Собиратель надежд

– Но все, кто не дожил до этого дня, будут с нами! Они будут с нами в пути! Твой Юша, дочь Рахима Асия, наши отцы и деды, наши братья и сёстры – они пойдут с нами! Всех кого Аль-Мазин забрал к себе, он послал указывать нам путь!

Он поднялся, и голос его зазвучал так, словно говорил не он:

– Там земля помнит каждую каплю крови, каждую слезу, каждый вздох. Там наши дети – и те, что с нами, и те, что ушли раньше – найдут покой!

Боль исчезла так же внезапно, как началась. Но Назир чувствовал себя опустошённым, словно через него прошла река и унесла что-то важное. Слова продолжали литься:

– Веди нас! – закричала мать мёртвого ребёнка. – Веди нас к воде!

– Веди! – подхватила толпа. – Веди нас, пророк!

Назир стоял, тяжело дыша. Головной боли больше не было, но он чувствовал себя как выжатая тряпка. Он посмотрел на Самиру – она смотрела на него с беспокойством и пониманием того, что он только что перешёл черту, за которой нет возврата.

Рахим смотрел на всё это с горькой усмешкой. Он понимал, что произошло. Назир рассказал ему правду – жестокую, практичную, без прикрас. А толпе… то, что хотела слышать толпа.

– Ты умный человек, – сказал он тихо, когда шум стих. – Это даже пугает.

Он подошёл ближе и заговорил тихо, так что слышал только Назир:

– Я не верю в пророков, инженер. Я видел твои глаза, когда ты говорил. Ты сам боишься того, что из тебя лезет. Вот этому я верю. – Он протянул руку. – Я пойду за тобой. Но если обманешь… я сам найду для тебя самый острый камень.

– Рахим-кузнец, – сказал Назир, пожимая его руку. – Если тебе суждено умереть в этом пути, я надеюсь, что умру раньше тебя.

Толпа, видя их рукопожатие, заголосила одобрительно. Они не слышали слов, но видели союз. И этого было достаточно.

Люди начали подниматься, отряхиваться, собирать вещи. Не все – примерно половина. Остальные всё ещё сомневались, смотрели друг на друга, ждали. Но семя было посеяно.

Солнце светило на их лица, и впервые за неделю мир не казался обречённым. В глазах людей появилась искра, которой не было уже давно. Они начали подниматься, отряхиваться, собирать вещи. Не потому что знали, куда идти, а потому что поверили, что есть кто-то, кто знает.

Назир смотрел на эти лица и думал о том, что люди в Аль-Мадире вновь поверили человеку, который обещал им, что после испытаний всё будет хорошо. Как Халид. Как Мансур.

Теперь это был Назир. Он горько усмехнулся.

– Что? – тихо спросила Самира, заметив это.

– Ничего, – ответил он. – Просто думаю о том, сколько раз эти люди уже слышали похожие обещания.

– Разница в том, – сказала она, – что ты на самом деле ведёшь их к воде.

Да-да. Именно в этом и разница. – едко подумал Назир, но ничего не сказал.

А где-то далеко, в глубинах пустыни, среди сухих песков, что-то тёмное и голодное почувствовало движение. И засмеялось.

Но пока что солнце светило, дождь кончился, и люди впервые за долгое время верили в завтрашний день. А этого, возможно, было достаточно для начала.

Возможно.

Глава 3. Королева Пепла

Аммар сидел в стороне от толпы и смотрел, как люди тянутся к высокому человеку с посохом. Как жадно ловят каждое его слово. Как в их глазах зажигается то же безумие, что он уже видел раньше.

Вот, ещё один.

Дождь прекратился ровно тогда, когда чужаки поднялись на холм. Совпадение, конечно. Но люди уже шептались о чуде. Женщина с мёртвым ребёнком рыдала у ног незнакомца, называя его пророком.

