Троянский конь

Я не поднял телефонную трубку, а вместо этого пошел к двери, взял пальто и шляпу и, приняв решение, торопливо покинул свой офис и направился на Мидл-Темпл-Лейн. Там я взял такси, чтобы ехать на Флит-стрит. Мы проехали по темнеющему Стрэнду, миновали Сент-Мартинс-Лейн и оказались у Кембридж-Серкус. Я высадился у старинного дома, прямо напротив дверей лондонского казино. Когда-то в этом доме располагался магазин, но теперь все окна были заделаны, и здание казалось то ли крепостью, то ли складом. Расплатившись с таксистом, я осветил фонариком дверь. На растрескавшейся зеленой краске едва выделялась черная цифра 209. Внизу была маленькая табличка с надписью: «Исаак Лейнстер, портной. Принимает заказы».

Я нащупал облезлую кнопку электрического звонка и нажал ее. За дверью не было слышно ни звука. Я подождал и позвонил еще раз. Никто не отвечал. Тогда я постучал. Тишина. Я отступил и осмотрелся. Надо мной возвышался старый кирпичный фасад дома, темный и, казалось, настороженный.

Я снова осветил фонариком дверь в поисках другой кнопки звонка и тут увидел, что дверь закрыта не совсем плотно. Я легонько толкнул ее, и она отворилась. Я вошел и оказался в пустом коридоре, где стояла корзина для мусора. Коридор вел к лестнице. Я заколебался: мне не очень нравилось входить в незнакомые дома на Грик-стрит. В конце концов я все же поднялся по ступенькам и на первом этаже нашел дверь с надписью: «Исаак Лейнстер». Из-под двери пробивался свет. Я постучал и услышал шарканье ног по голым доскам пола. Дверь распахнулась, и маленький человечек с толстыми губами и лысой головой уставился на меня немного выпученными глазами:

– Что вы хотите?

– Простите за беспокойство, но я ищу своего друга. Он живет здесь.

– И как его зовут? – спросил портной.

Я замялся. Как его зовут? Наверное, здесь Шмидт не называл себя Северином. И тут я вспомнил, что он говорил мне о своих родных.

– Мистер Фрэнк Смит, – ответил я и начал его описывать.

Человечек поднял руку:

– Я знаю. Однако мистер Смит сейчас отсутствует. С ним произошел несчастный случай. Он в больнице.

– В какой больнице?

Хозяин пожал плечами:

– Откуда мне знать? В четверг здесь появился джентльмен. Он сказал, что пришел из больницы и ему нужна одежда мистера Смита. А вам что нужно?

– Хорошо. Дело в том, что я оставил у него важные научные записи, – объяснил я. – Он обещал вернуть их мне в пятницу, а мне нужно завтра вести по ним переговоры. Нужно их обсудить.

Портной оглядел меня сверху донизу и сказал:

– Ладно. Поднимитесь наверх и поищите. Еще три дня – и вы бы опоздали. В четверг истекает срок оплаты его квартиры, и мне придется выбросить его барахло. Дверь к нему открыта. Она прямо наверху. – С этими словами маленький человечек закрыл свою дверь.

Я поднялся по лестнице и оказался на верхней площадке в пристройке. Передо мной была окрашенная в зеленый цвет дверь. Я постучал. Ответа не последовало. Я потянул за веревку, привязанную к двери, и оказался в большом помещении с застекленным потолком, закрытым из-за затемнения. Я включил свет.

Вероятно, эта пристройка предназначалась для студии. В ее конструкции проглядывали следы некоей артистичности, которая явно отсутствовала в остальных помещениях дома. Обстановка состояла из различных подержанных предметов мебели. Угол под окном занимала двухспальная железная, отделанная медью кровать. В комнате было еще два кухонных стула и неудобное викторианское кресло, накрытое грязной салфеткой. Кроме того, там стоял платяной шкаф из простых досок и маленький столик красного дерева, некогда красивый, но сейчас обшарпанный и треснувший прямо по центру. В дальнем углу помещалась раковина, заваленная грязной посудой. Все вокруг выглядело неопрятно и производило впечатление крайней запущенности. По всему полу были рассыпаны крошки хлеба, засохший кусок оставался лежать и на столе.

