Фаворит 7. Судьба империи

Каждый шаг государыни давался ей с большим усилием. Сложно передвигаясь, пять шагов, нужных для подхода к ступенькам к трону, государыня делала слишком долго. Она была больна, или же начинался какой приступ.

Анна Иоанновна подошла к ступенькам, ведущим к трону, сделала шаг и… окаменела. Будто бы Медуза Горгона своим взглядом превратила русскую самодержцу в камень. Императрица рухнула, головой чуть было не задев ступеньку.

В тронном зале установилась могильная тишина.

– Да помогите же! – на немецком языке кричал Бирон, вошедший сразу после императрицы.

Первым бросился к государыне лейб-медик Иоганн фон Фишер. Все придворные тут же уловили настроение медика. Он был напуган и резко побледнел, мало отличаясь цветом кожи от лежащей без движения государыни.

– Померла… – зашептались вокруг. – Что же теперь будет?

– Осиротели, – сказал еще кто-то.

Глава 4

Женщина получает больше удовольствия от измены, чем мужчина: для него это не бог весть какое событие, для неё же измена всегда означает месть, или страсть, или грех.

Этьен Рей

Петербург

3 сентября 1735 года

Да нет же, это не входит в мои планы! Нечего сейчас умирать! У России еще нет внятного наследника. И я рванул вперёд, задевая каких-то людей плечом. Даже не обращая внимания на недовольные возгласы, а один раз, так и на ответный тычок в спину. Все потом. Сейчас главное спасти, если можно, императрицу.

Над государыней склонились уже два медика. Тут же был Бирон. Но он явно скорее мешал врачам, чем что-то делал. Государыню не двигали, что, на мой взгляд, правильно. Нужно же разобраться, что с ней.

Я подошел, тут же скинул камзол, закосил рукава. Анна Иоанновна ещё была жива. Она смотрела безумными глазами. В одну точку, но так жалостливо, моля, прося помощи. Реанимация, на которую я настроился, не нужна. Тут что-то другое.

– Апоплексический удар, – диагностировал один из медиков.

– Что… что с ней? – будто бы не слышал доктора Бирон. – Она будет жить?

У герцога была истерика. Слезы текли по его, казалось еще недавно, мужественным щекам. Руки Эрнста Иоганна Бирона потрясывались. Нет, так не горюют по той, жить с которой вынужден и принужден. Так переживают за женщину, с которой жить хочешь, или без которой не хочешь жить.

Я посмотрел на императрицу. Что-то мне диагноз показался очень сильно спорным. Лицо никак не исказилось. А если уже инсульт повалил столь грозную женщину, то, скорее всего, он должен был иметь последствия. И она дрожит, сразу этого под одеждой и не было понять. Явно скрутили судороги. Зрачки расширены. Пот с нее ручьем льется.

Между тем, я уже замечал ранее, что у императрицы может развиваться в том числе и сахарный диабет.

«Гипогликемическая кома!» – озарило меня.

В прошлой жизни я видел, как это бывает. Бабушка страдала сахарным диабетом. Так всегда с собой носила сахар-рафинат, который я, будучи еще ребенком не раз… Впрочем, что было, того не вернуть.

– Срочно сладкую воду! – заорал я. – Быстрее! А ещё мёд или сладости, которые есть поблизости!

Я вернулся посмотреть, стал ли кто-то суетиться и отправился ли искать сладкое. Лакеи стояли. Я для них не авторитет. Вот же… Присутствующие на приёме гости толпились, не подходя ближе, чем на пять метров к лежащей императрице. И тоже были в роли зевак, ждунов, желающих уже услышать: так померла, или нет?

– Герцог! – выкрикнул я прямо в лицо Бирону. – Да очнитесь вы! Прикажите срочно нести сладкую воду, мёд или ещё что-то, но, чтобы там было много сахара.

– А? Это вы, Норов? – как-то отрешённо говорил герцог.

Понятно, что Бирон сейчас мне помощником может быть только опосредованным. Использую хотя бы его имя.

– Его светлость герцог Бирон потребовал сладкую воду! – выкрикнул я. – Принесите сладкую воду!

Вот тут лакеи уже зашевелились. Кто-то куда-то побежал. Я и сам оставил государыню, ворвался в толпу придворных, распихивая их плечами. Кто-то кричал мне вслед, послышалось и слово «дуэль». Но я не останавливался.

