Построй свой мост

Она пережила все стадии: от “я не пойду, я передумала“ до “надо срочно перекрасить всю квартиру и выучить всю грамматику немецкого и английского за ночь“. Ее спасали только прагматизм и вечные домашние заботы. Работа, Костя, уроки, родители, сад. Быт, как бульдозер, выравнивал эмоциональные горки.

Утром в день его прилета она стояла перед своим скромным гардеробом с чувством, сравнимым разве что с выбором стратегии штурма неприступной крепости. Никаких платьев. Никаких каблуков. Это была бы ложь. Она выбрала свои лучшие джинсы, те, что удлиняли ноги, и простую темно-синюю водолазку, мягко облегающую грудь. “Пусть видит меня такой, какая я есть. Уставшей женщиной в джинсах“. Она нанесла чуть больше тонального крема, чтобы скрыть следы бессонницы, и подвела глаза.

Провожая Костю в школу, она попыталась говорить как можно более обыденно:

– Сегодня вечером к нам придет тот самый доктор, о котором я тебе говорила. Из Канады.

Костя, уже застегивая рюкзак, посмотрел на нее с интересом.

– А он будет как Дед Мороз? С бородой и в красном?

– Нет, – рассмеялась Натка, и часть напряжения ушла. – Бороды, кажется, нет. И подарки не обещал.

– Ну ладно. Только чтобы он не был скучным, – вынес свой вердикт Костя и побежал к автобусу.

Весь день в бюро прошел в тумане. Она механически отвечала на письма, просматривала чертежи, кивала Симоне, которая подмигивала ей с понимающим видом. Йохан, заметив ее отрешенность, пошутил: “Натали, вы сегодня парите где-то над Мозелем, а не в нашем бюро“. Она лишь покраснела и уткнулась в монитор.

В пять она была дома. Переоделась. Передвинула вазу с цветами из сада с подоконника на стол. Заварила чай. Потом вылила его, потому что руки дрожали. “Вытри сопли, нюня, – сказала она себе вслух. – Он не принц на белом коне. Он стоматолог из Канады, у которого свои тараканы. И ты не Золушка, а архитектор, которая сама красит стены в доме“.

Звонок в дверь прозвучал как выстрел.

Она открыла. И замерла.

На пороге стоял Он. Не пиксельная картинка на экране, а живой человек. Чуть выше, чем она представляла. В расстегнутом темном пальто, поверх белого свитера. Лицо – такое же, как в видео-звонках, но с отпечатком усталости от долгого перелета. И улыбка, немного сдержанная, но теплая, что согревала ее все эти месяцы.

– Натали, – произнес он, и его голос, знакомый до боли, в реальности звучал глубже, объемнее.

– Пауль, – выдохнула она. – Проходи.

Неловкое рукопожатие в прихожей. Пальцы его были прохладными. Он снял пальто, и она увидела его целиком – подтянутый, спортивный, в возрасте, который она и представляла – около сорока. В его глазах читалась та же смесь радости, любопытства и легкой паники, что и у нее.

– Для тебя, – он протянул ей изящную коробку швейцарского шоколада. – Говорят, он хорошо помогает от стресса. А для Кости… – Пауль достал из кармана куртки небольшую, но тяжелую коробку. – Я видел это в сувенирном магазине аэропорта и не смог удержаться.

Костя, наблюдавший из-за двери комнаты, нехотя вышел.

– Привет, Костя. Я слышал, ты знаешь названия всех танков в музее. Это правда?

Глаза Кости вспыхнули интересом. Он сделал шаг вперед.

– Не всех. Но “Пантеру“ и Т-34 я знаю.

– О, Т-34 – это легенда, – серьезно сказал Пауль. – А я, к сожалению, разбираюсь только в строении челюсти.

Костя фыркнул. Лед был сломан.

Пауль открыл коробку. Внутри тускло блестели металлические детали конструктора для сборки миниатюрной модели легендарного советского танка Т-34.

– Мне сказали, что это лучший танк Второй мировой, – совершенно серьезно сказал Пауль, глядя на Костю. – А собирать его – это как сложная операция. Нужны steady hands – твердые руки. Думаю, это как раз для тебя.

Глаза Кости расширились. Он молча взял коробку, с благоговением разглядывая мелкие детали. – Спасибо – выдавил он наконец, и в его голосе впервые прозвучало не просто любопытство, а уважение. Это был подарок не “мальчику“, а будущему мужчине, и Костя это почувствовал.

