Фаворит 7. Судьба империи

Так что ни о какой влюблённости в Елизавету Петровну и речи быть не может. И даже желание с ней близости сильно померкло. У меня есть жена, с которой заниматься любовью более интересно и даже ярче эмоционально. Ведь кроме физиологических потребностей, у нас с Юлей есть что-то и возвышенное. Уверен в этом.

А с Елизаветой Петровной – это спорт. Забег на дальнюю дистанцию. Порой и бег с препятствиями, иногда – конкур.

– Сказывали мне, что вы, Александр Лукич, уродством обзавелись… Не скажу, что сие сильно отвращает. Вы, наконец, стали похожи на мужа, а то всё отроком казались, – бурным потоком полился желчи. – Одинокими вечерами я, порой, вспоминала о наших ночах… Как же вы были искренни и неистовы. Тогда вы были неутомимым.

Юлиана ещё крепче сжала мой локоть. Казалось, что сейчас начнут хрустеть мои кости. Был бы передо мной мужчина, который говорит подобные слова, то недолго и до дуэли. Но я еще и понимал – обиделась царевна. Ну бывает. А еще она царевна. Та, шансы которой стать императрицей велики.

Но это не могу с Лизой дуэлировать. А вот… Я увидел, как сопровождающий Елизавету Петровну французский посол Шатарди напрягся. И пусть… А Боярский где? Если что, я про персонаж из книги и фильма будущего. Где де Брильи? Ах, да, мной уже ликвидирован.

Француз был ещё относительно молод, вряд ли намного больше тридцати лет. Выглядел вполне неплохо, по-современному, с небольшим животом. Одевался, как видно, настолько щёгольски, что несомненно должен привлекать внимание придворных дам.

Но не стоило сомневаться, что, случись повод, этот француз не убоится со мной дуэлировать. А мне сейчас дуэли никак не нужны. Как и французу. Просто Шатарди, как, впрочем, и я, все понимает. И зачем усугублять? Потому мы и расходимся с ним стороной. А вот одна дама нагнетает.

– Ваше Высочество, и мы с моей супругой несомненно рады видеть вас в здравии и, наконец, в Петербурге, – сказал я.

Это была тонкая шпилька в сторону Елизаветы. Ведь ещё недавно она находилась что-то вроде под домашним арестом. Я не знал, в чём причины определённого рода опалы царевны. Предполагалось, что она совершила какую-то глупость во время того, как Бироном были проведены манёвры на случай смерти государыни.

Елизавета поняла, что именно я сейчас сказал. Пусть сколь угодно она скрывает и давит в себе желание властвовать, пусть не являет миру откровенное самолюбие, но всё это в ней есть.

И весьма возможно, что я сейчас разговариваю с будущей русской государыней. И уже несколькими неловкими фразами в скором времени я могу лишиться многого, если даже не всего.

Но я чувствовал состояние Юлианы, понимал, насколько ей трудно сейчас сдерживаться, чтобы не нагрубить и не высказать всё то, что у неё наболело по отношению к Елизавете. Ведь моя жена мирилась с моей симпатией к Анне Леопольдовне, но крайне остро воспринимала возможные отношения с Елизаветой. Да хоть с кем.

Правильно люди говорят: «никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь». Я ведь не думал и не гадал, что мой брак может быть таким. Ведь союз с Юлей – это теперь намного больше, чем лишь прикрытие моих отношений с Анной Леопольдовной. А тут…

Уже и не уверен, что нужна мне великая княжна. Но… не без помощи Анны я двигаюсь наверх. Не было бы нашей симпатии, так и не дали дивизию. А так я имею возможность создать такое воинское подразделение, что Европа вздрогнет от поступи русских. Впереди еще много европейских конфликтов, решить которые без России не выйдет.

– Так когда я могу ожидать вас, Норов, с визитом? – спросила Елизавета. – Заждалась, аж спасу нет. Я пришли к вам посыльного, когда потребую вас к себе.

А вот это уже было практически прямым оскорблением меня. Сейчас не особо двусмысленно она намекала на то, что я для неё что-то вроде жиголо по вызову.

– Желание на то, Ваше Высочество, уж не обессудьте. Как вы знаете, мы с супругой не так давно в браке, всё ещё никак не можем насладиться обществом друг друга. Так что, как только это произойдёт, я обязательно рассмотрю возможность и вас также посетить, по мере свободного времени, – иезуитски ответил я.

В моих словах явно было оскорбление Елизаветы Петровны. Ведь я показывал, что она не единственная, к кому я могу наведаться, понятно для чего. И в таком случае возникает уже несколько иная версия наших отношений. Выходит, что это я её пользую, а никак не наоборот.

