По ту сторону света

Время на дисплее с пейзажами кончалось, а я все не мог сбросить с себя давящего чувства безысходности. Как с такой государственной машиной, вообще, можно бороться? Это не просто за пределами человеческого разума, но и за границами возможного.

Или нет?

Защелкали последние секунды. Я машинально свернул бумаги, встал, застегнулся, спрятал компромат под одеждой. Когда двери открылись, я уже вполне убедительно возился с пряжкой ремня.

Вышел из уборной я морально раздавленным. Выходит, они, действительно, все знают. Один неверный шаг, – и меня отправят в Замбезию: слонам хвосты крутить!

Меня амнистировали для показухи, понимая, что я проколюсь до того, как начнется пресловутый анамнесис. Они пытаются спровоцировать меня на высказывания против правительства, чтобы сослать обратно на землю, но не к Яне, а к двум женам, которые бросят меня как половую тряпку, потому что им предложат толстый и красивый пылесос. Чудесный расклад! И, естественно, всего этого не будет в официальных бумагах.

Вот тебе и высшие миры! Вот, значит, как все устроено. Получается, что, собственно, не только Библия или Коран, но и все пророческие книги непременно правдивы именно потому, что в них описаны детали нашего всеобщего наказания. Судьбы человеческие напрямую зависят от преступлений, которые мы даже не помним!

Получается, что любой роман, написанный человеком – это не просто набор архетипов. Не авторы ставят героев в стандартные отношения: дружбы, вражды, любви, ненависти, а инопланетяне образно и доходчиво разъясняют нам статьи своего космического уголовного кодекса. И, значит, все эти музы и даймоны – надзиратели. Ведь все поэты и философы вечно твердят, что строки им диктуют сверху.

Получается, что за внедрение в сознание масс идей христианского смирения некоторых святых и впрямь могли забрать живыми на небо. В назидание оставшимся.

И подтверждение этому космическому заговору – окружает нас повсюду, оно встречается буквально на каждом шагу! Достаточно вспомнить, чем нам забивали голову на уроках литературы!

У Достоевского Раскольников не раскаялся, попав в тюрьму. Значит, космическая система наказания внутри нас, а не снаружи.

Горький показал, что в нашем мире нет ни одного положительного героя. Действительно, какие добродетели выживут на зоне? И лучший из нас – это лжец Лука, который врет, но дает надежду.

И этот список можно продолжать бесконечно.

И даже любовь некоторых неординарных людей к книгам и к фильмам ужасов, похоже, имеет под собой внутренний протест против формы наказания жизнью на Земле.

Мы, все, действительно, находимся в камерах. У некоторых это золотые клетки. Но суть-то не меняется. Политическим заключенным и «авторитетам» позволено больше. Но за ограду Земли никому не выйти. В этом ключе теория популярного ныне фэншуя, в которой все происходящие с нами события возникают из нашего же разума, становится вполне возможной.

Развитие космической оборонной промышленности дало почву фантастам надеяться на экспансию и колонизацию новых планет. В книгах мы покорили галактики, а на деле нам до сих пор подсовывают монтажные съемки высадки человека на луну. Мы уже якобы и по Марсу ходили.

Но, кажется, правда в том, что никто нигде никогда не был. Мы, вообще, никогда не сможем долететь ни до какой Альфы Центавры, но, не потому что у нас нет мощного источника энергии, а потому что нас не пустят через ограждение Федерации Дельта. Колючую проволоку может прорезать один заключенный, но чтобы в эту лазейку устремились целые толпы – этого не допустят.

Мы находим подтверждения, что в древности существовали некие непостижимые культуры, владеющие магическими технологиями, которые превосходят компьютерные. Но все эти цивилизации погибли, как только они приблизились к разгадке мироздания. Вся наша история – ложь и фальсификация.

Но картина мироздания никогда не складывается в наших головах потому, что наши мысли, не просто известны, а запрограммированы нашими тюремщиками.

Всеобщее прозрение наступит лишь в тот момент, когда Конституционной Федерации Дельта некий могущественный враг нанесет смертельный удар, когда содержание тюрем станет вопросом второстепенным. Но откуда у монополиста возьмется соперник, способный пошатнуть его положение?