– Извини за небольшой хаос, – первая нашла слова Натка, проводя его в гостиную. – Мы тут… все еще в процессе ремонта.

– Это прекрасно, – искренне сказал он, оглядывая комнату. Его взгляд скользнул по покрашенным стенам, самодельным полкам, дивану, ковру и остановился на горшках с цветами на подоконнике. – Ты построила дом, Натали. Настоящий дом. Я чувствую это.

Эти слова растопили последнюю льдинку страха. Он не смотрел на ее жилье как на трущобы. Он видел то же, что и она – крепость, отвоеванную у обстоятельств.

Затем последовало знакомство с родителями. Мать Натки, Елена, оценивала Пауля сдержанно-подозрительным взглядом, отец – отстраненно-вежливым. Но Пауль не пытался им понравиться. Он говорил просто, без заискивания, спрашивал отца о его здоровье, поинтересовался, сложно ли было привыкнуть к немецкому климату.

– В Канаде много выходцев из вашей страны, – сказал он, обращаясь к отцу. – Многие из них – бывшие военные, как и вы. Я всегда поражался их силе духа.

Лицо старика дрогнуло. Это было попадание в точку. Не в его политические взгляды, а в его профессиональную гордость, которую так старательно пыталось растоптать последние годы его государство.

Разговор не клеился, потому, что Натке приходилось переводить с английского на русский. В конце концов, все сели за стол.

Чаепитие стало их первым ритуалом в реальном мире. Пауль рассказал о конференции, о перелете, о том, как запутался во времени. Она – о работе. Разговор тек легко, как и в переписке, но теперь он был наполнен новыми красками – жестами, интонациями, молчаливыми взглядами.

Позже, когда Костя ушел в свой угол и занимался уроками, а родители, вежливо попрощавшись, удалились к себе, Натка и Пауль вышли на улицу. Спустились к набережной Мозеля. Было прохладно, по воде стелился легкий туман, и огни на том берегу мерцали, как звезды.

Они шли рядом, и их плечи иногда касались. От этих случайных прикосновений по коже Натки бежали мурашки.

– Я не могу поверить, что я здесь, – тихо сказал Пауль, останавливаясь у парапета. – Я так часто представлял себе эту реку. Этот воздух. Тебя.

Она посмотрела на него. В свете фонаря его лицо казалось еще более выразительным.

– И я не могу поверить, что ты здесь. Что ты… настоящий.

Он повернулся к ней. В его глазах плясали отблески воды.

– Я более чем настоящий, Натали. И мои чувства – тоже.

Он не стал спрашивать разрешения. Он просто медленно, давая ей время отстраниться, наклонился и коснулся ее губ своими.

Это был не страстный поцелуй, а вопрос, приветствие, обещание. Он был мягким, теплым и до боли знакомым. Как будто они целовались так всегда. Вся нервозность, все страхи растворились в этом одном прикосновении. Она ответила ему, положив ладони ему на грудь, чувствуя под пальцами биение его сердца – такого же частого, как у нее.

Когда они разомкнули губы, в горле у нее стоял комок. Она не плакала. Она просто смотрела на него, пытаясь запомнить этот момент.

– Знаешь, – прошептала она, – а ведь это не так уж и страшно и даже приятно.

Он рассмеялся и снова обнял ее, прижав к себе. И они стояли так молча, глядя на темную воду, слушая, как мир вокруг них затихал, уступая место чему-то новому, хрупкому и невероятно прочному.

Они стояли, обнявшись, еще несколько минут, пока ночная прохлада не заставила Натку слегка вздрогнуть.

– Тебе холодно, – констатировал Пауль, и его голос прозвучал так близко и заботливо, что по ее спине снова пробежали мурашки, на этот раз – от тепла. – Пойдем, я провожу тебя.

Они медленно пошли обратно, и его рука лежала на ее талии так естественно, будто всегда там и была. Молчание между ними было насыщенным, им не нужно было заполнять его словами. Весь вечер они говорили, а сейчас просто чувствовали – близость, тепло, зарождающуюся нежность.

У подъезда он снова поцеловал ее, уже быстрее, но с той же бережностью.

– До завтра, Натали.

– До завтра, Пауль.

Она поднялась на свой чердак на цыпочках. В квартире было тихо – Костя и родители спали. Она подошла к окну и увидела, как его одинокая фигура удаляется вдоль набережной к гостинице. И странное чувство опустошенности смешалось с переполнявшей ее радостью. Он ушел. Но, обещал вернуться.