Аммар устало потёр виски. Он это уже проходил. Рядом с новоиспечённым пророком уже суетился какой-то восторженный юноша, широкоплечий и сильный, которого, как узнал Аммар позже, звали Хаким. Он ловил каждое слово Назира. Еще один последователь, готовый умереть за красивые слова, – с горечью подумал Аммар. Он видел таких рядом с Мансуром. И знал, чем это кончается.

Сначала жрецы говорили, что засуха – испытание веры. Потом пришёл Мансур с чертежами и обещаниями эры знаний. Потом его жена, Фатима, предсказывала великий дождь. Всегда находился кто-то, кто объяснял страдания как часть великого замысла. А простые люди продолжали страдать.

– Он говорит правду, – тихо сказала Фатима, прижимаясь к нему. – Я знаю.

Аммар посмотрел на жену. Лихорадка спала, но глаза по-прежнему горели. – Почему ты так думаешь? – Писание говорит ясно. После великого дождя придёт новый вестник. Посмотри на него. Дождь прекратился, когда он пришёл. – Дождь бы всё равно прекратился. Рано или поздно. – Может быть. А может, нет.

Аммар прислушался к словам незнакомца. Он говорил о трудной дороге, о смерти в пустыне. О том, что многие не дойдут.

– Это как раз то, что сказал бы умный обманщик, – пробурчал Аммар. – Мансур тоже не обещал рая. Обещал справедливость и чистую воду.

– Мансур был безбожником. А этот… – Фатима всмотрелась в лицо Назира. – Этот несёт на себе отметку избранного. Видишь, как он устал? Как будто несёт груз всех наших бед.

Аммар видел. И его это пугало. Назир не выглядел как пророк из священных книг. Он выглядел как человек, на которого свалилось больше ответственности, чем может выдержать смертный. Как мастер, получивший заказ, который заведомо невозможно выполнить.

А пока Назир говорил с толпой, женщина с мечом начала свою работу. Аммар наблюдал, как она обходила лагерь. Не утешала, не вдохновляла – считала. Сколько способных идти, сколько больных, сколько детей. Припасы, оружие, вьючные животные.

Вот она, кажется, знает, что делает, – подумал Аммар с удивлением.

Женщина остановилась возле мужчины средних лет. Тот сидел, прислонившись к камню. Нога перевязана окровавленной тряпкой, лицо серое от боли. – Как сломал? – коротко спросила она. – Обвал. Дом рухнул во время потопа. Кость торчит. Аммар видел, как женщина присела, быстро осмотрела рану. На лице ничего не отразилось. – Ты не пойдёшь.

Мужчина заплакал – тихо, беззвучно, как плачут взрослые мужчины, когда ломаются окончательно. – Пожалуйста, – прохрипел он. – Пожалуйста, не оставляйте меня. Я буду терпеть. Я не буду жаловаться. Буду идти, сколько смогу, клянусь! К нему подбежали жена и сын. Жена опустилась на колени, взяла Самиру за край плаща. – Пожалуйста, – прошептала она. – Он может идти. Мы поможем. Я понесу его вещи, сын поможет.

– Нет, – спокойно сказала Самира. – На своей спине его я не потащу. И вам не советую.

Она строго посмотрела на мужчину: – У тебя есть несколько дней, пока мы готовимся. Можешь провести их с пользой. Помоги жене собрать вещи в дорогу, пока ещё в силах что-то делать. Дай сыну последние наставления, скажи что любишь его. Встреть смерть как мужчина, а не как скулящая собака.

Жена всхлипнула. – Ты не можешь нас разлучить. – Могу, – Самира встала. – И вы это знаете. Можете остаться все трое и умереть здесь через месяц от голода. Или двое из вас могут пойти и попытаться выжить. Если вы всё таки потащите его за собой, я оставлю вас здесь всех троих. Намёк понятен? Выбор за вами.

