Генетическая библиотека

– Доктор Савельева?

Она обернулась. Мужчина в тёмном костюме, средних лет, с лицом, которое было слишком невыразительным, чтобы запомнить. Именно такие лица были у людей, которые не хотят, чтобы их запоминали.

– Позвольте представиться, – сказал мужчина. – Я из корпорации «Гелиос». У нас есть предложение, которое может вас заинтересовать.

Ирина сделала шаг назад. Инстинкт кричал: опасность.

– Я не заинтересована, – сказала она.

– О, полагаю, вы ещё не знаете деталей, – мужчина улыбнулся. Холодная, профессиональная улыбка. – Мы знаем о вашей работе. О генетической памяти. О протоколе активации. Мы можем предложить вам ресурсы, защиту и возможность продолжить исследования. Всё, что вам нужно.

– Откуда вы знаете о моей работе?

– «Гелиос» знает многое, доктор. Мы следим за перспективными разработками. Ваша мать также была на нашем радаре, но, к сожалению, умерла прежде, чем мы смогли выйти на контакт. – Мужчина сделал шаг ближе. – Не повторяйте её ошибку. Присоединяйтесь к нам. Или…

– Или?

– Или станете мишенью для тех, кто не хочет, чтобы эта технология существовала. – Голос стал жёстче. – Вы понятия не имеете, во что ввязались. Генетическая память – это не просто научное открытие. Это потенциальное оружие. И каждая спецслужба мира уже охотится за вами.

Ирина сжала ремень рюкзака. Мозг работал на максимальной скорости, взвешивая варианты.

Бежать. Сейчас.

– Мне нужно подумать, – сказала она.

– Конечно, – мужчина протянул пластиковую карту. – Контакт. Когда решите, свяжитесь. У вас есть сорок восемь часов.

Ирина взяла карту. На ней не было ничего, кроме номера. Анонимная линия связи.

Мужчина развернулся и пошёл прочь, растворяясь в толпе. Ирина смотрела ему вслед, потом посмотрела на карту, потом на сообщение в коммуникаторе.

«Бегите.»

Да. Бежать.

Но куда?

Домой нельзя – наверняка там уже ждут. К друзьям? У неё не было друзей. К коллегам? Никто не рискнёт помочь уволенной сотруднице.

Значит, одна. Как всегда.

Ирина зашагала прочь от Института, сливаясь с потоком людей. Никто не обращал на неё внимания. Ещё один человек среди миллионов. Легко потеряться. Легко исчезнуть.

Но коммуникатор в кармане казался внезапно тяжёлым, словно содержал нечто опасное. Его можно отследить. Даже зашифрованное сообщение оставляет цифровые следы.

На ближайшей мусорной урне Ирина остановилась, достала коммуникатор, колебалась секунду, потом бросила его внутрь. Устройство стукнулось о дно с глухим звуком.

Связь оборвана. Теперь её нельзя отследить. По крайней мере, этим способом.

Она пошла дальше, не оборачиваясь. Рюкзак на плече, дневники матери внутри, и ключ к тайне, которая могла изменить человечество. Или уничтожить его.

«Не позволяй им использовать это как оружие.»

Последняя просьба матери.

Ирина не знала, сможет ли выполнить её. Но попытается.

Даже если это будет стоить ей жизни.

Глава 2. Глубина

Кембридж, Англия

10 февраля 2635 года

Грузовой магнитный поезд мчался по тоннелю под Ла-Маншем со скоростью тысяча восемьсот километров в час. Ирина сидела в тесном контейнере между ящиками с промышленными деталями, обхватив колени руками, пытаясь не думать о тоннах воды над головой и о том, что случится, если её обнаружат.

Девять дней прошло с момента увольнения из Института. Девять дней бегства, скрывания, непрерывного движения. Она спала в дешёвых капсульных отелях, где не требовали документов, питалась синтетической едой из автоматов, избегала камер наблюдения. Деньги таяли пугающе быстро – цифровые средства она не могла использовать, слишком легко отследить, оставались только наличные, спрятанные в квартире на чёрный день.

Квартиру она покинула через два часа после встречи с представителем «Гелиоса». Зашла через служебный вход, поднялась по лестнице, избегая лифта с камерами, собрала самое необходимое за пятнадцать минут. Паспорт, запасные очки, сменная одежда, наличные в старой металлической коробке под половицей – привычка, унаследованная от матери, которая не доверяла банкам. Семнадцать тысяч рублей. На самом деле, немного для побега за границу, но больше не было.

