Укротить нельзя сбежать. История бродяги и чокнутой

– Ты думаешь, это серьезно? – мой голос звучит холодно, почти жестоко. – Ты всего лишь смертная. А я… я выше этого.

Ее глаза темнеют. Не от слез – от ярости. Она поднимает руку, и воздух вокруг нас начинает дрожать.

– Тогда пусть будет так, – шепчет она. – Ты будешь вечно скитаться по мирам, искать то, что не сможешь найти. Ты будешь пытаться искупить вину перед той, кто никогда не простит. Ты будешь любить ту, кто ненавидит тебя. И только когда она полюбит тебя – ты обретешь покой.

Заклинание. Проклятие. Судьба.

Я резко отпускаю ее. Морвена отшатывается, но не падает – ее движения точны, как у хищника.

– Что это было? – ее голос звучит настороженно.

Я молчу. В голове гудит эхо ее проклятия. Ты будешь любить ту, кто ненавидит тебя.

– Ничего, – наконец выдавливаю. – Просто… ты пахнешь как прошлое.

Она прищуривается:

– Прошлое? Ты что, сумасшедший?

Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит кривой.

– Возможно. Но знаешь, в этом есть своя прелесть. Теперь я хотя бы понимаю, почему не могу от тебя уйти.

Она молчит. В ее глазах мелькает что‑то – не гнев, не страх, а… любопытство?

– Спи, – говорю я тихо. – Завтра будет новый день. И новые попытки не убить друг друга.

Она разворачивается и уходит в спальню, но перед тем как закрыть дверь, бросает через плечо:

– Если ты еще раз меня так схватишь…

– Я знаю, – перебиваю. – Дверь закрывается и бормочу себе уже под нос: – Убьешь. Но, честно говоря, это уже не самое страшное, что может случиться.

Я остаюсь один в полумраке, пытаясь осмыслить то, что увидел.

Она прокляла меня. А я даже не помню, почему.

Но одно ясно точно: эта девушка – моя кара. И, возможно… мое спасение.

Глава 4 [Грот Разбитых Зеркал] | (Эларион)

На следующее утро…

Из псевдо-инструкции (прилагающейся к карте Амуртэи) правило Вееро № 3: Если она говорит «Я тебя убью», улыбнись и предложи чай. Шансы на выживание: 40 %.

Грот Разбитых Зеркал встретил меня… ну, собственно, разбитыми зеркалами. Острые осколки устилали пол, а в центре грота стояла она.

Морвена.

Сжатый в руке «кинжал» – по факту резиновый червяк, извивающийся, будто ему снится кошмар – она замахивалась на свое отражение.

– Ты ухмыляешься! – шипела она зеркалу. – Как мой отец! Как все они!

Я замер в дверях, оценивая обстановку. Убежать? Не выйдет. Обитель Амуртэя уже наложила на меня “печать”. Так что не сработает. Кричать «Стой!» – рискую получить резиновым червяком в глаз. Значит нужно импровизировать!

Выбрал третий вариант.

– Браво! – захлопал я в ладоши. – Такой напор достоин эпической поэмы. Может, попробуем что‑то менее разрушительное? Например, поедим пирожных?

Она резко развернулась. Глаза – два ледяных осколка.

– Ты… не боишься? – голос звучал так, будто она уже мысленно разделала меня на части.

Я сделал шаг вперед, стараясь не наступить на зеркальный осколок и тем самым не показать, как дрожат колени.

– Боюсь. Но любопытство сильнее. Ты ведь не просто сумасшедшая, правда? Ты – загадка.

Молчание. Только резиновый кинжал вяло шевелился у нее в руке, будто сдаваясь.

– Загадка? – она приподняла бровь. – Ты либо очень глуп, либо…

– Либо очень заинтересован, – подмигнул я. – Кстати, о пирожных…

Из ниоткуда материализовалась тарелка с пирожными. Я потянулся к самому аппетитному – оно вдруг расправило крылья и улетело, оставив после себя радужную пыльцу.