Я с удивлением осмотрелся. В памяти всплыли слова Шмидта: «Отправьтесь в мое жилье и возьмите лицо из барбакана». Барбакан – это наружная оборонительная стена замка. Откуда же в этой норе мог быть барбакан? Нигде я не увидел и никакого лица. Я несколько растерялся. В последнее время я был так занят, что не потрудился задуматься над значением его слов. Может быть, это бред расстроенного ума?

Я подошел к шкафу и выдвинул один из ящиков. Там вперемешку лежала одежда и несколько носовых платков, как ни странно, чистых и даже выглаженных. Я потянул следующий ящик. Там снова была чистая одежда, но и она была как будто перерыта и свалена в неаккуратную кучу. Человек из больницы, по-видимому, очень торопился, разыскивая нужные вещи. Но почему он так спешил?

Я отошел от шкафа и снова внимательно осмотрел комнату. Она была неубранной, но в этом беспорядке чувствовалась какая-то система. Постельные принадлежности сдернуты с кровати, матрас сдвинут в сторону, а вытертый линолеум отогнут повсюду вдоль стен. Книги вывалены из маленького книжного шкафа у камина прямо на пол.

Мне стало ясно, что здесь кто-то что-то искал, помещение тщательно обыскивали.

Мое внимание привлекла маленькая кучка книг на полу. На обложке одной из них я увидел женское лицо. Это было произведение Этель М. Делл. Я встал на колени и внимательно просмотрел книги, оставшиеся в книжном шкафу. На второй полке, среди книг, стоявших вверх ногами, я неожиданно нашел то, что искал. Это был триллер с изображением мужского лица на обложке. Лицо выглядывало из отверстия в крепостной стене. Книга называлась «Лицо из барбакана», ее автор Митчел Кливер. Я перелистал страницы. Однако не обнаружил никакого письма или записки. Итак, меня постигло очередное разочарование. И все же я задумался, что же подразумевал Шмидт под словами «конусы Раннела»? Может быть, так называется другая книга?

Когда я нагнулся, чтобы внимательно осмотреть книжную полку, то вдруг услышал звук открывающейся двери. И тут я сразу осознал, что в этом темном доме может таиться опасность для меня. Приблизившись к двери, я прислушался – все было тихо, как в могиле. Опять раздался какой-то звук, скрипнула ступенька, за ней вторая… Я услышал скрип старых перил и в тишине уловил чье-то глубокое дыхание. Я подумал о том человеке, который обыскивал комнату до меня. Может, он искал то, что нашел я?

Я выключил свет и стал ждать. Спрятаться здесь было негде. Теперь уже можно было явственно различить тяжелое дыхание человека, взобравшегося на лестничную площадку прямо подо мной. Моя голова лихорадочно работала. Может быть, за домом следили? Или это просто один из здешних жильцов? Почему Шмидт был так уверен, что умрет?

Человек поднялся выше, и я услышал, как он подходит к последнему пролету лестницы.

– И есть тут кто-нибудь? – услышал я голос еврея-портного и тут же почувствовал облегчение.

– Да, я сейчас спускаюсь вниз. – Я зажег фонарик.

Старик стоял на площадке, задрав вверх лысую голову.

– Ну и что, нашли вы то, что вам было нужно? – спросил он.

– Да, спасибо, – ответил я, спускаясь по лестнице. – Я взял бумаги, а также книгу, которую ему давал.

Портной кивнул:

– Если увидите его, то передайте, что мне придется сдать его комнату в четверг. Если, конечно, до тех пор он не заплатит мне за следующую неделю. Человеку ведь надо жить, правда? Но я буду держать его вещи в моей мастерской в течение недели. Скажите ему это. Я не хочу действовать жестоко.

Я поблагодарил старого портного и поспешил спуститься вниз.

Глава 2

Таинственное сообщение

По последним ступенькам лестницы я спускался уже почти бегом. У меня был фонарик, но его прыгающий луч освещал лишь совсем небольшое пространство под ногами. Вообще темная громада этого безмолвного и пустого дома психологически давила на меня. Плоские двери на площадках, казалось, выступали вперед, чтобы взглянуть на меня. Причудливые тени отступали, когда я светил фонариком по сторонам, а стены отражали гулкие звуки моих шагов. Я торопился, но мне казалось, что я никогда не смогу уйти из этого дома. Конечно, это просто разыгралось мое воображение, этот странный дом именно так действовал на меня. Замечено: если вы не обращаете внимания на что-то, вас тоже не замечают. Но стоит вам отметить необычность какого-нибудь факта или явления, как в вашем воображении начинают роиться странные навязчивые мысли, вы окунаетесь в какую-то фантастическую атмосферу. Дом казался враждебным, и я с чувством облегчения открыл входную дверь и вышел на Грик-стрит.