Выходя, она заметила чёрный автомобиль на противоположной стороне улицы. Тонированные окна. Двигатель работал. Никого внутри видно не было, но инстинкт подсказывал: наблюдение.

Она ушла через соседний дом, через подвальный коридор в заброшенную часть здания, выбралась в параллельный переулок. Древние навыки городского выживания, которым её научил дядя – брат отца, бывший военный. Он умер, когда ей было шестнадцать, но уроки остались. «В городе всегда есть второй выход, – говорил он. – Нужно только его найти».

От магнитного трамвая отказалась – биометрия при входе. Взяла старый автобус на водороде, где всё ещё принимали наличные. Доехала до окраины Новой Москвы, до района Внуково-4, где жили мигранты с Востока и правила были более гибкими.

Там она нашла то, что искала: нелегального перевозчика.

Грузовые поезда между Россией и Европой ходили каждые два часа, перевозя миллионы тонн товаров. Большинство контейнеров сканировались автоматически, но некоторые – те, что принадлежали «правильным» людям – проходили без проверки. За пять тысяч рублей перевозчик по имени Ахмед спрятал её в одном из таких контейнеров. За дополнительную тысячу дал поддельное удостоверение генетического паспорта – грубая работа, но достаточная для поверхностной проверки.

– Не высовывайся, когда приедешь, – посоветовал Ахмед, закрывая контейнер. – В Европе с идентификацией строже. Если поймают нелегалом – депортируют. Или хуже.

Контейнер закрыли. Темнота. Звук погрузки. Рывок, когда поезд тронулся.

И вот уже девять часов она сидела в тесноте, чувствуя, как поезд проносится через континент. Москва – Варшава – Берлин – Брюссель – Лондон. Пять тысяч километров за двенадцать часов. Чудо технологии двадцать седьмого века.

Но для Ирины это была просто клаустрофобная металлическая коробка.

Она достала коммуникатор – новый, купленный на чёрном рынке, незарегистрированный. Включила в автономном режиме, без связи с сетью, открыла файлы, скопированные из лаборатории.

Координаты матери. Адрес в Кембридже. Лаборатория древней ДНК при университете. Доктор Джеймс Кидд, палеогенетик. Мать упоминала его в дневниках – старый коллега, единственный, кто не отвернулся после скандала. Они переписывались до самой её смерти.

Ирина не знала, примет ли он её. Прошло пятнадцать лет. Кидд был стар уже тогда – сейчас ему должно быть за шестьдесят. Возможно, он уже на пенсии. Возможно, не помнит Марию. Возможно, захлопнет дверь перед носом.

Но выбора не было. Кидд был единственным человеком, который мог понять. Единственным, кто имел доступ к оборудованию и образцам, необходимым для продолжения исследований.

Поезд начал замедляться. Ирина почувствовала изменение давления в ушах – выход из тоннеля. Лондон. Грузовой терминал Сент-Панкрас-Карго, согласно маршруту.

Она натянула капюшон куртки, спрятала волосы, приготовилась. Когда контейнер откроют, нужно будет действовать быстро. Выскочить до того, как автоматические системы запустят инвентаризацию груза.

Поезд остановился. Звуки выгрузки: лязг, гул подъёмных механизмов, голоса рабочих. Контейнер качнуло, подняли, перенесли куда-то.

Потом – тишина.

Ирина подождала пять минут. Десять. Пятнадцать.

Достала из рюкзака складной мультитул – ещё одно наследие от дяди. Нашла в темноте внутренний механизм замка, начала откручивать болты. Работа заняла двадцать минут, пальцы скользили от пота, и дважды отвёртка срывалась с резьбы, но в конце крышка поддалась.

Щель света. Ирина выглянула наружу.

Склад. Огромное помещение с потолками высотой метров в тридцать. Ряды контейнеров, штабелированных роботами-погрузчиками. Автоматизированная система – никаких людей поблизости.

Она выбралась из контейнера, спрыгнула на бетонный пол. Колени подогнулись от долгого сидения в одной позе. Постояла минуту, разминая затёкшие мышцы, потом двинулась к выходу.

