Собиратель надежд

Рядом с ними стояла женщина в плаще цвета пыли. Она ходила между семьями и говорила с взрослыми такие слова, которые Юсуф не понимал: "переход", "дневки", "водопой". Но голос у нее был уверенный, как у мамы, когда та объясняла, как завязывать шнурки. Голос человека, который точно знает, что делает.

А чуть поодаль стоял высокий человек в коричневой одежде. Тот, которого взрослые называли пророком. Он смотрел на Юсуфа с куклой, и на его лице было выражение, которое Юсуф видел у отца, когда тот смотрел на них с Аминой перед сном. Доброе выражение.

– Хорошо, – сказал высокий человек, и голос у него был не громкий, но все услышали. – В новой земле каждая девочка должна иметь куклу. И каждый мальчик должен помнить, что самое важное – это то, что делает счастливыми тех, кого мы любим.

Взрослые вокруг закивали. Некоторые даже улыбнулись. И Юсуф понял, что сказал правильные слова. Не волшебные слова, не страшные слова – просто правильные.

Женщина в пыльном плаще подошла к высокому человеку и что-то шепнула ему на ухо. Он кивнул и обратился ко всем людям на холме:

– Пора. Дорога дальняя, а тропы после дождя размывает быстро. Но там, куда мы идем, вода течет всегда. И она не умеет умирать.

И тогда все пришло в движение.

Люди подняли мешки и корзины, взяли детей на руки, кто-то впрягся в тележки. Высокий человек пошел вперед, а женщина в пыльном плаще – рядом с ним. Остальные потянулись следом, как длинная цепочка.

Юсуф шел между мамой и папой, крепко держа куклу. Амина сидела у отца на плечах и пела тихонько: "Ляля со мной, ляля со мной, теперь мне не страшно домой." Только "домой" теперь было не назад, а вперед. Туда, где они еще не были, но куда шли.

Когда караван начал спускаться с холма, Юсуф обернулся.

Аль-Мадир лежал внизу, как разломанная игрушка. Дома торчали из воды, как зубы у старой бабушки Марьям – кое-где, и неровно. Там, где был храм, чернела яма, полная дождевой воды, в которой отражалось серое небо. А по краям этой ямы валялись белые камни – все, что осталось от красивых стен.

Юсуф подумал, что город похож на человека, который заснул и больше не проснется. Тихий, неподвижный, с закрытыми глазами-окнами.

– Там больше никто не живет? – спросил он маму.

– Никто, сынок. – Мама взяла его за свободную руку. – Но там жили мы. И дедушка с бабушкой. И это никто никогда не забудет.

Юсуф кивнул. Он понимал. Дома можно сломать, но воспоминания – нельзя. Они остаются с тобой, куда бы ты ни шел. Как кукла Амины – сломанная, без лица, но все равно самая важная вещь на свете.

Дорога уводила их на восток, туда, где за дымкой угадывались горы. Солнце садилось им за спину, окрашивая небо в цвет созревших персиков. А впереди, сказал высокий человек, их ждала земля, где вода никогда не кончается и никогда не топит дома.

Юсуф не знал, правда ли это. Но он знал, что в его руках – кукла, которая делает счастливой его сестру. И пока он ее не выпустит, у них всегда будет с собой кусочек дома. Настоящий дом – не из камней и глины, а из того, что ты никогда не готов потерять.

Даже если у него больше нет лица.

Даже если его пришлось найти в луже, которая раньше была твоим миром.

Глава 2. Грязь

Сапог отвратительно чвакнул, и тёплая струйка грязной воды просочилась к пятке. Назир выругался себе под нос – тихо, беззлобно, как ругаются на неизбежное. Четвёртый день дождя, четвёртый день гула в голове. Плащ, превратившийся в свинцовую шкуру, лип к спине.

Гул в висках был не просто болью. Он был информацией. Беспорядочным, искажённым сигналом, словно тысячи голосов пытались говорить одновременно на сломанной частоте. Энтропия, обретшая звук. Шум рушащегося мира.

Наконец, Назир остановился, тяжело оперевшись на посох, и зажмурился.

– Опять? – тёплая ладонь легла ему на лоб. Жест стал привычным.

Он кивнул, не открывая глаз. Прикосновение Самиры не лечило, но оно было реальным. Точкой порядка в нарастающем хаосе. Гул на мгновение отступил, сменившись терпимой пульсацией.

Они укрылись под небольшим скальным навесом, наблюдая, как серые нити дождя прошивают мир.

