С привкусом горечи

– Уууууууууу, – издал страшный звук Славик, который, усиленный резонансом чугунка, звучал громко и глухо, как из глубокого подземелья.

– Это что у тебя на голове? – поинтересовалась бабушка.

– Каска, – послышался глухой низкий голос из подземелья, совсем не похожий не голос Славика.

– Ладно, снимай, – велела бабушка.

Славик уже и сам понял, что пора снимать чугунок, так как под ним было очень душно. Попробовал снимать чугунок, но он не снимался. Наделся на голову он легко, а вот сниматься не хотел. Славик испугался и заплакал. Его рыдания усиливались чугунком и превращались в громкий и жалобный рев раненого зверя. Галя стояла рядом и смеялась над братом, уж очень странно звучал из чугунка его голос. Чугунок попыталась снять бабушка, но и у нее ничего не получилось, с большой головы Славика чугунок не слезал. Видя испуганное лицо бабушки, начала плакать и Галя. Теперь они со Славиком плакали вместе. Под чугунком басом рыдал маленький Славик, а рядом, тоненьким голоском, хныкала Галя. Бабушка сбегала за своим племянником, Мишей. Тот пришел, осмотрел чугунок и голову Славика. Подергал чугунок, и убедился, что тот не слезает.

– Придется разбивать чугунок, – предложил Михаил, – другого выхода я не вижу.

Услышав, что на его голове будут разбивать чугунок, Славик заплакал еще громче. Теперь рев дикого зверя из-под чугунка слышно было и на улице. Миша невольно улыбнулся. А баба Настя разозлилась.

– Ты что, сдурел? Разбивать чугунок на голове у ребенка?

– Ну тогда подождем с работы Филимона, а там уже будем вместе решать, что делать, – отложил решение проблемы Михаил, и ушел домой.

Некогда ему было с чужими детьми возиться. У него, кроме старшей Таисии, теперь было еще и двое младших, за которыми тоже нужно было смотреть, чтобы чугунок на голову не надели. Так, с чугунком на голове, Славик и просидел до вечера, пока не пришел с работы отец. Тот решил эту проблему очень просто.

– Мамо, у Вас рука тонкая, намажьте мылом края чугунка, и, сколько достанете, голову Славика под чугунком, – попросил он мать.

После того, как баба Настя все это сделала, отец легко снял чугунок с головы сына. В целости и сохранности остались и чугунок, и голова Славика.

Неожиданно к Филимону в гости приехал дядя Андрей, один из братьев его отца, уехавший с дедом Николаем на Урал. Приехал он не один, а со своей младшей дочерью Дашей, которая, следовательно, приходилась Филимону двоюродной сестрой, а по возрасту была ровесницей его дочери Гали. Когда Гале сказали, что это ее тетя, она не поверила. Разве тетя может быть такой маленькой? Это была дочь от его второй жены, первая умерла во время войны. Из всей их большой семьи с войны почти никто не вернулся, выжили только он и Ефим. Все остальные погибли. Андрей пытался найти тот дом, в котором они когда-то жили, но ничего не нашел. Того дома уже не было. Погостив недельку в селе, Андрей уехал обратно на Урал.

Ⅷ

Николай учился в военном училище. На третьем курсе он познакомился с Томой. Познакомились они случайно. Были с другом в увольнении, когда увидели двух симпатичных девушек, шедших по улице. Николай решил с ними заговорить. Одна из девушек остановилась, и стала отвечать на их вопросы, а вторая, с гордо поднятой головой, шла дальше, как будто их и не видела. Девушку, которая остановилась, Николай оставил другу, а сам пошел за этой гордячкой. И не прогадал, девушка, которая остановилась, была из провинции, а гордячка – была москвичкой. С ней он и начал встречаться. Мать Томы была не в восторге, узнав, с кем ее дочь встречается. Она считала Николая аферистом, который хочет получить московскую прописку. Через полгода Николай закончил училище, получил специальность военного связиста, и по распределению был направлен для прохождения службы в Жуковский, в батальон связи авиационного полка. При каждой возможности молодой лейтенант приезжал в Москву и встречался с Томой. Он был настойчив, и через год они поженились. Теща, все так же смотрела на Николая как на нахлебника, женившегося на ее Томе только из-за московской прописки и квартиры в Москве. Николай все это мужественно терпел, так как жить ему приходилось в квартире тещи, своего жилья у него не было. Здесь у них родились и двое сыновей: сначала Саша, а потом и Витя. Николай старался воспитывать их в строгости, как и положено сыновьям военнослужащего.