Камеры были везде, но она знала: на складе такого масштаба видеопотоки обрабатывались ИИ, искавшим аномалии – бегущих людей, подозрительное поведение, угрозы безопасности. Если идти спокойно, как будто знаешь, куда направляешься, система может не обратить внимания.

Ирина шла уверенным шагом. Мимо контейнеров. Мимо роботов-погрузчиков. К служебному выходу с зелёным знаком «EXIT».

Дверь открылась от толчка – пожарный выход, не заблокированный по правилам безопасности.

И она оказалась на улице. Холодный лондонский воздух ударил в лицо. Февраль в Англии был влажным и промозглым. Небо затянуто серыми облаками. Моросил мелкий дождь.

Лондон встретил её равнодушно, как встречал миллионы приезжих каждый день. Город гигантов – небоскрёбы простирались до горизонта, многие выше километра, соединённые подвесными магнитными дорогами и мостами. Старый исторический центр – Биг-Бен, Тауэр, Букингемский дворец – давно превратился в музей, окружённый современными постройками. Настоящий Лондон жил вокруг старого, разросшись во все стороны.

Ирина вызвала голографическую карту на коммуникаторе. Сент-Панкрас до Кембриджа – сто десять километров на север. Скоростной поезд идёт двадцать минут, но требует регистрации. Автобусы принимают наличные, но едут два часа. Автономное такси – слишком дорого и тоже требует регистрации.

Оставался один вариант: автостоп. Старый, почти забытый способ передвижения, который существовал, пока существовали дороги.

Ирина вышла на главное шоссе, ведущее на север. Встала у обочины, подняла руку. Автомобили проносились мимо – все автономные, без водителей. Система распознавала её жест, но алгоритмы не были запрограммированы на подбор пассажиров.

Двадцать минут она стояла под дождём, прежде чем остановился грузовик. Старая модель, с водителем-человеком за рулём. Мужчина средних лет с седой бородой высунулся в окно.

– Куда едешь, красавица?

– Кембридж, – ответила Ирина.

– Прыгай. Я как раз туда.

Она забралась в кабину. Внутри пахло синтетическим кофе и старым табаком – редкость, табак был почти полностью запрещён в Европе, но водители грузовиков оставались консервативны.

– Туристка? – спросил мужчина, трогаясь с места.

– Студентка, – соврала Ирина. – Еду в университет.

– Понятно. – Он не стал расспрашивать дальше, за что она была благодарна.

Грузовик двигался по шоссе, обгоняя автономные автомобили. Скорость ограничена ста двадцатью километрами в час – медленно по современным меркам, но для грузовика приемлемо.

Ирина смотрела в окно, наблюдая, как пролетают мимо поля и деревни. Англия сохранила сельские территории лучше, чем Россия – здесь не было гигантских агропромышленных комплексов, больше мелких ферм, где выращивали органическую продукцию для элиты.

Через полтора часа показались шпили Кембриджа.

Город выглядел как смесь средневековья и будущего. Старые готические здания университета, построенные столетия назад, окружённые современными исследовательскими центрами из стекла и стали. Студенты шли по улицам, многие в традиционных мантиях – Кембридж держался за свои традиции упорнее большинства.

Водитель высадил её у центральной площади.

– Удачи в учёбе, – пожелал он.

– Спасибо за поездку.

Грузовик уехал, и Ирина осталась одна на площади. Дождь усилился. Она достала коммуникатор, проверила адрес. Лаборатория древней ДНК находилась в северном кампусе, здание Института эволюционной антропологии.

Пешком двадцать минут. Она пошла, прячась под козырьками зданий от дождя, стараясь не привлекать внимания.

Кембриджский университет был одним из старейших в мире – основан в 1209 году, более восьмисот лет назад. За это время он пережил войны, революции, технологические перевороты, но остался центром науки и образования. Здесь учились и работали десятки нобелевских лауреатов. Здесь были сделаны открытия, изменившие человечество.

И здесь работал доктор Джеймс Кидд.

Здание Института было относительно новым – построено лет тридцать назад, четырёхэтажная структура из армированного стекла и композитных материалов. Фасад выглядел как прозрачный кристалл, внутри которого видны были лаборатории и офисы.

Ирина подошла к главному входу. Турникеты с биометрическими сканерами. Охранник в будке, читающий что-то на планшете.

Она не могла просто войти. У неё не было пропуска, не было приглашения. Биометрия выдаст, что она не числится в базе университета.

Значит, нужен другой способ.