– Как вести людей? – спросил Назир, глядя в пустоту. – Что им говорить?

– Зависит от того, насколько их будет много, – Самира выжала край своего плаща. – А сколько их может быть?

Назир нахмурился, его инженерный ум заработал, отсеивая эмоции и воспоминания, цепляясь за факты. Он почти не помнил лиц, но помнил инфраструктуру.

– В городе было тридцать семь общественных колодцев с пропускной способностью… – он забормотал, делая расчёты в уме, – плюс частные системы во дворцах… Учитывая нормирование последних лет, я бы сказал, около полутора тысяч человек. Может, чуть больше.

Самира перестала выжимать плащ и медленно повернулась к нему. – Полторы тысячи? Назир, это очень, очень много. Это же передвижной город. У них есть верблюды?

– Я не знаю.

– Да уж, – она покачала головой. – Ну, дойдём – увидим.

– А как их уговорить? – снова спросил он.

– Я не знаю. Слушай, так много народу… может, и не надо всех уговаривать? Взять только тех, кто пойдёт? А остальных оставить дожидаться, пока кристалл окончательно погаснет? Мы не можем спасти весь мир, Назир.

– Не надо весь мир, – тихо ответил он. – Только один город.

– Неважно.

– Я ушёл из этого города, чтобы спасти их всех. Я не собираюсь оставлять людей умирать.

Самира посмотрела на него долгим, изучающим взглядом. – Ты думаешь, что пообщался там с богами, вернее, посмотрел в окошко в храме, и теперь такой всесильный, чтобы спасти полторы тысячи человек? Ты знаешь, как это называется?

– Ответственность?

– Гордыня, Назир, – отрезала она. – Это называется гордыня. Один из смертных грехов, между прочим.

– Ты знаешь, что нет никаких смертных грехов? Что нигде они не упоминаются, что это просто фигура речи?

Самира фыркнула и отвернулась. – Ой, конечно, я же дурочка из пустыни, откуда мне знать, что там написано в священных текстах. Сейчас вот попью мочу верблюда и буду тебя слушать, о великий искатель воды.

– Извини, я не это хотел сказать.

– Да, ты вечно хочешь сказать что-то другое, а не то, что говоришь, – она помолчала, глядя на дождь. – Но что-то ты молчал о священных текстах, когда мы тебя спасали.

Напряжение повисло в воздухе, тяжёлое, как мокрый плащ. Чтобы сменить тему, Самира спросила с внезапным любопытством: – Так всё-таки, расскажи мне про эти краны. Я до сих пор не могу себе представить.

Назир усмехнулся. За месяцы пути она выпытала у него половину городских тайн. Кочевница, которая всю жизнь черпала воду из грязных колодцев, никак не могла поверить, что где-то люди просто поворачивают металлическую ручку – и вода течёт.

– Не во всех домах, – повторил он в который раз. – Только в некоторых. У жрецов и у богачей. Они подсоединены к системе водоснабжения, а та получает воду из кристалла.

– А у тебя дома был?

– Кран? Нет. Отец говорил, что это расточительство. Инженеры должны понимать ценность воды.

– Мудрый человек твой отец. А правда, что на вашем базаре можно купить розовую воду?

– Правда. Из лепестков роз, которые растут только в дальних горах. Богачи платят за неё золотом.

– Золотом. За воду с запахом цветов, – Самира покачала головой. – Отец мой варил эту дрянь из кактусов. И получал медную монету за флакон. Не каждый раз.

В её голосе не было горечи. Просто констатация факта.

– Зато вы свободны, – сказал Назир. – Не привязаны к одному месту.

– Это не свобода, Назир. Это выживание. Разные вещи.

Он посмотрел на неё украдкой. Под практичностью кочевницы скрывалась мечта об оседлой жизни.

– А что ты будешь делать, когда мы доберёмся до гор? – спросил он.

– Строить, – ответила она без колебаний. – Дом. Настоящий дом, из камня. С синей дверью. С крышей, которую не снесёт ветер.

– И кран в доме?

Самира засмеялась – редкий, дорогой звук в эти серые дни. – Не увлекайся, водяной. Мне и колодца во дворе хватит.

Она посерьёзнела. – А ты бы остался в городе, если бы мог?

– Сложный вопрос.

Самира раздражённо закатила глаза. – Ты опять за своё. Тебя что ни спроси, у тебя сложные вопросы. Отвечай по существу.