Неожиданно его разыскала Лена, девушка, которая чуть не родила от него в десятом классе. Как она его разыскала? Он ведь специально в село ни разу не ездил, и свой адрес никому не оставлял, чтобы она его не нашла. Лена спрашивала о его жизни, не хочет ли с ней продолжить отношения, ведь они так любили друг друга? Николай ничего не имел против, чтобы продолжить с ней отношения, но честно предупредил, что жениться на ней не сможет, так как уже женат. Такое положение Лену не устраивало, она ведь приехала, чтобы выйти за него замуж, а не быть любовницей. Погостив несколько дней в Москве, Лена куда-то уехала. Николай был рад, что от нее избавился и Тома о ней ничего не узнала. Поскольку опасность со стороны Лены ему больше не грозила, он решил съездить в гости к матери. Поехали всей семьей. В честь их приезда Филимон пригласил гостей, а мать не знала, куда их посадить и где положить спать. Тома всем понравилась, уж очень красивой была, и одета так, как в селе никто не одевался. Галя и Славик, в челочку, наблюдали за гостями, и тоже глаз не могли оторвать от красивой тети Томы. А вот двоюродные братья, Саша и Витя, им не очень понравились. Какими-то дикими они были, всего боялись, а когда Галя предложила им сходить в кино, то они отказались, сказав, что у них нет денег. Гале это показалось странным, отец всегда давал ей в школу деньги на завтраки, из которых она откладывала и на кино, у нее всегда в кошельке были деньги. А у этих даже кошельков не было. Со своего кошелька Галя и дала им деньги на кино. Они взяли эти деньги в руки, и как-то странно их рассматривали, как будто впервые держали деньги в руках. Странные были парни. И Гале не показалось, Саша и Витя действительно впервые держали в руках деньги, до этого, за них все оплачивали родители, в своих руках деньги они никогда не держали. У них было спартанское воспитание. И Гале стало их жалко, хотя они и были москвичами, и раньше она им завидовала. На следующий год и баба Настя решила навестить Колю в Москве, и посмотреть, как он там живет. Побыла у сына пару дней, и быстренько вернулась, уж очень ей не понравилось, как ее сваха приняла, смотрела не нее, как на нищенку.

За время службы в Жуковском, Николай с Томой дважды отдыхали в санатории, во Фрунзенском, и Томе там очень понравилось. А тестю от завода выделили четыре сотки земли для строительства дачи. Тесть с тещей этому очень обрадовались, теперь они летом смогут отдыхать за городом на свежем воздухе, а не в этой пыльной и душной Москве. Николай же никакого восторга по этому поводу не испытывал. Он восемнадцать лет прожил в селе, на свежем воздухе, и ничего хорошего там не видел. А тесть сразу же посадил на участке деревья и начал строить дачу. Привез кирпич, нанял каменщиков, и они за пару месяцев сложили небольшой двухэтажный домик. Осенью и кирпичную плиту в домике сложили. В принципе, теперь в домике уже можно было жить: и тепло есть, и на плите что-то приготовить можно. Оставалось только внутреннюю отделку сделать. А вот на отделку у тестя сил не хватило, он начал болеть, и ему стало не до дачи. Он и предложил зятю теперь самому дачу достраивать. Своими руками Николай мало что мог делать, и чтобы не уронить свой, и без того не очень высокий, в глазах тещи, авторитет, нужно было что-то придумать. Он написал письмо Филимону, в котором просил его и Мишу приехать к нему следующим летом и помочь достроить дачу. Братья согласились, в одно время взяли отпуск и поехали к Николаю. За две недели они и обшили стены домика изнутри досками. Заготовленные тестем доски правда оказались не строганными, и им самим пришлось их вручную строгать, но Николай, как мог, им в этом помогал. Худо-бедно, домик обшили. Правда тесть, который приехал принимать работу, качество работы оценил не очень высоко.

– Ладно, сойдет, – грустно сказал он, – доски могли бы и получше прострогать.