– Э‑э… сюрприз? – я стряхнул пыльцу с рукава. – Обычно они не летают.

Морвена смотрела на меня как на говорящего таракана.

– Ты кто вообще?

– Эларион. Странник. Бывший бог. Ныне – специалист по выживанию в компании девушек с резиновыми кинжалами.

Она фыркнула. Первый признак жизни, не связанный с разрушением!

– Хочешь сказать, ты не боишься меня? – ее голос звучал почти… заинтересованно.

– Боюсь, – честно признался я. – Но знаешь, страх – это как соль: в меру – придает вкус жизни, а в избытке – отравляет. Давай без избытка, а?

Она опустила «кинжал». Тот плюхнулся на пол и свернулся в кольцо, будто устав от всего этого безумия.

– Почему ты улыбаешься? – ее тон стал резче. – Это не смешно!

– Потому что ты удивительная. И потому что… – я запнулся, пытаясь сформулировать комплимент, – …ты… э‑э… неплохо держишься для человека с ножом.

Пауза.

Потом она рассмеялась. Резко, коротко, будто сама испугалась этого звука.

– «Неплохо держишься»? Это твой способ флирта?

– Это мой способ не умереть от страха, – уклончиво‑задорно признался я.

В этот момент за спиной что‑то зашумело. Я обернулся – магический фонтан. Его здесь не было, откуда появился? До этого мирно журчавший, вдруг взметнул радужную пену. Нас окатило с ног до головы.

– Вот черт… – я вытер лицо, а пена тут же превратилась в крошечных светящихся рыбок, которые принялись плавать вокруг нас.

Морвена уставилась на них, потом на меня.

– Ты что, специально это подстроил?

– Клянусь, нет! – я поднял руки. – Амуртэя просто… любит драматичные моменты.

Я шутил конечно, откуда мне было знать, что происходит.

Одна рыбка подплыла к ней и села на палец. Морвена замерла, глядя на нее.

– Они… не кусаются? – спросила почти шепотом.

– Только если ты их оскорбишь. Например, скажешь, что они похожи на рыбьих детей твоего отца.

Ее глаза вспыхнули – то ли от гнева, то ли от смеха.

– Ты невыносимый.

– Зато живой, – улыбнулся я. – И готов предложить чай вместо пирожных. Или, если хочешь, можем просто смотреть на рыбок.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Потом на рыбок. Потом снова на меня.

– Чай, – наконец сказала она. – Посмотрим, какой ты сам сделаешь. Если попытаешься отравить меня в ответ, я тебя убью. Даже резиновым кинжалом.

– Принято, – я поклонился. – Чай и никаких отравлений. Обещаю.

Мысли после первой ночи: «Укротить? Невозможно. Сбежать? Пробовал еще в ту ночь в парке… Остается терпеть и надеяться, что Морвена не заметит, как я пытаюсь расшифровать нашу прошлую с ней жизнь».

Глава 5 [Испытание чаепитием] | (Эларион)

Морвена замерла на пороге, сжимая в руке резиновый нож.

– Что это за место? – прошипела она, оглядываясь по сторонам.

Я чуть не выпалил: «Вееро дал мне карту Амуртэи», – но вовремя прикусил язык. Нельзя. Ни слова о договоре. Ни намека на «печать», что горит невидимым клеймом на моей душе. Ни единого признака того, что я знаю больше, чем положено страннику, случайно забредшему в эти края.

В голове вихрем пронеслись мысли:

«Если скажу правду – она почувствует ложь. Или, хуже, – догадается, что я связан договором с Вееро. Ей ведь не объяснишь, в чем смысл печати Амуртэи. А если буду увиливать с ответом – насторожится.

Вееро давал мне с собой некоторую инструкцию с правилами по обращению с психопатками и в некоторых конкретных случаях с чокнутой Морвеной. В них был перечень псевдо‑инструкций: «Она чует обман, как зверь – кровь».

