруге.

Герцогиня поднялась.

– Агата Дарнкров, – её голос звучал как удар меча о щит – громко, чётко, без возможности ослушаться. – Наконец-то.

Девочка замерла. Никто не называл её полным именем с той ночи, когда няня унесла её из дворца.

– Вы… знали моего отца? – выдохнула она.

– Мы сражались вместе против гремлинских рейдеров на Восточном рубеже, – герцогиня отодвинула карту и встала. – Он был честным правителем. Глупым, но честным.

Она обошла стол и внезапно опустилась на колени, чтобы быть с принцессой на одном уровне.

– Слушай внимательно, девочка. Гаррук силён, но у него нет легитимности. Ты – последняя из рода Дарнкров. Твой перстень… – она коснулась массивного кольца на руке принцессы, которое та носила, не снимая. – Это не просто украшение. Это печать твоего отца. Тот, у кого она есть, имеет право на трон.

Принцесса сжала пальцы. Она помнила, как отец вложил кольцо ей в ладонь перед тем, как няня унесла её в ночь.

– Что мне делать?

Герцогиня улыбнулась.

– Научиться быть королевой.

После разговора с герцогиней мир Агаты перевернулся в один миг. Их с няней проводили в покои, которые казались дворцом внутри дворца – с высокими потолками, украшенными фресками битв древности, с кроватями, утопающими в перинах, и настоящими зеркалами во весь рост. Агата невольно отшатнулась, впервые за годы увидев своё отражение не в лесном ручье.

Но главным чудом стала ванна.

Медная, блестящая, наполненная водой, которая была горячей безо всяких усилий – не нужно было топить снег, не нужно терпеть ледяные объятия горной реки. Агата погрузилась в неё, и первые минуты просто плакала, пока няня, сидящая в соседней ванне, бормотала сквозь слёзы:

– Вот видишь, дитя моё… вот видишь… мы ещё не забыли, каково это – быть знатью.

Той ночью Агата впервые за восемь лет спала на простынях, пахнущих не дымом, а лавандой. И под одеялом, которое не нужно было делить на двоих. А ещё без оружия под подушкой, хотя первые часы она всё равно просыпалась, хватая воздух там, где должен был быть нож.

А утром всё закончилось.

Герцогиня прислала эскорт – не пышную свиту, а троих безмолвных двергов в походной форме.

– Ваше Высочество отбывает в Хартвик, – доложил старший, даже не глядя ей в глаза. – Для обучения.

Губы Агаты задрожали, но она не заплакала. Не перед ними.

– Это предательство, – прошипела она няне, когда их уже вели к машине. – Она делает из меня тайную карту в своей игре!

Няня крепко сжала её плечо – так, что даже стало больно:

– Нет. Она делает из тебя оружие. А оружие… дитя моё… никогда не держат на виду.