Действительно, на досках, которые строгал Николай, остались следы от зубьев пилы, оставленные на пилораме при распиловке досок. А ведь Филимон с Михаилом ему сразу об этом говорили, но он решил, что и так сойдет. В благодарность за оказанную помощь, Николай отдал Филимону свой старый телевизор, который они с Михаилом и привезли в село. Это был не просто телевизор, над экраном телевизора был еще и проигрыватель для пластинок, а экран телевизора закрывался выдвижной шторкой.

Ⅸ

В селе дела шли своим чередом. Галя пошла в школу, где с удивление узнала, что ее соседка Галя, оказывается, не Кумхимова, как называли ее на улице, а Пономарева. Училась Галя хорошо, почти всегда домой пятерки приносила. Вот только дома у нее было не все в порядке. Бабушка по-прежнему доставала мать своими придирками. Отец мать защищал, и тогда уже бабушка ругалась с ее отцом, чуть до драк не доходило.

– Это мой корень! Я здесь хозяйка, вы здесь никто, – кричала бабушка, набрасываясь с кулаками на отца.

– Дом я построил, – напоминал отец. – От Вашего корня уже ничего не осталось.

– Ну убей меня, убей! – кричала отцу бабушка.

– Это ты, змеюка, сына против меня настраиваешь! – кричала она на маму.

– Да мы про Вас вообще никогда не разговариваем, – оправдывалась мать.

Как-то раз, во время такой ссоры, бабушка подбежала к колоде и положила на нее голову, к той самой, к которой Филимон подводил свою жену, когда впервые привел ее домой и обещал отрубить ей голову, если та будет смотреть на двор своего бывшего жениха.

– На, руби, пусть эта змея порадуется! – кричала бабушка.

– Мамо, не доводите до греха, – со злостью сказал отец, – а то действительно отрублю. Вы меня уже достали, у меня рука не дрогнет!

Бабку от колоды как ветром сдуло, и больше свою голову на колоду она никогда не ложила.

Не часто, но иногда отец напивался до такого состояния, что приезжал домой с разбитым лицом, результатом многократного падения с велосипеда. А один раз его привезли из чайной на огородной тележке, так как был совсем невменяемый. Привезли и выгрузили возле двора, как мешок картошки. Пришлось Паше с Галей затаскивать его в дом, и укладывать в постель. Вот тогда Галя и сказала, что ненавидит отца.

– Галочка, ты что? – испугалась мать. – Нельзя так говорить про отца. Он ведь вас любит. Он последнюю рубашку продаст, лишь бы вы были сыты.

Но Галя все равно злилась на отца, он ведь всех позорит. Как она завтра будет смотреть в глаза своим одноклассникам? Хотелось поскорее уехать куда-нибудь отсюда, чтобы не видеть ни пьяного отца, ни эти вечные скандалы с бабушкой Настей.

Чтобы не видеть домашних ссор, Галя начала ходить ночевать к бабушке Харитине. В отличие от бабушки Насти, она была очень доброй и ласковой, никогда не ругалась, и Гале было у нее очень комфортно. Бабушка жила все в той же крохотной хатке на краю села, в которую ее выселили при раскулачивании. А в соседней хате жила школьная подружка Гали, Лида. Семья у них была многодетная, поэтому жили бедно. Бабушка часто кормила у себя и Галю, и Лиду, и родители Лиды разрешали ей оставаться вместе с Галей ночевать у бабушки Харитины. И девочкам такая жизнь нравилась.

Была у Гали еще одна подружка, Тома, дочь дяди Мити, которая жила через дорогу от их дома. Тома была на два года старше Гали. Она была очень красивой, и у нее в школе была масса поклонников. Тома рассказывала Гале, как она с ними встречается и целуется. Затаив дыхание Галя слушала рассказы старшей подруги. Ей все это очень нравилось, она даже представляла себя на месте Томы. Потом у Томы заболела мама, у нее обнаружили рак. Все страшно перепугались, но все обошлось. Ей сделали операцию, и врачи обещали, что она проживет еще не менее пяти лет. Прожила она все десять. За это время трое ее детей успели подрасти, а Тома даже школу закончить.

Неожиданно заболела и мать Гали. У нее так сильно начали болеть ноги и спина, что она не могла ходить. Отец отвел ее в больницу, где лечили две недели, но улучшений не было. Из больницы отец привез ее уже на телеге, и на руках занес в дом. Ходить она вообще не могла. Бабе Насте пришлось опять становиться к плите. Только через полгода мать начала потихоньку ходить, а потом и выздоровела. Но отец не разрешал ей делать тяжелую работу. На работу в колхоз она вышла, но работала уже не дояркой, а телятницей, там работа была полегче.