Утром Натка провожала Костю в школу с облегчением – сегодня Пауль был занят на конференции до вечера, а значит, у нее было время прийти в себя, проанализировать, переварить вчерашнее. Но мысли о нем витали вокруг, как навязчивая мелодия. За чашкой кофе она с улыбкой вспоминала, как он, вчера, попробовав ее “не очень хороший кофе“, сделал такое комично-вежливое лицо и сказал: “Напоминает мне кофе из студенческой столовой. В этом есть своя прелесть“. Он не стал лгать из вежливости, и это ей понравилось.

На работе Симона сразу ее раскусила.

– Ну что, как твой канадец? – подлетела она с сияющими глазами. – Из твоего вида ясно, что не разочаровал! Рассказывай!

Натка отмахивалась, краснея:

– Да все нормально. Он… милый. Пришел в гости, погуляли.

– Ох, Натали, “милый“ и “погуляли“ – это не те слова для такого события! – засмеялась Симона. – Я вижу, у тебя глаза горят. Радуюсь за тебя!

Даже Йохан, проходя мимо, бросил с ухмылкой:

– Натали, вы сегодня чертите с таким вдохновением, будто проектируете не набережную, а виадук в рай.

Весь день она ловила себя на том, что смотрит на часы. Предвкушение вечера было сладким и щемящим.

*******

Их ужин в ресторанчике стал настоящим открытием. Симона, забравшая Костю на вечер, оказалась права – Натка чувствовала себя не матерью-беженкой, а просто женщиной на свидании с симпатичным мужчиной.

Пауль рассказывал о своей конференции, новых биоматериалах в стоматологии, и она слушала, зачарованная, не столько темой, сколько его увлеченностью.

– Представляешь, – говорил он, – сейчас можно напечатать на 3D-принтере индивидуальный имплантат, который идеально приживется. Это же почти магия!

– Почти как построить дом из ничего, имея только руки и упрямство, – улыбнулась она в ответ.

Они говорили обо всем. Он спросил о ее первом проекте, и она, запинаясь и подбирая слова на английском, рассказала о Херсоне, о своей дипломной работе, которую тогда забраковали. Он слушал так внимательно, как не слушал ее никто и никогда.

– Они были слепы, – сказал он просто. – Ты рождена, чтобы творить. Я это вижу даже по твоему садику.

Когда официант принес счет, Пауль, не глядя, достал карту. Натка почувствовала привычный укол гордости.

– Давай пополам, – предложила она.

Он покачал головой, глядя ей прямо в глаза.

– Нет. Позволь мне сделать это. Не как мужчине, которому ты что-то должна. А как другу, который хочет доставить тебе удовольствие. Как знак того, что твои заботы на сегодня закончились.

И в его тоне не было снисходительности или желания купить ее. Была лишь твердая, уважительная нежность. И она сдалась, кивнув.

*******

На следующий день Пауль был занят на конференции. Но вечером они снова встретились в небольшом ресторанчике на набережной – впервые за долгие месяцы Натка позволила себе такую роскошь.

За ужином они говорили обо всем. Он рассказал о сыне, о том, как сложно дается развод, о своей любви к горным лыжам.

Натка рассказывала о работе, о проекте набережной, о проблемах в школе у Кости, и вдруг заметила, что на соседнем столике кто-то оставил газету. На первой полосе – фото: врачи в белых халатах и заголовок на немецком.

“Organspende in Europa: Neue Richtlinien nach Skandalen“ (“Донорство органов в Европе: новые правила после скандалов“)

Она кивнула на газету.

– Смотри, опять про твою сферу. Везде одни проблемы – и у вас, и у нас.

Пауль скользнул взглядом по заголовку. Его челюсть чуть напряглась.

– Да, проблем хватает, – сухо ответил он.

– Это тяжело, наверное, – продолжила Натка, не замечая его реакции. – Работать в такой сфере. Знать, что от тебя зависят жизни, но ты ничего не можешь сделать, если нет донора.

Пауль отпил кофе. Долгим глотком.

– Тяжело, – согласился он. – Но я стараюсь не думать о том, что не в моих силах. Только о том, что могу изменить.

Он посмотрел на неё, и в его глазах мелькнуло что-то – усталость? вина? – но слишком быстро, чтобы она успела разглядеть.

– Натали, давай не будем о работе, – мягко попросил он. – У нас всего несколько дней. Хочу просто… быть с тобой. Без тяжёлых тем.