Ирина обошла здание, изучая периметр. Служебный вход с восточной стороны. Погрузочная платформа. Несколько курящих сотрудников в белых халатах – они вышли подышать свежим воздухом, несмотря на дождь.

Она подождала, пока они вернутся внутрь. Дверь закрылась, но не заблокировалась – противопожарные правила требовали, чтобы аварийные выходы можно было открыть изнутри без ключа.

Ирина подошла, толкнула дверь. Та поддалась.

Внутри – служебный коридор. Бетонные стены, трубы под потолком, флуоресцентное освещение. Запах химикатов и стерильности. Она шла быстро, уверенно, как будто имела право здесь находиться.

Лифт. Кнопка на третий этаж – там, согласно информации с сайта университета, располагалась лаборатория древней ДНК.

Двери открылись. Коридор, уже более презентабельный – белые стены, линолеум, таблички на дверях.

«Лаборатория палеогенетики – 312».

Ирина остановилась у двери, вдохнула глубоко. Что она скажет? «Здравствуйте, я дочь вашей коллеги, которая покончила с собой пятнадцать лет назад, и мне нужна помощь в продолжении её безумных исследований»?

Слишком поздно сомневаться. Она постучала.

Пауза. Шаги изнутри. Дверь открылась.

Мужчина, стоявший в дверях, выглядел старше своих шестидесяти семи лет. Высокий, худой до изможденности, с седыми волосами до плеч и бородой. Глаза бледно-голубые, почти выцветшие, но острые. Он был в мятом свитере и джинсах, покрытых пятнами – что-то пролил недавно.

– Да? – голос был хриплым, с английским акцентом.

– Доктор Кидд?

– Он самый. А вы кто?

– Меня зовут Ирина Савельева. Я дочь Марии Савельевой.

Лицо Кидда изменилось. Глаза расширились, и на мгновение в них мелькнуло что-то – узнавание? Страх? Удивление?

– Мария, – повторил он медленно. – Господи. Ты её… да, конечно. У тебе её глаза. – Он отступил, открывая дверь шире. – Входи. Быстро. И закрой за собой.

Ирина вошла. Лаборатория была меньше, чем её собственная в Институте – два рабочих стола, несколько единиц оборудования, полки с образцами. Окно выходило на внутренний дворик университета. Беспорядок – бумаги, чашки с недопитым кофе, открытые блокноты.

Кидд запер дверь, повернулся к ней. Изучал её лицо с интенсивностью, которая была почти неудобной.

– Как ты меня нашла?

– Мать оставила записи. В них было ваше имя. Адрес.

– И ты приехала сюда зачем? – В голосе не было враждебности, только любопытство.

– Мне нужна помощь. Я продолжила работу матери. Я нашла… – она запнулась, подбирая слова. – Я нашла то, что она искала. Генетическая память реальна. Я активировала протокол. Видела воспоминания предков.

Кидд не выглядел удивлённым.

– Знаю, – сказал он просто. – Я тоже.

Теперь удивилась Ирина.

– Что?

– Я тоже активировал протокол. Три месяца назад. – Кидд прошёл к столу, налил себе воды из графина. Рука дрожала. – Мария прислала мне часть данных перед смертью. Я продолжил её работу. Тайно. Никто в университете не знает. Я воссоздал активаторный комплекс, провёл эксперимент на древних образцах ДНК.

– На каких образцах?

– Неандертальских. – Кидд допил воду, поставил стакан. – У меня есть доступ к костям, найденным в пещерах Испании. Пятьдесят тысяч лет. Я извлёк ДНК, реконструировал эпигеном, активировал память.

– И?

– И увидел их жизнь. Неандертальцев. Охоту. Ритуалы. Страхи. – Голос Кидда стал тише. – Но это не всё. Активация… она не ограничивается воспоминаниями. Она меняет тебя.

Он закатал рукав свитера, показывая руку. Ирина ахнула.

Кожа была неправильной. Участки более грубые, покрытые жёсткими волосами. Мышцы – более развитые, плотные, словно перестроенные под большую силу. Пальцы чуть толще, чем должны быть, суставы крупнее.

– Мои клетки мутируют, – объяснил Кидд. – Генетическая память не просто даёт воспоминания. Она активирует древние гены, подавленные в процессе эволюции. Я становлюсь ближе к неандертальцу. Физически.

– Боже мой, – прошептала Ирина. – Насколько глубоко?

