Искушение Ксилары. Книга восьмая

Искушение Ксилары. Книга восьмая

Ванесса Фиде

© Ванесса Фиде, 2025

ISBN 978-5-0068-5853-4 (т. 8)

ISBN 978-5-0068-3106-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ИСКУШЕНИЕ КСИЛАРЫ

КНИГА ВОСЬМАЯ

Глава 1. Граница забвения

Ветер, который встретил их на северных склонах Хребта Седых Слез, уже не был просто порывами холодного воздуха. Он был жидким льдом, вязкой и безжалостной субстанцией, заполнявшей легкие тысячами невидимых лезвий. Каждый вдох давался с усилием, словно тело само восставало против этой неестественной, высасывающей все тепло пустоты. Воздух звенел. Не метафорически, а буквально – тонким, высоким звуком, похожим на вибрацию переохлажденного стекла, готового треснуть. Этот звук впивался в виски, вгрызался в кости, становясь назойливым, невыносимым саундтреком их пути.

Ксилара шла, закутавшись в толстый плащ из шкуры снежного барана, подарок Бурвина. Но даже его плотная, сохраняющая тепло шерсть казалась здесь бумажной преградой. Холод просачивался сквозь ткань, через подошвы сапог, пропитанных специальной жировой пропиткой, через малейшую щель у ворота. Он был вездесущ, как сама смерть.

Она украдкой посмотрела на Зираха. Он шел чуть впереди, прокладывая путь в глубоком, рыхлом снегу. Его фигура, обычно такая гибкая и готовая к мгновенному взрыву движения, теперь казалась скованной. Поза выдавала не физическую усталость – его демоническая выносливость справлялась с нагрузкой, – а глубинное, инстинктивное напряжение. Он был существом, рожденным в хаосе и жаре Разлома, в багровых отсветах разорванного неба. Этот первозданный, безмолвный холод был для него абсолютно враждебной средой. Его плащ был накинут на обычную походную одежду, и Ксилара знала, что он просто не хотел признавать, насколько ему плохо. Гордость. Всегда гордость.

Они молчали уже несколько часов. Слова замерзали на губах, не успев родиться, казались ненужной, расточительной тратой энергии. Энергии, которой и так оставалось все меньше.

Именно тогда Ксилара впервые почувствовала это с пугающей отчетливостью. Не просто холод. Не просто усталость. Нечто иное.

Пустота.

Она замедлила шаг, сосредоточившись на внутренних ощущениях. Все эти месяцы, с момента пробуждения в теле аристократки, ее окружал гулкий гомон магии. Иногда тихий, как отдаленный шум города, иногда оглушительный, как раскат грома в момент использования дара. Магия Олтании была повсюду – в земле, в воздухе, в живых существах. Она была фоном, почвой, на которой произрастала ее собственная странная сила.

Теперь этот гул стих.

Сначала она подумала, что это обман чувств, последствие битв и стресса. Но нет. Она мысленно потянулась к тому, что всегда ощущала внутри – к драконьей искре, подаренной Игнисом. Та теплилась, как одинокий уголек в остывающей печи. Не гасла, но ее жар был призрачным, едва уловимым. Она пыталась ощутить эхо магии эльфов, доносившееся сквозь мили, – ничего. Абсолютная тишина. Магическая паутина, связывающая мир, здесь обрывалась, уступая место чему-то древнему, до магическому, сырому и безразличному.

– Здесь что-то не так, – хрипло произнес Зирах, обернувшись. Его голос, обычно грубый, сейчас звучал приглушенно, словно снег поглощал не только свет и тепло, но и звук. – Не просто холод. Воздух… мертвый.

Ксилара лишь кивнула, не находя слов. Она снова попыталась разжечь внутри себя ту самую силу, что помогла ей обратить в бегство воинов «Серой Сферы» в лесах беаров. Ничего. Ее дар, «Чароцвет», лежал внутри тяжелым, холодным камнем. Он не отзывался. Не было той привычной, порочной пульсации в крови, готовой вырваться наружу и подчинить себе чужую волю. Была лишь та же ледяная пустота.

Их проводник, нордлинг по имени Хорг, шедший все это время молча и упрямо, словно снежный баран, вдруг остановился. Он был приземистым, ширококостным мужчиной с лицом, обветренным до состояния старой кожи, и глазами цвета свинца. Он снял меховую рукавицу и ткнул пальцем в сторону седловины между двумя пиками, в которую упиралась их тропа.

