С привкусом горечи

Женились и все трое сыновей Харитины. Старший, Николай, уехал жить в Харьков, где у него родились двое сыновей. Федор и Иван остались жить в селе, и у каждого из них родились сын и дочь. Вот только жена Ивану попалась нехорошая – злая-презлая. Она почему-то невзлюбила мать Ивана, и запрещала ему с ней общаться. Если узнавала, что он к ней заходил в гости, то устраивала такой скандал, что перья по дому летели. И Ивану приходилось навещать мать украдкой, так, чтобы жена не узнала.

Ⅴ

Коля учился уже в десятом классе. Он был немного старше многих своих одноклассников. Таких в школе называли переростками. У них уже кровь играла в теле, и их неудержимо тянуло к девкам. Коля был стройным и симпатичным, многим девушкам нравился. Девушек тоже тянуло к парням. На переменах и после школы часто целовались в укромных местах. Как-то так получилось, что Коля и Лена очень друг другу нравились. Они тоже целовались, и на переменах, и после школы, в общем, целовались везде, где только можно было. Поцелуи становились все жарче, аж до легкого головокружения. Потом поцелуи перешли на девичью грудь. Лена сначала этого стеснялась, а потом привыкла, и уже считала плохим признаком, если на прощанье Коля ее в грудь не поцеловал. Как-то Коля предложил ей попробовать сделать так, как делают взрослые. Не по-настоящему, а только попробовать. Она сначала отказывалась, но Коля стал упрекать ее, что она его не любит. А она ведь любила его сильно, и чтобы доказать это – согласилась, но только попробовать. Попробовали, и Лене это сильно не понравилось – Коля сделал ей больно. Коля просил прощения, оправдывался, что не знал, как нужно делать правильно, ведь это у него тоже первый раз. И Лена его простила. Коля уговорил ее еще раз попробовать, обещал, что постарается, чтобы ей не было больно. И действительно, на этот раз ей совсем не было больно, даже понравилось. Когда Коля в следующий раз предложил ей попробовать, она с радостью согласилась. Теперь они занимались этим при каждом удобном случае, и обоим все нравилось. Не понравилось это маме Лены, когда та заметила, что у дочери растет животик. В школе разразился грандиозный скандал. Директор школы грозился посадить Колю в тюрьму, так как Лена была еще несовершеннолетней. Вызвали в школу и мать Коли, Настю, которой тоже грозили всяческими карами.

– Какая тюрьма? – возмутилась мать. – Ну оступился ребенок, кровь уже играет, а ума в голове еще нет. А вы куда смотрели? В этом больше вашей вины, чем моей. У него отец смертью храбрых на войне погиб. А вы его в тюрьму? Да я вас всех посажу. Я забираю его со школы, больше он у вас учиться не будет.

Такой исход дела всех устроил. Лена сделала аборт, а мать Коли забрала его документы со школы. Больше нарушитель спокойствия у них не учился. Мать съездила в военкомат, и попросила устроить ее сына в военное училище, как сына бойца, погибшего на войне. И Колю зачислили в одно их Московских военных училищ.

* * *

После войны выйти замуж было сложно, уж очень мало женихов осталось. Но Миле повезло. Ее посватал парень из соседнего села, Иван: маленький, невзрачненький, с втянутой в плечи головой, но тем не менее – мужик. И Миля вышла за него замуж. Первой у них родилась девочка Маша. Девочка была здоровой и красивой, только росла медленно. Когда ей было три годика, решили родить ей еще и братика. Но видимо Иван плохо старался, опять получилась девочка, которую назвали Галей. Девочка росла хилой и болезненной, заметно отставала в развитии от своих сверстников. Врачи не могли понять, что с ней происходит, все анализы были в норме, а развивалась она плохо. Как-то к ним во двор зашла старая цыганка.

– Болеет? – спросила она, увидев Галю.

– Да вроде бы и не болеет, но какой-то хилой растет, – ответила Миля.

– Я могу ей помочь. Кусок сала старой цыганке не пожалеешь?

– Помоги, если можешь. Не пожалею.

Цыганка достала из своей сумки какие-то пакетики с травами, долго их перебирала, и отобрала Миле два пакетика.

– Держи. Вот эту траву заваришь в маленьком горшочке, и отваром будешь ее поит три дня, по три раза в день. На четвертый день, в большом чугунке, заваришь вот эту траву, – указала цыганка на второй пакетик, – в этом отваре ее искупаешь. Воду, после купания, вылей под какое-нибудь дерево. Если это дерево засохнет, то лечение удалось, и твоя дочка выздоровеет. А если нет – то больше ей ничто не поможет. И смотри – ничего не перепутай. А теперь неси сало.