Вопрос – «Что это за место?» – звучал так, будто она ждала от меня ответа, который объяснит саму суть того, почему она здесь. Будто я могу знать больше, чем она. Но я всего лишь знаю места, которые нам могут оказаться полезны. Или куда может понести Морвену – например, в тот же Грот зеркал.

Но я не ключ. Я такой же пленник».

И все же… что‑то в ее взгляде заставляло меня хотеть дать ответ. Не полный, не честный до конца, но хоть какой‑то.

Я развел руками, стараясь, чтобы голос звучал легко, почти беспечно:

– Дом Шепчущих Чашек. Здесь вроде как чашки… разговаривают.

Короткая пауза. Ее глаза упрямо не отпускали моего взгляда.

– Я сам тут недавно, – добавил я, и это, по крайней мере, было правдой. – Знаю не больше твоего. Просто… чувствую, что это место такое же волшебное, оно нам подходит.

Ее бровь приподнялась:

– Подходит?

Я пожал плечами, скрывая внутреннюю бурю.

– Может, оно ждало таких, как мы с тобой. А может, оно просто любит драмы. В Амуртэе все так, ничему нельзя верить до конца.

Это было осторожно. Это было… почти честно. Я не сказал, что Вееро вручил мне карту с отмеченной точкой – ее местоположением. Не упомянул, что «печать» на моей душе пульсирует каждый раз, когда она рядом, будто пытаясь напомнить: «Ты уже связан с Морвеной. Ты ведь проклят ею! Исправь это!»

Но она все еще смотрела на меня так, будто ждала большего. Будто мой ответ ставил под сомнение что‑то важное.

– Ладно, – наконец сдалась она, опуская нож. – Пусть будет это нечто с говорящей посудой. Но если хоть одна чашка скажет что‑то лишнее, я разобью их все.

– Принято, – кивнул я, чувствуя, как внутри что‑то сжимается от облегчения и тревоги одновременно.

– Во всяком случае, это лучшее место для примирения! – бодро заявил я. – Чай, разговоры и никакой крови. Ну, почти.

Мы сели за стол. Перед нами тут же материализовались две чашки – изящные, с золотым ободком. Одна из них тут же наклонилась к Морвене:

– Он явно в тебя влюблен!

Морвена резко отодвинулась.

– Замолчи, ты смущаешь гостя! – шикнула на нее вторая чашка.

– А она скрывает, что уже мечтает о свадьбе… – пропела третья, подлетая к нам.

– ЗАТКНИТЕСЬ! – рявкнула Морвена.

Ее рука метнулась вперед – чашка взвизгнула и улетела, оставив за собой облачко фарфоровой пыли.

Я рассмеялся:

– Вот видишь? Даже посуда считает, что ты – чудо. Давай просто насладимся моментом?

Она посмотрела на меня так, будто решала, стоит ли добавить к разбитой чашке еще и мою голову.

– Почему ты не боишься? – ее голос прозвучал неожиданно тихо. – Все боятся.

Ее нож, до этого мирно уложенный на столе, вдруг ожил – его лезвие дрогнуло, начало изгибаться, превращаясь в нежный бутон розы.

Я глубоко вздохнул.

– Ну… я просто подумал: если ты меня убьешь, кто будет пить твой ужасный чай?

Морвена моргнула.

– Мой чай не ужасный.

– Прости, но он пахнет болотом.

– Это лечебный сбор! – она прикусила нижнюю губу, и это было забавно наблюдать.

В этот момент зеркало на стене не выдержало:

– О, это будет эпично! Кто‑нибудь, принесите попкорн!

Я невольно улыбнулся.

– Видишь? Даже зеркало считает, что мы – отличная пара.

– Мы не пара! – отрезала она.

– Конечно, конечно. Просто… – я покосился на розу в ее руке. – Ты вдруг попыталась накормить меня цветочным нектаром?