Учились в школе и дочки Мили. Маша была отличницей, все у нее получалось легко и просто. А вот у младшей, Гали, которая теперь была на голову выше старшей сестры, с учебой были проблемы. Особенно тяжело ей давалась арифметика. Галя и просила старшую сестру решить за нее задачки. Маша ей и помогала, после чего Галя убегала гулять, а Маша, сначала делала свои уроки, а потом выполняла порученную мамой работу. И это показалось ей не справедливым. Теперь, когда Галя просила ее решить задачки, она спрашивала: «А ты за меня грядки прополешь?». И только получив согласие Гали, решала за нее задачки. Иногда Маше было некогда, и она отказывалась помогать Гале. Тогда та, пользуясь правом сильного, брала сестру за шкирку, и усаживала за стол.

– Делай, – заставляла Галя.

– Я тебе позже сделаю, – сопротивлялась Маша.

– Сейчас делай, – настаивала Галя.

– А, кроме грядок, ты еще белье постираешь? – торговалась Маша.

– Делай, постираю, – соглашалась Галя.

После окончания школы, Маша поступила в сельскохозяйственный институт, где училась на экономиста. А Галя, после окончания школы, устроилась работать на завод в Харькове. Маша была похожа на маленькую серую мышку, которая все время хочет спрятаться в какую-нибудь норку, чтобы ее не слышно было и не видно, хотя личико у нее было достаточно красивое. Галя же, из хилого и болезненного ребенка, превратилась в настоящую красавицу: высокая, стройная, с очень красивым лицом и вьющимися волосами. От поклонников у нее отбоя не было, в то время, как на Машу ребята вообще внимания не обращали.

В школу пошел и Славик. Он тоже хорошо учился, никаких проблем с учебой у него не было.

После восьмого класса дочь Филимона решила поступать в медицинское училище, уж очень ей надоели домашние скандалы. Как отличницу, ее приняли туда без экзаменов. Теперь они жили вместе с Машей в Харькове, на квартире у бабки, которую все звали Степановной. Бабка сдавала койки студенткам. В крохотной комнате бабки жили четыре девушки: две спали на одной кровати, а еще для двоих, на ночь ставились раскладушки. Сама бабка спала на маленьком топчане. Ночью вся площадь комнаты была занята настолько, что даже в туалет сложно было выбраться. Это была коммунальная квартира, расположенная на первом этаже небольшого двухэтажного домика. Кроме квартиры бабки, здесь были еще три квартиры, в которых жили другие люди, а также были общие туалет и душ. На втором этаже была еще одна, точно такая же квартира.

Гале было всего пятнадцать лет, и в училище, в своей группе, она была самой младшей, но не самой глупой. Была у них одна девушка, которая приходила в ужас от рассказов других о том, как они целовались с парнями. Ей мама строго настрого запретила целоваться с парнями, чтобы не забеременеть, и она считала, что именно от поцелуев дети и получаются. По большому счету, ее мама была права, именно с поцелуев путь к детям и начинается. Галя была единственной в группе, которая ходила с косичками, и это ее сильно смущало. Она и начала уговаривать мать, чтобы та разрешила ей отрезать косы. Мать самостоятельно такое решение принять не могла, нужно было спросить разрешение у отца. Тот сначала был категорически против этого, но когда узнал, что в училище только она одна с косичками, то разрешил. В парикмахерской Гале отрезали косы и сделали прическу.

Приближался Новый год. Намечался поход в «Театр музыкальной комедии», на оперетту «Цыганский барон», и всем желающим выдали бесплатные пригласительные билеты. Достался такой билет и Гале. Девчонки говорили, что там будут и курсанты из военного училища. К походу в театр Галю готовили всей квартирой: Люба сделала ей модную прическу, Маша дала свои золотые сережки и красивый капроновый шарфик. Вот только старенькое детское пальтишко не на что было заменить, но решили, что и так сойдет, ведь в театре она разденется, и его никто не увидит. Советовали, что, когда будет с военными знакомиться, то чтобы смотрела, у кого звездочек побольше.

