Адвокат моего бывшего

Он усмехнулся, шагнул ещё ближе – и на секунду между ними не осталось даже воздуха.

Запах дождя и парфюма накрыл её, как волна – знакомая, до боли. Он стоял близко, так, что она различала, как по его виску с волос стекает тонкая струйка воды.

Капля сорвалась, упала ей на ладонь, и от этого простого прикосновения будто всё тело вспомнило, каково – чувствовать.

Три дня она жила в стерильности – без звуков, без запахов, без движений.

И теперь всё обрушилось сразу: дыхание, тепло, взгляд, воспоминания.

Слишком живо, слишком реально.

Владимир поднял руку – неуверенно, как будто сам себе не доверял – и убрал прядь волос с её лица.

Прохладные пальцы коснулись щеки, задержались на мгновение дольше, чем было нужно.

Она не отстранилась.

– Я скучал, – сказал он.

– Врёшь.

– Если бы врал – не пришёл бы.

В его взгляде не было привычной холодной власти, была только растерянность. Как будто он сам не понимал, что ищет – прощения или подтверждения, что она всё ещё что-то чувствует к нему.

Он стоял почти вплотную. С волос по вискам стекали тонкие струйки воды, оставляя следы на воротнике его рубашки.

Запах знакомого парфюма смешался с сыростью улицы, с чем-то тёплым, живым, что она давно не чувствовала.

Её пальцы непроизвольно дрогнули, будто тело вспомнило раньше, чем разум успел запретить.

Он произнёс её имя – не вопросом, не просьбой, а как будто вспоминая, пытаясь прочувствовать вкус того, что всё еще значимо.

Она хотела ответить, но вместо слов вышел слабый выдох. Владлена вдруг поняла, что всё вокруг – квартира, дождь, воздух – потеряло границы. Голова стала тяжелой, словно у неё вдруг поднялась температура.

– Не начинай, – сказала она.

– А если уже начал?

Его ладонь скользнула с её щеки на шею, движение было мягким, без нажима, но в нём чувствовалась сила. Не грубая, не мужественная, а сила, которая заставляла угольки в её сердце слабо затлеть, словно кто-то добавил розжига на пепелище.

Глаза встретились, и всё остальное перестало иметь значение.

Между ними не было расстояния – только тепло.

Поцелуй был не внезапным, а неизбежным.

Она не знала, кто из них первый потянулся, просто в какой-то момент всё напряжение последних недель вылилось в одно мгновение – острое, как боль и как облегчение одновременно.

Её рука нашла край его рубашки, знакомую ткань, холодную от дождя.

Он ответил движением пальцев по её шее, коротким, нетерпеливым, будто проверял, действительно ли она рядом.

Они не боролись – просто пытались вспомнить, каково это – не быть чужими. Каждое прикосновение звучало как вопрос без ответа. Помнили ли?

Он шептал что-то на ухо, значение слов терялось в её дыхании.

Она не пыталась их разобрать.

Мир сузился до тепла, до запаха, до движения, которое не требовало объяснений.

Когда её спина коснулась стены, Владлена на секунду закрыла глаза.

И впервые за всё это время перестала чувствовать себя одинокой.

Ладонь на автомате нашла его волосы, пальцы запутались в мокрых прядях почти привычно, притянули ближе и их губы встретились в очередном поцелуе. С тихим вздохом её рот приоткрылся, и он скользнул языком внутрь, углубляя поцелуй.

Их языки не боролись, а переплетались, влажно, скомкано, словно в любой момент этот миг мог растаять и нужно было успеть, успеть пока его не забрали, пока их не вернули в эту изоляцию.

Комната, до этого почти неживая, теперь наполнилась звуками поцелуев, тяжелым дыханием, шуршанием ткани, Владимир прижал её своим телом к стене сильнее, она чувствовала, как напряглось его тело.

Разум кричал остановиться, но его голос с каждым прикосновением их губ отдалялся, пока не стал далекой точкой, уступив место чувствам.

Всё еще слегка подрагивающие пальцы отпустили его волосы, вцепились в воротник его рубашки, расстегивая верхние пуговицы в нервной спешке.