Роза в ее руке шевельнулась, будто пытаясь обнять ее пальцы. Морвена посмотрела на цветок, потом на меня. В ее глазах мелькнуло что‑то неуловимое – не ярость, не гнев. Растерянность?

– Зачем ты это делаешь? – спросила она тихо. – Почему не убегаешь?

Я пожал плечами:

– Потому что даже если ты превратишь меня в букет, я все равно останусь рядом.

Молчание. Только чашки перешептывались где‑то в углу:

– Он точно влюблен.

– Она тоже. Но никогда в этом не признается.

– Классика!

Морвена вздохнула, отложила розу на стол. Та тут же превратилась обратно в резиновый нож – но уже без прежней остроты, а словно совсем игрушечный.

– Ладно. Чай. Но если хоть одна чашка скажет что‑то еще лишнее – я разобью их все.

– Принято, – кивнул я, наливая «лечебный сбор» в новую чашку. – Никаких лишних слов. Только чай. И, возможно, немного безумия.

Зеркало на стене хихикнуло:

– Безумное чаепитие! Обожаю!

Глава 6 [Прогулка по Облачному Парку] | (Эларион)

Мы вышли из Дома Шепчущих Чашек, и я невольно выдохнул. Хоть ненадолго – без говорящей посуды, без зеркальных комментариев, без угрозы быть превращенным в цветочный букет. Впереди расстилался Облачный Парк – бескрайний, переливающийся всеми оттенками перламутра. Тропинка под ногами дышала, пульсировала, будто живое существо.

Морвена шла рядом, держа дистанцию. Ее взгляд скользил по мне – то ли оценивающе, то ли с едва сдерживаемым желанием проверить, насколько легко меня сломать.

«Она смотрит на меня, как на жертву. Или на интересный экспонат. Или на то, что можно разобрать на запчасти. В любом случае – улыбайся, Эларион, улыбайся!»

– Ну что, – я развел руками, стараясь выглядеть непринужденно, – куда направимся? В Амуртэе столько чудес, что глаза разбегаются. Хотя, конечно, ты вряд ли захочешь смотреть на что‑то милое и безобидное…

Она покосилась на меня:

– Ты всегда так много говоришь?

– Только когда боюсь, что ты меня убьешь в тишине.

Ее губы дрогнули – то ли в усмешке, то ли в попытке сдержать раздражение.

Мы ступили на облачную тропинку. Она тут же откликнулась на наши шаги – мягкая, податливая, словно шелк. Но стоило Морвене нахмуриться (а она это сделала, едва я упомянул «милое и безобидное»), как под ее ногами начали прорастать шипы. Не настоящие – скорее иллюзорные, но достаточно острые на вид, чтобы заставить ее замедлить шаг.

– О, смотри! – я указал вперед. – Облака‑провокаторы. Они чувствуют твое настроение.

– Это не смешно, – процедила она.

– А я и не смеюсь, – я поднял руки. – Просто констатирую факт. Видишь? – я сделал шаг вперед, и под моими ногами облака тут же превратились в смешные рожицы с выпученными глазами и кривыми улыбками. – А вот это – облака‑шутники. Они реагируют на мой оптимизм. Или на мой страх. Или на то, что я отчаянно пытаюсь тебя развеселить.

Морвена фыркнула. Шипы под ее ногами слегка опали.

Мы шли дальше. Парк жил своей жизнью: деревья шептались, цветы перемигивались, а где‑то вдали слышалось приглушенное пение. Я надеялся, что это просто птицы.

– Почему ты все время улыбаешься? – вдруг спросила она. – Как будто тебе действительно весело.

Я задумался. Как объяснить, что улыбка – это щит? Что если перестану улыбаться, она увидит, как сильно я боюсь не справиться? Не оправдать ожиданий Вееро? Не разгадать тайну, связывающую нас?