Конечно, мы всегда с тоской смотрим в небо. А как же иначе? Любой зек ненавидит вышки, с которых на него направлены пулеметы. И каждый мечтает вырваться за ограждение.

Но свободы нет. Из одной тюрьмы мы попадем в другую. С Земли – в Реабилитационный Центр. Мы не живем, а меняем камеры, мы же не способны вместить в себя свободу.

Земля была создана как исправительная колония. В этом есть резон. У человека нет естественного прародителя. Ну не нашли переходного звена между обезьяной и хомо сапиенсом. Его просто никогда не было.

А динозавры погибли из-за того, что владыкам вселенной нужно было расчистить площадку под тюремные бараки. Возможно, динозавры были не просто хищниками, но обладали интеллектом, иначе, зачем же было оберегать от них зеков?

Все нелепости истории прояснились в голове.

Инквизиция боролась не с ведьмами, она устраняла тех, кто мог вырваться из предуготовленной им колеи мыслей и событий. Идеология и сегодня – фундамент любого государства. Нет общей идеи, – нет и этноса.

Наш мир всегда будет находиться в состоянии войны. У нас ведь собраны преступники, которым моделируют такие жизни, чтобы они на биологическом уровне учились состраданию и милосердию. Без войн, серийных убийств, грабежа и насилия Земля теряет свой исправительный смысл.

Добилась Европа гумманизации общества – и мир сотрясли природные катаклизмы. В страданиях духовных и телесных нет никакого очищения, так нас учат правилам приличия. Земля без войн, без политических убийств, без интриг, без зависти, сплетен и глупости просто исчезнет. Ведь все это – и есть наша колючая проволока.

Тело – темница души. А ведь: правда, как оказалось.

Одно плохо: я не понимаю, чего от меня хотят. Им, наверняка, необходим мой опрометчивый шаг, не каноническая мысль. Как не ошибиться с выбором друзей? Кто, на самом деле, Третий Оракул Олег Петрович – не пойманный участник сопротивления или, наоборот, провокатор?

И еще вопрос: как теперь уничтожить эту макулатуру, которую мне подсунули? На огонь, наверняка, сработает противопожарная система. Почему об этом Олег Петрович не позаботился? Или это – тоже тест на сообразительность?

Не слишком ли много экзаменов?…

Войдя в палату, я обнаружил у кровати столик на колесах. Меня ждала вполне нормальная, человеческая еда. Салат, суп, каша с котлетой, кисель.

Видимо, на Земле созданы такие условия, чтобы нам было легче адаптироваться и вливаться уже в настоящую жизнь. Если так, то и интриги должны быть похожими.

И еще одна очень неприятная мысль: «Если я – заключенный, то и Яна – «мотает срок». Вот рвану домой, взбегу по ступенькам, а ее – увезли для опытов в долбаную Федерацию!»

Нужно выяснить, за что осудили Яну, сколько ей жить, можно ли нас обоих после смерти направить хотя бы в одно время?

Или они могут вернуть Яну сюда, в Дельту?

А что если, она до заключения была вовсе не гражданином, но попала под машину судопроизводства – и родилась на Земле?

И где сейчас мама? И кто она здесь? Узнаем ли мы друг друга? Вспомнит ли она о прошлой жизни? Сможем ли мы с ней поговорить? Думаю, родители – часть нашей души, не той, которую воспитывает инквизиция, а именно нашей, родившейся и умирающей на Земле…

Кажется, я окончательно поверил в то, что со мной произошло. Но у меня не было ни планов спасения, ни желания поднимать бунт. Нужно во всем хорошенько разобраться. Там, где люди, всегда есть лазейки. Их для себя создает заботливое руководство, но пользуются ими все. По крайней мере, так было на Земле.

В конце концов, я жив, и это было здорово! А спасение придет, нужно только не отчаиваться.

Затаится на время – что ж, это я умею. Это как сидеть в окопе. Только там за моей спиной была мощь Вооруженных Сил России, а теперь я оказался по другую линию фронта.

Я еще подумал, то география военных действий нашей части – здесь – пустой звук. И даже сама фраза: «Они сражались за родину» – стала насмешкой.

Но я всегда воевал. В пять лет: игрушечными пистолетами и шпагами из прутьев ивы. В восемнадцать – с «Калашниковым» в руках, сея вокруг себя смерть настоящую. Три месяца назад – с пистолетом под пиджаком. Другой жизни у меня и не было.