Он подхватил. Не отступил.

Сильные ладони Владимира легли ей на талию, сминая прохладный шелк ткани её халата, сжались так, словно она может пропасть в любой момент, ускользнуть из его рук. Он с трудом оторвался от её губ, тяжело дыша, будто от боли.

Глаза в глаза, потемневшие, рассеянные и так желавшие снова найти смысл в друг друге хотя бы сейчас.

Он наклонился ниже, прохладные губы скользнули по шее Владлены, оставили легкий поцелуй за мочкой её уха, переместились ниже мягко сжимая тонкую гладкую кожу, пахнущую домом, пахнущую её парфюмом, тем самым «родным» запахом, от которого сердце стучало быстрее.

Её ладони запоздало спустили с его плеч влажный от дождя пиджак, который он быстрым движением сбросил на пол, пальцы забрались под его расстегнутый воротник, гладили жадно, притягивая его за плечи, касаясь прохладной кожи. Она прикрыла глаза, с губ срывались тихие вздохи, когда она запрокинула голову, упираясь в стену чувствуя его губы, как с его волос всё еще стекают капельки дождя, оседая на разгоряченной коже.

Владимир терялся в этих ощущениях: близости, приливе страсти и щемящей в груди тоски. Прикусил чувствительную кожу на шее, провел кончиком языка так нежно, словно не был готов вот-вот сорваться и оставить её без этого надоедливого халата.

Он чувствовал, как её пальцы расстегивают все больше пуговиц на его рубашке. Не выдержал. Настойчивые пальцы еще раз сжали ее хрупкую талию, прежде чем, наконец-то, дернуть за пояс её халата. Снова почувствовать её кожу под своими пальцами – то, за что он был готов отдать всё, что угодно, выполнить любую её просьбу, но Владлена молчала.

Он почти с отчаянием издал глухой звук, больше похожий на рычание, целуя её плечи, жадно, собственнически. Твёрдые руки сжимали талию, поднимались выше, проводили подушечками пальцев по ребрам, с нажимом, заставляя Владлену дрожать. Наконец-то она снова была хрупкой рядом с ним, податливой, беззащитной, без своего панциря, не пыталась прикрыться, не пыталась оттолкнуть.

Расстегнутую рубашку, однако, почти сдернули с его плеч, и он тихо усмехнулся, не отрываясь от её кожи.

Владимир поднял голову, горячее дыхание скользнуло по её коже, и на секунду – всего одну – он остановился, как человек, который стоит на краю и наконец понимает, что вот она, точка невозврата.

– Тебя невозможно забыть, – выдохнул он хрипло, почти зло, будто это признание вырвалось вопреки ему самому.

Его ладонь поднялась выше, накрыла её грудь сквозь тонкий шелк, едва прикрывающий тело, и Владлена дернулась, пальцы вцепились ему в плечи – резко, с нажимом так, будто она пытается удержать себя, но уже поздно.

Она увидела его глаза – блестящие, настоящие. Без защиты. Без привычной ровной холодности.

Так он смотрел на неё тогда. В те вечера, когда она не могла понять, почему сердце так стучит – от любви или от страха потерять.

– Не делай так, – прошептала она, почти беззвучно, не уверенная, просит ли его остановиться или продолжить.

Но он услышал только её голос, дрожащий, честный – таким она позволяла ему быть далеко не всегда.

– Поздно, – ответил он, касаясь её губ едва заметно, как будто проверяя, можно ли ещё. – Ты сама знаешь, что поздно.

Он провел рукой по её спине – медленно, уверенно, пальцами очерчивая каждую линию, будто рисуя её заново, и этот жест выбил из неё остатки воздуха.

Владлена вскинула голову, губы разомкнулись в беззвучном стоне, и Владимир, поймав этот миг, сильнее прижал её к стене – глубже, ближе, отчаяннее.

Шелк халата скользнул по её коже, оставляя прохладный след, который мгновенно обжигал теплом там, где его ладони двигались выше.

Его голова опустилась к её ключице, шершавое от поспешности дыхание коснулось самой чувствительной точки – и она едва не потеряла опору.

Она ценила контроль.

Он всегда знал, как легко её лишить его.

– Скажи мне остановиться, – сказал он, но голос дрогнул, будто надеялся не услышать запрета.

Она не сказала.

Владимир понял это раньше, чем она успела осознать сама – и прижал её крепче, пальцами сжимая ткань на её спине так, будто собирался сорвать её одним движением.

Она попыталась выровнять дыхание – тщетно.

Его ладони уже скользили дальше, по её талии, распахивая ткань халата еще сильнее, так уверенно, так намеренно, будто он давно решил, что отступать не будет.

– Вова… – её голос сорвался, превратился в шёпот, который звучал не как протест, а как просьба, слишком личная, слишком привычная.

Он поднял голову.

Они оказались так близко, что её губы дрогнули от тепла его дыхания.

– Скажи, если хочешь, чтобы я ушёл, – произнёс он низко, тихо, но в голосе пряталась сталь. Та самая, с которой он однажды добивался её… И с которой теперь хотел вернуть.

Её пальцы вцепились в его плечи – неосознанно сильнее, чем было нужно.

Владимир увидел это – и всё, что он сдерживал, сорвалось.

Одним движением он прижал её к себе так, будто боялся снова потерять. Его ладонь легла ей на затылок, вторая – на бедре, и Владлена ахнула, когда он поднял её ногу, притянув ближе, призывая обхватить его за талию, так, что между ними не осталось ни воздуха, ни сомнений.

Стена за спиной будто стала мягче.

– Не отталкивай меня сейчас, – он не просил, он требовал, но его голос… Звучал так, будто это он нуждался в ней сильнее, чем когда-либо.

Она провела слегка дрожащей ладонью по его открытой груди – кожа горячая, дыхание сбилось, мышцы под ладонью напряглись, как пружина.

Он зажмурился на секунду, будто от удара, и когда снова посмотрел на неё – в его взгляде не осталось ничего, кроме голой, не прикрытой ничем жажды, словно утопающий, которому мерещится оазис.

– Чёрт… – выдохнул он, срываясь, – я слишком долго этого ждал.

Его большие пальцы медленно, неумолимо раздвинули полы её халата, открывая кожу под ним сантиметр за сантиметром – так, будто он хотел запомнить каждую линию, прежде чем…

Владлена почувствовала, как уже не она решает, куда это пойдёт. Она понимала, что всё это ошибка – но впервые за долгое время позволила себе не думать.

В воздухе повисло то самое мгновение – последнее, тонкое, как дыхание – после которого дороги назад уже не было.

Воздух был спёртым, пахнущим забытыми днями. Он не нёс её, вынуждая оторваться от стены в гостиной— они двигались вместе, сплетённые в одном порыве, спотыкаясь о границу прихожей, пока её пятки не коснулись холодного паркета, а затем – ворсистого ковра у их постели.

Владимир остановился на мгновение, его взгляд скользнул по её лицу, ища последний шанс на отступление. Не найдя, рухнул на кровать вместе с ней, увлекая за собой в знакомые впадины матраса. Простыни пахли не ими – они пахли одиночеством, всеми днями, за которые эта постель стала холодной и неуютной, и этот запах теперь предстояло стереть.

Его руки, грубые от нетерпения, скользнули под шелк халата, наконец обнажая кожу и сбрасывая его в сторону. Дыхание Владимира перехватило. Он смотрел, как будто видел её впервые и в сотый раз одновременно – его взгляд был тяжёлым, почти болезненным от напряжения. Большой палец провёл по линии её талии, по изгибу бедра, и она вздрогнула – не от холода, а от шока узнавания. От того, как её тело всё ещё отзывается именно на его прикосновения.

– Ты вся дрожишь, – прошептал он хрипло, пригвождая её к матрасу весом своего тела.

– Из-за тебя, – выдохнула она, и это была правда. От него, от этой близости, от ножа прошлого, который они сейчас вонзали в себя снова.

Его губы нашли её грудь – не в ласке, а в требовательном, почти яростном прикосновении. Зубы сжали чувствительный сосок, язык смягчил давление, и Владлена выгнулась, впиваясь пальцами в его волосы. Не чтобы оттянуть, а чтобы прижать ближе – причинить себе ещё больше этой сладкой, невыносимой боли. Он отвечал рычанием одобрения, его ладонь скользнула по её животу, ниже, туда, где её тело уже предательски напоминало о себе влажным жаром.

Он вошёл в неё резко, одним глубоким, лишающим дыхания движением. Не вопросом, а утверждением. Закрытым приговором.

Всё замерло.

Он замер над ней, его лицо было искажено не страстью, а агонией. В его взгляде читалось то же, что пульсировало в её груди: «Смотри, до чего мы себя довели. Смотри, что осталось от нас».

– Боже, – сорвалось с его губ, больше похожее на проклятие, чем на молитву.

Она не могла говорить. Она могла только чувствовать. Чувствовать, как он заполняет её, не оставляя места для мыслей, для тишины пустой квартиры. Это было больно. Это было невыносимо. Совсем не физически, нет. Это было единственное, что имело смысл.

И тогда он начал двигаться.

Не в ласковом, любовном ритме, а в отчаянном, карающем темпе, как будто хотел стереть всё, что было после. Каждый толчок был словно удар по стене, которую они возвели между собой. Она встречала его, поднимая бёдра, вцепляясь ему в плечи, в спину – не в экстазе, а почти в ярости. В ярости на него, на себя, на эту неистребимую связь, которая даже сейчас, в аду, чувствовалась как единственное спасение.

Звуки заполнили комнату: прерывистое дыхание, приглушённые стоны, скрип пружин под их общим весом. Это не была музыка любви. Это был звук разваливающегося дома.

Его губы нашли её губы в темноте, поцелуй был солёным – от слёз, чьих, она не знала. Он шептал что-то – обрывки слов, «прости», «не уходи», «ненавижу», – и она ловила их ртом, чтобы они не разлетелись, не потеряли силу.

Она чувствовала, как внутри неё нарастает знакомая, предательская волна. Не от любви. От отчаяния. От того, что только он, причинивший ей такую боль, мог довести её до этого края. Владлена пыталась бороться, оттянуть момент, но он, будто почувствовав это, углубил движения, одной рукой прижимая её бедро, до боли впиваясь пальцами в кожу, открывая её ещё больше.

– Со мной, – приказал он хрипло, и в его голосе не было просьбы, только древнее, животное право. – Смотри на меня.

И она посмотрела. И увидела в его глазах своё отражение – потерянное, беззащитное, живое. Это и стало последней каплей.

Контроль лопнул. Волна накрыла её с такой силой, что её тело выгнулось в немом крике, судорожно сжимаясь вокруг него. Это было не наслаждение. Это было крушение. Разрушение всего, что она пыталась сохранить в себе эти месяцы.

Его ритм сбился, движения стали резкими, беспорядочными. Он вскрикнул – глухо, сдавленно, зарывшись лицом в её шею, и она почувствовала, как его тело напряглось в последнем, отчаянном толчке, заполняя её вязким теплом. Он произнёс её имя – не «Владлена», а домашнее, сокращённое, каким не называл её целую вечность. И в этом одном слове была вся их история.

Тишина, которая наступила после, была громче любого крика.

Он не двинулся, не отстранился. Его вес давил на неё, смешивая пот, дыхание и невысказанное. Она лежала, глядя в потолок, чувствуя, как реальность – холодная, неумолимая – возвращается обратно, смывая миг забвения. Тело ещё пульсировало остатками чувств, но в груди уже зияла новая, более страшная пустота.

Они получили то, что хотели. И теперь им предстояло жить с этим.

Глава 6: 02:14

Сначала Владлена подумала, что всё это ей приснилось.

Что не было ни звонков, ни суда, ни слов, сказанных вчера.

Что он просто вернулся домой поздно, как когда-то, бывало, тихо, стараясь не разбуд