Она повернулась и пошла дальше. У неё было много дел. Аммар видел, как семья медленно обнимается. Как мужчина вытирает слёзы и начинает что-то тихо говорить жене и сыну.

Она была права, – понял Аммар. – Даже в этом. Дала ему шанс умереть с достоинством.

– Пойду поговорю с Рахимом, – сказал он Фатиме.

Кузнец сидел у своего костра и чинил подкову. Руки работали автоматически, но взгляд был устремлён на чужаков. – Ну что, Аммар? – спросил он, не поднимая головы. – Тебя тоже зацепили красивые речи? – Не знаю. А тебя?

Рахим отложил молоток. Посмотрел на Аммара усталыми глазами. – Всё думаю об Асие. Моя дочь умерла, веря в справедливое будущее. Кричала лозунги Мансура, пока стрела не пронзила ей грудь. – Он помолчал. – Шестнадцать лет. Умерла за красивые слова о том, что жрецы нас обманывают. – И что теперь? – А теперь жрецы мертвы, храм разрушен, город затоплен. И приходит новый человек с новыми обещаниями. – Рахим взял подкову, покрутил в руках. – Но странное дело – этот не обещает справедливости. Обещает только дорогу.

Аммар сел рядом на камень. – Это плохо или хорошо? – Честно? Не знаю. – Рахим вздохнул. – Я разговаривал с ним. Спросил прямо: чем ты лучше Мансура? А он что сделал? – Что? – Просто объяснил свой план. Как мужчина – мужчине. Сказал, что путь будет тяжёлым, многие умрут, но у кого-то будет шанс дойти до места, где можно жить. – Рахим усмехнулся. – Мансур обещал нам рай на земле. А этот обещает смерть в пустыне. Кто из них врёт?

– Может, оба.

– Может быть. – Рахим встал, отряхнул руки. – Но если этот врёт – он очень странный лжец. Видел я его лицо, когда он держал мёртвого ребёнка. Видел, как ему было больно. Он не притворялся. Для Мансура люди были проблемой, которую нужно решить. А для этого… мы – груз, который он несёт.

– И это хорошо?

– Ну, наверное, быть грузом лучше, чем инструментом, – Рахим посмотрел на небо. – Важно, что у него есть план и воля его осуществить. А у нас нет ни плана, ни воли. Так и будем сидеть здесь и ждать.

Аммар молчал. Рахим был прав. – Иди к жене, Аммар. Решайте сами. Но помни – здесь мы точно умрём. А там… там кто знает?

Аммар вернулся к жене с ощущением, что решение принято. – Я думаю, идём, – сказал он. – Но сначала я хочу поговорить с этой женщиной. С той, что с мечом. Думаю, что она на самом деле главная.

Она стояла с пергаментом, записывая имена. – Моя семья готова идти, – сказал он, когда подошла его очередь. Она подняла усталые, внимательные глаза: – Как тебя зовут? – Аммар. Кожевник. – Хорошо. Кожа – это важно в пустыне. – Она записала его имя. – Сколько человек в семье? – Двое. Я и жена. – Жена здорова? – Да. Была лихорадка, но прошла. Женщина кивнула, сделала пометку. – Слушай, – сказал Аммар, собравшись с духом. – Ты правда думаешь, что мы доберёмся?

Она посмотрела на него долгим, оценивающим взглядом. – Все? Нет. Может быть, половина, может немного больше. Если повезёт. – И ты это знаешь? И всё равно ведёшь нас? – Как ты сам понял, Аммар, выбор не велик, – она указала на затопленные руины. – Здесь шанс равен нулю. Там – может быть, пятьдесят процентов.