Я подцепил вилкой и, тщательно пережевывая, съел котлеты, запивая их киселем.

Чего это я расклеился раньше времени? Я всегда догадывался, что с нашей цивилизацией что-то не так, что нам все врут.

Поколебавшись, я принялся за салат.

А что, собственно, изменилось? Ну, поменял я одну клетку на другую, и что?

Вот и не стоит расстраиваться!

Игра в бисер

Последняя сохраненная версия

Папка Data/config/l_font0/game0987

без купюр и сокращений.

Извлечено из архива Полицейской

дознавательной сети по запросу

Третьего отделения полицейского

Управления Федеральной Безопасности.

Подшито к личному делу

наблюдаемого №749520100725.

Сохраненная игра №1

Не успел я подкрепиться, как дверь палаты вновь въехала внутрь стены, и в овальный проем вплыл старый знакомый. Это был капитан Третьего отделения полицейского Управления Федеральной Безопасности. Возможно, робот, которого методично посылает матрица.

Офицер не менялся. На нем была все та же идеально отутюженная военная форма без единого пятнышка. Похоже, он не может даже кофе на себя пролить, или оставить дыру от пепла сигареты.

– Гляжу, дела движутся в сторону прогресса! – это он мне вместо «здравствуйте».

– И вам не кашлять. – проворчал я, ставя на столик пустой стакан.

– Мило. – усмехнулся капитан. – По земному. Да, вы попали под амнистию, но это не значит, что вас не могут отправить обратно по этапу. У меня, к примеру, возник ряд очень нелицеприятных вопросов. К примеру, что вы делали в кабинке туалета?

Вопрос ошеломил своей скромностью.

– Что там можно делать? Нужду справлял. Огромную такую нужду. Ясно?

– Заключенный №749520100725, вы забываете, что компьютерные технологии именно мы на Землю и спустили. Да, в уборной комнате нет видео наблюдения, но датчики показывают, что никакого движения по трубам канализации из вашей кабины не производилось. Вы даже не соизволили плюнуть туда, лишь воду спустили.

– У меня запор. – я усмехнулся в лицо местному чекисту. – Знаете что это такое?

– Замер температуры вашего тела показывает, что вы не тужились.

Достал, железяка!

– Более того, высокая активность головного мозга показывает, что…

– Ну да, я уединился, чтобы подумать? Что не устраивает? Вы хоть понимаете, что каждый человек имеет право на личное пространство? А где еще можно побыть наедине с собою?

– Активность головного мозга показывает,– невозмутимо продолжил капитан с того самого места, на котором я его оборвал, – что вы получали некую информацию, скорее всего не вербальную, а именно визуального ряда.

Вот это меня подстава! Выходит, и у толчка есть уши. Ну, правильно, они все здесь вышли из спецслужб. Ищейки Федерации Дельта. ФСБ и ФБР рядом с ними – отдыхают. Сейчас главное понять, что мне на руку, а что – нет. Возможно, происходящее – инсценировка.

Они явно «шьют» дело. Здесь никому нельзя доверять! Что ж, сыграем по их правилам. Даже если глобальная компьютерная полицейская сеть еще не догадалась, что за бумаги я листал и от кого их получил, она непременно догадается. Лучше сделать шаг навстречу, типа явки с повинной, ведь, все равно, нет ни единого шанса.

Я демонстративно достал из-под рубашки сверток бумаг и смачно шлепнул им о столик так, что стакан покачнулся и упал, разбившись со зловещим звоном.

– Да, да, да! Я читал местную беллетристику. Ненаучная фантастика о покушении на вашего президента. Старо, как мир.

По лицу капитана скользнуло искреннее удивление. Наверняка, он думал, что я через сотовый телефон ленту социальной сети листал.

Капитан, не спуская с меня глаз, осторожно взял бумаги, полистал их, и побледнел:

– Вы читали это?

– Естественно. – кажется, в эти мгновения я был хозяином положения. Нет, не знал «шпик» об этой документации, и мое заявление было для него, как гром среди ясного неба.

Капитан схватился за пояс, видимо, по привычке, но, не обнаружив на своем бедре никакого оружия, сконфужено сунул кулак в карман:

– Глеб…

– Юрьевич. – мстительно добавил я. Уж если они считают меня большой шишкой и одним из руководителей местного сопротивления, то пусть обращаются, как положено!

