Троянский конь

Дэвид протащил всю длинную целлулоидную ленту через увеличитель, и на всех пяти страницах мы не обнаружили ни одного понятного слова.

– Твой приятель либо разыгрывает тебя, либо это шифр, – заключил Дэвид. – Ты знаешь что-нибудь о шифрах?

– Немного, – признался я, покачав головой. – Знаю только одно: если даже известен ключ, для расшифровки текста может потребоваться от трех до шести месяцев. Причем экспертам.

– Ладно, я возьму отпечатки этих листов, и мы посмотрим, что нам удастся сделать, – предложил Дэвид.

К сожалению, нам ничего не удалось. Я скопировал несколько увеличенных строчек первой страницы и начал работать над ними. Дэвид же продолжал печатать. Но все наши усилия были бесполезны. Я кое-что знал о теории шифровки и пытался расшифровать запись самым простым способом. Выбирал буквы, которые повторялись особенно часто, и заменял их наиболее употребляемыми в речи словами, но я не добился успеха к тому моменту, когда Дэвид закончил печатать. Тогда я решил, что ключ может содержаться в книге. Я снова просмотрел ее страницы в поисках подсказки автора. Например, на фоне обычного шрифта могли бы особенно выделяться ряды заглавных букв. Но ничего подобного не было. И я снова пришел к выводу, что необходимо просто прочесть книгу как можно внимательнее. Я сказал об этом Дэвиду, и он согласно хрюкнул. Он так же, как и я, последние полчаса был поглощен попыткой самостоятельно разрешить загадку.

Я прочел всю книгу от начала до конца. Но в ее повествовании не было ни малейшего намека на шифр. Перевернув последнюю страницу, я с отвращением отшвырнул книгу. Дэвида уже не было в студии, и я слышал, как в соседнем помещении позвякивали чайными чашками. Отпечатки, над которыми он работал, лежали в груде старых материалов и блюдец с гипосульфитом. Я закурил сигарету. Через мгновение Дэвид вошел с чаем. Глянув на книжку, брошенную на кушетку, он заметил:

– Похоже, ты добился не большего успеха, чем я.

– Я сыт по горло этой ерундой, – ответил я сердито.

– Напрасно, – возразил приятель, наливая мне чай, – а мне показалось, что книга тебе понравилась. Я слышал, как, читая ее, ты несколько раз одобрительно посмеивался.

Это было правдой. Сюжет мне понравился. Но, как это часто бывает, возвращение к реальности вызвало пессимистические настроения. Я был убежден, что никакого шифра вообще не существует, а Шмидт ненормален и просто придумал всю эту историю. Я сказал о своем предположении Дэвиду, и он неопределенно пожал плечами.

– Тебе лучше знать, – сказал он. – А ты не знаешь никого из тех, кто действительно разбирается в шифрах? Хочу сказать, мы ведь занимались этим делом очень недолго. Кроме того, мы не эксперты. Я знаю кое-что об этом и еще не исчерпал все возможности. Я попробовал шифр «Плейфейр», – продолжал Дэвид. – Ты знаешь, это шифр, построенный на ключевом слове. Пишутся буквы столбиками по пять, дополняется это остальными буквами алфавита. Затем начинается работа над буквами, заключаемыми в прямоугольники. Этот шифр не поддается разгадке, если подставляются наиболее часто употребляемые буквы. Я попытался использовать в качестве ключевого слова буквы из названия книги «Лицо из барбакана», но из этого ничего не вышло. И все же я не могу поверить, что человек, который просто набрасывал бессмысленные слова, мог заполнить ими целые пять страниц.

– Возможно, ты и прав, – согласился я. – Только я по горло сыт этой историей!

– Ну, это вообще-то твое дело, а не мое, – заметил приятель. – А ты не знаешь никого в министерстве иностранных дел? У них же есть соответствующие специалисты.

Я потянулся и решительно встал:

– Да, полагаю, стоит попытаться обратиться туда. Там есть Грэм Эйткин, и он может попросить своих ребят взглянуть на это для меня.

– Очень хорошо, – одобрил Дэвид. – Если они не помогут, есть ведь еще мой крестный, сэр Джеффри Карр в министерстве внутренних дел. Во всяком случае, оставь мне книгу, и, если заглянешь сюда завтра, скажем, около одиннадцати, у меня будет для тебя несколько хороших отпечатков. Я хочу продублировать две страницы, они получились не очень хорошо.