Однако даже на улице я не мог отделаться от ощущения, что за мной следят. Было очень темно, и по обе стороны улицы возвышались темные фасады домов. Я не видел людей, скорее чувствовал, что они есть и двигаются рядом со мной. Я различал какие-то неясные тени. Силуэты людей на мгновение освещал луч фонарика, а затем они снова исчезали во тьме. И вдруг меня окликнул женский голос и рядом со мной возникло бледное лицо с накрашенными губами, освещенное чьим-то фонариком. Потом лицо исчезло. Но все время, пока я шел по направлению к Шафтсбери-авеню, меня не покидало ощущение, что кто-то идет за мной следом.

Я был так уверен в этом, что резко свернул налево, к Чаринг-Кросс-роуд, и скользнул в дверь табачной лавки. По тротуару мимо спокойно прошествовали несколько фигур. Никто из них не оглядывался по сторонам, не всматривался в даль и, казалось, не спешил. Я взял себя в руки. Странный дом и открытие, которое я сделал, что комнату Шмидта обыскивали, явно подействовали на мои нервы.

Я почувствовал, что голоден, и решил зайти перекусить в «Джиннаро» на другой стороне Чаринг-Кросс-роуд. Я вышел из своего укрытия в табачной лавке и направился дальше по улице. Когда вышел на Чаринг-Кросс-роуд, меня остановил поток людей, пересекавших дорогу. Их задержала машина, и они столпились перед переходом. И когда я замедлил шаг, на меня налетел мужчина, который торопился в направлении к Кембридж-Серкус. Я с трудом удержался на ногах и почувствовал, как из-под мышки у меня выскользнула книга. Она упала на землю. Я рванулся за ней.

– Простите, – сказал мужской голос.

Луч фонаря осветил книгу. Она лежала вверх обложкой на грязном тротуаре. Мужчина быстро нагнулся, чтобы поднять ее.

Я увидел его протянутую к книге руку. Мне бросился в глаза тонкий белый шрам, пересекавший ее прямо по суставам. Пальцы мужчины едва не сомкнулись на книге, но в это мгновение нога прохожего споткнулась об нее, и книга заскользила по тротуару ко мне. В одно мгновение я схватил ее. В моих ушах стучала кровь. Я выпрямился. Мужчина снова сказал:

– Простите, боюсь, что книга испачкалась.

Я направил на незнакомца луч фонарика, но он быстро смешался с толпой. Этот инцидент оставил у меня чувство беспокойства. Или я неисправимый фантазер, или человек, обшаривший комнату Шмидта, не обнаружив того, что искал, решил дождаться, пока кто-то другой наведет его на след.

Я поспешно пересек Чаринг-Кросс-роуд и вышел на Нью-Комптон-стрит. По дороге я вспомнил, как еврейский портной Исаак Лейнстер приостановился у начала лестницы, которая вела к комнате Шмидта. Я в то время ждал его наверху. Припомнил, как он поднимался по ступеням из своей мастерской настолько тихо, что слышно было только его дыхание, но не шаги. А ведь этот человек при небольшом росте был достаточно тяжелым, а ступени лестницы не были покрыты ковром. В моей памяти всплыла и та враждебная настороженность, которую я ощутил в том доме. Или все это было игрой моего воображения?

Я завернул в ресторан «Джиннаро», и в уютной атмосфере этого заведения мои страхи улетучились. Изучая меню, я уже совершенно спокойно думал о том, как без всяких, казалось бы, причин был напуган на Дортмур. Все может казаться страшным, если ты настроил себя воспринимать и толковать происходящее в определенном, неблагоприятном направлении.

Я тщательно выбирал блюда для ужина. Затем, стерев грязь с обложки книги, раскрыл ее и начал просматривать. Я искал какой-нибудь знак, который подсказал бы мне ключ к тому, что я хотел найти.