– Да как тут ответить, что значит «была бы возможность»? Если бы кристалл не умирал, я бы даже не думал о том, чтобы покинуть стены. Не в смысле, я бы этого не хотел. Мне бы даже мысль в голову не пришла. Это не значит, что мне бы у вас не понравилось, просто до этого бы не дошло.

– Господи, Назир, иногда я жалею, что не оставила тебя умирать в песках. Ты такой зануда. Только не будь таким занудой, когда будешь уговаривать людей пойти за нами.

– Не буду, – он вздохнул. – Знаешь, я много думал об этом…

– Не сомневаюсь.

– Не перебивай. Я много думал об этом. Перед тем, как я ушёл, я был на площади, говорил перед людьми.

– И что?

– И в итоге меня собрались изгнать.

– Знаешь, а я не удивлена.

– Вот вечно ты за своё. Суть не в этом. Суть в том, что там был другой. Верховный жрец, Халид. Он говорил, как река текла, – плавно, красиво и неотвратимо. Такими словами возвышенными. Я, конечно, тогда злился, но теперь не злюсь. Думаю, что мне стоило как-то серьёзнее к этому отнестись. Сказать людям то, что надо говорить людям, а не академикам.

– Хочешь сказать, что люди глупые?

– Ну… это сложный вопрос.

Самира снова закатила глаза.

– Хочу сказать, что люди разные, – поправился Назир. – Но есть вещь, которая их всех объединяет. Это культура, вера. А не цифры и показатели прибора.

– Думаешь рассказать им про храм?

– Думаю рассказать.

Они снова замолчали. Дождь начал стихать. Гул в голове Назира снова усилился, резкой, болезненной волной. Он поморщился.

– Ты опять? – спросила Самира.

– Всё в порядке.

– Ага, я вижу, – в её голосе прозвучал сарказм. Она подняла палец. – Смотри. Дождь кажется заканчивается. Боги услышали твои молитвы, водяной. Скоро выглянет солнце.

Они вышли из-под навеса. Тропа вильнула между двумя скалами, и внизу, насколько хватало глаз, расстелилась долина.

Только города в ней не было.

Было озеро. Грязное, мутное, свинцовое озеро.

Назир инстинктивно искал взглядом знакомые башни храма, но увидел лишь торчащий из воды минарет, похожий на палец утопленника. Потом ещё один. И ещё. Там, где должен был стоять храм, зияла дымящаяся даже под дождём рана.

Аль-Мадира больше не было.

И в этот момент гул в его голове прекратился. Щёлк – и тишина. Словно источник помех, главный генератор шума, наконец-то сгорел окончательно. Назир вздохнул полной грудью, впервые за много дней ощущая блаженную пустоту.

– Смотри, – сказала Самира, указывая на холмы вокруг затопленного города. – Там люди. Видишь костры?

Назир прищурился. Действительно, на возвышенностях виднелись тёмные пятна – скопления людей, самодельные палатки, дым от огней. Гораздо больше людей, чем он ожидал.

– Похоже, они пойдут за нами, – сказала Самира тихо.

Назир молча согласился.

– Идём, – сказала она. – Посмотрим, с чем придётся работать.

На холме пахло дымом мокрых тряпок и гнилью. Кислый запах отчаяния, смешанный с запахом нужды. Люди сидели вокруг костров, под навесами из досок и рваных полотен. Большинство не разговаривало – только смотрело в пустоту.

Мужчина безучастно пытался приладить доску к хлипкому навесу. – Помоги, – бросил он соседу. – Зачем? – ответил тот, не поворачивая головы. – Всё равно всех смоет.

Когда двое чужаков – мужчина с посохом и женщина с мечом – появились на тропе, на них почти не обратили внимания. Но их появление совпало с концом дождя и первым лучом солнца. Этого хватило.

– Дождь… кончился… – прошептал кто-то. – Солнце… – выдохнула женщина, качавшая на руках неподвижный свёрток.

Кто-то поднял голову. Увидел двоих чужаков, стоящих на фоне прояснившегося неба. И отчаяние, ища выход, нашло его. – Они пришли! – закричал старик, указывая на них трясущейся рукой. – Семь дней дождя! И они пришли, и дождь кончился!

Слово "пророк" пронеслось по толпе шёпотом, потом криком. Люди начали подниматься. Один за другим они падали на колени в грязь. Назир растерянно посмотрел на Самиру. Он хотел что-то сказать, возразить, но она смотрела не на него, а на толпу. Оценивала. Её взгляд был взглядом тактика, увидевшего на поле боя неожиданное, но мощное оружие.