Там, сразу на выходе, стояли столы, полные многочисленных сладостей. Схватив со стола какие-то пирожные, я таким же образом вернулся к императрице. Опять недовольства и проклятия посыпались в мою сторону. Плевать.

Тут меня остановили. Гвардейцы вышли вперед и создали полукруг у лежащей императрицы. Теперь зевакам и ожидающим внятного результата от падения государыни, вообще ничего не могли видеть.

– Пропустите! Я знаю, что делать! – выкрикнул я.

Как же непривычно. Бойцы Преображенского и Измайловского полков не пускали меня.

– Пропустите! – приказал Бирон, наверное, несколько пришедший уже в себя.

Добравшись до всё ещё лежавшей неподвижно государыни, я уже было собирался хоть как-то пихать ей в рот сладости, как принесли воду. Отпив немного, удовлетворился тем, насколько сладкая была эта вода. Приторная сладостью, то, что нужно.

В моих ресторанах уже стали производить сладкую воду, периодически перед подачей добавляя лимон и немного соды, что делало её газированной.

Мне же подали чисто сладкую воду, подкрашенную соком из выжатого апельсина.

Я грубо открыл рот императрице. Придерживая за массивный подбородок, вначале немного лишь капнул ей на язык. Глотательный рефлекс сработал. Так что небольшая струйка, периодически останавливаемая мной, полилась в рот царицы.

Постепенно бледный цвет лица стал приобретать более здоровые оттенки. Анне Иоанновне становилось лучше. Поняв, что я делаю что-то правильное, фужер с водой у меня перехватил один из медиков.

По сути, всё. Больше ничего толком я сделать не смогу. Если только прямо сейчас не начнутся осложнения у государыни и не выдержит её сердце. Все же при таком приступе вполне вероятным будет и учащенное сердцебиение. Тогда придётся начать реанимационные действия.

Не стыдясь и не думая об этикете, я рукавом смахнул пот со своего лба. Казалось, прошло всего минуты две, и я не так чтобы физически сильно напрягался. Однако пот лился ручьём, доставляя определённый дискомфорт.

– Жива! – закричал кто-то из толпы придворных. – Виват императрице!

– Виват! – раздались возгласы.

Слышен был даже звон бокалов. Дай только повод, уже пьют!

Люди, как мне показалось, начали искренне радоваться. Не видел я разочарования, что императрица не умерла. Невольно нашёл взглядом Елизавету Петровну. Казалось, что она радуется вместе со всеми. Но я уже немножко знал Лизу. Намного больше она бы радовалась, если бы её кузина отправилась на суд Божий.

Анну Иоанновну скоро подхватили. Сразу четверо бравых гвардейцев тужились удержать большую государыню. Из её глаз катились слёзы. Женщина уже могла крутить головой и даже немного помогала ногами тем мужественным силачам, которые, рискуя надорваться, поднимали грузную женщину.

Государыню повели прочь.

– Господа и дамы, прошу простить меня за неловкость и за то, что кого-то мог оттолкнуть. Положение требовало действовать незамедлительно, – повинился я, стоя перед толпой придворных.

– Господин Норов, а что с государыней? – спросил меня незнакомый человек.

Вот так оно и приходит – слава. Я людей не знаю, но уже являюсь известной личностью для многих.

– Сие называется гипогликемическая кома. Когда подобное случается, нужно дать что-то сладкое, – сказал я, не вдаваясь в подробности.

– А могла и преставиться государыня? – спросила одна невысокая, но толстая дама в годах.

Я замялся и не стал отвечать. Если скажу, что да, то как бы не хвастовство это? Мол, я спас императрицу. Если же отвечу, что нет – то стану принижать свое участие. Пусть каждый выберет для себя наиболее привлекательный ответ.

– Все в руках Божих. Прошу проститься меня… Мне нужно выйти на воздух, – сказал я.

Уже когда выходил, прозвучал еще один вопрос. Причем и голос я узнал. Неприятный такой голос главы Тайной канцелярии розыскных дел.

– И откуда же столь достоверные знания медицины? – просил Ушаков.

Можно было бы провести целую медицинскую лекцию. Тут же ещё объяснить, что такое углеводы, инсулин, как организм его вырабатывает и что бывает, если этот гормон уже не вырабатывается.

Императрицу действительно стоило было бы переводить на искусственный инсулин. Но как его вывести, я не знал. У моей бабушки не было инсулина долгое время. Видимо научились выводить этот гормон сильно поздно. Да в этом времени нет чем колоть лекарство. Шприцев-то нет – вот вопрос. Даже трубки, предка стетоскопа, нет.

