Червонец

Глубоко вздохнув, хозяин замка мягко, словно с ухмылкой, продолжил:

– Что ж, осматривайся. Заходи, изучай в любое время. Книги возвращай на свои стеллажи, а то придется вводить для тебя новое правило. Ограничить выдачу по одной книжке в неделю. По предварительной записи в читательском формуляре. О, поверь, мой внутренний библиотекарь куда более страшный зверь, чем это внешнее… Чудище.

С этими словами он развернулся и вышел, оставив ее наедине с необыкновенным подарком. Шаги быстро затихли в коридорах. Где-то вдали щелкнули задвижки кованой двери, той самой, куда вход был строго запрещен.

Ясна стояла в полной, давящей тишине, нарушаемой лишь такими дальними, совершенно отстраненными звуками с улицы. Она медленно прошлась между стеллажами, проводя пальцами по корешкам. Таким четким и ровным, старательно разложенным по алфавиту, размеру, цвету. Здесь, казалось, было собрано всё на свете! Дипломатия. Архитектура. История. Поэзия. Проза. Ее глаза разбегались… Она чувствовала себя нищей, которую вдруг одарили несметными богатствами.

Завернув за очередной стеллаж, она внезапно остановилась. У стены, в самом дальнем углу, был разгром. Груда разорванных книг, безжалостно сброшенных на пол, как ненужный хлам. Настоящее кощунство.

Ясна опустилась на колени, сжавшись от любопытства. Взяв в руки первый попавшийся том, она принялась внимательно его осматривать, как лекарь изучает больного. Твердая обложка исполосована глубокими бороздами, по ней явно грубо прошлись острыми когтями. Следующая книга была разорвана пополам, третья – вся в темных пятнах, похожих на засохшие капли чего-то растительного. Страницы вырваны, смяты, изуродованы. Она вгляделась в уцелевшие корешки, выравнивала лежащие у ног странички. «Основы алхимических превращений», «Практикум изощрений», «Субстанции, метаморфозы и папоротники».

Ее осенило. Это не злостный вандализм, нет. Это следы отчаяния. Ярости того, кто искал здесь ответы и не нашел. Того, кто рылся в этих фолиантах своими новыми, неуклюжими, страшными пальцами в надежде отыскать путь назад. К прошлому.

Осторожно, с глубокой жалостью, она провела ладонью по грубым шрамам на переплете. Представила его здесь, в этой тишине, в свете одинокой тлеющей свечи. Страх, ужас, тяжелое дыхание. Разрывающее изнутри бессилие. Скрежет когтей по дорогой коже, когда очередной опыт оказался пустой тратой чернил и времени…

Сочувствие нахлынуло такое горькое и щемящее, что перехватило дыхание. Тот, кто только что подарил ей целый мир, сам был заперт в самом прочном из них – в собственном теле.

Ясна осторожно сложила книги в сторону. В памяти всплывали образы: старшая сестра Мирава, склонившаяся над ее потрепанным травником. Игла с ниткой в тонких руках, аккуратные стежки. Что-то липкое, прозрачное скрепляло надрывы страниц…

Взвешивать решение не пришлось. Это будет ее тихий ответ за доверие и признание. Ее молчаливая попытка залатать не только книги, но и душу того раненого существа, на чью долю выпало столько всего ужасающего.

Глава 7. Имя

Май

Тишина здесь была другой. Не такой напряженной. От нее не хотелось замирать и прислушиваться к скрежету вдали. Напротив. Одолевало желание глубже укутаться в нее, спрятаться среди бархатного шелеста страниц, раствориться в той звездной пыли, что подсвечивалась солнцем сквозь гардины.

Как-то сам собой сложился новый ритуал. С утра, после сытного завтрака, Ясна приходила сюда на пару с травником. Все эти бесчисленные корешки фолиантов манили к себе своим необыкновенным видом. Одни книги были богато украшены золоченой вязью, другие сочетали потертый сафьян и витиеватое узорчатое тиснение. Она читала, делала выписки, зарисовывала в травник причудливые цветы из ботанических атласов. Тексты на старинных диалектах были для неё точно музыкой, где звучание слов так красиво и нежно переплеталось с изяществом каллиграфии букв, что рождало в воображении небывалые дали, полные волшебных зверей и чудесных цветов. Это было чистое, ничем не омрачённое наслаждение.

Ясна устроилась в глубоком кресле с гнутыми деревянными ножками. Сиденье и высокая спинка были туго обиты выцветшим штофом, восседать на них было особенно приятно. А перед ней на широком столе располагалась небольшая мисочка со сваренным из картофельного крахмала клейстером, гусиное перо для нанесения клея и тяжелые камушки-грузики. В одном из библиотечных столов нашлась почтовая бумага, которая тоже лихо пошла в дело. Ясна аккуратно разорвала ее на тоненькие полосочки, чтобы заделывать разрывы на страницах. Ее движения были медленными, педантичными, никуда не спешащими. Лист за листом. Выровнять, очистить, залатать, отложить, вшить обратно в книгу. И снова, и снова.