– Не знаю. Процесс продолжается. Каждую неделю нахожу новые изменения. Плотность костей увеличилась на восемнадцать процентов. Мышечная масса на двадцать три процента. Обоняние обострилось настолько, что улавливаю феромоны. Ночное зрение улучшилось. – Он посмотрел на свою руку с выражением, в котором смешались восхищение и ужас. – Я превращаюсь в другой вид.

– Можете ли вы остановить процесс?

– Нет. Твоя мать была права. Это необратимо. – Кидд опустил рукав. – Но я не хочу останавливать. Это невероятно. Я чувствую себя сильнее, чем когда-либо. Ум работает иначе – более интуитивно, менее аналитически. Эмоции интенсивнее. Я… я живу по-настоящему впервые за шестьдесят семь лет.

В его глазах был жар фанатика. Ирина узнавала этот взгляд – видела его в зеркале, когда работала до изнеможения над очередной задачей. Одержимость открытием.

– У меня рак, – добавил Кидд буднично. – Поджелудочная железа. Четвёртая стадия. Врачи дали мне полгода. Это было семь месяцев назад. – Он улыбнулся, и улыбка была хищной, нечеловеческой. – Но трансформация останавливает рак. Мутирующие клетки как будто получили новую программу. Опухоль уменьшилась на сорок процентов. Возможно, я буду жить дольше, чем думал. Возможно, гораздо дольше.

Ирина не знала, что сказать. Кидд явно был рад трансформации. Принял её. Возможно, даже искал.

– Вы дошли до уровня три? – спросила она. – Неандертальская память – это уровень три по классификации матери.

– Да. И хочу пойти глубже. – Кидд шагнул ближе, и Ирина заметила, как он двигается – более тяжело, с весом, которого не было раньше. Менее изящно, но более мощно. – Ты сказала, что активировала протокол на себе. Насколько глубоко ты зашла?

– Уровень два. Ранние Homo sapiens.

– Значит, ты чувствовала это. Изменения.

– Да. Но я испугалась. Остановилась.

– Зря, – сказал Кидд. – Страх – это эволюционная защита. Но мы учёные. Мы преодолеваем страх ради знания. – Он вернулся к столу, открыл ящик, достал блокнот. – У меня есть теория. Генетическая память – это не просто архив. Это программа. Эволюционная программа, встроенная в ДНК. Каждый уровень активирует определённый набор генов, определённые трансформации. Уровень один даёт воспоминания недавних предков. Уровень два – ранних людей. Уровень три – неандертальцев. Но дальше…

– Дальше уровни четыре, пять, шесть, – продолжила Ирина. – Ранние гоминиды, млекопитающие, первые многоклеточные.

– И уровень семь. – Кидд посмотрел ей в глаза. – Твоя мать писала о нём. Аномальная память. Внеземная. Ты видела её данные?

– Да. Я расшифровала координаты. Видела фрагменты. Другой мир. Два солнца. Цивилизация, создавшая споры и разославшая их в космос.

– И ты не хочешь знать больше? Не хочешь увидеть это собственными глазами?

Конечно, хотела. Вопрос был риторическим. Ирина хотела этого больше, чем чего-либо ещё.

– Хочу, – призналась она. – Но мать предупреждала. Говорила, что уровень семь изменил её настолько, что она не могла оставаться собой.

– Изменение – это эволюция, – ответил Кидд. – Мария боялась. Я понимаю почему. Но мы не должны бояться. Мы должны принять. – Он положил руку ей на плечо, и хватка была неожиданно сильной. – Ирина, у меня есть оборудование. Образцы древней ДНК, уходящие в глубь времён. Мы можем пойти дальше, чем твоя мать. Мы можем дойти до самого начала. До уровня семь. И понять правду.

– Почему вы не сделали это сами?

– Пытался. Но для активации глубоких уровней нужна живая нервная ткань. Свежая. Древняя ДНК даёт воспоминания, но не полноценную активацию. – Он отпустил её плечо. – Мне нужен партнёр. Кто-то, кто осмелится пройти путь до конца. Твоя мать должна была быть этим человеком. Но она… не выдержала. Ты выдержишь?

Ирина смотрела на него. Старик, превращающийся в неандертальца, предлагал ей вместе нырнуть в пропасть памяти, которая убила её мать.

Безумие. Абсолютное безумие.