– Дальше не пойду, – его голос был низким, скрипучим, как скрип полозьев по насту. – Вот граница. Наша и… их.

– Чья? – шагнула вперед Ксилара, ее собственный голос прозвучал неожиданно громко в этой давящей тишине.

Хорг не посмотрел на нее. Его взгляд был прикован к седловине, затянутой маревом ледяной дымки.

– Ничья. Теперь уже ничья. Земля Вельгард. Забытая богами и людьми. – Он перевел на них тяжелый взгляд. – Вы не чувствуете? Проклятие молчания. Оно высасывает душу. Сначала перестаешь слышать ветер. Потом – биение собственного сердца. Потом… мысли гаснут, одна за другой. Остаешься тут, стоять, как ледяной столб, пока время не сотрет тебя в пыль.

Зирах фыркнул, но в его фырканье не было прежней уверенности. Слишком уж неестественным был этот холод, слишком реальной – та самая «тишина», о которой говорил нордлинг.

– Сказки для детей, старик. Нас не напугать.

– Я не пугаю, чужеземец. Я констатирую факт, – Хорг натянул рукавицу. – Магия ваша тут не работает. Ни заклинания, ни амулеты. Только плоть да кость против вечного холода. А его вам не одолеть. Я свое отработал. Провел до границы. Дальше – ваша воля. Но моя воля – жить.

Он выдержал паузу, посмотрел на Ксилару с странной смесью жалости и суеверного страха.

– Ты не похожа на них. На тех, кто иногда решается сунуться туда за славой или сокровищами. В тебе есть… огонек. Но и его этот холод погасит. Поверь старому Хоргу.

С этими словами он развернулся и, не прощаясь, зашагал обратно по их же следам, которые уже начинало заметать свежим снежком. Вскоре его фигура растворилась в белой пелене, и они остались одни – двое живых существ на краю белого небытия.

Зирах подошел к Ксиларе. Его желтые глаза сузились.

– Может, он и прав. Без магии… мы здесь уязвимы. «Сфера» могла выследить нас. А я… – он сжал кулаки, – я не смогу защитить тебя как следует. Моя сущность тоже притупляется. Будто меня окутали ватой. Голоса… стихают.

Ксилара знала, что он имел в виду внутреннюю борьбу с демонической половиной своей натуры. В Разломе она была его и проклятием, и оружием. Здесь, в Вельгарде, она затихала, и это было ненадежным облегчением. Ослабленный демон означал ослабленного воина.

Она посмотрела вперед, на седловину. Оттуда веяло таким холодом, что слезились глаза. Но она не чувствовала страха. Вернее, страх был, но он был приглушен тем же онемением, что охватывало все ее существо. Сквозь него пробивалось иное – упрямство и та самая воля, которую она с таким трудом обрела.

– Мы не можем повернуть назад, Зирах, – тихо сказала она. – «Слеза Ледяного Великана» – последний компонент. Без нее Эликсир Воли… просто смесь трав и пыли…

Она не договорила. Без него ее дар так и останется проклятием, а ее связи с теми, кого она прикосновением «Чароцвета» привязала к себе, превратятся в вечное рабство. Или ей, или им. Она вспомнила Кэлана, его новую, хрупкую свободу. Элриндора, чей разум был с ней связан узами, рожденными не только магией. Даже этого дикого, страстного Игниса. Она не могла позволить, чтобы их воля всегда была скована эхом ее силы.

– Кроме того, – добавила она, и в ее голосе прозвучала тень старой, машиной иронии, – нам уже некуда возвращаться. Лузарис? Где Кэлан, возможно, уже объявлен предателем? Разлом? Где за нашими головами назначена цена? Мы идем только вперед. Потому что отступать – значит признать, что все, что мы прошли, все, что мы потеряли… было напрасно.

Зирах смотрел на нее, и в его взгляде читалось не просто согласие, а признание. Он видел не просто женщину, которую поклялся защищать. Он видел лидера. Хранительницу. Ту, чья воля была сильнее страха и сильнее этого высасывающего душу холода.

– Как прикажешь, Хранительница, – просто сказал он. – Вперед, так вперед.

Они двинулись к седловине. С каждым шагом холод сжимал их в своих тисках все сильнее. Снег под ногами стал другим – не рыхлым и мягким, а твердым, зернистым, как соль. Он хрустел с сухим, коротким звуком, который тут же поглощался тишиной.