– Потому что если я перестану, – ответил я, – эти облака решат, что мы в трауре, и начнут играть похоронный марш.

Словно по команде, из‑за кустов донеслось тягучее, мрачное: «Ту‑у‑у… ту‑у‑у…»

Морвена резко остановилась.

– Что это?

– Э‑э… – я огляделся. Среди цветов действительно виднелись странные бутоны, похожие на миниатюрные трубы. Они медленно раскрывались, издавая низкие, печальные звуки. – Кажется, это… цветы‑оркестр. Они реагируют на напряжение.

– На напряжение?! – ее голос стал резче. – Ты что, специально все это подстроил?

– Клянусь, нет! – я вскинул руки. – Амуртэя просто… любит драматичные моменты.

Цветы усилили темп. Теперь это звучало как полноценный похоронный марш – торжественно, мрачно, с намеком на неизбежный финал.

– Прекрати! – рявкнула Морвена, и ее кулак ударил по воздуху.

В тот же миг земля под нами дрогнула. Облачная тропинка разверзлась, и мы оба рухнули вниз – в мягкую, светящуюся «лужу» из чистого света.

Я приземлился на спину, оглушенный, но не раненый. Морвена оказалась рядом – ее волосы рассыпались по сияющей поверхности, а глаза широко раскрылись от неожиданности.

На секунду повисла тишина.

А потом она… засмеялась.

Не резко, не насмешливо – а искренне, от души. Звук был настолько неожиданным, что я замер, боясь спугнуть момент.

– Что? – она перевела взгляд на меня. – У тебя лицо, как у рыбы, которую вытащили из воды.

– Это потому что я только что упал в лужу света, – я попытался подняться, но поверхность была скользкой. – И потому что ты смеешься. Впервые за все время.

Она перестала смеяться, но в ее глазах еще плясали искорки.

– Не льсти себе. Это просто абсурдно.

– Абсурд – это моя стихия, – я наконец сумел сесть. – Знаешь, если бы кто‑то описал мне этот день, я бы не поверил. Падение в светящуюся лужу, цветы‑оркестр, девушка, которая смотрит на меня так, будто решает, стоит ли оставить меня в живых…

– Я все еще решаю, – сказала она, но теперь без угрозы.

– Тогда давай договоримся: пока ты решаешь, я буду продолжать улыбаться. И шутить. И падать в светящиеся лужи. Потому что… – я запнулся, подбирая слова, – потому что это лучше, чем бояться.

Она молчала. Облака над нами медленно меняли форму – теперь они напоминали звезды, рассыпанные по небу.

– Ладно, – наконец сказала она. – Но если ты снова упадешь, я не буду смеяться.

– Обещаешь?

– Нет.

Я улыбнулся.

«Возможно, это начало. Или конец. Или просто еще один нелепый момент в череде безумных дней. Но пока она смеется – я жив. И это уже немало».

***

Где‑то в полумраке, за завесой мерцающих нитей реальности, стоял Вееро. Его глаза – два бездонных колодца тайн – следили за парой, утонувшей в светящейся луже Облачного Парка. На губах его играла едва уловимая улыбка, в которой смешались удовлетворение, легкая ирония и тень древней мудрости.

«Помни: любовь – это не заклинание, – мысленно обратился он к Элариону. – Это когда ты готов вытерпеть ее нож у своего горла… в переносном смысле, конечно».

Эларион, все еще сидя в мягкой светящейся субстанции, невольно улыбнулся. Слова Вееро прозвучали в его сознании так отчетливо, будто тот стоял рядом.

«Укротить нельзя. Сбежать – опять. Но если нельзя сбежать… значит, остается только улыбаться и надеяться, что она не заметит, как я начинаю в нее влюбляться», – мысленно ответил он, глядя на Морвену.

Она, кажется, не слышала этого диалога – ее внимание было приковано к причудливым облакам над головой, которые медленно превращались в фигуры неведомых зверей. Но в ее взгляде, в легком наклоне головы читалась странная задумчивость.