Из груды разбросанных в беспорядке вещей он извлек фотографию, над которой работал:

– Можешь взять это себе на ночь. Будешь спать с загадкой под подушкой.

Я кивнул и сунул отпечатки в карман пальто. Затем поблагодарил его и пообещал зайти завтра около одиннадцати. Я смутно помню, как покидал студию. Пиво, которым я запил свой ужин, вгоняло меня в сон. Однако прохладный воздух на Шафтсбери-авеню скоро взбодрил меня. Я решил отправиться к себе на Темпл и свернул на Лейстер-сквер, где над деревьями плыла почти полная луна. Она освещала темный силуэт башни Одеон.

Вернувшись на Темпл, я почувствовал, что прогулка развеяла мою сонливость. Лежа в постели с открытыми глазами, я продолжал думать о том, как найти ключ к шифру. Я отметил, что вместе с сонливостью исчезли и мои сомнения. Прокрутив в голове события этого вечера, я снова задался вопросом, случайно ли на меня налетел этот незнакомый мужчина на Чаринг-Кросс. Если бы не прохожий, мужчина схватил бы книгу. Я не был уверен, что он вернул бы ее мне. Потом мои мысли обратились к самому Шмидту. Основываясь на его рассказе, я попытался решить, безумен этот человек или нет. Рассказ его был вполне убедительным, но мне на память пришло таинственное завершение нашей беседы.

Я снова вспомнил его слова: «Вы пойдете в мое жилище и возьмете «Лицо из барбакана». Ну, здесь не было ничего подозрительного – книга с таким названием существовала. Я нашел ее. Но его комната еще до моего прихода подверглась обыску. Конечно, это мог быть Лейнстер, искавший там ценности. Мой мозг, уставший от вчерашних переживаний, стал по кругу возвращаться к событиям. Я начал дремать. Так, что сказал Шмидт еще? «Вы умны. Вы поймете…»

И тут я вдруг внезапно проснулся, выпрыгнул из постели и поспешно влез в свой халат. Я зажег свет и электрический обогреватель и вышел в холл, где на стуле лежало мое пальто. Я извлек фотографии, которые дал мне Дэвид, и кинулся обратно в спальню. Там, приткнувшись возле огня с карандашом и бумагой, я попытался применить шифр «Плейфейр».

Шмидт сказал: «Ключ – это конусы Раннела». Почему конусы и что такое Раннел? Я не знал этого. Эти слова все время казались мне странными и именно поэтому, вероятно, не привлекли моего внимания.

Суть шифра «Плейфейр» заключалась в ключевом слове или словах, и они были передо мной. Я записал слово «конус». Под ним буквы из слова «Раннел», исключив букву «н», повторяющуюся дважды. Она попадалась уже в слове «конус». Затем я продолжил. Слово «Раннел», из которого были исключены две буквы «н», стало коротким – в нем осталось всего четыре буквы. Я добавил в строку букву «а» и продолжал выстраивать столбики из пяти букв, используя только те, которые не встречались раньше. Букву «й» я также выбросил. Как мне помнилось, ее следовало заменить буквой «и». Затем я выбрал попарно начальные буквы слов из зашифрованного текста. В результате у меня возник как бы прямоугольник – несколько столбцов по пять букв, расположенных друг под другом. Выбрав один прямоугольник, я взял за основу одну его сторону, образованную двумя начальными буквами или, вернее, ограниченную ими. Потом взял две другие, расположенные напротив. Я получил «то». Далее, выбрав буквы, расположенные ближе всего к следующей паре, получил «тк». Воодушевленный успехом, я продолжал работать подобным образом. И наконец, собрав все найденные буквы воедино, без пропусков, я увидел, что у меня образовалась фраза: «тотктопрочтетэтизап». Я пришел в неописуемое возбуждение. Фразу можно было прочесть! Она звучала так: «Тот, кто прочтет эти зап…»

Я взялся за дело серьезно. И после получаса напряженной расшифровки у меня в руках оказалось содержание всей первой страницы. Я уселся поудобнее и прочитал то, что у меня вышло. Вот этот текст:

«Тот, кто прочтет эти записи, должен решить, содержатся ли в них достаточные доказательства, чтобы можно было обратиться к властям и сообщить им обо всем. Я боюсь, что не доживу до того времени, когда смогу завершить свое дело» – это было, как я понял, именно то, что он сказал мне в прошлый понедельник. – «За мной следят, и это только вопрос времени. Почему я не обратился к властям сам? Меня ищут по подозрению в совершении убийства. Если я обращусь к официальным лицам и скажу, что компания „Кэлбойд дизель“ контролируется Германией и что убийство совершено немецкими агентами, меня сочтут сумасшедшим. Я постараюсь день за днем дополнять мои записи и, когда в результате расследования я смогу сообщить подлинные факты, надеюсь, к этому времени записи будут в Ваших руках. В любом случае у Вас будет достаточно свидетельств, чтобы поверить, что я в здравом уме. А также понять, насколько серьезна ситуация, которую я раскрыл.