Наверняка Лиза сейчас вспомнила те наши страстные моменты, когда я давил ее инициативу, при этом был решительным и, возможно, даже слегка жёстким. Именно, что я её пользовал, но не любил. И ведь ей это нравилось. Вон как немалые груди сейчас вздымаются чаще обычного. Заволновалась.

– Главное, господин Норов, успеть совершить визит, пока ещё двери приоткрыты, – зло прошипела Елизавета, резко нас покидая.

– Мне это было неприятно, – сказала Юля, как только ушла Елизавета, а французский посол прекратил бросать на меня задумчивые и полные интереса взгляды. Не была бы у Шатарди слава ловеласа и дамского угодника, ещё мог бы подумать Бог весть что. В том времени, что я покинул, всякой грязи в Европе хватало.

– Ты… это было недостойно.

– Не начинай. Что было до, то в прошлом и остается, – а после, в том числе желая сменить тему, словно спохватился. – Любимая, мне нужно срочно найти Андрея Ивановича Остермана.

С этими любовными делами начинаешь как-то выпускать важные моменты службы. Всё-таки женщины не всегда являются помощниками и вдохновителями мужчин. Порой они и вредят делам мужским.

Юлиане было, по сути, всё равно, куда идти, главное, чтобы подальше от того места, где находится Елизавета Петровна. Лизонька же не так далеко от нас ушла. Царевна стояла у одного из шоколадных фонтанчиков. Смеялась так задорно, что было понятно: привлекает к себе внимание. Не мое ли?

Если честно, то мне Елизавету даже в какой-то мере жалко. Ведь я, получается, один из тех предателей, которые воспользовались царевной, но при этом практически ничего ей не дал. А, если и дал, то такие воспоминания, которые хочется повторить, но я этого не хочу. Вместе с тем забыть постельный марафон, что был у нас с Елизаветой, не получится. Такие спортивные успехи остаются в памяти на всю жизнь. Медальку только повесить бы на стену.

– А вот и мой пригожун! – будто бы ниоткуда, из невысокого кустика, показалась куколка.

– Госпожа Буженинова, – сказал я, вежливо кланяясь.

Юля с недоумением посмотрела на меня. Ведь мой поклон был хоть и несколько шутливый, но явно не издевательский. Так, шутливый в меру.

– Так вот получается, на кого ты меня променял… – явно переигрывая, томно вздыхая, сказала милая калмычка.

Я рассмеялся, переводя всё в шутку, хотя это шутка и была. Но эмоциональные качели жены начинали уже пугать своей непредсказуемостью.

– Милая барышня, а не подскажете, где найти графа Андрея Ивановича Остермана? – спросил я у Авдотьи.

– Так он, пока государыня не явит свой лик подданным, али с кем говорит, но то редко, а чаще сидит, – ручка карлицы взметнулась в сторону. – Вон там! В беседке под дубом. Все карпит над бумагами. Словно бы только он и работает на благо Отечества. А, нет. Еще и бригадир Норов есть.

– Благодарю тебя. А не скажешь ли, красавица, есть ли какие новости для меня?

Буженинова с удивлением посмотрела на мою супругу. Юля приживалась ко мне чуть больше, чем это принято в обществе.

– Неужто ль с Юлькой у вас на правде симпатия? – с удивлением спросила Авдотья, а потом обратилась к моей жене: – Вижу, что негодуете, госпожа Норова. Ну не извольте беспокоиться, со мной у вашего мужа адюльтера не случилось.

Тут же коварная карлица подмигнула мне и добавила:

– Пока не случилось, – сказала калмычка.

Но реакция Юли меня порадовала. Она всё-таки правильно приняла нашу с калмычкой игру, рассмеялась.

– Я позже найду тебя, пригажун. Имеется, что тебе поведать. А нынче недосуг мне. Жених заждался, – сказав это, карлица спешно и смешно побежала прочь. Нынче государыня до еды и не притрагивалась, уж не знаю и почему. Вот и нет нам работы, как и жениху моему.

Юля развернулась, остановилась напротив меня и, посмотрев мне прямо в глаза, сказала:

– Тебе удалось заручиться помощью Бужениновой? Но как? Эта карлица по вниманию у государынь не может соперничать только с Бироном, – как мне показалось, даже с нотками восхищения спрашивала Юля.

Мне, на самом деле, оставалось лишь пожать плечами. Было чёткое убеждение, что это не я выбрал калмычку себе в друзья, а она меня.

Уже скоро я увидел Остермана. Остановился. Перед разговором с таким человеком нужно выбросить из головы и сердечные дела, и все остальное. Остается только Андрей Иванович Остерман. За кого он?

Глава 3

Здоровье до того перевешивает все остальные блага жизни, что поистине здоровый нищий счастливее больного короля.

Артур Шопенгауэр

Петербург. Летний дворец.