В театре к ней действительно подсел какой-то курсант. Назвался Иваном. Она тоже сказала, как ее зовут, а также то, что она учится на первом курсе, и живет на квартире со своей двоюродной сестрой Машей. Иван был не очень разговорчивый, больше говорила она, а он слушал. После оперетты он проводил ее домой, вернее до остановки троллейбуса, где она выходила. Провожать ее дальше не разрешила, так как боялась, чтобы Степановна ее с этим курсантом не увидала. У Степановны была бессонница, и телевизора не было, поэтому она вечерами, а иногда и ночью, сидела возле окошка и смотрела на улицу. Поэтому знала, кто к кому пришел, и кто от кого и во сколько ушел. А всех своих жиличек предупредила, чтобы парней сюда не водили, поэтому нарываться на неприятности Галя не хотела. Простились на остановке и обменялись адресами, но записать это было негде. Договорились встретиться первого января, в десять часов утра, возле памятника Гоголю. Когда Галя прибежала домой, девчонки еще не спали.

– Быстрее дайте карандаш и бумагу, пока я не забыла, – попросила она.

– Что, познакомилась? – удивились девушки.

– Да, – продолжая записывать адрес, сказала Галя.

– Военный?

– Да.

– А в каком звании?

– Не знаю.

– Ну, звездочек сколько на погонах?

– По-моему ……, их там нет, – начала вспоминать Галя.

– А что есть? Лычки есть?

– Кажется есть.

– Сколько?

– Одна, длинная.

– Вдоль или поперек погона?

– Она вокруг погона, – вспомнила Галя.

– Так это простой курсант, – поняла Люба. – Посолидней никого не могла выбрать?

На следующий день Галя отправила Ивану поздравительную открытку, которую Иван увидел только через полгода, так как там была неправильно указана фамилия.

Первого числа, после встречи Нового года, Гале очень не хотелось вставать, но девушки ее растолкали, напомнив, что у нее сегодня свидание. Нехотя плелась она, еще сонная, к памятнику Гоголю, в душе надеясь, что Иван не придет, она вернется домой, и опять ляжет спать. Но Иван был уже там, и нарезал круги вокруг памятника. Судя по следам на свежевыпавшем снегу, ходил здесь он уже давно.

– Давно ждешь, – поинтересовалась Галя.

– Не очень. Минут тридцать.

Галя посмотрела на часы. Да, она опоздала на целых двадцать минут, мог бы и не дождаться. Пошли гулять по городу. Было очень тихо, и ветра почти не было. Ярко светило солнышко, и свежевыпавший снег блестел так, что глазам было больно. И людей на улице почти не было, только кое-где видны были одинокие прохожие. Гуляли долго, пока Иван не захотел кушать. Зашли в маленькое кафе. Так как Галя кушать еще не хотела, то Иван взял по булочке, и по чашечке кофе. Расстались только вечером. На этот раз Иван проводил ее до самого ее переулка, и она издали показала ему дом, в котором жила. Этот дом стоял поперек улицы, перегораживая ее всю, только справа от дома была арка, которая вела куда-то во двор. Здесь они и простились, пожав друг другу руки. Пару месяцев они встречались по выходным, когда его отпускали в увольнение. Только в конце февраля он решился первый раз ее поцеловать при прощании. Хотел поцеловать в губы, но получилось как-то неловко, и поцелуй пришелся в щеку возле губ.

– Ты что? – отшатнулась от него Галя. – За кого ты меня принимаешь? Я не шалава, какая-нибудь. Больше ко мне не приходи.

И убежала домой. Иван не понял ее поступка. Вроде бы взрослая девушка, а обиделась за поцелуй в щеку. Две недели он к ней не приходил, но чувствовал, что в этой ссоре каким-то образом виноват он, хотя и не понимал, в чем конкретно его вина. На восьмое марта, с букетиком мимозы и бутылкой ликера, он пришел мириться прямо к Гале на квартиру. Та была в шоке от его появления здесь, теперь точно Степановна выгонит ее из квартиры и все расскажет отцу. Но, увидев гостя с бутылкой и цветами, Степановна не стала ругаться, а предложила Ивану раздеваться. Иван снял шинель, и повесил ее на вешалку в коридоре. Девушки нарезали хлеба и колбасы, и поставили на стол, который стоял в общем коридоре. За этим столом все и разместились, в том числе и Степановна. Выпили за праздник и закусили. От сладкого, но сорокаградусного ликера, девушки все быстро запьянели, трезвыми оставались только Иван и Степановна, да Галя, которая почти не пила. Степановне молодой человек понравился, и она разрешила ему приходить к Гале. Оставив девушек и Степановну праздновать дальше, Иван с Галей ушли гулять. Здесь она и объяснила Ивану, почему обиделась за тот поцелуй.