Я не нашел ничего. Страницы были столь же девственно чисты, как в то время, когда Шмидт приобрел книгу. Они были испачканы только по внешней стороне обреза, там, где книга коснулась тротуара. В книге не было никаких карандашных пометок, хотя я внимательно просмотрел ее от первого до последнего листа. Я не нашел также булавочных наколок под какими-либо специально выбранными словами. В конце книги было несколько чистых страниц, но и на них не усмотрел никаких знаков. К тому времени, когда я приступил к десерту, я решил, что придется прочесть книгу целиком. Какой-то ключ, может быть, содержится в ее тексте. Я обратился к оглавлению и внимательно изучил заголовки глав. Один заголовок: «Кренстон направляет послание» – показался мне что-то обещающим.

Покончив с десертом и заказав кофе с ликером «Гран марнье», я закурил сигару. Мне нужно было во что бы то ни стало установить, что именно, по замыслу Шмидта, я должен был найти в этой книге. Книжка была по-своему увлекательной, и, погрузившись в чтение, я довольно быстро проглотил ее примерно до половины. В процессе чтения я оказался вовлеченным в поиски некоего Грэнстона, представителя отдела М-1, который старался обнаружить послание от убитого человека по имени Барри Хэнсон. Грэнстон был уверен, что последний оставил это послание на его имя. Единственная зацепка, которой располагал Грэнстон, была подсказана ему во время телефонного разговора с его приятелем, за несколько дней до убийства последнего. Хэнсон сказал ему, что занимается каким-то довольно крупным делом и что, если его устранят, Грэнстон сможет узнать о его открытиях, воспользовавшись книгой «Лицо Востока».

И вдруг я начал улавливать сходство с тем, что предстояло сделать мне. Грэнстон был готов бросить поиски и отказаться от выполнения поручения Хэнсона, но тут ему попалась книга «Лицо Востока». Он просмотрел ее и обнаружил в конце чистые страницы. Он взял книгу в свой отдел и поместил чистые листы под ртутную лампу. Письмо было написано раствором антрацена, и поэтому его текст нельзя было прочесть простым глазом. Под воздействием света ртутной лампы буквы проявились, и их стало возможно сфотографировать. Книга была о тайной организации, которую возглавлял некто по прозвищу Человек из барбакана.

Я отложил книгу и обнаружил, что мой кофе совсем остыл. Я медленно выпил ликер и затем, отметив карандашом страницу, обратился к последним листам книги. А что, если поместить их под лучи ртутной лампы? Быть может, невидимый сейчас текст проявится, как и в том рассказе? Технически я считал это вполне возможным. Но все, согласитесь, выглядело абсурдным. Я расслабился и почувствовал умиротворение, которое обычно наступает после хорошей трапезы. Шмидт говорил о своем интересе к криминалистике. Интересно, сводился ли этот интерес лишь к чтению триллеров и детективных романов, или он предпринял попытку использовать свои знания в реальной жизни? Конечно, в голове любого человека может случиться определенный заскок. Я мог превратиться в такого Грэнстона и начать поиски открытий какого-то странного человека. При этом нельзя было забывать, что меня самого могут в любой момент просто убить.

Тут я вспомнил о Дэвиде Шиле, у которого на Шафтсбери-авеню была фотолаборатория. До нее было рукой подать. Я вдруг испытал жгучую потребность немедленно выяснить, додумался ли Шмидт действительно написать что-то на этих чистых страницах и если да, то что же он написал.

Я встал, забрал свое пальто, заплатил по счету и с книгой в кармане вышел на Нью-Комптон-стрит в направлении Кембридж-Серкус.

Теперь у меня уже не было ощущения, что меня преследуют, но я пытался внушить себе это. Мой мозг был возбужден и не хотел утрачивать настроения, которое испытываешь, участвуя в опасных приключениях. Я просто должен был следовать полученным подсказкам.

Спустя пять минут старый лифт уже поднимал меня на верхний этаж дома под номером 495 по Шафтсбери-авеню.

С помощью ассистента и секретаря Дэвид занимался в своей студии всевозможными фотографическими работами. Он проявлял пленки и печатал фотографии, а также выполнял заказы кинокомпаний, когда ему это поручали. В более сложные для своего бизнеса времена он давал напрокат фотоаппараты и занимался всякими вспомогательными работами, предоставляя свою темную комнату всем и каждому. Когда моя сестра вышла замуж в семью Бордер, Дэвид сделался фактически моим племянником. Но он никогда в связи с этим не требовал к себе особого отношения. Он был мне скорее другом, чем родственником. Много веселых вечеров провели мы с ним в несколько богемной обстановке, которая царила в его комнатах, и в студии. Он снимал под студию весь верхний этаж дома и часто даже жил там. Часто потому, что его служба проката фотоаппаратов работала круглосуточно, но главным образом потому, что это было дешевле и надежнее во всех отношениях.