Аммар медленно кивнул. Простая арифметика. Без красивых слов. – А что с теми, кого мы оставляем? – Умрут. – Ты не похожа на пророчицу, они так не говорят, – сказал Аммар наконец. – Так и есть. – Женщина показала на Назира. – Он пророк. А я – просто человек, который знает пустыню. И знаю, что в ней можно выжить, если не жалеть о том, что приходится оставлять. – Как тебя зовут? – Самира. – Самира, – повторил Аммар. – А если Назир ошибается? Если никаких гор с водой нет? – Скажем так, Аммар-кожевник. У меня есть причины верить, что эти горы существуют. Достаточно веские, чтобы поставить на них свою жизнь и жизнь моих людей. Если тебе этого мало – оставайся здесь.

Аммар долго смотрел на неё. – Значит, идём, – сказал он. – Значит, идёте. – Самира записала его имя в список. – Добро пожаловать в караван, Аммар-кожевник. И ещё одно. – Она посмотрела на него серьёзно. – Собери столько воды, сколько сможешь нести. А лучше – ещё больше. В пустыне лишней воды не бывает.

К концу дня в списке Самиры было восемьсот имён. Восемьсот человек, решивших поверить в шанс. Оставшиеся двести сидели у своих костров и смотрели на тех, кто собирался в дорогу, с выражением, которое было смесью облегчения и зависти.

Аммар вернулся к Фатиме. – Она не стала ничего доказывать, – сказал он. – Просто сказала, что у неё есть веские причины верить. И я ей поверил. Не потому что она привела доказательства, а потому что она готова поставить на это свою жизнь. – А Назир? – Назир говорит правильные слова. А она принимает правильные решения. – Аммар обнял жену. – Думаю, нам нужны оба.

Фатима кивнула. – В Книге Капель сказано: "Благословен тот, кто идёт в неизвестность с верой. Но трижды благословен тот, кто идёт без веры, но идёт". – Тогда я трижды благословен, – усмехнулся Аммар. – Веры у меня нет.

Глава 4 Песок и звёзды

2-й день путиЧисленность каравана: ~800 человек.

Аммар проснулся от звука, которого никогда раньше не слышал – низкого, протяжного мычания, доносившегося откуда-то из глубины земли. Он открыл глаза и увидел, что небо уже светлеет, хотя солнце ещё не показалось из-за горизонта. Звук повторился, и Аммар понял, что это верблюды. Не те жалобные крики, которые он слышал на городском рынке, когда животные протестовали против вьюков, а что-то совсем другое – глубокое, почти музыкальное пение, которым они встречали рассвет.

Он лежал ещё минуту, слушая эту странную песню. К мычанию верблюдов добавились другие звуки: тихое позвякивание медных колокольчиков на сбруе, шелест одеял, которые люди складывали и убирали в дорожные сумки.

Воздух пах совсем не так, как в городе. Никакого дыма от очагов, никакой вони от мастерских и отхожих мест. Только чистый, сухой запах нагретого песка, горьковатый аромат верблюжьего навоза и что-то ещё – то ли пряные травы, то ли просто сама пустыня. Аммар глубоко вдохнул и почувствовал, как что-то расправляется у него в груди.

– Доброе утро, путешественник, – сказала Фатима, и в её голосе была такая радость, словно они отправились не в смертельно опасный путь, а на праздник.

Аммар сел и посмотрел на жену. Она уже проснулась и сидела, обняв колени, глядя на просыпающийся лагерь. Щёки розовые от утренней прохлады, глаза блестят, губы тронуты улыбкой. Когда она в последний раз выглядела такой счастливой? До всех этих бед, до Мансура, до потопа – очень давно.

– Путешественник? – Аммар потянулся, чувствуя, как ноют мышцы после сна на земле. – Это громко сказано. Я же дальше соседних деревень никогда не ездил.

– Ну вот, теперь пойдешь к самым горам! – Фатима засмеялась и ткнула его в бок. – Представляешь? Мы увидим места, где ещё ни один человек из Аль-Мадира не бывал.

Аммар смотрел на неё, и не мог оторвать глаз. Сверкающие глаза, румянец на щеках.

Боже, какая она живая.