Миля сбегала в чулан, взяла там большой кусок сала, и только хотела отрезать от него половину цыганке, как услышала со двора ее голос: «Не жадничай, давай все, если хочешь, чтобы дочь выздоровела».

– Откуда она узнала, что я хочу половину отрезать? – испугалась Миля. Конечно же она хочет, чтобы Галя выздоровела, и отдала цыганке весь кусок сала.

Иван, вернувшись с работы, обозвал ее дурой, за то, что за два пакетика травы отдала столько сала. Она и сама уже считала себя дурой, и не понимала, как она могла поверить цыганке. Но, на всякий случай, сделала все так, как сказала цыганка. Сало все равно уже не вернуть. А вдруг ее травы помогут? Три дня поила Галю отваром, а на четвертый – искупала ее в другом отваре. Воду вынесла в сад, и стояла в раздумье, не зная, под какое дерево ее вылить. Все деревья было жалко. А вдруг действительно дерево засохнет? Взгляд ее задержался на огромной груше, которая росла в саду у соседа. Сажал эту грушу еще прадед соседа, и груши на ней были не очень вкусные. Эту грушу Миле было не жалко, под нее она и вылила отвар, в котором искупала Галю. Вылила, и забыла об этом. Галя росла, как и раньше, и никаких улучшений у нее не наблюдалось. А весной к Миле зашел сосед, дед Чуб.

– Милко, шоб я вмер, груша засохла. Что с ней такое? Осенью абсолютно здоровое дерево было, – жаловался дед.

Тут Миля и вспомнила про цыганку и ее обещание, что, если дерево засохнет, то ее Галя выздоровеет. Последних пару месяцев у ее Гали появилась дурная привычка, ковырять печку и съедать с нее меловую побелку, за что ее все ругали. Значит ее девочка уже начала выздоравливать, а она и не заметила, ей кальция не хватало для роста. Теперь Гале начали приносить куски мела, и она с аппетитом их съедала. Через год она уже догнала по росту свою старшую сестру, а потом и перегнала ее.

Ⅵ

Отслужив в армии семь лет, домой вернулся и Филимон. Вернулся старшим сержантом. Не раненый, здоровый, сильный, и даже симпатичный. Да о таком женихе только мечтать можно было. В желающих выйти за него замуж, недостатка не было, среди них и его соседка Марта, девка здоровая и красивая. Ей давно уже пора было быть замужем, многие из парней и мужиков объяснялись ей в любви, но почему-то никто не сватался. Марта и решила заполучить себе в мужья Филимона. Много ли нужно, чтобы соблазнить не познавшего женщину солдата? Для опытной Марты это была пара пустяков. Она стала его горячо целовать и обнимать уже при первой встрече, так, как будто они еще до армии встречались. А чтобы затащить его в постель, особых усилий и не требовалось. Теперь он был полностью ее, и ничей больше. На других девок он даже не смотрел. Марта осторожно подталкивала Филимона к свадьбе, тот соглашался, но просил немного подождать, пока он денег на свадьбу заработает. Она с ним была согласна, полгодика можно и подождать, тем более, что в колхоз, где можно было заработать только трудодни, Филимон не пошел, а устроился работать на заводе в Харькове. Там он на свадьбу быстро заработает. Вот только ездить в Харьков ему приходилось каждый день. Вставал в четыре часа утра и шел пешком семь километров на первый поезд. Это по прямой, через поле и огороды семь километров, а по дороге все десять будут. Вечером, уже в потемках, возвращался домой. Так-что видеться они могли только по воскресеньям.

Как-то Филимон возвращался с работы домой, и как обычно шел напрямик, через огороды. Темень стояла, хоть глаз выколи, с трудом различал тропинку. В потемках чуть не наступил на парочку, которая занималась любовью в траве рядом с тропинкой. Те вскочили, и, на ходу одеваясь, со смехом убежали прочь. А Филимон так и остался стоять, как вкопанный. По смеху он узнал свою Марту. Теперь о женитьбе и речи не могло быть. Марта пыталась убедить Филимона, что это была случайность, это не то, что он подумал, ничего у нее с тем мужиком не было. Но он ведь сам все видел, это было именно то самое. Тогда Марта привела самый веский, на ее взгляд, аргумент: «Ну ты ведь тоже со мной был!». Но для Филимона аргумент оказался не убедительным.