И где же Юля? Не могу ее найти. Пошел назад, чтобы посмотреть жену в том месте, где мы стояли перед приступом императрицы. Вот же… Анна Иоанновна… Не было печали, так на тебе! Будто бы и вправду проблем у меня было мало.

Вопросов возникает сейчас такое множество, что кругом идёт голова. Если ещё десять минут назад я думал, что у меня имеется достаточно времени, как минимум три года, если не все пять лет. То теперь понимаю, что, если не будет меня рядом, возможно, и не получится спасти императрицу.

Но ведь никто не оставит при дворце. И эту проблему я попробую решить. Ведь могу-то помочь только двумя вещами. Первое, это вовремя сахару дать. Думаю, что медикусы справятся с такой “нелегкой” задачей.

А второе – это мои навыки реанимационных мероприятий. Но тут поднаторел уже и мой батальонный, уже и дивизионный лекарь, Густав. Нужно только договориться, чтобы лейб-медик прислушался.

Но все равно готовиться нужно очень скоро. В целом, когда сахарный диабет уже в такой стадии, что случается гликемическая кома – жди новых неприятностей. Это же не будущее, когда уколол себе инсульт, да и живи, почти что полноценной жизнью. Соблюдай только правильное и по времени питание.

И ладно, если бы у императрицы не было других болезней. А то хоть с кем пари заключай, отчего именно, скорее всего, в ближайшее время помрёт государыня. Там же еще и камни в почках. И такое ощущение, что как бы не целый пляж.

“Я пришел, ее нема, пидманула, пидвела” – напивал я песенку в уме.

Не было моей жены на том месте, откуда я ринулся спасать государыню.

– Господин Норов, соблаговолите пройти со мной! – требовательным тоном обратился ко мне медик.

Он вышел со стороны императорских покоев в сопровождении двух гвардейцев. Словно бы арестовывать меня идут.

– Я не смею оставлять в одиночестве мою жену, – строго сказал я.

– Мне нужно было бы с вами наедине поговорить, – уже просящим тоном сказал медик на немецком языке. – Вы же понимаете, насколько это важно.

И тут я увидел жену. Юля, словно специально пряталась за колоной. Может и так. Я подошёл к супруге. Поцеловал её ручку. Однако что-либо внятное и личное сказать не получалось. Вокруг Юли толпились люди, так и норовящие услышать хоть что-нибудь ещё.

– Я ненадолго, – только что и сказал я.

Проследовал за медиком. Меня повели в то крыло дворца, где находились спальни государыни. Войдя в одну из комнат, я увидел уже сидящую на кровати Анну Иоанновну. Она всё ещё имела бледный вид, хотя и появился на щеках блеклый румянец. Хоть додумались переодеть государыню. Она была в халате.

Бирона не было ни у входа в спальню императрицы, ни внутри её. Мне подумалось, что государыня отправила герцога с каким-то поручением. Не племянницу ли свою звать?

Анна Леопольдовна так и не показалась на публике. Правда, я слышал разговоры, что она готовится это сделать. Да и в любом состоянии, даже, если бы ей было плохо, всё равно должна была выйти вместе с государыней и занять стул рядом с троном.

А вот когда императрице стало плохо, то Анну Леопольдовну тут же оттеснили в сторону и увели. Наверное, оберегали таким образом от стресса. Так что она не успела выйти в тронный зал, а я не успел её увидеть. А нужно бы. Мне категорически необходимо разобраться в себе и что к кому чувствую.

– Поди сюда! – повелела императрица.

Голос государыни звучал болезненно. Такой я ее еще не видел.

Подошёл, но ничего не происходило. Мы словно ждали ещё кого-то. Через минуту дверь распахнулась, и на пороге показался Христофор Антонович Миних. Он всё ещё выглядел выпившим человеком. При этом на лице фельдмаршала читалось недоумение и, может, даже страх.

– Вам двоим велю и наказываю, – с трудом ворочая языком, говорила государыня.

Медикус уже готовил всё для того, чтобы начать пускать кровь императрице. Обязательно скажу, что сейчас не совсем это нужная процедура. Государыне нужно дать поесть и отдохнуть.

– Клянитесь мне, что не оставите Бирона и станете рядом с герцогом. И что он станет регентом при сыне или дочери моей племянницы, – потребовала государыня. – Ты, Миних, первый.