Лагерь просыпался неспешно, без суеты. Люди уже начали вырабатывать свой ритм – не городской, когда все торопятся по своим делам, а караванный, где каждое движение выверено и осмысленно. Аммар встал и огляделся, пытаясь понять, как устроена эта новая жизнь.

Опытные путешественники, ходившие раньше с караванами поднимались первыми – ещё в предрассветных сумерках. Они были мышцами каравана. Они проверяли животных, поправляли сбрую, готовили простую еду. Потом просыпались торговцы и ремесленники – привыкшие к раннему подъёму. И последними – те, кто в городе мог позволить себе поспать подольше: писцы, младшие жрецы, дети богатых семей.

Но даже последние не задерживались. В пустыне действовали другие правила. Солнце здесь не предупреждало о своём появлении долгими сумерками, как в городе. Оно вставало быстро и сразу начинало жечь. Нужно было успеть пройти как можно больше пути, пока воздух оставался прохладным.

– Иди умойся, – сказала Фатима, протягивая ему кувшин с водой. – Но только немного. Мусе не понравится, если будешь тратить воду попусту.

Муса? Аммар нахмурился. Он слышал это имя, но не мог вспомнить…

– Погонщик верблюдов, – пояснила Фатима, видя его недоумение. – Высокий, с седой бородой. Он вчера объяснял, как правильно вязать поклажу. Ты, кажется, спал.

Аммар кивнул и пошёл умываться. Воды действительно лил мало – ополоснул лицо и руки, прополоскал рот. Всё по минимуму.

Вернувшись, он нашёл Фатиму за укладкой их нехитрого скарба. Она напевала что-то себе под нос – мелодию, которую он не узнавал.

– Что это за песня?

– Не знаю, – она улыбнулась. – Сама придумалась. Про дорогу, про новые места.

Аммар слушал её пение и чувствовал, как внутри поднимается что-то тёплое и незнакомое. Когда он в последний раз сочинял что-то просто так, для радости? В детстве, наверное. А может, и тогда не сочинял.

Вдруг его память метнулась назад, лет на двадцать пять.

***

Дядя Салим затягивал последние ремни на вьюке. Большой, бородатый, пахнущий кожей и дорожной пылью. Аммар стоял рядом – маленький мальчишка с широко раскрытыми глазами, который провожал дядю в дальний путь.

– А там далеко? – спрашивал он.

– Очень далеко, малыш. Дальше, чем ты можешь себе представить.

– А что там?

– Там тоже пустыня, Аммар. Как и везде. Но другая. Песок там крупный, каменистый. И люди там живут не такие, как мы. И звёзды по ночам – совсем другие.

Дядя присел рядом с мальчишкой и положил большую ладонь ему на плечо:

– Знаешь, что самое удивительное в дальних дорогах?

– Что?

– Каждый шаг – это кусочек нового мира. И никто не знает, что там за следующим холмом. Даже самые опытные караванщики. Потому что мир всё время меняется. Дороги заносит песком, появляются новые источники, пересыхают старые. И каждый путь – как первый раз.

Аммар смотрел на дядю с обожанием:

– Я тоже хочу в дальние дороги.

_— Когда-нибудь пойдёшь, – улыбнулся Салим. – И тогда вспомнишь старого дядю.

Он уехал на следующее утро. А через полгода пришли вести, что караван попал в песчаную бурю где-то в дальних пустынях. Дядя Салим так и не вернулся. Но его слова остались.

***

– О чём думаешь? – Фатима коснулась его руки.

– О дяде Салиме. Помнишь, я рассказывал? – Аммар улыбнулся. – Он говорил, что каждый шаг в дальней дороге – это кусочек нового мира.

– И вот ты идёшь по его следам.

– По его следам, – повторил Аммар и почувствовал, как что-то тёплое разливается в груди. Не страх, не тревога – предвкушение.

Впервые в жизни он шёл туда, где никогда не бывал. И это было… очень волнующе.