– О чем ты думаешь? – спросил Эларион, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

Морвена пожала плечами:

– О том, что все это… слишком странно. Ты слишком странный. И этот мир… он будто издевается над нами.

– Может, он просто пытается нас сблизить? – Эларион осторожно поднялся, протягивая ей руку. – Давай выберемся отсюда, пока облака не решили устроить нам купание в звездном свете.

Она поколебалась, но все же приняла помощь. Их пальцы соприкоснулись – на мгновение, едва ощутимо, – и в этом касании Эларион почувствовал что‑то большее, чем случайность. Что‑то, от чего сердце пропустило удар.

Вееро тихо усмехнулся. «Любовь – это принятие ее целиком: и шипы, и смех, и резиновый нож. Именно так. Любовь – это когда ты перестаешь считать шансы».

Глава 7 [Кулинарный эксперимент] | (Эларион)

Сумерки в Амуртэе наступили внезапно – будто кто‑то щелкнул выключателем. День длился не больше трех часов, а теперь ночь раскинулась на двадцать, окутав мир перламутровой дымкой. Мы с Морвеной вернулись в наши «апартаменты» – место, где стены пульсируют в такт чьему‑то далекому сердцебиению, а мебель то появляется, то исчезает, будто стесняется нашего присутствия.

Я окинул взглядом кухню (если это странное скопление плавающих полок и самовозгорающихся свечей можно так назвать) и хлопнул в ладоши:

– Предлагаю кулинарный поединок!

Морвена, которая как раз изучала нож, найденный в одном из ящиков, подняла бровь:

– Поединок? С тобой?

– Ну, не совсем поединок… – я осторожно отодвинул нож подальше от ее пальцев. – Скорее… совместное творчество. Без жертв.

Она фыркнула:

– Ты боишься, что я тебя зарежу.

– Не то чтобы боюсь… – я замялся. – Просто предпочитаю, чтобы наши взаимодействия ограничивались словесными перепалками. И, возможно, совместным поеданием чего‑нибудь съедобного.

– Съедобного? – она обвела взглядом плавающие полки. – Здесь даже продукты выглядят подозрительно.

И правда: на одной из полок лежал фрукт, напоминающий гибрид ананаса и осьминога – его щупальца медленно шевелились. На другой – пучок трав, которые то и дело меняли цвет.

– Ничего, – бодро заявил я. – Мы возьмем самое простое. Например… – я потянулся к корзине с обычными на вид яблоками. – Вот! Классика.

– Яблоки? – ее голос звучал скептически. – Ты хочешь устроить кулинарный шедевр из яблок?

– Почему бы и нет? – я достал нож (специально выбрал самый тупой, какой только нашел). – Можем запечь их с медом. Или сделать… э‑э… яблочную пасту.

– Яблочную пасту? – она уставилась на меня, как на сумасшедшего. – Это вообще съедобно?

– Конечно! – я махнул рукой. – В худшем случае получится клей. Но мы ведь не будем его есть, если он будет похож на клей, верно?

Она закатила глаза, но я заметил, что ее губы дрогнули в улыбке.

– Ладно. Допустим, мы запечем яблоки. Но кто будет резать?

Я покосился на нож в своей руке, потом на нее.

– Знаешь, – осторожно начал я, – учитывая твою любовь к острым предметам… может, я сам? Ты будешь… э‑э… контролировать процесс.

– Контролировать? – она скрестила руки на груди. – То есть ты боишься доверить мне нож?

– Не боюсь, – поспешно поправился я. – Просто… предпочитаю минимизировать риски. Вдруг ты решишь, что яблоко – это замаскированный враг?

Она рассмеялась – коротко, но искренне:

– Ты невозможный.

– Зато живой, – подмигнул я. – И готов рискнуть ради кулинарного искусства.