Вокруг них сжималось кольцо. В глазах людей горела слепая, хищная надежда.

– Соглашайся, – прошипела Самира ему в ухо, шагнув ближе. Голос её был твёрд, как сталь. – Используй это. Или они нас разорвут и продолжат сидеть здесь, пока не умрут.

Он посмотрел в её глаза и понял. Это не просьба. Это приказ. Прагматичное решение. Он глубоко вздохнул, переступил черту.

– Меня зовут Назир, – сказал он громко, чтобы слышали все. – Мы пришли, чтобы увести вас отсюда.

Толпа ахнула. Ещё больше людей упало на колени.

– Идти! – закричал кто-то. – Мы должны идти!

– Веди нас, пророк! – подхватили другие. – Веди нас!

Гул толпы всё нарастал и нарастал, став напоминать тот хор, который Назир слышал последнюю неделю. Такой-же беспорядочный и неразборчивый, но настоящий.

Назир поднял руку, призывая к тишине. Голоса постепенно стихли.

– Прежде чем мы тронемся в путь, нужно сделать много дел, – сказал он, стараясь говорить спокойно и рассудительно. – Собрать всех людей с других холмов. Организоваться. Понять, что у нас есть из припасов, кто может идти, кто нуждается в помощи.

Он оглядел лица, обращённые к нему:

– Но я так устал после долгой дороги. И я не знаю, что произошло. Что случилось с храмом? Что с водяным кристаллом? – Он сделал паузу. – Кто-нибудь расскажет мне? Чтобы я понимал, с чего начинать.

Люди зашевелились, переглянулись. Кто-то начал говорить, но его перебили. Послышались обрывки фраз:

– Это всё Мансур!

Назир встретился взглядом с Самирой, и вновь этот взгляд говорил краше тысячи слов.

Мансур.

– Обещал чистую воду…

– Штурм храма…

– Взрыв…

И тут из толпы вышел широкоплечий мужчина с руками, чёрными от работы с железом. На лице его была усталость, которая казалась старше его лет. Кузнец.

– Здравствуй, Назир. Ты же тот самый Назир? Инженер покинувший наш город после перепалки с Халидом? Присаживайся, – сказал он, указывая на большой камень у костра. – Я тебе всё расскажу

Назир поёжился. Голос кузнеца совсем звучал совсем не так, будто он собирается напоить его горячим чаем, и пересказать весёлые истории из жизни города за последний год. Это был голос не то равнодушный, не то затаённо злобный.

Назир тем не менее последовал за кузнецом и сел. Люди образовали вокруг них круг, а с соседних холмов уже тянулись другие – привлечённые шумом и слухами о пророке, который принёс солнце. То, что задумывалось как личный разговор, превращалось в нечто большее.

Кузнец тоже сел, но не расслабился. Он посмотрел на Назира долгим, оценивающим взглядом и начал рассказывать.

– Меня зовит Рахим. Три месяца назад к нам пришёл человек. Мансур звали. Инженер, как и ты. – Голос у него был ровный, но в глазах что-то тлело. – Торговал водой. Говорил, что у жрецов нет ответов. Что кристалл умирает, а они только молятся, да призывают всех экономить. Говорил, что знание лучше веры.

Люди слушали, кивали. Многие помнили.

– Обещал чистую воду. Показывал чертежи, схемы. Объяснял, как можно очистить воду без кристалла, с помощью фильтров. – Рахим сжал кулаки. – Моя дочь Асия ему поверила. Поверила, что жрецы всё врут, прячут воду, хотят тут всех контролировать. Шестнадцать лет, умная девочка. Говорила: "Папа, он показал мне будущее без жажды". Что кристалл умирает, и надо что-то делать. Тогда звучало разумно.

Этот рассказ отзывался в душе Назира пронзительной болью. Потому что Рахим говорил словами Мансура. А Мансур говорил словами Назира. Теми самыми словами, что Назир произнес тогда площади. Теми самыми словами, которые он не успел сказать, потому что его с этой площади вывела стража.

– И что случилось? – тихо спросил Назир.

– Мансур поднял людей против жрецов. Штурмовали храм. Моя Асия была впереди всех.

Голос Рахима сорвался:

– Стрела жреца попала ей в грудь. Умерла у меня на руках, всё ещё веря в светлое будущее.

Рахим замолчал, и Назир не мог его в этом упрекнуть. Вся толпа вокруг замолкла, и в этой оглушительной тишине единственным звуком, был тихий всхлип Рахима. Но это была потеря контроля над собой длиной лишь в секунду. Рахим вытер слезу с щеки и продолжил.