Именно тишина была самым страшным. После грохота битв, шепота заговоров, звона бокалов на балах, даже после громкого, яростного дыхания любви – эта тишина была оглушительной. В ушах стоял звон, но это был звон пустоты. Ксилара ловила себя на том, что прислушивается к биению собственного сердца, к шуму крови в висках – единственным звукам, которые подтверждали, что она еще жива.

Они достигли седловины. Вид, открывшийся перед ними, заставил ее остановиться и замереть, забыв на мгновение о холоде.

Это были не горы, это был океан льда. Бескрайнее, плоское плато, усеянное гребнями замерзших волн, будто некогда здесь бушевала гигантская буря, и в один миг все застыло. Небо над плато было не серым, а молочно-белым, бездонным и безликим, сливающимся с землей на горизонте в ослепительную, монохромную муку. Ни деревца, ни камня, ни намека на жизнь. Только лед и небо. И ветер, который здесь уже не выл, а пел свою ледяную, безумную песню, завывая на разной высоте, словно перебирая струны невидимой арфы.

– Фильхейм, – прошептала Ксилара, вспоминая карту и легенды, которые они успели собрать. Ледяная крепость последнего великана. Где-то там, в сердце этой ледяной пустыни.

Она сделала шаг с седловины на плато. И ощутила это всей кожей, каждой клеткой своего магического существа. Резкий, окончательный переход. Если до этого магия была слаба, то здесь ее не было вовсе. Совсем. Воздух стал абсолютно нейтральным, стерильным. Ее драконья искра не просто затухла – она исчезла, как будто ее никогда и не было. Внутри воцарилась та же пустота, что и снаружи.

Она обернулась на Зираха. Он стоял, съежившись, его лицо исказила гримаса почти физической боли.

– Пусто… – выдавил он. – Как будто меня… выпотрошили.

Именно так. Это было чувство магической пустоты. Лишения фундаментальной части их самих.

Ксилара посмотрела на свои руки в толстых рукавицах. Она была просто женщиной. Хрупкой, замерзшей, идущей по краю света. Все ее могущество, весь ее ужасный дар, вся та сила, что заставляла трепетать герцогов и драконов, осталась где-то там, за спиной. Здесь она была лишь Машей, заблудившейся в кошмаре, из которого не было пробуждения.

Сердце у нее в груди сжалось от паники. Чистого, животного ужаса перед этой белизной, этим молчанием, этой пустотой.

Но затем она вспомнила. Вспомнила Кэлана, ждущего в Лузарисе. Зираха, смотрящего на нее с безоговорочной верой. Бурвина, Элриндора, Игниса.

Они были с ней. Их воля, их вера, их любовь – вот что было ее магией теперь. Магией, которую не мог поглотить даже холод Вельгарда.

Она выпрямила плечи, сделала глубокий, обжигающий легкие вдох и посмотрела в белое безмолвие.

– Пошли, – сказала она Зираху, и ее голос прозвучал неожиданно твердо, бросив вызов давящей тишине. – Нам нужно устроиться на ночь. Или на то, что здесь заменяет ночь.

Они начали спуск на плато, оставляя за собой на идеально белой поверхности первые, кощунственно черные следы. Два крошечных, хрупких существа против вечного холода. Два сердца, стучавших в такт, – последний звук живого в царстве забытья. Их путь только начинался, и Ксилара уже знала, что самое страшное испытание ждет ее не в битве с великаном, а в этой тишине, где ей предстояло услышать голос собственной души, без прикрас и без магии.

Глава 2. Саги о Йормунде

Их продвижение по ледяному плато было похоже на сон, рожденный в горячечном бреду. Белизна, которая вначале ослепляла, теперь давила на сознание, сливаясь в сплошное, безликое пятно. Небо и земля теряли границы, и Ксиларе то и дело приходилось останавливаться, чтобы не потерять ориентацию и не начать движение по кругу в этом идеально белом аду. Единственными точками отсчета были их собственные следы, но и их ветер, невидимый и беззвучный, начинал медленно, но верно сглаживать, словно стирая доказательства их существования.

Зирах шел впереди, его фигура, обычно такая уверенная, теперь казалась съежившейся. Он постоянно поворачивал голову, вслушиваясь в тишину, но слышал лишь навязчивый звон в собственных ушах. Его демоническая природа, всегда бывшая источником силы и боли, здесь была лишь бременем. Он чувствовал себя слепым и глухим, лишенным тех инстинктивных ощущений, что не раз спасали ему жизнь в хаосе Разлома.