Вероятно, Вам уже известно, как меня дискредитировала компания „Кэлбойд дизель“ перед министерством авиации. Вы можете это легко проверить и получить подтверждения. Дизельный двигатель, над которым я работал и который довел до завершающей стадии, обладает весом в одну треть веса обычных двигателей и развивает при этом вдвое большую скорость – до пятисот оборотов. Вы понимаете, какую ценность он представляет в военное время. Я могу с уверенностью сказать, что тот, кто получит этот двигатель первым и начнет выпускать его, приобретет значительное преимущество в воздухе. Я сообщил об этом министерству авиации в июле прошлого года. „Кэлбойд“ заявил, что я, мол, „с приветом“. У меня выпытывали состав сплава, который я, естественно, держу в тайне. Старались заполучить чертежи конструкции двигателя. Силы, контролирующие компанию, хотели достать этот двигатель для Германии. Вы можете сказать, что все это – фантазии. Но я слышал, что в начале лета этого года Англия перейдет на дизельные двигатели в широком масштабе. Поэтому заводы компании „Кэлбойд“ расширяются и, кроме того, строятся еще два „теневых“ предприятия. Они станут единственными производителями этих двигателей. Причем их продукция считается их собственной разработкой. Этот двигатель будет превосходить те, которые используются в самолетах „Дорнье“ и „Хейнкель“ в настоящее время. Но он определенно хуже тех, что устанавливают на новейших германских бомбардировщиках и истребителях, которые еще не поднимались в воздух. Я думаю, что компания „Кэлбойд“ получит заказ на изготовление десяти тысяч дизельных двигателей.

Это произойдет в ближайшие пять месяцев. Если этот заказ пройдет и „Кэлбойд“ получит разрешение начать их производство, Англия…»

Я положил бумагу. Остальное, решил я, подождет до утра, когда у Дэвида будут готовы фотографии остальных страниц. Но того, что я прочел, было уже достаточно, чтобы я снова начал размышлять. Человек может быть помешанным, но если «Кэлбойд» действительно контролируется Германией… Об этом было просто невозможно думать. Единственное, что я мог проверить, – это получила ли компания «Кэлбойд» заказ на изготовление авиационных дизельных двигателей. Крэбшоу из министерства снабжения может подтвердить это или опровергнуть. Но это казалось просто невероятным! Шмидт был прав, говоря, что его сочтут сумасшедшим, если он обратится с таким делом к официальным властям. Уж очень это было неправдоподобно. Старый Кэлбойд был номинальным главой компании и крупной фигурой в промышленности. Допустим, я обратился бы в Ярд, к Кришэму, и рассказал ему все. Или написал бы премьер-министру. Они наверняка решили бы, что я спятил. Хотя, как известно, я вел совершенно безупречный образ жизни. Почему был убит Ллуэллин? Глупо подстраивать ложное обвинение против человека и для этого убивать другого.

Я отказался от дальнейших размышлений и вернулся в постель, положив фотографии и бумагу с расшифрованной частью текста в карман пиджака.

Мой сотрудник разбудил меня, как обычно, в восемь часов. Я принял душ и после завтрака взял такси и отправился в студию к Дэвиду. Его секретарша Мириам Чандлер открыла мне дверь. Дэвида я застал уже за работой.

– Готовы отпечатки? – спросил я. Мне хотелось побыстрее расшифровать остальной текст.

– Прости, – ответил он, – ты приехал значительно раньше, чем я тебя ждал. Дело в том, что мне придется делать снимки заново. Я оставил негативы там, на столе, и не заметил, что рядом стояла бутылка с гидрохлоридом. Утром, когда я вошел, бутылка лежала на боку. Ужасно неприятно. Посмотри, что произошло с линолеумом, и негатив, конечно, совершенно испорчен. Я думаю, виновница – моя поганая кошка! – Он указал на свернувшуюся клубком и спрятавшую, как черепаха, лапы и нос, безмятежно спавшую на кушетке кошку. – Она ловит мышей, но при этом вечно что-нибудь портит. Я недолго. Дай ему сигарету, Мириам, и разгладь его хмурое лицо. Он выглядит, словно провел бессонную ночь, – шутливо добавил Дэвид. – Уж не мерещились ли тебе шифры, дружище? Или, может, ты переставлял, как я, буквы всю ночь?