Старомодный лифт остановился с треском и грохотом, и я вышел в пустой коридор, в конце которого была стеклянная дверь с черной дощечкой «Фотоцентр Дэвида Шила». У стены, рядом с дверью, стояли четыре пустые бутылки. На мой звонок хозяин сам открыл мне дверь. Увидев меня, он радостно воскликнул:

– Ты-то мне как раз и нужен! Входи, Эндрю! Если есть на свете человек, которого мне хотелось бы сейчас видеть, так это именно юрист!

– Я адвокат, – напомнил я ему, когда он втаскивал меня в комнату.

Дэвид был огромный, как медведь, с широким приветливым лицом и длинными темными волосами.

– Что случилось? – спросил он, помогая мне стащить пальто. – Ты ведь знаешь все эти законные штучки, а мне как раз нужен совет. Как получить деньги с компании, которая тверда и неподатлива, как камень?

Дэвид подошел к пивной бочке, которая служила постоянным украшением его мастерской, и вернулся с кружкой пенистого пива:

– Вот, выпей, а потом скажи, что мне делать. Мне пришло неприятное послание от телефонной компании. Они грозятся отключить мой телефон, если я не расплачусь до двадцать третьего, то есть до пятницы. А эти негодяи из компании должны мне более ста фунтов и не платят!

– А в чем дело? Ты что, на мели? – не поверил я.

Он отхлебнул из пивной кружки и пожал плечами:

– Бизнес идет плохо, а это помещение пожирает много денег – квартирная плата, Мириам и телефонные счета. Джон мобилизован, он в призывном возрасте – это сейчас для меня просто благословение. Если я продержусь еще месяцев шесть, все будет в порядке. Когда американские запасы исчерпаются и мы перейдем на английскую пленку, будет очень много работы. Но все это потом. А сейчас я ведь не могу обходиться без телефона. Невольно начинаешь ругаться, – продолжал Дэвид, – при мысли о том, что большую часть того, что должен получить, тебе придется отдать. А клиенты еще и не хотят вовремя платить! И все это только потому, что люди ленятся работать. Боюсь, мне придется продать аппарат. Но сколько за него сегодня получишь! У меня сейчас нет ни одного в прокате.

– Дай мне адрес твоих должников, – сказал я, – и я подумаю, что можно сделать. За что они тебе должны деньги?

– Это очень мило с твоей стороны, Эндрю, что ты хочешь попытаться мне помочь. Я фотографировал для них кое-что. Компания называется «Кэлбойд дизель». Я был на их заводе в Олдэме и делал там рекламные снимки. Они выторговали у меня вшивую цену.

– «Кэлбойд», – пробормотал я. По-видимому, перст судьбы. – Слушай, Дэвид, – сказал я без колебаний, – хочу попросить тебя сделать кое-что для меня. – Я вытащил из кармана пальто книгу «Лицо из барбакана». – Ты знаешь раствор, который можно использовать как бесцветные чернила? Написанное этим раствором становится видимым только под светом ртутной лампы.

– Таких растворов несколько, – ответил он, – но я никогда не слышал, чтобы ими пользовались как бесцветными чернилами. Они разводятся бензином и содержат деготь. Под воздействием ультрафиолетовых лучей они начинают светиться.

– А ртутная лампа излучает ультрафиолет? – переспросил я.

– Конечно.

– Тогда я попрошу тебя поместить чистые листы в конце этой книги под ультрафиолетовые лучи.

Я передал ему книгу. Дэвид раскрыл ее, поглядел на пустые страницы и поднял на меня глаза:

– Так. Значит, ты сотрудник британской секретной службы? Я всегда считал, что ты не можешь быть просто адвокатом. А может, ты шпион? Во всяком случае, мы вернемся к этому, когда выясним, что написано в этой книге книг. – Он осушил свою пивную кружку. – Боже мой! – воскликнул мой друг, взглянув на название книги. – Я смотрю, у тебя склонность к зловещим триллерам. – Затем он внимательно посмотрел на меня. – Ты действительно думаешь, что там что-то написано?