***

Караван тронулся в путь с первыми лучами солнца, и Аммар сразу понял, что вчера видел только малую часть этого удивительного зрелища.

Восемьсот человек – это не просто толпа. Это живой организм, у которого есть голова, тело и хвост. Впереди шли разведчики Самиры – трое мужчин на быстрых верблюдах, которые уходили далеко вперёд, проверяя дорогу. За ними – сама Самира со своими помощниками, тоже верхом. Потом – Назир с посохом, пешком.

Дальше шли вьючные животные под присмотром погонщиков. Верблюды несли воду, муку, финики, свёрнутые палатки, инструменты, всё самое необходимое. Их колокольчики позвякивали в такт шагам, создавая странную, гипнотическую музыку.

За обозом двигалась основная масса людей. Не беспорядочной толпой, а организованными группами. Семьи держались вместе, ремесленники шли рядом с ремесленниками, люди одной профессии или из одного квартала естественным образом объединялись в мини-караваны внутри большого каравана.

И замыкали колонну арьергардные – ещё трое всадников, которые следили, не отстал ли кто, не идёт ли погоня.

Аммар шёл в середине колонны, среди других мастеров и торговцев. Рядом ступал Рахим-кузнец, неся свои инструменты в кожаной сумке через плечо. Чуть поодаль – Фарук-гончар, Юсуф-плотник, ещё несколько ремесленников. Все несли свои инструменты – самое ценное, что у них было.

Сначала Аммар просто шёл, привыкая к ритму. Один шаг, другой, третий. Песок под ногами был не такой рыхлый, как он думал – скорее плотный, утрамбованный ветрами. Идти было легче, чем по городским мостовым.

Но через час начались проблемы.

Солнце поднялось выше, и воздух стал нагреваться. Аммар почувствовал, как пот выступает на лбу. Потом начал щипать глаза – отражённый от песка свет был гораздо ярче городского. Он прищурился, но это не помогало.

– Эй, ты! – окликнул его незнакомый голос. – Кожевник!

Аммар обернулся. К нему подходил высокий мужчина с седой бородой, одетый в длинную рубаху и широкие штаны. На голове – белая чалма, лицо загорелое, морщинистое от солнца и ветра. Это, видимо, был Муса, погонщик верблюдов.

– Ты идёшь неправильно, – сказал Муса без предисловий. – Сгоришь через час.

– Что?

– Голова открытая, глаза щуришь, дышишь ртом. – Муса покачал головой. – В городе, наверное, так можно. В пустыне – нет.

Он остановился, заставив остановиться и Аммара. Достал из-за пояса длинный кусок ткани – белый, тонкий, но плотный.

– Это называется лисам, – объяснил Муса, разворачивая ткань. – Не чалма, не платок. Лисам. Повторяй: ли-сам.

– Лисам, – послушно повторил Аммар.

– Хорошо. Теперь смотри, как наматывать.

Муса показал, как правильно обматывать голову и лицо, оставляя открытыми только глаза. Движения у него были быстрые, отточенные – явно делал это тысячи раз.

– Видишь? Сначала вокруг головы, потом под подбородком, потом через лицо. Нос и рот закрыты, а дышать можно свободно. Ткань фильтрует пыль и сохраняет влагу.

– А глаза?

– Глаза привыкнут. Главное – не щуриться. Расслабь мышцы лица, смотри мягко, как смотришь на воду в колодце.

Муса размотал ткань и протянул Аммару:

– Попробуй сам.

Аммар неловко попытался повторить показанное. Получилось криво и неудобно – ткань сползала, мешала дышать.

– Нет, не так, – терпеливо сказал Муса. – В пустыне всё нужно делать медленно и правильно. Быстро – значит плохо, плохо – значит смерть.

Он снова показал, ещё медленнее. И ещё раз. И ещё. Аммар повторял, пока не научился наматывать лисам быстро и правильно.