– Нет, я просто расшифровал запись! – сказал я с нескрываемым торжеством.

Он повернулся от раковины:

– Расшифровал? Ну, здорово, молодец! Как тебе это удалось?

Я рассказал, и Дэвид добродушно пожурил меня:

– Ну почему ты, черт побери, не рассказал, что этот тип сообщил тебе? Можно мне взглянуть, что у тебя получилось?

– Нет, – покачал я головой. – Подожди, пока не будут готовы остальные отпечатки и я расшифрую текст до конца. Тогда, может быть, я расскажу тебе все.

Я подумал, что его связи могут мне пригодиться. Если, например, мне придется самому провести дальнейшее расследование, прежде чем передать дело официальным властям.

– Ты просто можешь свести с ума, – с упреком заметил Дэвид. Затем он отправился в темную комнату, прихватив с собой «Лицо из барбакана».

И тут я вспомнил, что обещал приятелю помочь выцарапать причитающиеся ему деньги из «Кэлбойд дизель», и попросил Мириам показать мне переписку по этому делу. Когда я просмотрел ее, решение было принято.

Провидение не всегда бывает таким добрым, чтобы поднести вам на блюдечке именно то, что требуется. Эта история давала мне возможность поехать в Олдэм и посетить компанию «Кэлбойд дизель» самому.

На пороге темный комнаты вдруг появился растерянный Дэвид.

– Странно, – произнес он, – похоже, что эти страницы абсолютно чистые…

Я пересек комнату и вошел с ним в проявочную. Чистые страницы книги лежали под светом ртутной лампы, но никакого свечения не было.

Страницы были просто чистыми. Дэвид перевернул лист. Эффект был тем же.

– Это та же самая лампа? – неуверенно спросил я.

Фотограф кивнул.

Меня охватило какое-то беспокойство. Я почувствовал нечто похожее на тревогу. Такие ощущения испытывает человек, который положил не на место билет. Причем сделал это исключительно по небрежности. Я схватил книгу со стола, к которому она была прикреплена. Задняя обложка была испачкана. Я быстро пролистал страницы в поисках отрывка, который пометил, но найти его мне не удалось. Я еще раз, страницу за страницей, просмотрел главу, которая, как я знал, должна была содержать этот отрывок, и наконец нашел его. Но моей отметки карандашом там не было!

Я повернулся к Дэвиду.

– Это не моя книга, – твердо заявил я.

– Не говори глупостей. Здесь на каждой странице написано: «Лицо из барбакана».

– Да, но это не мой экземпляр, – повторил я.

Я сообщил Дэвиду, что сделал пометку карандашом, и показал ему отрывок, где она должна была быть.

– Ты уверен, что сделал отметку? – спросил фотограф. – Ты ведь был вчера очень сонным.

– Да, уверен, – настаивал я. – Это не мой экземпляр книги. И эту бутылку гидрохлорида опрокинула не кошка. Куда ты дел негативы, когда отправился спать?

Дэвид нахмурился:

– Я не знаю. Думаю, что оставил их там, где нашел сегодня утром.

– Ну а бутылка, она стояла рядом с ними?

Дэвид покачал головой:

– Честно говоря, старик, я не знаю.

Он пошел к двери темной комнаты и окликнул Мириам.

– Ты не можешь вспомнить, – спросил он секретаршу, – эта бутылка с гидрохлоридом вчера вечером стояла на столе?

– Не знаю, – ответила она. – Это зависит от того, пользовались ли вы ею после моего ухода. Я, как обычно, прибралась и поставила ее на полку. Туда, наверх, где ей положено быть.

– Я не доставал ее, – растерянно сказал фотограф. Он повернулся ко мне: – Нет, я не пользовался гидрохлоридом вчера вечером. Ты прав. Кто-то переставил эту бутылку с полки у окна на стол и нарочно опрокинул ее содержимое на негативы.

Глава 3

Корнуэльская прелюдия

Теперь я все понял. История Шмидта, какой бы фантастической она ни казалась, была правдой. Больше я в этом не сомневался.