Христофор Антонович резко протрезвел. То, что сейчас хочет провернуть императрица, для Миниха очень важно. Он не из тех людей, кто даёт пустые обещания. Так что нацепил свою привычную строгую мину, молчал.

– Ну же! – попыталась выкрикнуть государыня, но у неё это вышло плохо.

Между тем посыл и требовательность императрицы были поняты. Мной понятны… Я готов был сказать своё слово, но фельдмаршал молчал. Просто обещаний он давать не желал.

Ну насколько же прямолинейно действует этот человек! Был бы сейчас на месте Христофора Антоновича тот же Остерман, так столько бы обещаний было дано, что императрица прямо здесь и с улыбкой и со спокойной душой ушла бы в мир иной. А вот Миних – нет.

– А ну, Алексашка, ты говори! – потребовала от меня императрица слова. – Али так же промолчишь?

И вот как быть? Прямо здесь и сейчас я, так получается, становлюсь врагом уважаемого мной фельдмаршала Миниха? Но этого я не хочу. Скажу да, что обещаю – против Миниха, откажусь, против Бирона и императрицы. Как же хочется избегать таких выборов, когда где не кинь, всюду клин.

Вместе с тем, если ничего не скажу, то вся моя карьера тут же полетит в бездну.

– Я готов, Ваше Величество, защищать всеми силами, коими буду обладать, законную волю вашу, – сказал я.

Ожидал того, что сейчас императрица потребует у меня уточнений. А что же именно я считаю законной волей государыни? Но, видимо, последние ресурсы деятельной государыни улетучились. Она еще больше осунулась, словно бы “расплылась” в кровати. Было видно, что у неё вновь закружилась голова. Государыня схватилась за простыни на своей постели и её стало пошатывать. Я понимал, что сейчас в прямом смысле голова идёт кругом.

Но, а когда императрицу вырвало, нас попросили быстро удалиться. И без того увидел столько, что в иной период исторический могли и казнить.

– Я считал вас всё же честным человеком, – выпалил Миних, как только мы оказались за дверьми спальни государыни. – Как можно доверять курляндскому проходимцу Бирону империю?

Он говорил тихо, но все равно, опасно.

– Ваше высокопревосходительство, после подумайте, что именно я сказал государыне, – я лихо прихлопнул каблуками, резко кивнул головой. – Честь имею.

Пускай действительно подумает, что я ушёл от прямого ответа. И таким же образом должен был поступить и он. Если сейчас императрица поймёт, что от фельдмаршала Миниха Бирону грозит опасность, то никакие подвиги и успехи, победы Христофора Антоновича учитываться не будут.

И насколько же это будет плохо для России, если фельдмаршала вдруг отстранят от командования русскими войсками. Надеюсь, что до подобного не дойдёт. И что государыня с герцогом подумают, да вновь отправят Бирона в Крым, зимовать со своими же войсками.

– Что с ней? – услышал я звонкий голосок Анны Леопольдовны.

Она бежала. И замедлилась только лишь тогда, как увидела меня. Глаза Анны расширились. Молодая женщина смотрела то на меня, то на дверь, ведущую к государыне..

– Не смейте никуда уходить больше! Александр, нам нужно поговорить! – потребовала Анна Леопольдовна, сделав выбор, быстро шагнула в сторону спальни императрицы.

А я подумал о том, что сейчас моя жена без моего присмотра и мало ли… Впрочем, нужно же доверять. Своё отношение к её вероятным изменам я охарактеризовал чётко, без иносказательности. Я это не приемлю.

Мои измены? Понимаю, что это тоже нехорошо. Но, в конце концов, мы бы никогда не были с Юлианой мужем и женой, если бы не потенциальные измены. Так я себе это объясняю. Но прав ли, – нужно разбираться.

– Тётушка жива… Как же я переволновалась… Ты обязан меня утешить, – уже скоро из спальни государыни вышля Анна.

Она взяла меня за руку и попыталась оттащить в сторону соседней комнаты. Я одёрнул.

– Я не хочу идти с тобой, как баран на заклание. Это будет моё решение, – сказал я, на глазах у прислуги резко подошёл к Анне Леопольдовне и поцеловал её в губы.

А потом уже я повёл великую княжну в соседнюю комнату. Пора было закрывать этот гештальт. Уверен, что я приблизился к тому, чтобы наконец разобраться в себе и своих чувствах.