– Я не хочу, чтобы я тоже был у жены. У моей жены, кроме меня, больше никого не будет, – заявил он Марте.

После этой истории с Мартой, Филимон ни с кем не встречался, и даже в клуб не ходил. В это время из армии вернулся и сосед Филимона, Митя. Он опять стал встречаться со своей девушкой Пашей, которая ждала его три года, и, не скрывая своей радости, при всех обнимала и целовала его. Но Митя, почему-то ей не верил. Не может быль, чтобы за три года она ни с кем не встречалась. Он у всех об этом выспрашивал, но никто ничего плохого про Пашу не говорил. Но он все равно ей не верил, значит тайно с кем-нибудь встречалась. Продолжал к ней ходить, обнимал и целовал, и не доверял. А через три месяца к Мите приехала женщина, с грудным ребенком на руках. Звали ее Марией, и она утверждала, что свою Тому она родила от Мити. Они жили вместе, когда он служил в армии.

– Твоя дочь? – спросил отец у Мити.

– Моя, – признался Митя.

– Тогда женись. Завтра же идете в сельсовет и расписываетесь. А с Пашей, чтобы больше никаких отношений, и не позорь меня, – выдал свой вердикт отец.

Оставшись без жениха, Паша поплакала и успокоилась, опять стала ходить в клуб, где пела в хоре. Ее старшую сестру Дусю тоже посватали, и она готовилась к свадьбе. Ее посватал тракторист Иван, из очень далекого села, расположенного аж за Харьковом, который приезжал в их колхоз оказывать помощь. Теперь все было по правилам: сначала выйдет замуж старшая сестра, а потом уж и младшей можно будет думать о замужестве. Вскоре Дуся и уехала со своим мужем, в гости приезжала очень редко, теперь они только письмами обменивались. Эти письма Паша читала и своей матери Харитине, которая была неграмотная, и читать не умела. Через год Дуся и сообщила, что родила девочку, назвали Надей. В отличие от своей матери, у которой было одиннадцать детей, Дуся больше никого не родила.

Оправившись от шока, через несколько месяцев стал появляться в клубе и Филимон. Танцевал он редко, больше стоял и смотрел, как танцуют другие. Любил слушать, как выступает хор. А в хоре ему нравилась Паша. Он конечно знал, что она с Митей встречалась, но мало ли, кто с кем встречался. Митя говорил, что у них ничего серьезного не было. Пару раз пригласил ее на танец, она не отказала, и была с ним ласковой. Потом несколько раз проводил ее домой. Прощались возле ее хаты, и он уходил домой, поцеловать даже не пытался. Для Паши такой кавалер казался очень странным, так как он больше молчал, чем разговаривал, ей самой приходилось поддерживать беседу, чтобы не молчать вдвоем. Через полгода, совсем неожиданно, предложил выйти за него замуж. Вернее, не предложил, а спросил: «Ты выйдешь за меня замуж?». Паша даже опешила от неожиданности.

– Выйду, если позовешь, – согласилась она.

– Тогда выходи, зову.

– Присылай сватов.

– А если без сватов? Давай сразу распишемся.

Она согласилась. Дома Филимон сообщил о своем решении матери.

– На ком? – не поверила своим ушам Настя. – Ты что, не знаешь, что она с Митькой крутила? Хочешь чужих детей воспитывать? Да она будет изменять тебе с ним на каждом шагу. Я не разрешаю тебе на ней жениться!

– Мамо, не лезьте не в свое дело! Мне изменять она не будет, и с Митей у нее ничего не было. Я уже все решил, и будет так, как я сказал!

– Я не пущу ее в свой дом! – кричала Настя.

– Пу̍стите, это и мой дом.

Через месяц Филимон с Пашей расписались, до свадьбы так ни разу и не поцеловавшись. Странно все это было для Паши. Раньше Митя ее обнимал и целовал, все время говорил, как он ее любит, а Филимон не обнимал и не целовал, и о любви никогда не говорил, и вот она – жена Филимона. После росписи в сельсовете, он привел ее к себе во двор, и повел не в дом, а за дом. Там стояла высокая колода, с воткнутым в нее топором.

– Смотри, – сказал Филимон молодой жене, – на этой колоде я отрубаю курам головы. Если хоть раз замечу, что ты смотришь через дорогу в сторону Митиного двора, отрублю здесь и твою. Понятно?