3 сентября 1735 года

И всё же я попросил Юлиану немного обождать меня в стороне. Разговор с Остерманом вряд ли должен быть светским. Жене придется стоять и недоумевать. Уверен, что и вовсе намеками пообщаемся.

Тут, вдали от дворца, находилась замечательная лавочка, почти полностью окружённая кустами. Было брезгливо подумать, что в таком укромном месте могло происходить, учитывая времена и нравы. Однако надеюсь, что садовники работают исправно и лавочки протирают. Ну или прошедший утром дождь смыл чей-то разврат.

Нехотя, но Юля согласилась. Она явно начинала нервничать, гормоны…

Остерман работал. Он сидел в беседке, рядом находился помощник статс-министра. Андрей Иванович читал какие-то бумаги. Периодически он отдавал один лист бумаги. А после, не отрываясь от чтения, протягивал не глядя руку, в которую помощник тут же вкладывал очередной документ. Похвально такое служебное рвение.

Я подошел и еще с полминуты стоял, не отвлекал министра от чтения.

– Господин Норов собственной персоной? – не сразу отставив в сторону лист бумаги, обратился ко мне Остерман. – Вы не подумали, что своим приходом можете меня подставить? Я в хороших отношениях с господином Ушаковым. А вы?

Вот он – настоящий лис. Хитрец, которых ещё поискать. Тихий интриган. Но он бы никогда не стал таковым, если бы не имел свою сеть информаторов. И Остерман уже знал, что мы находимся с Ушаковым практически в состоянии войны. Допускаю, что глава Тайной канцелярии розыскных дел мог даже просить министра помочь меня уничтожить.

– Я воюю только лишь с врагами нашей государыни и Отечества, – сказал я.

– Ну, допустим, почти любого можно представить, как достойного верноподданного ее величества. И тут же назвать вором и предателем, – сказал Остерман. – Но будет… Что у вас?

– Ваше сиятельство, я посчитал своим долгом передать вам некоторые бумаги. Возможно, в вашем нелёгком деле на ниве служения Отечеству они помогут, – сказал я и извлёк из внутреннего кармана камзола достаточно увесистый конверт.

– Везли с самого Крыма? – усмехнулся Андрей Иванович, просматривая изрядно потёртый конверт.

– Вы правы, ваше сиятельство, – отвечал я Остерману. – Из Крыма, но не только.

– Что здесь? Только кратко. Нас не должны видеть, – сказал Андрей Иванович, указывая на конверт.

– Свидетельство участия французских офицеров в войне против нас. Они выступали на стороне турок. И были в основном среди турецких артиллеристов, некоторые вели в бой линии пехоты, – сказал я.

В Крыму моим отрядом были взяты в плен сразу семь французов. Причем, пока я их передал командующему русской армией, Христофору Антоновичу Миниху, успел спросить с французских офицеров под протокол.

– Занятно. Искренне благодарю вас за службу, господин бригадир. Мне искренне жаль, что у вас вышла размолвка с Андреем Ивановичем Ушаковым. Не желаете ли скорого примирения? – удивлял меня Андрей Иванович Остерман.

У одного Андрея Ивановича есть настолько сильное влияние на другого Андрея Ивановича, но уже Ушакова? Остерман может приказать последнему со мной примириться – и глава Тайной канцелярии пошёл бы на это!

Впрочем, об Остермане не так чтобы много сведений. Этот человек предпочитает оставаться всегда в тени, он не выпячивается, его никогда не бывает рядом со скандалами. Он ведёт относительно аскетичный образ жизни. Никто не догадывается о несметных богатствах этого человека.

Так что некоторым образом Андрей Иванович выбивается из общего представления, как должен выглядеть и как ведёт себя русский вельможа. Остерману так удобно. Он, словно бы и не вельможа, не один из пяти наиболее влиятельных людей России. Действует не открыто, но пока неизменно эффективно. То, что на престоле Анна Иоанновна и она самодержавная властительница – его заслуга. Он сделал все, чтобы государыня порвала кондиции, ограничивающие ее власть.

– Несмотря на то, что я военный человек и офицер, во многих случаях предпочёл бы мир, чем пролитие крови. И если случится так, что Андрей Иванович и я примиримся без какого-либо ущерба для нашей чести и достоинства, я как воинствующий миротворец выступаю за это, – сказал я.

– Воинствующий миротворец… Казалось бы, противоречие, но вместе с тем смысл вполне понятен. Русский язык становится всё более богатым, – улыбнулся Андрей Иванович.

Он положил увесистый конверт себе в папку, отчего та чуть не приобрела форму подушки.