– Да, – сказала она. – Я выдержу.

Кидд улыбнулся. Зубы были слегка жёлтыми, чуть крупнее, чем раньше. Ещё один признак трансформации.

– Отлично. Начнём прямо сейчас. – Он повернулся к оборудованию, начал что-то настраивать. – У меня есть образцы возрастом до миллиарда лет. Бактериальная ДНК, извлечённая из кристаллов соли. Примитивная, но сохранившаяся. Если твоя мать права, и память идёт глубже… мы увидим.

Ирина сбросила рюкзак, подошла ближе. Её сердце билось чаще, и не от страха. От возбуждения. От предвкушения.

Она собиралась сделать то, ради чего приехала сюда. Дойти до самого дна памяти. До ответов.

Кидд работал быстро, профессионально. Достал из холодильника пробирку с образцом, поместил под микроскоп. На экране появилась увеличенная структура – древняя бактериальная клетка, сохранившаяся в кристаллизованной соли миллиард лет.

– Красиво, не правда ли? – проговорил он. – Жизнь находит способы пережить время. Эта клетка была жива, когда на Земле ещё не было многоклеточных организмов. Только бактерии и археи. Простейшие. Но уже содержащие ДНК. Уже хранящие информацию.

Он начал процесс экстракции. Ирина наблюдала, узнавая процедуры – похожие на те, что проводила сама. Лизис клетки, выделение ДНК, амплификация с помощью ферментов.

– Это займёт несколько часов, – сказал Кидд. – Пока можем обсудить теорию. Хочешь кофе?

– Пожалуйста.

Он налил две чашки из старой кофеварки в углу. Кофе был крепким, горьким, настоящим – не синтетика, а натуральные зёрна.

Они сели за стол, и Кидд начал объяснять свою теорию. Говорил часами, с жаром, прерываемый только глотками кофе. Ирина слушала, иногда задавая вопросы, иногда добавляя собственные наблюдения.

Теория была радикальной. Кидд предполагал, что жизнь на Земле была не результатом случайной химической реакции, а направленным процессом. Инопланетная цивилизация, умирающая вместе со своей звездой, создала биологические споры – не просто семена жизни, а генетически запрограммированные организмы. Внутри каждой споры была закодирована полная информация о создателях: их история, культура, технологии, память.

Когда споры попали на Землю четыре миллиарда лет назад, они начали эволюционировать. Но эволюция не была случайной. Она следовала программе, встроенной в ДНК. От простейших бактерий к многоклеточным организмам. От первых животных к позвоночным. От рыб к амфибиям, рептилиям, млекопитающим. И наконец – к приматам. К человеку.

Каждый этап эволюции был предсказан и запланирован создателями. Человек не был случайностью. Мы были целью. Конечным продуктом генетической программы, длившейся миллиарды лет.

– Но зачем? – спросила Ирина. – Зачем им создавать нас?

– Бессмертие, – ответил Кидд. – Не физическое. Информационное. Они не могли спасти свои тела. Но могли сохранить свою сущность, свою память, свою культуру. Закодировав её в ДНК и разослав во все стороны космоса. Рано или поздно, где-то во вселенной, эволюция породит разумный вид. И когда этот вид достигнет достаточного технологического уровня, он сможет активировать память и узнать о создателях. – Он допил кофе, поставил чашку. – Мы – живые памятники вымершей цивилизации. Генетические библиотеки, хранящие их наследие.

– И активация памяти – это ключ к чтению этой библиотеки.

– Именно. – Кидд встал, подошёл к окну, смотрел на дождливый Кембридж. – Твоя мать была первой, кто приблизился к пониманию. Но она испугалась того, что нашла. Я не буду повторять её ошибку.

– Моя мать не ошиблась, – сказала Ирина резче, чем собиралась. – Она поняла, что активация опасна. Что трансформация может уничтожить человечность.

– Человечность переоценена, – отозвался Кидд. Он повернулся, и в свете окна его лицо выглядело нечеловеческим. Скулы более выступающие, надбровные дуги тяжелее. – Посмотри на мир, Ирина. Человечество – это войны, эксплуатация, разрушение планеты. Мы – несовершенный вид. Возможно, трансформация – это шанс стать чем-то лучшим.

Ирина не знала, согласна ли она. Но спорить не хотелось. Она приехала не за философией, а за знаниями.

– Сколько ещё ждать?