Она кивнула, улыбнувшись.

– Конечно. Извини, я не хотела…

– Всё в порядке, – он накрыл её руку своей. – Просто хочу наслаждаться моментом.

И она поверила. Потому что хотела верить.

Потому что его рука была тёплой, а улыбка – настоящей.

А тот маленький голос внутри, который шептал “что-то не так“, она задушила.

Не сейчас. Не портить это.

Они смеялись, пили вино, и Натка ловила на себе восхищенные взгляды других женщин и с гордостью понимала, что это восхищение – для нее.

Гуляли по набережной, любуясь отражением фонарей на воде.

– Мне завтра уезжать, – сказал он, держа ее за руку. Его пальцы были переплетены с ее пальцами, и это ощущение было таким естественным.

– Я знаю, – кивнула она с легкой грустью, чувствуя, как сжимается сердце.

– Но это не конец, верно? – он остановился и посмотрел ей в глаза.

– Это начало, – уверенно ответила она. – Начало чего-то непонятного.

Он снова поцеловал ее. На этот раз дольше, глубже, словно стараясь запомнить вкус ее губ надолго.

– У меня есть идея, – прошептал он, не отпуская ее. – Через три месяца у Майкла каникулы он поедет в лагерь. А у тебя, ты говорила, должен завершиться проект. Может, мы… все вместе? Ты, Костя и я. Поедем на море. В Испанию. Хотя бы на две недели.

Мысль о море, о солнце, о двух неделях без борьбы, без “надо“ и “должна“ показалась ей такой прекрасной, что она не могла вымолвить ни слова. Она просто кивнула, прижавшись лбом к его плечу.

Пауль уехал. В квартире снова стало тихо. Но теперь эта тишина была другой. Она была наполнена эхом его смеха, памятью о его прикосновениях и светлой, твердой уверенностью в завтрашнем дне. Натка подошла к окну, поймав свое отражение в стекле. Уставшая красивая женщина в джинсах улыбалась. И в ее глазах горел давно забытый огонь.

Мысли невольно вернулись к бывшему мужу. К этому трусливому приспособленцу, который так восторженно кричал: “Раньше было дерьмо, а теперь мы будем жить, как в Европе!“. Он верил в эту сказки политиканов, эту ложь, разменявшую тысячи жизней на обещания райской жизни. Он, как и многие, не видел, как за красивыми лозунгами прячутся “эскадроны смерти“ и концлагеря для несогласных. А когда увидел – стало слишком поздно. Он не герой-одиночка, боровшийся с системой. Он – ее продукт. Слабый, запуганный человек, который ради спасения своей шкуры готов был поддерживать хоть дьявола, лишь бы его не забрали в тот ад, на который он сам недавно молился. Она презирала его не только за измену ей, но и за эту духовную трусость, за это отвратительное отсутствие внутреннего стержня.

Первые лучи солнца золотили воды Мозеля. Она взяла телефон и написала Паулю: “Спасибо. За то, что приехал. За то, что настоящий. И за море. Жду“.

Ответ пришел уже из аэропорта: “Это я благодарю. Ты – лучшее, что случалось со мной за долгие годы. До встречи. Совсем скоро“.

Она положила телефон и посмотрела на Костю. Возле него, на столе, уже стояла почти собранная модель танка. Поправила сыну одеяло, потом заварила чай и села у окна.

Натка отпила чаю. Впереди был понедельник, работа, уроки, вечная борьба. Но теперь у нее за спиной был не просто виртуальный роман. Было доказательство того, что сила бывает разной. И что есть сила – как у Пауля, тихая и надежная. А есть жалкая слабость, прикрытая громкими лозунгами, – как у ее бывшего, “мудака“. И она сделала свой выбор.

*******

Воздух в бюро казался Натке наполненным энергией и ясностью. Она шла на работу, не притворяясь бодрой – она и была бодра и целеустремленна. Эта уверенность поселилась внутри глубоко и незаметно. Теперь Наталья очень ясно видела свой путь у успеху и была спокойна, как вода в Мозеле в безветренный день. Проблемы никуда не делись, но женщина теперь точно знала – все они решаемы.

Первой новое состояние Натки ощутила на себе Шамим.

Наташа, как раз, представляла уточненные чертежи по проекту набережной, когда иранка, сидевшая с каменным лицом, подняла руку. Голос Шамим звучал сладко, как сироп, но глаза оставались ледяными, как у опасной змеи.