Сперва ей было любопытно, она вчитывалась в текст, пыталась разгадать загадочные шифры и схемы. Но смысл исчерченных небрежными пометками строк, к тому же в основном на заморском языке, ускользал от нее. Пусть сперва сотворится форма, а за ней уже подоспеет смысл.

И во время своего тайного труда она всегда была настороже, старательно вслушиваясь в звуки за дверью. Шаги служанок её не беспокоили – те обходили библиотеку стороной. Но тяжёлая, мерная поступь с лёгким скрежетом когтей… Вот что заставило бы её сердце тут же рухнуть в пятки. Ясна не хотела, чтобы он видел, чем она здесь занимается. Не из страха перед какими-то наказаниями или злобой, нет. А из боязни нарушить его невидимые границы, напомнить о тяжком прошлом, о боли, какую он так тщательно пытался скрыть под своей иронией и отстраненностью.

Дни текли медленно, словно густой мёд. Между библиотекой и оранжереей она теперь чаще выбирала первое, ведь ростки уж больно неспешно выползали наружу. Хотя им давно была пора! Ясна ждала, раз в пару дней наведывалась, поливала и наблюдала за своим тихим чудом.

В одно утро, пока выбор между двумя самыми трогательными для души местами еще не был сделан, из окна светлицы послышался голос. Сладковатый, нарочито бодрый.

– Яснушка! Эй, затворница, выгляни в окошко! Где же ты, голубушка с лунной прядкой?

Гордей. Ясна замерла, словно в попытке остаться незамеченной. Она молчала, надеясь, что садовник вот-вот уйдёт. Но следом послышался лёгкий, навязчивый стук. Нечто мелкое щёлкнуло по стеклу. Камушек? Следом ещё один, и ещё. Вздохнув, она всё же решилась подойти к окну. Внизу, задрав голову и щурясь на солнце, стоял садовник. Его смуглое лицо расплылось в той самой белоснежной, мягкой улыбке, какую он дарил ей при каждой встрече.

– Ну неужели! Уж думал, ты там в своей светлице совсем окочурилась, – крикнул он. – Милая, скажи только честно, ты что, про меня забыла?.. Знаешь, у меня для тебя сюрприз есть в оранжерее. Там кое-что проклюнулось. Беги скорей, полюбуешься!

Она сперва не поверила ему, но сердце Ясны ёкнуло от надежды. Цветы! Её цветы! Вся настороженность мгновенно испарилась, уступив место чистой, неподдельной радости. Она кивнула ему, уже не в силах сдерживать улыбку, и двинулась от окна.

Накинув на плечи тот самый вишнёвый платок, что ей под дверь подложил Чудовище, она понеслась по коридорам и лестнице вниз. Прохлада замка сменилась влажным, лёгким теплом двора. Ясна впорхнула в оранжерею, жадно вдыхая родной запах сырой земли и дерева.

Гордея внутри не было. Она направилась к своим грядкам и к горшкам, и сердце её растаяло. Он не солгал! Вот крошечные нежные листочки мяты расправлялись над чернозёмом, вот упрямые ростки будущих ирисов тянутся к свету, а на саженце куста шиповника уже разворачивались первые ярко-малахитовые листья. Ясна стояла, позабыв обо всём, и мягко, почти отрешённо улыбнулась хрупкой зелени, что пришла в этот мир благодаря ей.

Дверь снова скрипнула.

– Ну вот, Яснушка, зеленушка твоя выживает, растет. Нравится? – его голос прозвучал совсем рядом, заставив её вздрогнуть и выпрямиться. Гордей стоял в проёме, загораживая выход, и смотрел на неё с той же ухмылкой, но теперь в его взгляде ощущалось нечто другое, более напряженное.

– Да… Спасибо, что подсказал, – смущённо ответила Ясна, отряхивая ладони о подол. – Я всё переживала, когда они покажутся, может, им надо было иначе…

– Всё, за что я берусь, получается хорошо, – он перебил её, делая шаг внутрь. Дверь с лёгким стуком хлопнула за его спиной. – И общение у нас на лад идёт. Я же вижу, ты девица особенная. Руки золотые, глаз острый. Экая диковинка.

Он приблизился, и Ясна инстинктивно отступила на шаг, спиной натыкаясь на край стеллажа. Пространство оранжереи, ещё секунду назад такое необъятное и светлое, вдруг сжалось до размеров ноготка.

– Знаешь… Я бы хотела ещё полить их, осмотреть там в одном месте… кое-что, – попыталась она увернуться, сделав движение в сторону, но он ловко схватил её за локоть – мягко, но недвусмысленно.

– Куда ты? Не мельтешись, твои побеги никуда не денутся. А вот я… – Он держался за локоть крепко, переминая шершавыми грубыми пальцами складки рукава платья, поднимаясь всё выше к плечу. – Почему это ты хочешь сбежать, Яснушка? Неужели не желаешь со мной пообщаться, время как-то провести? Так мало ты даришь мне своего ласкового, красивого, особенного общества. Разве так можно?