– Но как же они вошли? – спросил я. Мой голос звучал ровно. Я думал об остальных четырех страницах.

– Я полагаю, с крыши, – ответил Дэвид. – Если ты готов рискнуть, мы можем отправиться туда и пройти по всей длине дома.

Мы миновали коридор, и Дэвид открыл дверь в его конце. Он начал подниматься по грубым деревянным ступенькам, которые вели к другой двери. Дэвид повернул ключ в замке, и мы вышли на крышу. Затем он, нагнувшись, стал рассматривать замок снаружи, а я обратил внимание на купол театра «Глобус», возвышавшийся над домами. Их крыши примыкали одна к другой, и проворный человек мог перелезть на наш дом с любой из них.

– Я так и думал! – воскликнул Дэвид. – Смотри!

Я нагнулся к замку.

– Видишь, с этой стороны замочной скважины металл светлее, значит, его поцарапали клещи нашего друга, когда он, захватив ими конец ключа, поворачивал его в замке. – Дэвид выпрямился. – Я думаю, что они пожаловали с крыши вон того дома с высокими трубами. Это бордель. Несколько месяцев тому назад в соседнем доме была кража со взломом. Полицейский сержант сказал мне тогда, что вор, вероятно, проник на крышу именно оттуда. Конечно, ничего нельзя было доказать. Девицы обычно не раскалываются. Лишний фунт или два в руки делают свое дело. Ведь им не надо за это ничего делать – только выпустить парня на крышу! Пошли спустимся вниз, и ты, может, наконец соизволишь рассказать мне что-нибудь об этом деле?

Мы сошли в коридор, и я предложил:

– Давай пойдем к тебе в комнату.

Я решил рассказать приятелю все. Мне было необходимо, чтобы кто-то возразил мне или поспорил со мной.

Вместо ответа, Дэвид толчком открыл дверь.

– Устраивайся поудобнее, – бросил он. – Сейчас попрошу Мириам последить, чтобы нам никто не помешал.

Он вернулся почти тотчас же с двумя кружками пива.

– Ну, – сказал фотограф, опускаясь в удобное кресло и начиная набивать свою большую резную трубку из корней вереска. – Я надеюсь, что ты поделишься со мной всем, что знаешь. Могу я взглянуть на плоды твоей полуночной работы? Или, может быть, это глубокая тайна?

– Давай лучше все по порядку, – ответил я.

Сначала я рассказал ему, как в понедельник на прошлой неделе в мой кабинет ворвался Шмидт. И это произошло именно в тот самый момент, когда я освежал в памяти подробности его истории, излагавшейся в газетах.

Сидя здесь за кружкой пива и глядя на дымовые трубы, возвышавшиеся повсюду в Сохо, я вновь представил себе пожилого еврея, который сидел в то утро напротив меня за письменным столом. Я вспомнил, как отблески огня освещали его встревоженное, иссеченное морщинами лицо. И будто снова услышал его историю, которую он рассказывал тихим голосом.

Я передал Дэвиду весь его рассказ точно так, как услышал сам, теми же словами:

«Моего отца звали Фредерик Смит. И он и моя мать были из Англии. Отец, как вы понимаете, был евреем.

После женитьбы он отправился в Австрию в качестве агента компании «Вестерн алюминиум энд метал». Я родился в Вене зимой 1882 года. Вскоре после этого, решив обосноваться в Вене, отец приобрел долю в местном металлургическом концерне и натурализовался. Он стал Фредериком Шмидтом, а я, которому при рождении дали имя Фрэнк, стал именоваться так, как меня зовут сейчас, – Франц Шмидт.

Постепенно мой отец завоевал довольно значительное положение в металлургическом бизнесе, и это повлияло на мое решение выбрать инженерную профессию. После завершения учебы я вступил в его дело.

За восемь лет до 1914 года я открыл несколько прочных сплавов и ездил в качестве представителя нашей группы по всему миру. Я провел почти год в Англии. Там я встретил валлийскую девушку и, хотя она не принадлежала к моей национальности, женился на ней. Я помню, что отец, услышав об этом, был просто в бешенстве. Но она была такой прелестной, веселой и милой, что устоять перед ее обаянием было просто невозможно. Она умерла четыре года тому назад. У нас был один ребенок, девочка. Она родилась в 1913 году. Вскоре началась война. Мой отец продал свое дело, и мы переехали в Италию. В те дни Италия была еще нейтральной. Война стала для моего отца огромным ударом. Он умер спустя два года.