– Здесь нет ничего, – его голос, сорвавшийся с губ после долгого молчания, прозвучал хрипло и неестественно громко. – Ни зверей, ни птиц, ни даже насекомых. Только лед.

Ксилара лишь кивнула, экономя силы. Ее тело дрожало от холода, проникавшего сквозь все слои одежды. Внутри царила та же леденящая пустота. Попытки разжечь хотя бы искорку дара заканчивались ничем. «Чароцвет» молчал, и это молчание было страшнее любой его буйной активности. Оно напоминало ей о том, что без этой силы, этого проклятия, она была всего лишь хрупкой женщиной в мире, созданном для титанов.

Они шли еще несколько часов, время потеряло всякий смысл, превратившись в бесконечную череду шагов. Солнце, бледное и холодное, не двигалось с зенита, вися в молочно-белом небе неподвижным призрачным диском. Внезапно Зирах замер, подняв руку. Он всматривался вдаль, его глаза, прищуренные от белизны, уловили то, что она еще не видела.

– Дым, – коротко бросил он.

Ксилара последовала за его взглядом и через мгновение тоже различила тонкую, почти прозрачную струйку серого дыма, поднимавшуюся где-то у горизонта. Это был первый признак жизни, увиденный ими за долгие часы, и он вызвал в ее груди волну такого острого, почти животного облегчения, что она едва не заплакала.

Они изменили курс, двигаясь теперь на этот едва заметный маячок. С каждым шагом силуэты низких, приземистых построек начали проступать из белой пелены. Поселение было крошечным, втиснутым в узкую расщелину между двумя ледяными грядами, словно пытаясь спрятаться от всевидящего ока пустоши. Дома, скорее похожие на барокары, были сложены из глыб плотного снега и льда, укрепленных деревянными балками, почерневшими от времени. Дымок поднимался из трубы, вделанной в крышу самого крупного из них.

Когда они подошли ближе, на них уставились. Из-за углов, из низких дверных проемов появились люди. Высокие, широкоплечие, с лицами, как у их проводника Хорга, – обветренными, жесткими, с глазами, в которых читалась стоическая покорность судьбе. Они молча разглядывали чужаков, и в их взглядах не было ни гостеприимства, ни открытой вражды, лишь глубокая настороженность и усталое любопытство. Эти люди были такой же частью Вельгарда, как и лед под их ногами.

Дверь самого большого дома отворилась, и на пороге появился старик. Он был невысок, но кряжист, его спина оставалась прямой, а взгляд из-под мохнатых седых бровей был острым и пронзительным. Он был одет в толстую меховую куртку, а в руке сжимал длинную, украшенную резьбой из моржовой кости трубку.

– Заблудились? – его голос был низким и скрипучим, как скрип льда под ногами. – Или ищете смерти? Ибо другая цель не приведет живого человека в Утгард.

– Мы ищем знания, – шагнула вперед Ксилара, стараясь, чтобы ее голос звучал уверенно, несмотря на дрожь в коленях. – Нам нужен путь к Фильхейму.

Тишина, воцарившаяся после этих слов, была красноречивее любого крика. Люди переглянулись, некоторые невольно отступили назад, коснувшись пальцами амулетов, висевших на их груди. Старик не моргнул, лишь прикурил свою трубку, выпустив струйку едкого дыма.

– Фильхейм, – произнес он, растягивая слово, словно пробуя его на вкус. – Мертвые идут к мертвым. Живым там нечего делать. Вы принесли свое проклятие с собой или хотите обрести его там?

– Наше проклятие мы носим в себе, – тихо ответила Ксилара. – И мы надеемся его облегчить.

Старик внимательно посмотрел на нее, потом на Зираха, и его взгляд на мгновение задержался на нечеловеческих глазах полудемона.

– Входите, – наконец сказал он, отступая от двери. – Хейдемаль редко ошибается в людях. А раз он пропустил вас через свое молчание, значит, в вашей судьбе есть доля правды. Я – Бруни, старейшина этого поселения. И я расскажу вам сагу о Йормунде. Может, тогда вы одумаетесь.

Внутри дом оказался единственной большой комнатой, служившей и кухней, и спальней, и общим залом. Воздух был густым и теплым, пах дымом, вареным мясом и человеческими телами. В центре горел очаг, сложенный из камней, даруя драгоценное тепло. Ксилара с трудом сдержала стон облегчения, когда жар коснулся ее замерзших конечностей.