Я начал резать яблоки – медленно, тщательно, стараясь не выглядеть так, будто защищаю свою жизнь. Морвена наблюдала, иногда комментируя:

– Слишком толсто.

– Слишком криво.

– Ты точно уверен, что это съедобно?

– Абсолютно! – я бросил очередной ломтик в миску. – А теперь мед. Где‑то здесь был…

В этот момент банка с медом ожила – она подпрыгнула на полке и попыталась улететь. Я бросился за ней, но она увернулась, оставив за собой липкий след.

– О, отлично, – Морвена скрестила руки. – Теперь у нас есть летающий мед.

– Это… часть рецепта, – я попытался поймать банку, но она вильнула в сторону и приземлилась прямо перед Морвеной.

Она осторожно взяла ее, и банка тут же успокоилась, будто признала в ней хозяйку.

– Видимо, она тебя любит больше, чем меня, – вздохнул я.

– Или просто понимает, что ты не умеешь обращаться с продуктами, – она открыла банку и щедро полила яблоки медом.

Мы поставили блюдо в «духовку» (которая, к слову, выглядела как светящийся куб и периодически издавала странные звуки).

– И что теперь? – спросила Морвена, глядя на куб с подозрением.

– Теперь ждем, – я сел на ближайший стул (который тут же попытался уползти). – И надеемся, что это не взорвется.

– Оптимистично, – она села напротив. – Ты всегда так рискуешь?

– Только когда рядом ты, – улыбнулся я. – Иначе было бы скучно.

Она хотела что‑то ответить, но тут куб издал громкий «бум!», и из него вырвался аромат запеченных яблок и меда.

– Живы! – я поднял руки. – И, кажется, даже съедобно.

Мы достали блюдо – яблоки были идеально запечены, а мед образовал золотистую корочку.

– Ну что, – я взял ложку, – рискнем?

Морвена поколебалась, но все же взяла ложку.

– Если это окажется клей, я тебя убью. Даже без ножа.

– Принято, – кивнул я. – Но сначала попробуй.

Она откусила кусочек, закрыла глаза, будто ожидая худшего… а потом ее лицо расслабилось.

– Вкусно.

– Правда? – я тоже попробовал. – О, действительно вкусно!

Мы сидели в полумраке, ели яблоки с медом и молчали. Но это молчание было… другим. Не напряженным, не враждебным. Почти уютным.

– Знаешь, – вдруг сказала она, – это было… неплохо.

– «Неплохо»? – я улыбнулся. – Это почти комплимент.

– Почти, – она отложила ложку, засмеялась.

«Возможно, – подумал я, – это и есть ее нормальное состояние. Хоть бы так продолжалось всегда. Я даже готов терпеть летающий мед, кривую резку яблок и ее угрозы, лишь бы она смеялась».

Глава 8 [Мои тени] | (Морвена)

Я сидела, поджав колени к груди, и вертела в пальцах ложку. Странная штука. Вроде обычная – металл, выемка, ручка. Но в этом месте даже ложки казались подозрительными. То ли вдруг взлетят, то ли превратятся в змею. Как все здесь.

Эларион собирал тарелки – медленно, аккуратно, будто боялся спугнуть что‑то хрупкое. Или кого‑то. Меня.

Тишина была… не такая, как обычно. Не натянутая, не острая, а почти теплая. Почти уютная. И от этого становилось еще страшнее. Потому что уют – это ловушка. Я знала. Уютные моменты всегда заканчивались одинаково: кто‑то уходил. Кто‑то решал, что я слишком странная, слишком резкая, слишком опасная.

– Ты… – голос дрогнул. Я сжала ложку крепче. – Ты не брезгуешь сидеть рядом после всего?

Он поднял глаза. В их глубине танцевали отблески свечей – или что‑то другое, теплое, чего я не могла назвать.

– После яблок с медом? – усмехнулся он. – Нет, это было вкусно. Даже если следующий раз ты решишь добавить в рецепт летающий мед.