Глава 5

Петербург

Марк Аврелий

Говорят, что лечится даже цирроз печени. Чего не скажешь о циррозе совести.

3 сентября 1735 года

То, о чем я часто думал, что предполагалось самим фактом моей женитьбы, выступавшей прикрытием, свершалось. Я оказался наедине с Анной Леопольдовной. Медикусы были заняты здоровьем государыни, некому было запретить нам с Анной совершить, возможно и глупость.

В какой-то момент я отключил свой мозг. Между тем совесть ещё некоторое время меня тревожила. Но губы и руки делали своё дело. Анна была одета в бежевое платье, которое удивительно быстро оказалось лежащим на полу. С корсетом пришлось повозиться. Но и это препятствие преодолевалось.

В этой комнате не было кровати, стоял лишь небольшой и жёсткий диван. Но это не было помехой.

Анна вела себя суетливо. В неё словно вселился маньяк. Пару раз даже укусила. Буря эмоций полностью затмила разум в тот момент, когда мне, наконец, удалось полностью раздеть Великую княжну.

Она была слегка полноватой, чего мне не удалось конкретнее рассмотреть под одеждой. Хотя предположения были, когда мы оставались наедине, но не доходило до логического завершения. Полнота, очень умеренная, отнюдь не отталкивала. Милое лицо, наливные женские прелести – она казалась гармоничной, была желанной. Но на моё желание ещё и воздействовало то, как неистово желали меня.

Скоро, даже слишком, мы оказались на диване. Анна скатилась. Диван был узкий. Но она тут же поднялась и вернулась. Глаза женщины были дикими.

Когда мы соединились в единое целое, Анна Леопольдовна дёрнулась в сторону. Её глаза наполнились страхом и даже ненавистью. Некоторое время мы смотрели друг на друга. И когда я уже хотел начать разговор, чтобы успокоить девушку, она с ещё большим неистовством накинулась на меня.

Анна не стонала, она словно рычала. Анна Леопольдовна хотела насытиться мной, ускорялась, побуждая меня делать тоже самое. Она царапала мне спину. Пила меня, не имея никакой возможности утолить жажду. И я не мог ответить теми же эмоциями. Хотел ее, как мужчина хочет женщину. Но…

– Я лучше её? – спросила Анна, когда мы наконец отлипли друг от друга.

– Она моя жена. Тебе придётся с этим смириться, – жестко сказал я.

– Я прикажу ей быть с Антоном Ульрихом! – воскликнула Анна Леопольдовна. – Она не осмелится отказать. Это была моя идея вас поженить. И я не ревную, будь с ней, но и всегда, как призову тебя, ты будешь моим.

– Не смей этого делать! – сказал я, одеваясь. – Не трогай Юлиану. А что до призывов… Я не раб твой.

– А я твоя раба. Делай со мной что хочешь. Я впервые такая свободная. Я решила, я взяла, что хотела, – заводилась Анна.

Она поднялась с дивана. Обвела контуры своего тела руками.

– Я лучше ее. Юлиана тоща. Ты ее не кормишь? – Анна Леопольдовна начинала меня раздражать.

Вот теперь я чувствовал себя скверно. Тот образ милой девушки, который я нарисовал у себя в голове, то непременное желание иметь близость с Анной Леопольдовной, будто бы растворялось. Вот только что я был готов признать Анну единственной своей женщиной. Но теперь в этом сомневаюсь. Такая же нелепость – оказывается, я искренне люблю свою жену.

А что до Анны – мне очень жаль. Я бы, если и хотел, то быть её другом, старшим братом, соратником и защитником. Но больше не хочу её любить. Я ее не люблю. И для того чтобы всё это понять, мне пришлось окончательно прочувствовать эту женщину.

И черт бы с ней, с любовью к Анне Леопольдовне. Она симпатична, не противна, вон как неистово хочет меня. Но только я люблю свою жену.

В прошлой жизни я нередко изменял жене. Не любил ее, жил в благодарность за детей, за быт. Измены, как я понимал, были для того, чтобы найти ту самую. Не находил.

Сегодняшняя измена напомнила мне те самые эмоции, что и некогда. Вот только я нашел. Обнаружил в себе, что заболел любовью, к жене.