Я кивнул. Он поднялся:

– Ну, скоро увидим, действительно ли это бензиновый раствор…

Дэвид повел меня в самую большую из темных комнат. Вскоре он подложил первую из чистых страниц под увеличитель, затем выключил свет и повернул ртутную лампу. И вдруг на чистой странице начали проступать параллельные светящиеся полосы, будто по ней проползла улитка.

– Клянусь Богом, здесь что-то есть! – воскликнул Дэвид.

Я наклонился над страницей настолько близко, что яркое свечение причиняло боль моим глазам. Я мог различить, что светящиеся строчки состояли из беспорядочно составленных и трудноразличимых букв.

– Первое, что необходимо сделать, – это сфотографировать эти листы, а уж после мы сможем разобраться, что к чему, – решил Дэвид.

Он взял «лейку» и принялся за работу, снимая все, что проступило на бывших чистых листах.

– Пойди выпей пивка, – между делом сказал он. – Я сейчас проявлю их.

Я вышел из темной комнаты, полностью уверенный в том, что дело будет сделано. Раньше я не придавал особого значения деятельности Дэвида в его фотоцентре. Я никогда не видел его за работой. Мне он всегда представлялся человеком, разгуливающим в довольно своеобразном одеянии, выпивающим огромное количество пива и рассказывающим сальные истории. Но от друзей я слышал, как он начиная с нуля организовал свое дело. Располагая в то время единственным фотоаппаратом, он работал на Флит-стрит. Я знал также, что он собственноручно оборудовал свою студию с помощью одного старого плотника. Это было большое длинное помещение вдоль всего фасада здания, отделанное хорошей дубовой фанерой. Темные комнаты примыкали к его внутренней стене. Их было четыре – все хорошо оборудованные, со своими раковинами, увеличителями, освещением и телефонами. Все кругом было забито аппаратурой.

Я понимал, конечно, что при такой ненадежной профессии он должен твердо стоять на ногах. Просто я не сознавал этого раньше в полной мере. Я принимал его таким, каким знал, – добродушным, приветливым малым, который вел довольно странную жизнь и занимался несколько необычным делом. Теперь, увидев, как он работает, я взглянул на него под иным углом. Дэвид был, как я уже говорил, огромным и неуклюжим, как медведь. Широкие плечи и красивая голова с копной темных волос придавали ему величественный облик. На нем были пара старых коричневых вельветовых брюк, темно-зеленый свитер и сандалии. И хотя его рост и массивность поражали, внимание привлекали его руки. Красивые руки с длинными изящными пальцами. Кроме того, невооруженным глазом было видно, что это умелые руки, способные и сноровистые.

Он повесил пленки в сушильный шкаф и подошел ко мне. Туда, где я спокойно потягивал пиво.

– Ну, пока они сохнут, – проговорил он, – может, ты расскажешь мне, что все это значит? Или это глубокая тайна?

– Нет, это вовсе не тайна. Во всяком случае, кое-что я тебе расскажу.

И я поведал ему часть истории Шмидта, ту, которая непосредственно касалась книги. Я не сказал, кто был моим посетителем. Но рассказал достаточно, чтобы объяснить все, что относилось к книге. И когда я закончил, мой друг покачал головой.

– Ей-богу, – сказал он, – если бы я не знал, что ты добропорядочный шотландец, то решил бы, что ты просто напился. Все это звучит достаточно мелодраматично. По крайней мере, странная запись в книге подтверждает твой рассказ.

Затем Дэвид встал и направился к сушильному шкафу, откуда вынул негативы.

– Давай теперь посмотрим на них под увеличителем.

Он снова направился в темную комнату. Я пошел за ним. Плотно закрыв за нами дверь, он включил увеличитель, и поток света залил печатный стол и пленку, закрепленную в щели под объективом. На белой бумаге сначала проступили неясные очертания снимка. Потом фотография наконец оказалась в фокусе, и по бумаге побежали печатные строчки, написанные легким пером. Однако в сочетаниях букв не было никакого смысла. В первой строке их было тридцать. Все остальное пространство листа представляло собой такую же бессмысленную путаницу букв. Однако, разглядывая эти строчки, я легко различил мелкий и аккуратный почерк Шмидта.

Дэвид передвинул пленку, появился следующий негатив. Все последующие снимки были почти такими же, как первый. Последний лист пустовал, а предыдущий был заполнен на две трети.