Их усадили на грубые деревянные лавки рядом с огнем, подали мисочки с густой похлебкой и кружки с чем-то крепким и обжигающим. Зирах сначала с подозрением понюхал напиток, но затем сделал большой глоток и одобрительно хмыкнул. Алкоголь разлился по жилам смутным, но приятным теплом.

Бруни устроился напротив, его трубка мерно потрескивала.

– Вы думаете, Йормунд – чудовище? – начал он без предисловий. – Злобный великан, ворующий скот и детей? Так поют песни на юге, где боятся того, чего не понимают. Но наши саги, саги народа утгард, говорят иное.

Он выпустил клуб дыма, и его взгляд унесся куда-то в прошлое.

– Йормунд был стражем. Последним стражем великой расы ледяных исполинов, что жили здесь, когда мир был моложе, а лед – не проклятием, а их плотью и кровью. Они были детьми зимы, и их магия была магией холода, тишины и вечности. Они строили города изо льда, что пели на ветру, и их сердца бились в такт с сердцем мира.

Старик помолчал, давая им прочувствовать величие этой утраченной цивилизации.

– Но пришла Белая Смерть. Не болезнь, не чума. Что-то другое. Сущность извне, что пожирала не плоть, а саму жизнь, саму магию. Она приходила беззвучно, и на ее пути оставалась лишь пустота, подобная той, что царит сейчас в Вельгарде. Исполины гибли, один за другим. Их магия была бессильна, ибо эта тень пожирала ее. Йормунд был величайшим воином, самым могущественным стражем. Ему было поручено спасти сердце своего народа – души его собратьев, запечатанные в кристаллах вечного льда.

Ксилара слушала, затаив дыхание. В словах старика она слышала отзвук собственной боли, собственного страха перед пустотой.

– Он сражался, – продолжал Бруни. – Сражался так, что дрожали горы. Но он не смог победить то, что нельзя поразить мечом или магией. Он не смог спасти их жизни. Все, что он смог – это унести их души в последнее пристанище, в Фильхейм, и запечатать себя там вместе с ними. Не в наказание. Это не его тюрьма. Это его крепость. Его добровольная могила. Он стережет последнее, что осталось от его расы. Его одиночество – это и есть его наказание. Не боги наслали его на него. Это он сам обрек себя на вечную стражу, на вечную память. Он не спит. Он помнит. И его память – это та сила, что держит Фильхейм неприкосновенным и что рождает это… проклятие молчания. Это не злоба. Это скорбь. Скорбь, столь огромная, что она вытеснила саму магию и саму жизнь из этих земель.

В доме стояла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием огня. Даже Зирах, обычно скептически относящийся к легендам, слушал, не проронив ни слова. В этой истории была пугающая, трагическая логика.

– Он не злобный, – прошептала Ксилара, и ее собственное одиночество, одиночество души, застрявшей между мирами, отозвалось в ней жгучим сочувствием. – Он… последний.

– Именно так, дева, – кивнул Бруни. – И он не жаждет компании. Он не жаждет ничего, кроме покоя, который никогда не придет, ибо он не может позволить себе забыть. Те, кто шел к нему с мечом, не возвращались. Те, кто шел с дарами, тоже. Его не соблазнить золотом или славой. Его сердце замерзло в тот день, когда погиб последний из его сородичей.

– А его «Дыхание»? Слеза? – спросил Зирах, его практичный ум искал точку приложения в этой поэтической грусти.

Бруни посмотрел на него, и в его глазах мелькнула тень чего-то, похожего на уважение.

– Вы и вправду не от мира сего, если ищете этого. «Дыхание» Йормунда – это не слеза в прямом смысле. Говорят, это сгусток его жизненной силы, его души, кристаллизовавшейся от горя. Той самой силы, что держит Фильхейм. Чтобы получить ее… он должен умереть. Или захотеть умереть. А он желает только одного – помнить.

Ксилара почувствовала, как по ее спине пробежал холодок, не имеющий отношения к морозу за стенами. Они пришли не чтобы сразиться с монстром. Они пришли, чтобы уговорить живое наследие целого мира добровольно уйти в небытие. Это было хуже любой битвы.

Вдруг дверь распахнулась, и внутрь ворвалась струя ледяного воздуха вместе с молодым парнем, его лицо было искажено испугом.

– Бруни! С неба! Огненный змей!