– Глеб Юрьевич… Или все-таки Артем? – капитан был раздавлен, рукопись в его руке затряслась. Возможно, я знаю про этого субъекта что-то очень нехорошее. Может быть, он один из заговорщиков, улизнувших от суда, или – местный Иудушка, стукач обыкновенный, маскирующийся под виртуального стража закона. – Вы меня помните?

– А разве электронные полицейские не на одно лицо? – что я мог еще сказать?

Про себя же отметил, что голограммы настолько одушевлены, что умеют чувствовать. В таком случае, ему, действительно, должно быть не по себе. А ну как я верну себе все регалии и отформатирую его мозги, к примеру?

Капитан выдохнул, точно избежал пули в затылок. Я почувствовал, как в воздухе буквально повисла фраза: «Все равно вам никто не поверит!»

Но мне показалось, что это слишком театрально. Я ощущал, что капитан самозабвенно играл отведенную ему роль. Примерно так же, как мы, на Земле, совершенно не замечаем того, что испытываем только то, что придумали для нас высоколобые инквизиторы Всемирной Конгрегации.

Капитаном явно руководили. Но кто из людей обладает настоящей свободой воли? Он такая же марионетка, как и я.

Но как угадать, не ведут ли меня к еще большему «проколу»? Что я, вообще, должен помнить?

Теоретически, меня должно насторожить поведение капитана, но с другой стороны: а вдруг именно в этом и заключается коварный план?

Для меня жизнь любого террориста – это что-то из истории Октябрьской Социалистической революции. Великий Коба грабил банки и убивал инкассаторов, а потом стал идолом эпохи, но почему-то Сталиным, а Платиновым.

Однако, это не про меня. Я не покушался на президентов, не метил на место Вождя народов. Никогда! Мало ли что мне тут подсунули? Прекрасно знаю, как все приписками занимаются. У них тут правительством план спущен. По амнистии и по репрессиям. И по раскрытиям заговоров – тоже.

Не сводя с меня глаз, капитан достал рацию и сказал: «Шестой блок. Семьсот двадцать пятая комната. Тревога. Налицо попытка вербовки заключенных, не прошедших первичного анамнесиса».

Явка с повинной не удалась. Сейчас меня увезут в подземелья, чтобы разобрать на атомы. Нет, я так просто не сдамся!

Время действовать!

Я прыгнул на пресловутого капитана. Для него это стало неожиданностью, иначе, чем можно объяснить, что офицер при исполнении пропустил удар в пах?

Живой человек сломался бы пополам, зажимая ушибленное место, а этот чекист стоял и глупо улыбался.

Ну, точно, робот, столкнувшийся с непредвиденной ситуацией!

Пользуясь замешательством капитана, я вырвал из его рук бумаги, метнулся к раскрытому окну.

Но было поздно. Навстречу уже летел спецназовец с ножом в зубах, со стальными шипами на коленях и локтях, с автоматом на шее. Или бластером – этого я не понял. Одет он был странно: повязка, скрывающая и голову, и лицо, а также рубаха были черными, а вот штаны и ботинки – белые. Меня поразил и белый пегас, ставший на дыбы – на правом плече. Наверное, это была эмблема подразделения. Но я всегда верил, что где Пегасы, там поэты, а не убийцы.

Обернувшись, увидел еще троих.

Услышал характерный щелчок затворов. Или мне это только показалось? Но нутром почувствовал: сейчас начнется! Вот это вляпался!

Бежать некуда. Я упал на пол, прикрывая голову руками. Может, пронесет?

В конце концов, я только разок пнул зазевавшегося капитана.

Я не услышал выстрелов, и, конечно, не увидел огня.

Пальбы, к которой я привык, не было совсем. Я почувствовал лишь световые вспышки над головой.

Топот, отрывистые гортанные команды, ничего похожего на выстрелы. Только бы они разили усыпляющими лучами, а не лазерными! Лиловые полосы метнулись по стенам. Повисла тревожная, давящая тишина.

Осторожно приподнял голову и осмотрелся. Мелькание лучей исчезло. Значит, опасность миновала.