– Понятно, – чуть дыша, и стараясь скрыть дрожь во всем теле, ответила Паша.

После этого Филимон повел ее в дом. А Паша, после этого, не только на дом своего бывшего жениха смотреть боялась, она вообще на ту сторону улицы старалась не смотреть. Свекровь встретила невестку очень неприветливо. Что бы невестка не сделала, все было не так. И борщ не вкусный сварила, и котлеты пересолила, и пол не так подметает, слишком много пыли. Паша угождала свекрови как могла, но от этого становилось только хуже. Свекровь жаловалась соседкам, что невестка ленивая, ничего по дому делать не хочет, и ей, на старости лет, приходится тяжелые чугуны с картошкой для свиней самой таскать. Соседки свекрови сочувствовали, так, чтобы и Паша слышала. Паша начала вставать пораньше, чтобы, до ухода на работу, успеть сварить и картошку для свиней, а не только еду для семьи, как варила она до этого. Теперь свекровь обвиняла ее в том, что невестка ее от плиты отбивает, хочет показать сыну ненужность матери. И опять соседки свекрови сочувствовали, а невестка опять была плохой. Филимон, как мог, старался защитить жену, и просил мать не обижать Пашу. Но это не помогало. Не проходило ни одного дня, чтобы свекровь не наговорила невестке каких-нибудь гадостей. Ничего не изменилось и после того, как Паша родила дочь, которую назвали Галей.

– Неудачница, даже сына не смогла родить, – возмущалась свекровь.

А вот отношения с Филимоном у Паши были прекрасные. Теперь он ее обнимал и целовал, но так, чтобы мать не видела. Один раз даже сказал, что любит. Когда Филимон рано утром уходил на первый поезд, Паша провожала его в коридор, где они обнимались и целовались, считая, что мать еще спит. А когда Паша заходила в дом, то слышала: «И не стыдно целоваться при матери? Совсем стыд потеряла». Паша ничего не отвечала, молча ложилась в кровать, чтобы полежать еще пол часика, пока и ей нужно будет вставать. Вставать ей приходилось очень рано, так как работала в колхозе дояркой, а доярки встают и приходят на работу первыми.

Галю крестили. Крестным записали Колю, брата Филимона, а ее крестной стала Татьяна, двоюродная сестра Филимона. Ее брат Михаил, которого вместе с Филимоном забирали в армию, вернулся домой на три года раньше его, и уже был женат на Зое, которая работала фельдшером в местной больнице. Жители села шли к ней за помощью и днем и ночью, и она никому не отказывала, готова была и среди ночи бежать на другой конец села, чтобы помочь больному. Их дочери Таисии было уже три года. Михаил построил себе новый дом, недалеко от дома Филимона, где и жил со своей семьей. А вот Татьяне не везло, к ней так никто и не посватался. Отец не вернулся с фронта, и жила она с матерью в их старенькой хатке на параллельной улице, напротив дома Михаила, их огороды соприкасались, поэтому они часто ходили друг к другу.

Поскольку теперь у них был маленький ребенок, Филимон решил купить корову. Хорошую корову нашли в соседнем селе. Хозяйка, при них, надоила целое ведро молока. Паша тоже попробовала доить корову. Во время дойки та стояла смирно и спокойно жевала сено. Паша еще полведра молока надоила. На следующий день Филимон с Михаилом привели корову домой. Паша подоила ее уже в своем хлеву, и убедилась, что корова смирная, и молока опять больше ведра надоила. Закрыли дверь в хлев, и пошли в дом, обмывать покупку. Успели выпить только по одной рюмке, как дверь отворилась, и в комнату зашел сосед, отец Мити.

– Отличную корову купили, – даже не здороваясь похвалил он. – Поздравляю. Я с озера шел, и посмотрел. На сто лет хватит.

– А какого черта ты туда полез? – стала возмущаться баба Настя. – Мы ведь дверь в сарай специально закрыли.

– Так я открыл. Нужно ведь было посмотреть, что соседи приобрели, – невозмутимо продолжал сосед.

– Ты что, не знаешь, что у тебя глаза плохие? Зачем ты туда полез? Чтобы скотину сглазить? – продолжала кричать на него баба Настя.

– Ну почему сразу сглазить? Такую корову нельзя сглазить. Может и мне рюмку нальете?

– Филимон, не наливай ему, пусть убирается отсюда. Все, что мог, он уже сделал.