Все высыпали наружу. Люди смотрели в небо, указывая пальцами. И тогда Ксилара увидела. На фоне молочно-белого неба, разрезая его, как раскаленный клинок, летела знакомая, величественная фигура. Дракон. Его чешуя отливала бронзой и золотом, а могучие крылья рассекали застывший воздух с грохотом, который был первым по-настоящему громким звуком, услышанным ими в Вельгарде.

Это был Игнис.

Сердце Ксилары екнуло. Она ощутила странный спазм внутри – тот самый, почти угасший уголек драконьей искры дрогнул, словно отозвавшись на присутствие сородича.

Дракон сделал круг над поселением, его зоркие глаза, без сомнения, уже заметили их. Затем он ринулся вниз, и прямо на лету его тело начало преображаться, сжиматься, принимая человеческую форму. Он приземлился на снег в нескольких десятках шагов от них, голый по пояс, несмотря на лютый холод, его грудь вздымалась, а из ноздрей вырывались клубы пара. Его черные волосы были растрепаны, а в глазах пылала знакомая дикая ярость, смешанная с облегчением.

– Ксилара! – его голос пророкотал, заглушая шепот местных жителей, которые в страхе отступили, увидев оборотня.

– Игнис? – она сделала шаг вперед, не веря своим глазам. – Как ты… почему?

– Как? По воздуху, женщина! – он фыркнул, подходя ближе, его взгляд скользнул по Зираху с привычным презрением, но сразу вернулся к ней. – А почему? Потому что ты умудрилась затушить нашу связь! Я чувствовал, как ты слабеешь, как гаснешь! Драконы не бросают своих, особенно когда их маленькая, хрупкая человеческая половинка решает соваться в пасть вечности!

Он стоял перед ней, весь из себя воплощенная сила и ярость, и его появление было настолько неожиданным и жизненным в этом царстве смерти, что Ксилара почувствовала, как по ее щекам текут слезы, тут же замерзающие на ветру.

– Ты последовал за мной, – прошептала она.

– Конечно, последовал! – он схватил ее за плечи, его пальцы были обжигающе горячими. – Ты думала, я позволю тебе одной встретиться с ледяным призраком? Ты носишь мой огонь, Ксилара. И я пришел посмотреть, не нуждается ли он в подпитке.

Его появление вносило новый, непредсказуемый элемент в их миссию. Его грубая сила, его огненная природа были абсолютной противоположностью тому, с чем им предстояло столкнуться. Но глядя в его пылающие глаза, Ксилара понимала – теперь она была не одна. С ней был ее гарем, ее союз, собиравшийся по кусочкам даже здесь, на краю света. И в этом была своя, странная надежда.

Глава 3. Лед и Тени

Три фигуры, черные на ослепительно-белом полотне плато, двигались к сердцу пустоши. Присутствие Игниса меняло все. Его грубая, животная энергия, его жар, исходивший от обнаженного торса, казалось, отталкивал давящую тишину, создавая вокруг них хрупкий пузырь жизни. Но даже этот пузырь сжимался под неумолимым натиском Вельгарда.

Игнис шагал впереди, его плечи были напряжены, а кулаки сжаты. Каждый его выдох вырывался в воздух густым, сердитым облаком пара. Он был воплощением огня и ярости, запертым в царстве льда и покоя, и это противоречие медленно сводило его с ума.

– Ничего! – проворчал он, в очередной раз всматриваясь в бескрайнюю равнину. – Ни дерева, ни камня, чтобы высечь искру. Только этот проклятый лед! Моя сущность задыхается здесь, Ксилара. Как тлеющий уголь в сугробе.

– Твое присутствие здесь – уже риск, Игнис, – тихо сказала Ксилара, с трудом поспевая за его широким шагом. – Твоя природа противоположна всему, что есть здесь. Что, если твой огонь потухнет окончательно?

Он резко обернулся, и в его глазах вспыхнул тот самый огонь, о котором он говорил.

– Он не потухнет! Пока я дышу, я горю. И если этому ледяному призраку нужно пламя, он его получит. Прямо в глотку.

Зирах, шедший сбоку, молчал. Его взгляд, лишенный былой остроты, скользил по горизонту, фиксируя малейшие изменения. Он был тенью, ставшей еще более неосязаемой в этом мире без теней.

– Не трать силы на угрозы, дракон, – наконец произнес он, и его хриплый голос прозвучал особенно громко. – Ты сам чувствуешь. Здесь нет ничего, во что можно ударить. Только пустота. И она высасывает не только магию. Она высасывает волю.