– А потом взрыв, – говорил он, глядя прямо в глаза Назиру. – Мансур со своими помощниками что-то делал с кристаллом. Хотел доказать, что может заставить его работать лучше. Вместо этого – взрыв. Храм рухнул. Кристалл разлетелся на куски. А следом пришёл этот проклятый дождь.

Он наклонился вперёд:

– Город утонул. Много людей умерло. Никто не знает сколько точно, потому что нас тут много и у нас хватает проблем, более интересных чем перепись. И всё это – началось с инженера, который пообещал людям светлое будущее, в котором не надо молиться. Понимаешь к чему я клоню, инженер?

Назир вздохнул. Назир понимал. Вокруг них уже собралось больше сотни человек, с соседних холмов подходили новые группы. Шёпот, вопросы, попытки протиснуться ближе.

– Рахим, – сказал Назир спокойно, – Мансур был прав кое в чем. Кристаллы действительно умирают. Это не божья кара и не испытание веры. Это естественный процесс. И он необратим. Я был в месте где на землю спустился самый первый кристалл. И он тоже умер. Они все умрут.

– Тогда зачем ты здесь?

– Потому что есть места, где кристаллы не нужны. – Назир говорил тихо, только для кузнеца. – Я видел горы на севере. Там идёт дождь. Постоянно. Я делал записи, пока мы сюда шли. Каждый божий день. То тут, то там. Там реки текут сами, без помощи магии. Там можно жить без жрецов и без кристаллов.

– И что ты хочешь сделать?

– Я хочу увести вас всех туда.

Толпа росла. Люди лезли всё ближе, кричали вопросы:

– Что вы там говорите?

– Пророк, скажи и нам!

– Мы тоже хотим слышать!

Назир поднял руку:

– Я говорю с Рахимом, – сказал он твёрдо. – Пожалуйста, имейте уважение! Человек потерял дочь, и мне есть что сказать ему. То, что касается только его одного!

Толпа немного отступила, но не разошлась. Сотни глаз смотрели на них, ловили каждое слово.

– Значит, ты ведёшь нас умирать в пустыню? – спросил Рахим.

– Я веду вас туда, где есть шанс выжить. Здесь шанса нет. – Назир посмотрел на затопленные руины города. – Без кристалла в пустыне не живёт ни одно большое поселение. Вообще нигде. Это физически невозможно.

Толпа росла. Люди лезли всё ближе, напирали, кричали вопросы. Головная боль Назира усиливалась – не постепенно, а резкими волнами, словно что-то невидимое питалось этим хаосом эмоций.

Самира, заметив его гримасу, бесшумно отошла от костра. Её рука легла на рукоять меча, и она начала медленно ходить по периметру толпы. Её внимательный взгляд скользил по лицам, выискивая тех, кто мог сорваться в панику или агрессию.

Молодой парень уже открыл рот, чтобы что-то выкрикнуть, но её взгляд встретился с его глазами. Самира чуть качнула головой, и парень замолчал, проглотив слова. Рыдающая женщина пыталась протиснуться ближе к Назиру, но Самира молча положила руку ей на плечо – не утешая, а останавливая движение. Женщина замерла, подчиняясь этой спокойной силе.

Хищное, молчаливое присутствие воина создавало вокруг Назира и Рахима защитное пространство. Рахим долго молчал. Переваривал услышанное.

– И ты думаешь, что мы сможем дойти?

– Я думаю что это наш единственный шанс. Либо мы просто разбредёмся и погибнем по одиночке. Либо пойдем все вместе, и кто-то из нас дойдет. Караваны ходят по пустыне и с этим нет никаких проблем, если ты знаешь что делать. У нас будет просто еще один караван. Только очень.. очень большой.

Кузнец медленно кивнул. Ему нечего было сказать Назиру.

Назир наконец встал и посмотрел на огромную толпу вокруг них. Старики, женщины, дети. Перед ним опять вспышкой мелькнула картина из прошлого. Он стоит на площади. Вокруг старики, женщины и дети. Он им рассказывает о прогрессирующей деградации. И они не понимают. Ни-чер-та.

И вот он вновь тут. Вокруг него те же самые люди. Люди, которые не поймут рассказов о естественных процессах и географии. Которым нужна не правда, а надежда. Боль в голове пульсировала всё сильнее – толпа становилась всё более взбудораженной, и это что-то пробуждало.

Он встретился взглядом с Самирой. Она поняла без слов и чуть кивнула, продолжая свой бесшумный дозор.