Сосед обиделся и ушел домой. А на следующий день Паша не смогла подоить корову. Она бодалась, лягалась, и не давалась подоить. И глаза ее, которые раньше были добрыми, теперь сделались какими-то бешенными. Корову и держали, и привязывали за ноги, но подоить она так и на давалась. Филимон привел старых хозяев коровы, но и они не смогли ее подоить. Вымя у коровы раздуло так, что на него страшно было смотреть. Это грозило гибелью коровы. Как ни жалко было, но корову пришлось сдать на бойню. После этого баба Настя запретила соседу ходить на озеро через их огород.

Через два года после рождения дочери, Паша родила и сына. Ребенок был крупный, особенно большой у него была голова. К рождению внука баба Настя тоже отнеслась негативно. Когда Филимон, с сыном на руках, и Пашей, возвращаясь из роддома зашли во двор, баба Настя схватила тяпку и убежала в огород, сказав при этом: «Если каждый год будем рожать, то кто работать будет?». Потом она успокоилась, и даже на некоторое время перестала пилить невестку.

– Головастый Терешко, – говорила она про внука, – умным будет.

Мальчика назвали Вячеславом, но все его звали просто Славкой. Теперь у Филимона уже было двое детей. Как человек, знавший, что такое детдом и голод, он дал себе зарок, что его дети никогда голодать не будут. Они держали поросенка, курей и уток. Кроме того, он был отличным резчиком свиней. Зимой, из желающих зарезать поросенка, к нему очередь была. За эту услугу ему давали кусок сала и кусок мяса. Поэтому без мяса семья никогда не сидела. А теперь нужно было, чтобы дети и с молоком были. Нужно было покупать корову. На этот раз корову привели домой ночью, чтобы сосед не видел, и закрыли ее в сарае на замок. Корова прекрасно доилась, и давала много молока. Три дня ее продержали в сарае с закрытой дверью, и только на четвертый день выпустили во двор. На этот раз корову никто на сглазил.

По сравнению с соседями, жили конечно бедновато, и Паша не один раз намекала мужу, что их соседи живут лучше. Но Филимон от нее только отмахивался.

– Ты им не завидуй, – убежденно говорил он, – они на ворованном разбогатели. Оно им боком вылезет. Мы ничего не воруем, и по ночам спим спокойно. А они каждую ночь трясутся, ждут, что за ними милиция приедет.

И действительно, вскоре, самый богатый из их соседей, попался на воровстве пшеницы и сел на три года. А Филимон жил хоть и бедно, но честно, спокойно спал по ночам, и ему не стыдно было людям в глаза смотреть.

Ⅶ

Пришло время подумать и о новом доме. Ранней весной перешли жить в сарай, а старую хату разобрали. За лето плотники поставили новый дом. Оставалось только оштукатурить его глиной снаружи и изнутри. Во дворе вырыли глубокую яму, в которой и замешивали глину. В воскресенье Филимон пригласил всех соседей, и они дружно приступили к штукатурке дома. Чтобы годовалый Славка никому не мешал и не плакал, недалеко от ямы забили в землю кол, и к нему, маминым поясом от халата, за ногу его и привязали. И ребенку не скучно было, и он был у всех на виду. Как и когда он отвязался, никто не понял. Татьяна только увидела, что он падает в яму с глиной. Пара секунд, и ребенка уже не видно. Татьяна наклонилась над ямой, пошарила в ней рукой и обнаружила ножку Славика. За ножку она и вытащила его из ямы. А если бы она не увидела момент его падения? Страшно подумать, что могло бы случиться. В рубашке Славик родился. Как-то домой к Филиппу приехала комиссия с завода, на котором он работал, чтобы посмотреть, в каких условиях живут его дети. Условиями жизни детей комиссия осталась довольна, только не могли понять, почему маленький сын у него к колышку привязан, как собачонка?

Галя всячески опекала маленького брата, и даже молоко из соски за него допивал, когда он не хотел его пить. Славик уже не хотел пить молоко из соски, и требовал молоко в кружке, а трех летняя Галя все еще пила молоко из соски, и не хотела пить из кружки. Родители не знали, как отучить ее от соски. Как-то, когда по улице проезжал трактор, мать забрала у Гали бутылочку с молоком, и сделала движение, как будто бросила ее под трактор.

– Все, нет больше твоей бутылочки, трактор увез, – сообщила она растерявшейся дочери.