С первого взгляда я понял, что никакие это не бойцы группы захвата. Они убили или оглушили капитана Федеральной полиции! И сделали это умышленно. Они уже прекратили огонь и улыбались. Я вдруг понял, что их целью было мое похищение.

Господи, а что дальше?

– Глеб Юрьевич, уходим! – это сказал тот, который первым влетел в окно, протягивая мне руку.

И что теперь? Если соглашусь, раздастся крик режиссера, и съемки документального кино о том, что я не перевоспитался, закончатся. Но, может быть, все, что я прочитал в документации Оракула – правда, и тогда местное подполье пытается спасти меня от правительственной промывки мозгов? На самом деле никакого выбора у меня и не было.

Я ухватился за руку заговорщика, рывком вскочил на ноги. Никогда не стоит отказываться от помощи, какой бы она ни была.

– Всем стоять! Вы окружены! – это в дверях появилась еще одна группа точно таких же спецназовцев. Мне даже показалось, что у меня двоится в глазах.

Новые стражи порядка были в такой же форме, что и повстанцы. Ну, правильно, а как еще революционеры незаметно проникли бы в Реанимационный Центр?

Вот теперь я разглядел, как работает их оружие. Солдаты действительно передергивали затворы на автоматах: то ли снимали блокировку, то ли подключали источник питания. И после из стволов вырывались красные, лиловые, багровые лучи. В чем их отличие было неясно. Это смахивало на лазерные прицелы. Выстрелы, по-прежнему, оставались абсолютно бесшумными.

Все черно-белые бестии начали прыгать, увертываясь от огненных лучей. Секунда – и двое из них оказались на потолке. Остальные катались по полу, метались, прыгали от стены к стене. Как они различали друг друга в этой заварухе, невозможно понять.

Следуя интуиции, подчиняясь армейским привычкам, я упал на пол, откатился к кровати. Но это не спасло. Удар в грудь был очень болезненным. Свет не покалечил меня, но парализовал волю. Впрочем, это был не просто луч, вместе с ним в меня ударилась прозрачная ампула, которая не разбилась, а расплавилась примерно так же, как пилюля с горьким порошком, если капнуть на нее водой. Из капсулы что-то вытекло и тут же испарилось.

Забавно, что я все это увидел. Впрочем, в армии один раз я наблюдал, как пуля летела в друга. Я тогда впал транс, в котором время растягивалось, деформировалось, становилось другим.

Тогда я прыгнул, чтобы оттолкнуть Серегу Панкратова, но летел медленнее пули. Помню, что в те мгновения я выскочил из своего тела, вился рядом с собой настоящим, и орал сам на себя: «Быстрее»!

Наверное, поэтому я и не удивился. И еще я заранее знал, что предотвратить ничего не удастся.

Я мог только надеяться, что есть доля секунды, чтобы стряхнуть с себя шипящую капсулу. Пока я поднимал руку, все было кончено. Гильза растворилась.

Я почувствовал усталость и равнодушие к происходящему. Кроме того, я не мог пошевелиться.

Ощутил, как глаза стекленеют. Неприятное, мерзкое чувство. Но я все видел и понимал. Только теперь мне казалось, что я сижу в кинозале, смотрю на экран сквозь специальные объемные очки. Странно оказаться в гуще событий, но при этом ничего не предпринять.

Бойцы тем временем кувыркались, прыгали, стреляли. Они вели себя так, будто от этого зависела их жизнь, и это было непонятно. Ведь я же остался жить, значит, и их просто парализует. Или у отбывших наказание и у полноправных граждан Федерации разная физиология? Или: что хорошо русскому, гражданину – смерть?! А может все дело в цвете лучей?

Шесть человек распластались и застыли на полу в нелепых позах. Кто из них кто – не понятно, но мятежников, по всей видимости, перебили.

Четверо спецназовцев стояли спина к спине, образуя круговую оборону, вернее – живой крест подле меня, а не вокруг, что было бы логичнее. Автоматы они держали дулами в пол. Ноги их были напряжены.

На минуту солдаты просто застыли. Другие отряды, вероятно, прочесывали коридоры.

Вскоре в палату вошел знакомый врач. Его волосы были всклокочены, словно у него только что взорвалась колба с первачом, и это обстоятельство расстраивало его куда сильнее, нежели присутствие каких-то там сил быстрого реагирования:

– Что здесь происходит?