– Фрау Натали, вы предусмотрели здесь дополнительную дренажную систему? По нашим данным, в этом месте сезонные подтопления. Без этого вся концепция амфитеатра рискует стать бассейном.

Раньше такой вопрос заставил бы Натку внутренне сжаться, заставить покраснеть и сбить с мысли. Теперь же она лишь кивнула, спокойно открыв на планшете следующий слайд.

– Вы абсолютно правы, Шамим. Сезонные подтопления здесь действительно случаются, раз в три-пять лет. – Щелчок пальцем по экрану, и перед коллегами появилась детальная схема. – Именно поэтому мы закладываем не просто дренаж, а систему скрытых каналов с решетками из пористого полимера. Конструкция не нарушит эстетики, но эффективно отведет воду. Расчёты и спецификации материалов были направлены вам и Йохану в воскресенье вечером. Номер файла в системе – P-4782.

В наступившей тишине было слышно, как за окном пролетела птица. Шамим медленно опустила руку. Женщина не нашлась, что сказать. Попытка публично уличить Натку в некомпетентности обернулась демонстрацией собственной невнимательности.

Йохан, сидевший во главе стола, с удовлетворением выдохнул.

– Отлично проработано, Натали. Виден системный подход. Продолжайте в том же духе.

После совещания Хан подсела к Натке, сияя как солнышко.

– Ты видела ее лицо? – прошептала вьетнамка, счастливо подпрыгивая на стуле. – Готова была провалиться сквозь землю! Как ты уделала эту кобру, бесподобно!

Натка улыбнулась. Злорадствовать не хотелось. Она испытывала новое чувство – не торжества, а… профессиональной состоятельности. Шамим не была побеждена. Просто сделала свою работу хорошо. И этого оказалось достаточно.

В обеденный перерыв Натка, не в силах сдержать легкое возбуждение, вышла на улицу и позвонила Нине Михайловне.

– Ну, делись новостями, слышу по голосу, день у тебя сегодня задался? – сразу же раскусила ее подруга.

– А ты, как всегда, экстрасенс, Ниночка Михайловна, – рассмеялась Натка и коротко рассказала об утреннем совещании.

– Так, стоп! – перебила Нина. – Ты значит, эту… как ее… змею подколодную, ее же ядом и припечатала? Молодец! Я всегда говорила – наш брат, прошедший институт, этих офисных хомячков голыми руками душить может. У нас в крови борьба за выживание, а у них – борьба за коврик для мышки.

Натка снова засмеялась. Нина всегда умела найти самые неожиданные и точные слова.

– Знаешь, Нина, самое странное – я не злюсь на нее. Мне ее… почти жаль. Она тратит столько сил на интриги, а я могу просто делать свою работу.

– Потому что ты вышла на другой уровень, – серьезно сказала Нина. – Когда ты постоянно воюешь за кусок хлеба, ты видишь в каждом конкурента. А когда у тебя есть этот кусок и ты начинаешь строить из него целый дом, тебе уже не до склок. Ты смотришь на горизонт. Рада за тебя. И за того твоего канадца тоже – видно, что он тебя на крыло ставит, а не под крыло.

Слова “на крыло“ засели в сознании Натки. Да, именно это она и чувствовала – не что ее прячут в уютное гнездышко, а что ей дают опору для взлета.

*******

Вечером, за ужином, Костя, размазывая картофельное пюре по тарелке, спросил не глядя:

– Мам, а Пауль теперь наш?

Натка отложила вилку. Раньше такой вопрос вызвал бы у нее панику и желание уклониться. Сейчас женщина посмотрела на сына прямо.

– Он наш друг. Очень хороший друг. А что будет дальше – я не знаю. Но мне с ним хорошо, и он относится к тебе с уважением. Это главное.

Мальчик подумал, ковырнув пюре.

– А он не уедет, как турки?

– Друг живёт далеко, в Канаде. Но он будет приезжать. А мы, возможно, поедем к нему в гости. Это как… иметь друга в другом городе, только город очень большой и очень далеко.

– Понятно, – Костя, казалось, удовлетворился ответом. Потом добавил: – А он… нормальный. Мне понравилось, как он про танк рассказывал.

В его тоне не было ни восторга, ни неприятия. Было спокойное принятие. И для Натки это было ценнее любой страстной детской любви.

Позже, когда сын уснул, укрывшись одеялом рядом с недоделанной моделью танка, она села за ноутбук. На экране светилось лицо Пауля. Мужчина был дома, в своей гостиной в Торонто, на заднем плане спал его сын Майкл, укутанный в плед.