– Теперь идём, – сказал Муса. – И слушай внимательно. Я буду учить тебя ходить.

– Ходить? Я умею ходить.

– По городу умеешь. А в пустыне ходят по-другому.

И Муса действительно начал учить его ходить. Как ставить ноги, чтобы не проваливаться в песок. Как дышать – медленно и глубоко, через нос, чтобы воздух успевал увлажняться и охлаждаться. Как держать корпус – прямо, но расслабленно, чтобы не уставать.

– Шаг короче, – говорил Муса. – В городе торопишься, здесь торопиться нельзя. Лучше идти медленно весь день, чем быстро полчаса и потом лежать от усталости.

– А вы давно водите караваны? – спросил Аммар, когда они вошли в ритм.

Лицо Мусы помрачнело:

– Водил. Двадцать лет водил. От Кадари до Тадмора, от Халеба до Ан-Наджма. Хорошие времена были.

– Что случилось?

– То же, что и со всем остальным. Дороги стали опасными. Разбойники, бандиты, голодные племена, которые раньше торговали, а теперь только грабят. – Муса плюнул в песок. – Последние пять лет всё хуже и хуже. А теперь и города рушатся.

Он помолчал, глядя вперёд, на колыхающийся в горячем воздухе горизонт.

– Но ремесло не забывается. Знание не портится. И если мы доберёмся до этих гор, может быть, снова будут караваны. Снова будет торговля.

– Вы верите, что доберёмся?

Муса пожал плечами:

– Самира знает пустыню. Назир… – он подумал, подбирая слова. – Назир видит дальше других. А это главное в дальней дороге.

– А почему вы меня учите? – спросил Аммар. – Мы же незнакомы.

– Самира поручила, – просто ответил Муса. – Собрала опытных людей и сказала: "Надо учить городских караванному делу. А то все помрут от собственной глупости". Я согласился. – Он лукаво улыбнулся. – Но я ленивый. Поэтому я научу тебя, а ты научишь остальных, кто рядом. По рукам?

Аммар засмеялся:

– По рукам. Но если я кого-то убью по незнанию, это ваша вина.

– Не убьёшь. Руки у тебя умелые, глаза внимательные. Не бойся учиться. Забудь на время каким умным ты был. Этого будет достаточно.

Они шли и разговаривали. Муса рассказывал о торговых путях, о городах, которые он видел. Аммар слушал, и мир становился больше, шире, полнее. Оказывается, за пределами знакомой ему округи существовали целые королевства, народы с другими обычаями, рынки, где продавались невиданные товары.

– А ремесленники там хорошие? – спросил Аммар.

– Разные. В одном городе лучшие ткачи во всём мире, а гончары никудышные. В другом – наоборот. – Муса усмехнулся. – Хороший мастер везде найдёт работу.

К полудню Аммар почувствовал, что научился чему-то важному. Не просто идти по пустыне – жить в ней. Дышать её воздухом, чувствовать её ритм. Лисам больше не мешал, а защищал. Глаза привыкли к яркому свету. Шаги стали увереннее.

***

В полдень случилось то, что сделало этот день незабываемым.

Впереди поднялось облако пыли – сначала маленькое, потом всё больше. Самира подняла руку, и караван остановился.

– Ветер, – сказал Муса, принюхиваясь. – Самум идёт.

– Что?

– Песчаный ветер. Небольшой, но неприятный. Сейчас укрываться будем.

Действительно, через несколько минут до них через цепочку людей донеслась команда Самиры.

Люди впереди крикнули

– Самира сказала – всем укрыться! Вьючных животных в круг! Приготовиться к буре! Передайте дальше.

Кто-то криком передал команду дальше по каравану.

Люди заметались. Кто-то растерянно оглядывался по сторонам, не понимая, что делать. Кто-то пытался продолжать идти. Но опытные быстро начали действовать.