Мне бы такое олимпийское спокойствие!

Кто-то, находящийся вне зоны моего обзора, ехидно прогундосил:

– А ведь вас предупреждали, что непременно возьмем Глеба с поличным. И то, что именно вы прервали процесс дознания – ляжет на вас обвинением в потакании террористам. Правда, Игорек?

– Угу. – сказал кто-то еще, подходящий ко мне со шприцом в руке. – Ну что, доктор, опять будем защищать больного, или все-таки дадите поработать Третьему отделу?

– Делайте что хотите. – вздохнул врач и вышел.

Мне что-то вкололи в правое плечо. Я ощутил, как вернулась способность говорить и даже язвить. Поднялся с пола, нервно пригладил волосы, чего никогда прежде не делал, и присел на свою опрокинутую кровать:

– А ничего тут у вас, весело.

Кроме четырех спецназовцев и двоих в штатском, в комнате больше никого не было. Остальных уже оттащили за ноги в угол комнаты. Но мне и этих господ было предостаточно.

В палату вошли еще два боевых офицера. Их причастность к элите была видна по походке, амуниции и оружию. Пистолетики солдаты не носят. И форма у этих двоих была попрактичнее: с карманами для «сотовиков», авторучек, блокнотов, раций, батареек. Ну, по крайней мере, таким представлялось их функциональное назначение.

Офицеры, молча, встали по краям входа. Ноги на ширине плеч. Руки за спиной. Да, такая стойка удобнее, если долго стоять в наряде, но она совсем не наша. Физиологически именно человеческая, но не русская.

Затем вошли еще двое, видимо, «большие шишки».

Тот, что шел впереди был во всем черном. Его рубаха блестела серебреными пуговицами. На правом плече у него была иная эмблема, не такая, как у остальных. На ней два белых пегаса стояли на задних ногах, передними копытами упираясь в геральдический щит с изображением красного креста, который так любили в средние века, то ли мальтийского, то ли тевтонского: расходящегося лучами и оканчивающегося хвостом ласточки.

Черная одежда лидера сильно контрастировала с неестественной белизной кожи. Его черные жгучие глаза светились изнутри, они были единственным живым местом на застывшей маске лица. А еще пугало полное отсутствие волосяного покрова. У человека не было даже бровей и ресниц. И строение черепа было странным, чем-то смахивающим на то, какими в комиксах рисуют инопланетян: узкий подбородок и треугольное лицо лишь оттеняло неестественно большую черепную коробку.

А на лбу у него вместо обычных продольных или поперечных морщин были физиологические складки, напоминающие символ глаза внутри треугольника. Как это могло быть, я не понимал, но меня обуял ужас от одного вида этого человека.

Вторым вошедшим оказался Олег Петрович. На этот раз он тоже был в черной форме.

Ну, вот все и прояснилось. Это был тест, который, похоже, я так и не прошел. Спектакль удался на славу!

Когда главарь приблизился, я почувствовал, что от него исходит какая-то волна, заставляющая меня трепетать. Стыдно сказать, но даже волосы на руках у меня встали дыбом. Думаю, все кошки просто бы поджали хвосты и сбежали бы при появлении этого незнакомца.

– Здравствуй, Глеб Юрьевич.

Я открыл рот, но почувствовал, что голос сейчас предательски дрогнет, и только кивнул головой в знак приветствия.

– Можно полюбопытствовать, что это вы тут на досуге почитываете?

Я вдруг понял, что все еще машинально сжимаю в руке бумаги, вырванные у капитана, доставшиеся мне от Третьего Оракула.

Я вопросительно поглядел на Олега Петровича. Тот чуть-чуть прикрыл глаза, показывая, что все идет по плану. По его плану. Вот только какой меня ждет финал: триумфальное воссоединение с настоящими законспирированными мятежниками или сырые казематы пыточных камер?

Я отдал бумаги. Когда меня коснулись краем одеяния, я ощутил что-то вроде разряда статического электричества, и отдернул руку.

Незнакомец довольно улыбнулся:

– Значит, все-таки еще не Глеб. Да, Артем? Как тебе тут у нас? А то ведь я добрый. Ты только попроси – и я верну тебя к Яне. Обставим это как чудесное спасение, даже калечить не станем. Согласен?