– …и потом Шамим просто замолчала, – заканчивала Натка рассказ о сегодняшнем совещании. – И всё. Никакого скандала. Просто тишина.

– Потому что ты говорила с позиции фактов, а не эмоций, – улыбнулся Пауль. Его лицо на экране казалось усталым, но счастливым. – Когда ты уверена в себе, тебе не нужно никому ничего доказывать. Люди это чувствуют.

Доктор не стал развивать тему, не предлагал громких решений. Его спокойная констатация факта придала Натке больше уверенности, чем любые восторги.

*******

Неделю спустя Натка столкнулась с новой, но привычной проблемой. Её отец, всё чаще жаловавшийся на боли в спине, наотрез отказался идти к немецкому врачу. “Я их не понимаю! Они там меня резать будут! Я по-русски хочу!“ – бубнил он, упрямо уставившись в телевизор.

Натка уже чувствовала, как поднимается знакомая волна раздражения и бессилия, готовясь к долгой и изматывающей битве. Но вместо того, чтобы поддаться ей, она, сама того не ожидая, решила позвонить Паулю. Не для того, чтобы пожаловаться, а просто, чтобы услышать его спокойный голос.

Выслушав, он не стал сыпать советами. Вместо этого прозвучало короткое: “Дай мне пару часов“.

Через два часа на телефон Натки пришло не просто сообщение с поддержкой, а конкретное решение. Пауль скинул контакты и ссылку на сайт клиники в Гейдельберге.

“Натали, я поговорил с коллегой. В этой клинике работает русскоязычный ортопед, доктор Вебер. Его секретарь понимает по-английски. Попробуй записать отца туда. Скажи, что от меня“.

Это была не простая вежливость. Это была та самая “трезвая“ поддержка, которая оказалась нужнее любых слов. Чувствуя за спиной эту опору, Натка, вооружившись переводчиком, позвонила. И о чудо – её поняли. Записали.

Самым неожиданным стала реакция отца. Когда Натка, стараясь говорить максимально нейтрально, сообщила: “Папа, я тебя записала к специалисту. Его рекомендовал тот самый доктор, Пауль“, старик не стал кричать и упираться. Он тяжело вздохнул, посмотрел на дочь и пробормотал: “Ну, раз доктор… Ладно, посмотрим“.

Этот маленький эпизод стал для Натки новым откровением. Она не одна. У неё есть тыл. Не просто виртуальный утешитель, а союзник, способный помочь не только словом, но и реальным делом в её новой, сложной реальности. И что важнее всего – его авторитет, его “докторский“ статус работал даже там, где её собственные слова разбивались о стену непонимания.

*******

Вечером следующего дня Натка снова вышла на связь с Паулем. На этот раз их разговор был коротким, почти деловым, но от этого не менее значимым.

– Спасибо за клинику, – сказала она, и в этих простых словах заключалась целая вселенная признательности. – Отец… согласился.

– Я рад, что смог помочь, – его голос в динамике звучал тепло. – Иногда нужно просто знать, куда позвонить. Как ты?

– Я… в порядке. Даже больше, чем в порядке. Сегодня был хороший день.

Они помолчали несколько секунд, и это молчание было уютным, как старый свитер.

– Знаешь, – тихо проговорила Натка, глядя на огни за окном. – Раньше я думала, что справляться со всем в одиночку – это сила. А теперь понимаю, что иногда настоящая сила – это знать, когда можно попросить о помощи. И принять ее.

– Это и есть взросление, – так же тихо ответил Пауль. – В любом возрасте.

Перед сном Натка подошла к Косте. Мальчик спал, прижимая к груди почти собранный металлический танк.

Мысленно она вернулась к бывшему мужу. Какой разительный контраст. Тот требовал, манипулировал, пытался казаться сильным, прикрывая свою внутреннюю слабость громкими словами и ложной бравадой. Пауль же… он просто был сильным. Его сила была в спокойствии, в компетентности, в умении быть опорой, не требуя ничего взамен.

Она поправила одеяло и на цыпочках вышла, оставив дверь приоткрытой.

На кухне застыла на пороге. На столе стояла ее любимая кружка, а рядом – пачка чая, которую она не могла найти с утра. Отец, сидевший у окна с газетой, не поднимал глаз, делая вид, что читает.

– Пап, это ты, чай нашел? – не удержалась она.