– Вот и возвращайся к ней! – выкрикнула Анна. – А я еще посмотрю, как тебя… тебе…

Угрозы у обнаженной женщины не получались. Да и все это женские эмоции. Она рыдала. Но слезы Анны не ранили мне душу, там уже была рана от того, что я здесь нахожусь.

– Я хочу быть для тебя другом, защитником и опорой. Ты можешь обратиться ко мне всегда, когда заблагорассудится – я приду к тебе. Помни это! Я защищу! – сказал я, оставляя одну Леопольдовну.

Резко открыл двери, еще резче закрыл ее. Нечего хоть кому-то смотреть на обнаженную, сидящую на диване великую княжну.

– Немедленно пришлите служанок помочь поправить платье Великой княжне! – потребовал я у ближайшего слуги, который стоял неподалёку от входной двери в комнату.

В ту самую комнату, зайти в которую мне было необходимо, чтобы понять, что больше мне туда хода нет. Вместе с тем я уже за это должен быть благодарен Анне Леопольдовне.

Пройдя ещё немного, собираясь выйти в тронный зал, меня окликнули.

– Господин Норов, господин Норов, остановитесь, – взывал ко мне лейб-медик Иоганн фон Фишер.

– А? – чуть растерянно спросил я.

Шел и был, словно опустошённый. Все же сильные чувства далеко не всегда делают нас сильнее. Часто все наоборот.

– Мне нужно с вами поговорить, господин Норов, – требовательным тоном говорил Фишер.

Этот доктор заступил в должность лейб-медика буквально в начале лета. Толком я о нём ничего не знал, хотя и наводил справки, не занимается ли Фишер теми же делами, чем некогда пробовал промышлять Лесток. Медики – те люди, которые находились в близости к государыне и ко многим другим вельможам, могли иметь немалый политический вес. Этот вроде бы даже пробовал именно лечить Анну Иоанновну, несмотря на то, что пациентка отказывалась от главного лечения – изменить образ жизни.

– Чем могу быть полезен, господин Фишер? Признаться, я весьма тороплюсь. Меня ждёт моя жена, – сказал я.

– Ну да… А как самочувствие Анны Леопольдовны? – явно намекал мне доктор.

Я хотел было уже послать его к чёрту и всё-таки пойти быстрее искать Юлю, но Фишер быстро поправился:

– Да нет, я, действительно беспокоюсь о здоровье Анны Леопольдовны. И от меня, уж поверьте, факт вашего с великой княжной соития не уйдёт никому более, кроме как к государыне.

Да я прекрасно понимал, что факт, как изволил выразиться медик, «соития», в самое ближайшее время станет достоянием общественности. Потому спешил, чтобы жена моя знала именно от меня эту новость, а не от кого-то другого, да ещё и с выдумками, извращёнными бурной человеческой фантазией.

– Анна Леопольдовна проявляет излишне много чувствительности. Ей бы… Настойки валерианы попить, умеренно, конечно, – сказал я.

– Где вы учились? Со знанием дела говорите, – спросил Фишер.

Не хотел ничего объяснять. Промолчал.

– У царицы «сахарное протекание». И некоторые недомогания были вызваны именно этим. Почему вы потребовали сахар, и как нам сделать так, чтобы вылечить государыню? Если вы знали, что нужно, прежде всего, делать, почему не рассказали мне об этой болезни более подробно? – Фишер показался мне искренним в желании помочь императрице.

Я не знаю историю сахарного диабета. Знаю только лишь, что инсулин вывели то ли в XIX, то ли даже в XX веке. Мне было не сложно рассказать о том, что я знаю, только лишь нужно придумать, как прикрыть свои знания.

– Нынче я сильно спешу, послезавтра я отбываю на место службы. А завтра я бы встретился с вами. Но, к сожалению, наносить визиты нынче не могу, – сказал я.

– Я вас понял, и приеду к вам завтра к обеду, – сказал доктор и побежал к императрице.

Собственно, что я могу такого рассказать про сахарный диабет? В принципе его нужно как-то немного приостанавливать правильным питанием, насколько я это знаю. И важно, чтобы это питание было регулярным, но при этом без резких инсулиновых всплесков, то есть лёгкие углеводы, например, сахар, запрещены. Но всё равно нужно будет подумать на досуге и вспомнить всё, что только можно.

Я направился в тронный зал. Там ждали новостей о здоровье государыни. Меня тут же окружили и стали даже не спрашивать, скорее, выпытывать ответы. Популярность сегодня я приобрел, уж точно. А когда станет известно о моем адюльтере…