Когда война закончилась, Олуин и я вернулись в Вену. Металлургические компании были в ужасном состоянии. Я приобрел хорошее дело, причем очень дешево, и четыре года старательно пытался его наладить. Но безуспешно. У меня не оказалось необходимых деловых способностей, какие были у моего отца. К тому же и обстоятельства были против меня. Потеряв почти все оставленные мне отцом деньги, я продал дело, окупив практически только стоимость здания и оборудования.

Для меня начался очень трудный период. Вы знаете, какой была Вена после войны. У меня же не было средств, чтобы ее покинуть. В 1924 году я получил место в металлургическом институте. Лаборатория, которую предоставили в мое распоряжение, позволила мне продолжать опыты по созданию высокопрочных металлов. В следующем году я открыл твердый стальной сплав. Я продал эту технологию группе Фрица Тиссена. Они заинтересовались моими исследованиями и позволили мне пользоваться их лабораторией на заводе «М.В. Индустригезельшафт» в предместьях Вены. Последовали самые счастливые годы моей жизни. У меня была любимая работа, и у меня была своя семья. Маленькая Фрейя подрастала. Вена постепенно становилась прежним веселым городом. У нас не было недостатка в средствах. Я открыл новые сплавы и использовал их для производства сначала автомобильных, а затем авиационных двигателей. Это важно для того, о чем я расскажу дальше. Я был увлечен исследовательской работой и передал все дела по бизнесу своему старому другу, который вел их на бирже. Политика меня не интересовала. Я жил в своем собственном мире, куда проникало очень мало сведений о внешних событиях. Все, что происходило вне моей работы, меня не волновало».

Шмидт задумчиво глядел на огонь и затем, внезапно повернувшись ко мне, казалось удрученный воспоминаниями, продолжал:

«Вы когда-нибудь жили в своем замкнутом мире? Конечно нет. Вы – практичный человек. Собственный внутренний мир хорош только до тех пор, пока в него не врываются внешние события. Тогда…»

Тут он воздел руки кверху.

«Я получил предупреждение, но я был слишком увлечен своим делом. Произошло убийство Дольфуса. И вскоре после этого мой друг, брокер, пригласив меня в свой офис, стал убеждать разрешить ему перевести часть моих денег в Англию. Я знал, конечно, что мои собратья переживают в Германии тяжелые времена. И все же я пожал плечами и сказал, что считаю это ненужным. Я вернулся к своей работе, с головой ушел в испытания нового дизельного двигателя. Сгущавшиеся тучи, казалось, на этот раз прошли мимо меня.

Помимо работы, другой моей страстью была моя дочь Фрейя. Она окончила университет и стала блестящим математиком, склонным к научной деятельности. Я отправил ее в Берлин продолжать учебу. Однако спустя три месяца она вдруг написала мне из Лондона, сообщив, что стала ученицей профессора Гринбаума в Лондонском университете.

В то время я не задумался над подлинными причинами такого ее решения. Я не спрашивал, почему она покинула Берлин. Однако через два месяца, в декабре 1936 года, я пришел вечером домой и узнал, что моя жена, отправившаяся за покупками, не вернулась домой.

Я стал обзванивать друзей, больницы и, наконец, обратился в полицию. Как безумный, бродил я по улицам. Я очень хорошо помню эту ночь. Как я упрекал себя за то, что был к ней недостаточно внимателен! Она приблизилась к критическому возрасту, но никогда не жаловалась на то, что у меня всегда на первом месте работа».

Некоторое время Шмидт молчал. Сумерки сгущались, в комнате становилось темно, и огонь, мерцая, освещал его лицо, подчеркивая глубокие морщины на лбу и щетину на небритом подбородке.

«Я торопливо проходил одну улицу за другой. Эти улицы я знал с мальчишеских лет и с гордостью показывал жене, когда привез ее в маленький дом на Гринцингер-аллее. Я без устали расспрашивал встречных прохожих, обращался к каждому полицейскому… Я клятвенно обещал себе меньше заниматься работой и постараться больше уделять ей внимания, чтобы сделать ее счастливой. Искренне намеревался вернуть утерянную атмосферу нашей безмятежной молодости. Но все эти клятвы и решения были бесполезны. Я вернулся домой под утро, совершенно обессиленный. А немного позже, в начале седьмого, мне позвонили из городской больницы и сообщили, что ее привезла полиция, подобрав на улице. Еще сказали, что она в тяжелом состоянии от переохлаждения.