Та не поверила, и пошла на дорогу искать свою бутылочку. Но бутылочки там, конечно же не было. Пришлось Гале пить молоко из кружки. Но, когда по улице проезжал трактор, она выскакивала со двора, и кричала вслед уезжающему трактору: «Тракторец, отдай мою сосю».

Весной квочка высидела цыплят, которых разместили в маленькой летней кухне, недавно построенной Филимоном. Кухонька была крохотная, всего с двумя маленькими окошками, построенная из тонких жердей и оштукатуренная глиной. В одном углу была грубка с плитой, а в другом – стол и две табуретки. Возле теплой грубки цыплят и разместили. Дверь в кухню закрывалась на деревянную щеколду. Чтобы Галя не заходила в кухню к цыплятам, дверь всегда закрывали на эту щеколду. Но желтенькие цыплята были такие красивые, и так Галю к себе притягивали, что она не отходила от кухни, через окошко наблюдая за ними. Попыталась открыть щеколду, но до нее она не доставала. Походив в раздумье вокруг кухни, Галя придумала, как решить эту проблему: она взяла в руки палку, и палкой открыла щеколду. Теперь все цыплята были в ее распоряжении. Она взяла в руки два желтеньких комочка, и начала с ними играться. Тыкала их клювиками в рассыпанное на полу пшено, чтобы они кушали, поила водой, налитой в банку из-под консервов, для чего окунала их головы в воду. При этом цыплята смешно вертели головами, и Гале это нравилось. Мать не сразу заметила, что Галя зашла в кухню, а когда увидела, то сразу же бросилась спасать цыплят.

– Галочка, отдай мне цыпочек, они больше не хотят кушать, – просила она дочь.

Но Галя свою добычу не отдавала. Она сжала два желтеньких комочка в своих кулачках, трясла ручками, и визжала: «Иииии». Когда матери удалось отобрать у нее цыплят, признаков жизни они уже не подавали. Пришлось на дверь кухни вешать еще и замок.

Как-то мать испекла очень вкусные пирожки с капустой. Один пирожок дала и Гале. Та с пирожком пошла гулять на улицу, где гуляла соседская девочка Галя.

– А у меня вкусный пирожок, – похвасталась Галя.

– А у меня красивое стекло, – тоже похвасталась соседская Галя.

– Покажи.

– Не покажу, дай сначала пирожок попробовать.

– На, откуси, – согласилась Галя.

Соседка откусила кусочек пирожка, и он ей понравился. В свою очередь, она показала свое стеклышко. Оно было красного цвета и блестело на солнышке.

– Дай подержать, – попросила Галя.

– А ты дай мне пирожок подержать.

Девочки обменялись пирожком и стеклышком. Пока Галя рассматривала стеклышко, соседка половину пирожка съела. Увидев это, Галя потребовала вернуть пирожок обратно, но соседка и не собиралась его возвращать, а бросилась с пирожком наутек. Галя догнала свою обидчицу, и укусила ее за спину. Вечером к Паше пришли родители соседской девочки, с жалобой, что ее дочь покусала их ребенка. От матери Гале влетело, а отец ее поддержал, сказал, что правильно сделала, нельзя давать себя в обиду.

Когда Славке исполнилось три года, он решил жениться на соседской девочке. Она тоже была согласна выйти за него замуж. Он взял девочку за руку, и они пошли в сельсовет. Там они тихонько сели на лавку и ждали. Через некоторое время на них обратили внимание.

– Вы чьи? – спросили их.

– Я мамкина, – охотно сообщила девочка. Славка молчал.

– А зачем пришли?

– Расписываться, – подал голос и Славик.

– А сколько тебе лет?

– Не знаю.

– А зовут как?

– Славик.

– А невесту как зовут?

– Маша.

– А фамилия?

– Не знаю.

Детей угостили чаем и думали, что с ними делать дальше. Кто их родители, и откуда они пришли? Пока дети пили чай, в сельсовет заглянула почтальонша.

– Так это сын Филимона, – узнала она Славку.

Она и привела жениха с невестой домой.

– Наверно похлеще Николая будет, – узнав эту историю сказала баба Настя. – Тот в десятом классе чуть не женился, а этот уже в три года пошел расписываться.

Через некоторое время Славик учудил еще раз. Он игрался во дворе с горшком, который взял в кухне. Баба Настя сначала хотела его отобрать, а потом передумала: пусть играется, меньше капризничать будет, и ее от дел отвлекать. Славик и игрался, пока не надел этот горшок себе на голову. Это ему показалось забавным, и он пришел в кухню, чтобы напугать бабушку.