Назир поднялся на камень, чтобы видеть всех. И чтобы все видели его. Расправил плечи.

Он посмотрел на лица вокруг себя. Их голодные, отчаянные глаза. Он видел людей, некоторые из которых уже стоят одной ногой в могиле. Женщины с впалыми щеками, державшие за руки исхудавших детей. Стариков, которые, казалось, держались на одной только надежде. Мужчин с мозолистыми руками, потерявших работу вместе с водой.

О, боже. Как же это тяжело.

Он заговорил громко, так чтобы все слышали:

– Народ Аль-Мадира! – голос Назира разнёсся над толпой. – Дети великого Аль-Мазина и благословенного Аль-Харида! Я пришёл говорить с вами о вере и сомнениях, о надежде и страхе, о прошлом, которое освещает путь в будущее!

Ответом было молчание. Глубокий вдох. – Я был в храме Первого Кристалла!

Толпа ахнула. Даже Рахим вскинул голову. Головная боль резко усилилась – словно невидимая сила почувствовала внимание сотен людей и потянулась к ним.

– Я видел там то, что должен увидеть каждый из вас! – продолжал Назир. – Я видел… я видел видение! Я видел, что есть места, где вода течёт свободно! Где земля даёт урожай! Где люди не умирают от жажды!

– Где? – закричал кто-то. – Где это место?

– В горах! За пустыней! – Назир чувствовал, как что-то внутри него начинает раскручиваться, набирать силу. Толпа подалась вперёд, ловя каждое слово.

Что я говорю? Откуда это берётся?

– Боги говорили со мной и показали землю, где каждый будет вознаграждён по труду своему! Где не будет бедных и богатых, где вода течёт для всех! Там земля плодородна, как сад Аль-Мазина! – слова лились всё увереннее. – Там дети будут расти здоровыми и сильными! Там старики не умрут от жажды, а матери не будут оплакивать младенцев!

Толпа завороженно слушала. Женщины плакали, мужчины кивали.

– Там не будет храмов, которые требуют десятину с голодных! – продолжал он, не в силах остановиться. – Не будет жрецов, которые торгуют водой! Не будет богачей, которые пьют розовую воду, пока дети умирают от жажды!

– Когда? – крикнула женщина из толпы. – Когда мы туда попадём?

– Аль-Мазин сказал мне: "Кто пройдёт испытание пустыни, тот достоин награды"! – Назир поднял посох над головой. – Но путь туда лежит через испытания! Через пустыню, где демоны жажды будут шептать: "Вернитесь! Останьтесь умирать в знакомых местах!"

– Но мы не послушаем! – голос его стал громче. – Потому что Аль-Харид даровал нам стойкость камня! А Аль-Мазин – текучесть воды! Воля наща будет тверда, как скала, и караван наш будет подвижен, как горный поток!

– А что с нашими мёртвыми? – крикнул старик.

– Они будут с нами! – ответил Назир не раздумывая. – В новой земле каждый камень будет помнить их имена! Каждый источник будет носить память о наших потерянных! Мёртвые поведут нас к жизни!

Останови это! Это не ты говоришь!

Толпа пришла в экстаз. Люди падали на колени, воздевали руки к небу, повторяли его слова.

И тут из толпы выбежала женщина. Волосы растрёпаны, глаза безумные от горя.

– Оживи моего ребёнка, пророк! – закричала она, падая перед Назиром на колени. – Если ты видел чудеса – оживи его! Верни мне сына!

Толпа замерла. Самира остановилась, готовая вмешаться, но пока не двигалась.

Назир медленно опустился перед женщиной на колени. Когда он протянул руку и коснулся лба мёртвого младенца, боль в голове взорвалась.

Не просто боль – волна чужого горя, отчаяния, ярости накрыла его с головой. Он почувствовал не только боль этой матери, но и всех остальных. Каждую потерю, каждую смерть, каждую слезу на этом холме. Словно прикосновение к мёртвому ребёнку замкнуло какую-то цепь, и через него хлынула вся накопленная за дни агония.

– Как его звали? – выдавил он, едва справляясь с болью.

– Юша, – прошептала мать. – Два года. Он просто заснул вчера и больше не проснулся…

– Юша. – Боль стала невыносимой. Единственный способ от неё избавиться – выпустить наружу всю эту энергию, всё это горе. – Я не могу его оживить. Никто не может. Смерть – это граница, которую не пересечь.

Слова хлынули сами собой, не из разума, а из какого-то глубинного источника: