Адвокат моего бывшего

Она заставила себя переодеться.

Тёмно-синее платье, плотный жакет, тонкие чулки. Макияж сдержанный, волосы убраны в гладкий пучок.

Женщина, готовая к прощанию, а не к переговорам.

Когда застёгивала браслет, пальцы дрожали.

– Хватит, – тихо сказала она себе.

И сразу почувствовала, что голос звучит чужим.

Здание суда оказалось холоднее, чем она ожидала. Коридоры пахли затхлостью, бумагой и чем-то металлическим – как в архиве.

Владлена шагала уверенно, пока не увидела его. Владимир Николаевич Крылов стоял у окна, руки в карманах, взгляд упрямо устремлён в сторону улицы через пыльное окно. На нём – серый костюм, рубашка безупречно выглажена. Слишком идеальный, слишком спокойный, будто пришёл решать очередной рабочий вопрос.

Он обернулся и их взгляды встретились.

– Не опоздала, – сказала Владлена, сдержанно, больше для себя.

– Ты никогда не опаздываешь, – тихо ответил он. – Даже сюда.

В его голосе не было укора – только то странное тепло, от которого ей когда-то хотелось прожить с ним всю жизнь.

– Влад, – он сделал шаг ближе. – Мы ведь можем решить всё без этого спектакля.

– Без суда, ты имеешь в виду? После того, как ты нанял адвоката, чтобы доказать, что у нас просто "разные взгляды на брак"?

– Я хотел спасти хотя бы видимость.

– После гостиницы на Лесной, Володя? Какую именно видимость?

Он дернулся, будто от пощёчины.

Взгляд стал жёстким, но уголки губ дрогнули – словно он не ожидал, что она скажет это вслух, пусть даже так тихо, чтобы услышал только он.

– Я… – начал он, но не договорил.

– Не надо. Ты ведь не из тех, кто оправдывается.

– Влад, я был дураком. Но ты… Ты закрылась от меня задолго до этого.

– Я закрылась, когда устала ждать, что ты снова посмотришь на меня, а не мимо.

Между ними повисло молчание, напряженное, тягучее, грозящее разорвать последние нити между ними.

Владимир шагнул ближе, поднял руки, словно хотел привычным движением мягко обхватить её за локти, но вовремя опустил руки, понизил голос, смотря на неё сверху вниз:

– Ты всё ещё злишься. Значит – не остыла.

– Нет, – прошептала она, – это значит, что мне есть, что помнить.

Именно в этот момент дверь зала приоткрылась.

– Крыловы? Заседание номер три, проходите, – сказала секретарь.

Владимир чуть кивнул, пригласил её жестом – галантно, почти как раньше.

Она прошла мимо, чувствуя на себе его взгляд – как электрический ток по коже, но не обернулась.

В зале пахло пылью и чьим-то тяжелым парфюмом. Стены блеклые, потолок низкий, словно само помещение было создано для того, чтобы давить этой удушающей атмосферой любого, у кого была надежда на хороший исход и срубать её на корню.

За столом ответчика – Адиль Сафаров собственной персоной. Сидел прямо, спокойный, собранный, а увидев Владлену чуть кивнул в немом приветствии. Она уловила этот жест и почувствовала, как напряжение в груди чуть ослабло. Может, всё пройдет не так плохо? От него исходило то редкое, почти невидимое спокойствие человека, который не спешит ни оправдываться, ни нападать. После утреннего хаоса его присутствие ощущалось как пауза – короткий вдох, дающий возможность выпрямиться.

Судья быстро вошла и заняла своё место – женщина лет пятидесяти, в очках, деловая, сдержанная, с цепким и внимательным взглядом.

– Судебное заседание по делу Крыловых объявляю открытым, – произнесла она.

– Истец – Крылова Владлена Алексеевна. Ответчик – Крылов Владимир Николаевич. Присутствует представитель ответчика – адвокат Сафаров Адиль Валидович.

Адиль поднялся, представился. Голос – ровный, без попытки произвести впечатление, но отчётливо звучный.

Владлена поймала себя на том, что слушает его интонации так, будто в них можно спрятаться, будто пока он продолжает говорить она может выдыхать.

Судья уточнила даты брака, причину развода.

– Стороны согласны, что дальнейшее совместное проживание невозможно?

– Да, – ответила Владлена.

– Нет, – произнёс Владимир, чуть подался вперёд, сцепив руки в замок перед собой. – Я считаю, что брак можно сохранить.

Она не посмотрела на него, говорила глядя прямо на судью, не удостоив почти бывшего мужа даже взглядом. Хотела делать вид, что ей всё равно, а на деле боялась показать слабость, боялась, что если посмотрит на него сейчас, то глупейшим образом внезапно передумает, заберет заявление и будет делать вид, что ничего не произошло, лишь бы сохранить те моменты, которые ещё грели где-то глубоко. Там, где она не хотела признаваться даже самой себе.

– Когда уходит уважение, сохранять нечего.

Он усмехнулся, коротко, с надрывом.

– Уважение? Не смеши. Ты просто устала притворяться, что тебе не больно. Проще было уйти, чем смотреть в глаза и разбираться.

Он чуть наклонился вперёд, пальцы сжались крепче, голос стал резким, хриплым:

– Или ты правда думаешь, что я не вижу, как тебе хочется, чтобы виноватым остался только я?

Она медленно выдохнула.

– Может, потому что это правда.

– Правда? – он хмыкнул. – Тогда скажи честно: ты ведь решила всё задолго до суда. Просто ждала момента, когда можно будет красиво поставить точку.

Судья подняла голову, постучала ручкой по папке:

– Господин Крылов, без личных комментариев.

Владимир откинулся назад, но в глазах – ни тени покаяния. Только то самое, от чего Владлене всегда становилось трудно дышать: гордость, смешанная с отчаянным желанием, чтобы она хоть на секунду сорвалась.

Судья пролистала бумаги:

– Уточните, пожалуйста, вопрос имущественных претензий. Госпожа Крылова, вы заявляете долю в совместном бизнесе супруга?

Зал будто сжался. Потолок стал ниже, пол – шатким, а стены будто должны были вот-вот зажать её в тиски.

Владимир повернулся к ней, на его губах всё ещё сохранилось это подобие улыбки. Он ждал этого момента.

– Разумеется, заявляет, – сказал он хрипло. – Ты всегда была практична.

Владлена подняла голову, пальцы до тихого хруста сжали ручку в ладони, лишь бы скрыть их мелкую дрожь, но голос звучал уверено, спокойно. Сейчас её ход.

– Нет. Отказываюсь.

– Что?

– Эта доля всегда была символической. Пусть останется тебе.

Судья кивнула, делая пометку.

Владимир замер, губы приоткрылись, будто он собирался возразить, но слов не нашёл. Только посмотрел на неё – медленно, не отрываясь, будто впервые видел. Так он смотрел на неё когда-то давно, в тот вечер, когда впервые признался в любви – как будто удивлялся, что такая женщина вообще согласилась быть рядом с ним.

– Ты… серьёзно? – голос прозвучал тихо. – Просто отдашь?

– А ты думал, я держусь за цифры? – ответила она так же негромко, но с нажимом.

– Я думал… ты хотя бы оценишь, сколько вложила.

– Я оценила. Именно поэтому ухожу с пустыми руками.

Он откинулся на спинку стула почти обессиленно, сжал ладонь в кулак, будто удерживая себя от вспышки, а по лицу скользнула тень раздражения, сменившаяся чем-то почти горьким.

– Ты умеешь бить красиво, Влад, – тихо сказал он. – Так, чтобы не остались следы.

Она не ответила. Но когда опустила взгляд, заметила, что он так и не вернул себе прежнего самообладания, словно только сейчас начал понимать, что всё происходит всерьёз.

Адиль, сидящий рядом с её, почти бывшим, мужем, едва улыбнулся краешком губ – лёгкое, почти незаметное движение. В нём не было ни насмешки, ни сочувствия, только уважение к тому, как она в одно короткое предложение собрала всю свою силу.

Судья перелистнула бумаги.

– Вопрос с имущественными претензиями я зафиксировала. Переходим к уточнению личных обстоятельств. Госпожа Крылова, вы подтверждаете, что за последние два года супруги проживали частично раздельно?

– Да, – без колебаний подтвердила Владлена.

– Причина?

Владимир подался вперёд, словно ему было некомфортно просто сидеть на месте, что было совсем не похоже на него, он прочистил горло, привлекая к себе внимание.

– Работа, – ответил он, не дожидаясь разрешения. – Мы оба жили в режиме «вставить вечер вдвоём в рабочий график».

Он говорил ровно, но глаза его оставались на Владлене, словно в надежде всё-таки поймать её взгляд.

– Иногда люди теряют не любовь, а время. И когда пытаются вернуть – оказывается, уже поздно.

Судья подняла взгляд.

– Господин Крылов, прошу отвечать по существу.

– По существу, – повторила Владлена, – причина – отсутствие доверия.

Он резко повернулся к ней.

– Отсутствие доверия – это то, что начинается с подозрений, Влад. А ты начала раньше, чем я дал тебе повод.

Она чуть прищурилась, он всё же привлёк её внимание, вынудил повернуться в его сторону. Владлена не знала специально ли он разбрасывался словами, чтобы уколоть её и вывести на эмоции, или действительно так считал, но оба варианта заставляли её ладони дрожать сильнее, из-за чего их приходилось прятать.

– А ты, как всегда, путаешь следствие и причину.

На секунду зал словно потемнел. Или, может, ей стало совсем плохо из-за духоты в помещении и этой атмосферы безысходности?

Даже судья подняла голову от бумаг, вскинув брови.

Адиль лёгким головы движением кивнул Владлене, так, чтобы она увидела— коротко, уверенно, как будто говоря без слов: “Не поддавайся, дыши ровно.”

Она уловила этот кивок и выпрямилась.

– Госпожа Крылова, – уточнила судья, – вы заявляете, что брак фактически прекращён с прошлого года?

– Да, – ровно ответила Владлена, выдыхая и выпрямляя напряженные плечи, осанка вновь прямая настолько, словно в её позвоночнике металлический каркас. – Мы пытались… но доверие не восстанавливается, если в доме живут двое, а возвращается один.

Владимир усмехнулся – натянуто, с горечью, перебирая пальцами по столу.

– Как всегда, метко. Молодец. Скажи, а тебе самой легко с собой жить?

– Сложнее, чем тебе со мной, – парировала она.

В зале кто-то тихо кашлянул. Даже судья едва заметно поправила очки, будто скрывая реакцию.

Процедуры и бесконечные вопросы продолжались, в какой-то момент ей показалось, что вопросы идут по кругу, а может она сама слишком часто прокручивала их в голове.

Делиться чем-то личным вдруг стало обыденностью в момент. Она не рассказывала коллегам, подругам, даже собственной матери, а сейчас отвечала на прямые официальные вопросы о самом личном так же – словно это была очередная формальность, галочка в правках к договору поставок.

Кажется, судья была благосклонная к Владлене, почти не делала ей замечаний. Может потому, что она сама женщина, а может потому, что она пыталась защитить себя сама, в то время как её муж обзавелся себе защитником. Адиль, однако, почти не вмешивался, только наблюдал.

Когда Владимир допустил очередную колкость, которая заставила её вздрогнуть —

– “Ты ведь умеешь показать, что тебе больно, когда это выгодно.” —

Адиль слегка подался вперёд, и ровным голосом произнёс:

– Прошу, Ваша честь, напомнить сторонам о деловой форме.

Голос звучал без раздражения, но с той уверенностью, которая сбивает пыл.

Судья кивнула.

– Замечание принято. Господин Крылов, придерживайтесь корректности и отвечайте по существу.

Владимир замолчал, но взгляд его остался на Владлене.

Теперь в нём не было злости. Только безысходность и что-то похожее на тоску, словно та, кто была его миром, сейчас просто утекала сквозь его пальцы.

Судья продолжила:

– Суд рассматривает иск о расторжении брака. Стороны опрошены, документы предоставлены. Следующее заседание будет назначено через месяц для окончательного решения.

Молоточек опустился.

Тишина после этого звука показалась почти громом.

Владлена поднялась, собирая бумаги. Рука дрожала, ручка выскользнула из ослабевших пальцев и упала. Прежде чем она наклонилась, подошедший ближе Адиль уже поднял её.

Положил на край папки – не глядя прямо, просто осторожный жест.

– Спасибо, – тихо сказала она.

– Пожалуйста, – ответил он, – вы сегодня держались безупречно.

Эти слова прозвучали не как формальный комплимент. Она почувствовала: он видел, сколько усилий стоило ей не сорваться.

Владимир подошёл ближе, остановился в шаге от неё, пока Адиль возвращался к месту за документами.

– Красиво сыграно, Влад. Даже я чуть не поверил в то, что тебе всё равно.

– Это была не игра, – ответила она спокойно.

Голос не дрогнул, но пальцы вцепились в край папки.

– Нет? Тогда почему руки дрожат? – Он сказал это едва слышно, почти нежно, и от этого стало больнее. Не издевательски, а так будто не хотел, чтобы кто-то ещё услышал.

Она выпрямилась, плечи снова напряглись, словно она пыталась придать себе более внушительный вид.

– От усталости.

Он усмехнулся, но взгляд остался тепло-горьким.

– Ты всегда врала убедительно. Даже себе.

Воздух между ними стал плотнее.

Судья уже вышла, зал пустел, но напряжение не исчезло – наоборот, будто именно теперь, без свидетелей, стены наконец продолжили сжиматься.

Он стоял теперь слишком близко. Так, что она чувствовала его дыхание – спокойное снаружи, но сбивчивое в глубине. На секунду у неё в голове даже возникла безумная мысль добиться от суда запрета на приближение, слишком сильно он влиял на неё, когда был ближе расстояния вытянутой руки.

Владимир внешне выглядел собранным, даже холодным, но за этим спокойствием таилась лихорадка. Она знала, она видела, больше, чем хотела, ведь давно устала понимать и «входить в положение», но прожив столько лет с человеком она не могла не замечать, как её муж пытался удержать достоинство, но в каждом его движении, в каждом вдохе, даже в том как близко он стоял к ней, ощущалось отчаянное “останься”.

Владлена знала этот взгляд.

Он всегда видел её насквозь – замечал мельчайшие жесты, перемены в тоне, движение плеч, паузы в дыхании.

Ему не нужно было спрашивать, он и так понимал, когда она лгала.

И сейчас – понимал.

Понимал, что ей не всё равно. Что каждое его слово, каждый шаг отзывается внутри, как боль от старой раны, которую не трогали годами. Она чувствовала, как внутри всё сжимается – от злости, от жалости, от того, что он это видит.

– Перестань, – прошептала она, губы сжались в тонкую полоску, пытаясь сохранить контроль. – Не смотри на меня так.

– Как?

– Как будто мы ещё можем что-то исправить.

Он молчал, не двигаясь. И вдруг всё его спокойствие дало трещину:

– А может, можем, Влад. Всё равно ведь не отпускаешь. Я вижу.

Она сжала зубы, подняла взгляд – ровный, острый, как лезвие.

– Ты видишь то, что хочешь.

Но в глубине, под этим лезвием, что-то всё же дрогнуло.

Он поймал этот миг, зацепился взглядом и будто вдохнул его полной грудью – больно, с надрывом, но с облегчением: значит, не пусто. Он не сказал ни слова, но глаза выдали всё – тоску, вину, надежду, отчаянную любовь. Такая смесь бывает только у тех, кто потерял слишком многое и всё ещё не смирился.

Владлена почувствовала, как грудь стянуло изнутри, хотелось отвернуться, но тело не слушалось. Он всё ещё обладал этой властью – не приказной, не грубой, а той, что рождается из знания. Он знал, где её боль, и умел прикасаться к ней, даже не поднимая рук.

Молчание стало невыносимым.

Она сделала шаг назад, будто отрезая невидимую нить, и сказала ровно:

– У тебя и меня больше нет “мы”, Владимир. Есть только факт, который сегодня зафиксировали и завершим через месяц на следующем заседании.

Он смотрел ей вслед, как она отстраняется, и в этом взгляде была не злость – мольба. Он хотел что-то сказать, но остановился. Плечи опустились, словно из него вышел не воздух – жизнь.

А Владлена впервые ощутила, что победа – тоже форма потери. Горькое противное послевкусие осталось на языке.

Повисшую паузу прервал Адиль, который уже собрав все документы, встал и подошёл к ней. Владимир отвлекся на телефонный звонок с явным нежеланием, оставляя своего адвоката с женой.

– Госпожа Крылова, подпишите здесь, пожалуйста, протокол о вручении уведомления.

Она взяла ручку. Пальцы всё ещё дрожали, но почерк был ровный, выверенный годами. Когда она вернула лист, он едва ощутимо коснулся её руки, принимая протокол – будто случайно, но тепло передалось мгновенно.

Прикосновение прекратилось почти сразу, они оба немного неловко, немного резче, чем следовало, одернули руки, но Владлена уже почувствовала – тепло от прикосновения не исчезло.

Странное, тихое ощущение живого присутствия, не похожее на то, что оставлял Владимир. У того обычно всегда было много – громко, властно, требовательно. А если и тихо, то заполняя собой всё пространство.

А здесь – почти ничего. Только взгляд, в котором не было ни жалости, ни притворного участия.

– Извините, – сказал Адиль спокойно. – Рефлекс.

– Понимаю, – ответила она, не поднимая глаз.

Он чуть замедлил движение, будто хотел что-то добавить, но промолчал.

И это молчание почему-то не раздражало – в нём не было давления. Просто тишина, в которой можно было дышать, будто островок безопасности между мчащимися на полной скорости машинами.

Когда она вышла из зала, он догнал её в коридоре.

– Владлена Алексеевна.

Она обернулась.

– Да?

– Я… хотел сказать – вы сегодня держались достойно. Это не просто.

Слова прозвучали обыденно, почти формально, но тон – нет. Не успокаивающий, не профессиональный, а будто просто человеческий. Она почувствовала, что впервые за долгое время кто-то говорит с ней без подспудной оценки.

– Спасибо, но вы уже говорили мне это совсем недавно, – коротко ответила она. – Вы ведь не обязаны мне постоянно сочувствовать.

– Не сочувствую, – спокойно сказал он. – Просто уважаю, когда человек не ломается там, где другие уже падают.

Он кивнул на прощание и повернулся обратно к залу, оставив её одну в длинном коридоре. Его шаги звучали ровно, размеренно, и от этого у Владлены на душе вдруг стало легче. Как будто всё, что только что происходило в зале, было не приговором, а началом чего-то другого – непонятного, но менее пустого.

Она стояла, пока он не скрылся за дверью, возвращаясь в зал к её мужу, потом вдохнула поглубже. Руки всё ещё дрожали, но теперь от чего-то другого. Не от страха – от возвращающегося чувства реальности.

На улице моросил дождь.

Холод пробирал до костей, но Владлена не открыла зонт. Пусть капли падают на лицо, пусть смывают остатки чужих прикосновений и чужих взглядов.

Пусть смоют сегодняшний день.

Она шла к машине медленно, будто впервые ощущая, что больше никому ничего не должна.

Не быть идеальной, не быть сильной, не быть “вместе”.

Владлена села в машину и долго не заводила двигатель. Мотор молчал. Город за стеклом двигался, а она сидела, как будто училась жить в этом мире заново – в мире, где её имя звучит не как чья-то часть, а само по себе.

Дождь закончился, когда она добралась до дома, уже стемнело – она так долго сидела в машине у здания суда, что совсем замёрзла и едва отогрела задеревеневшие пальцы, вяло удерживающие руль.

Владлена переоделась, налила себе чай и долго сидела в темноте у окна, не включая свет. День вымотал до предела – и тело, и мысли.

Телефон мигнул на столе. Сообщение.

“Надеюсь, вы добрались домой. Если понадобятся документы, дайте знать.

Адиль Сафаров.”

Странно – после всех лет брака и сотен слов, сказанных в пустоту, одно короткое сообщение вдруг прозвучало как настоящее обращение – не формальное, не дежурное, а живое, будто впервые за долгое время кто-то говорил именно с ней.

Она перечитала сообщение несколько раз, не отвечая, просто смотрела на экран. В другой день она бы не заметила такие слова, стерла бы, не читая, а сейчас – просто убрала телефон и вдруг почувствовала: комната будто стала чуть менее пустой.

За окном не стучали привычные капли дождя, и ей впервые за эти несколько дней показалось, что эта тишина больше не давит, а просто ждёт, когда её нарушат.