– У меня в школе был поклонник, Яша рыжий, – начала рассказывать она. – Он был второгодник и хулиган, но ко мне всегда хорошо относился, даже мой портфель со школы домой носил. Я его ухаживания терпела. А в прошлом году, когда я училась в восьмом классе, он решил меня поцеловать. Я ему тогда так врезала. А тут ты, со своим поцелуем. Мне как-то не по себе стало.

– А ты разве не после десятого класса в училище поступила, – удивился Иван.

– Нет, после восьмого.

– А сколько тебе лет?

– Уже шестнадцать, – гордо ответила Галя, и добавила, – недавно исполнилось.

Иван чуть в осадок не выпал от такой новости. Он ведь думал, что ей восемнадцать. После этой встречи он куда-то надолго пропал, и на ее письма не отвечал. Что случилось, она не понимала, но не очень и расстроилась, не очень-то он ей и нравился. Объявился он месяца через три. Оказывается, он испугался, когда узнал, что ей всего шестнадцать лет, а не восемнадцать, как он думал. Но потом решил, что девушка ведь хорошая, а что молодая, так это ничего – подрастет. И они опять начали встречаться. Гуляли по расположенному рядом парку им. Т. Г. Шевченко, сидели там на скамейках под огромным каштаном, и целовались. Потом переходили в подъезд Галиного дома, садились на подоконник окна между первым и вторым этажом, и продолжали целоваться. Гале эти поцелуи уже нравились. Потом поцелуи перешли на шею, и они опять поссорились. Месяц не виделись, а потом опять встречались и целовались. Когда Иван поцеловал ее ниже шеи, она его опять прогнала, и решила, что с этим наглецом она больше встречаться не будет. Но прошел месяц, и она его опять простила. Теперь он уже мог целовать ее грудь, но только то, что было выше лифчика. Но наглости мужчин нет предела. Он залез рукой и под лифчик. Она ему врезала как следует, и опять они два месяца не виделись. Она уже думала, что он больше не придет, но он пришел, и она опять его простила. Теперь она уже разрешила гладить свою грудь и целовать ее. Ниже Иван не лез, и это ее устраивало. Казалось бы, поводов для ссор больше не было, но он иногда выводил ее из себя какими-нибудь дурными высказываниями, и тогда они снова ссорились. Она рассказывала ему о своей подруге Томе, у которой появился жених, Петрусь. Подруга делилась с ней подробностями своей интимной жизни, а Галя рассказывала это Ивану. Потом Петруся забрали в армию, а Тома его ждала, но при этом встречалась и с другими ребятами, и с ними, не только целовалась. Иван нелестно отозвался о ее подруге, и они поссорились. Потом Петрусь вернулся из армии, и Тома вышла за него замуж, но доброжелатели рассказали ему про Томины похождения, и он с ней развелся. Галя очень жалела Тому, и обзывала Петруся гадом и паршивцем. Иван опять высказал свое мнение по этому поводу, и опять они поссорились. После развода Тома пустилась во все тяжкие, с кем только она не переспала, и с холостыми, и с женатыми, и ей это нравилось, и она этим даже гордилась. Но, свое мнение по этому поводу, Иван больше не высказывал.

Так встречались они два с половиной года. При этом ссорились не реже, чем раз в месяц, после чего долго не встречались. Потом встречались, и опять ссорились. И все из-за Ивана, он был упрямым и несговорчивым, никогда не хотел признавать, что был неправ. Иногда правда, и она была неправа, но он ведь мужчина, мог бы и уступить девушке, признать, что это он был неправ, а не она. Не ей же признавать свои ошибки.

Люба, которая жила вместе с Галей на квартире у бабки, тоже встречалась со своим земляком. Как-то Галя со смехом рассказала Ивану, что Люба стирала свою юбку, которую ей испачкал жених. Когда они с ним целовались, он к ней прижался, и у него выскочила сперма, она и испачкала юбку.

– И ты ей поверила? – уточнил Иван.

– Да.

– Блажен, кто верит. Да это она под себя юбку подкладывала, чтобы не лежать на земле голой задницей, – попытался развеять ее наивность Иван.