Ей стало не по себе. Его улыбка уже не казалась медово-чарующей, скорее напоминала оскал дворового пса.

– Гордей, пожалуйста, отпусти меня, – чётко сказала она, высвобождая руку. Он освободил локоть, но сделал шаг ближе, закрывая выход всем телом, зажимая в углу.

– Милая, куда это ты? Я здесь для твоей же безопасности, – он театрально разыгрывал обиду, совершенно неправдоподобно сводя брови домиком, искажая интонации. В его глазах мерцало безумие. Она остро ощутила себя в ловушке охотника, загоняющего дичь. – Хочу вот поговорить с самой чудесной, лунной красоты девицей во всём этом проклятом месте. С той, что даже нашему уродцу-хозяину рожки заморочила. Кухарки говорят, он тебя в свою драгоценную библиотеку пустил, да? Чем ты его так задобрила? Награда за саженцы? Что-то меня он так не поощрял ни разу за садовые успехи. Научишь своим ловким хитростям?

От его дыхания исходил запах лука и дешёвого кислого кваса. Гордей стоял слишком близко, скрещивая руки на груди. Его взгляд сновал снизу вверх, изучая ее тело, рассматривая жалкие потуги обойти его упёртую, непоколебимую фигуру. Сердце Ясны дрожало где-то в горле. От гнетущей беспомощности хотелось кричать, бежать, стучать по стеклянным окнам. Но она не могла даже звука выжать из себя. Пока он не сделал ещё один шаг.

– Отойди! – вырвалось из неё, наконец, она толкнула его в грудь.

– Ах так, Яснушка? – он прошипел, обнажая в мерзкой улыбке белые зубы. – Отойти, да? Ты кто тут вообще такая, чтобы мне так говорить? Приживалка временная. Диковинка нашей зверюшки. Не ровен час, как он сожрет тебя. Одумайся, голубушка, не вороти нос от лучшего исхода, который ждет тебя в этих стенах. Будь покладистой, расслабься.

Ясна замерла. Мысли путались, в ушах звенело. Она окинула взглядом – до лопаты, до тяпки, да вообще до любого мало-мальски толкового инструмента, который мог бы стать ей подспорьем в защите, было слишком далеко. Лишь хрупкие мелкие горшки с её беспомощными ростками стояли в шаговой близости. Только что она сможет с ними сделать? Оцарапать его макушку?

– Ну же, скажи, только честно, зачем такой трофейчик нашему рогатому? Что ты в замке забыла, а? Яснушка милая, не молчи так. Пора бы и правду сказать, я же твой друг. И не лги мне, голубка, ведь я смотрю в твои глаза и сразу всё замечу. А ты взглянешь на меня, м? Посмотри. Или будешь только на свое огромное чудовище глазеть?

– Не он здесь чудовище… – вдруг произнесла она, сама не зная, откуда взялась смелость дать отпор. Эти слова рвались наружу, подгоняемые адреналином и жгучей обидой за другого. – Это существо в десять раз человечнее тебя! Он даёт тебе работу, кров, платит! Вы все здесь живы, здоровы, да вам даже не на что жаловаться! А ты… Ты вот так ему благодарен за это? Готов вылить ушат помоев за спиной при подходящем случае? В отличие от тебя, он хотя бы не лицемерный паразит.

Глаза Гордея сузились до щелочек. Казалось, её слова попали точно в цель. Он отступил на шаг. Его смуглое лицо исказила гримаса чистой ненависти и презрения.

– Значит, паразит? – он хрипло рассмеялся и с размаху ударил кулаком по стенке стеллажа. Стоявший на краю полки глиняный горшок подпрыгнул и с грохотом разбился о каменный пол, рассыпав комья рыхлой земли. Ясна крепко зажмурилась, сжав влажными ладонями свои локти. – Жалкая ты девка, да оглянись вокруг! Ты сидишь в замке урода! Монстра! Ты вообще понимаешь, насколько это тупо – защищать его? Почему-то твой благородный гад не бежит тебя выручать, а? Сидит, небось, в своих подвалах и сокрушается о жизни, такой несчастной и безбедной, полной роскоши и слугами… Ясна, да ты такая же чокнутая уродка, как и он, – процедил он сквозь зубы. – Ведьма с сединой! Хотел пригреть тебя из жалости, по-доброму, как интересный миловидный экземпляр, а ты…

Он продолжал что-то несвязное говорить себе под нос, двигаясь на неё. Его руки потянулись, чтобы схватить, прижать добычу. Ясна металась между ним и стеклянной стеной, тело сковывал парализующий страх. Внутри всё тряслось, кричало, но голос не слушался. Она мысленно, отчаянно повторяла одно: «Прошу. Кто-нибудь, придите. Молю…»