– Вместе нам всё же в обществе показываться не стоит. Уверен, вы всё прекрасно понимаете. Между тем, я хотел бы с вами встретиться. Уверен, что найду возможность через неделю-другую навестить князя Куракина в Гатчине, – сказал Андрей Иванович, поднялся. – Был рад общению.

Остерман направился в сторону дворца. Я понял, что идти сразу следом за ним не стоит. Так что выжидал время. И к жене не отправлюсь. Сколько много условностей и обязательной скрытности!

Но и результат от такой короткой встречи есть. Остерман выказал немало намёков на возможное дальнейшее сотрудничество.

Я прекрасно понимал, что Остерман заключил в союз с Ушаковым. Однако из того, что я знал об этом хитром немце, понимал, что союзников как таковых у него быть не может. Так, временные попутчики, и только.

Остерман играет свою партию. Делает это тихо, незаметно. Казалось, что вокруг него лишь только тишь да благодать. Что уже далеко не молодой интриган и вовсе охладел к придворным баталиям.

Я почти уверен, если придворная игра пойдёт несколько не по правилам, которые для себя обрисовал Андрей Иванович Остерман, то он опять «заболеет». Или придумает еще что-то. Натравит одного на другого. И не правда, что при Анне Иоанновне было засилье немцев. На вершине власти не так и остро стоит вопрос этнической принадлежности. Немец Остерман явно станет воевать против другого немца, Бирона.

Так что мне было бы неплохо подумать о том, как играть собственную партию, при этом учитывать интересы Остермана. Союза с ним не будет ни у кого. И Ушаков, видимо, теряет хватку, если думает иначе. Остерман – это Британия в политике. Будет с тем, с кем выгодно, но постарается не рушить мосты с другими, чтобы сразу же реагировать на обстановку.

Выждав некоторое время, я направился к тому месту, где оставил свою жену. И какое же было моё удивление, когда я увидел её в компании мужчины.

– Господин Норов, мы с вами не представлены. Александр Борисович Куракин, – сказал стоящий рядом с женой хлыщ.

Вот бывает так: увидишь человека, и сразу к нему негатив появляется. И понятно же, что Куракин вроде бы ничего дурного мне не сделал. И не слышал я о нём каких-то историй, которые бы заранее сформировали отношение к этому человеку в негативном ключе. Но всё равно он мне не нравится.

Ему же под сорок лет! Мда… И это меня, старика столетнего, возмущает. Окончательно, видимо, я перестроился под свой нынешний облик. Но сколько был не было Куракину, он мне не нравился. А ведь еще соседствовать, так как Гатчино нынче в пользовании Александра Борисовича.

Да, эта появившаяся неприязнь, прежде всего, подпитывалась ревностью. Когда я резко зашёл в укрытие из кустов, где оставлял жену, увидел, как Куракин держит её за руку. И уже мысленно формулировал вызов на дуэль.

– Александр Лукич, – по имени-отчеству обратилась ко мне Юля, – Мы обсуждали с князем скоро наш с вами, муж мой, переезд. Всё же будем находиться рядом с землями Александра Борисовича.

Юля явно хотела вызвать у меня ревность. Сознательно ли она поступала, или, скорее всего, по женскому наитию, но я не сомневался в своих выводах. И это у нее почти получилось.

– Что ж, ещё раз хочу выразить своё восхищение, сколь прекрасной дамой вы стали, Юлиана, – сказал Куракин, целуя руку моей жене. – Надеюсь, что сегодня мы ещё найдём возможность пообщаться.

– Ваше сиятельство, – сказал я уходящему Куракину. – Приятного вечера.

Юля смотрела на меня победным взглядом.

– Мне казалось, что ты сейчас вызовешь его на дуэль, – явно веселясь, сказала жена.

– Я готов вам, госпожа Норова, – строго говорил я, – доставить всякое удовольствие. Но, пожалуй, не такое. Не стану баловать вас глупостями. Прошу сопровождать меня на приём. И впредь… Юля, думай все же, что делаешь.

– Да что случилось? Отчего ты так со мной заговорил? – возмутилась Юля.

Я не стал ничего отвечать, лишь только подал свой локоть, за который уцепилась супруга.

Да прекрасно всё она понимает. А если не понимает, то сейчас обязательно придёт озарение. Конфликта захотела? Чтобы еще на начавшаяся дивизия уже испытывала проблемы. Ведь будем же находиться на территории Куракина, или очень рядом с ней. Вот если бы у них, действительно, что-то было… Нет, и тогда бы не бросил вызов. Ведь в таком адюльтере будет виновна прежде всего Юля.

Я был зол. Относиться с пониманием к поступку жены я не хотел, находясь в обременении собственных эмоций.

– Если вы настроились на адюльтер в отношении меня, то будьте любезны отложить свои желания на потом. Вы носите моего ребёнка, – сказал я, когда мы уже направлялись к дворцу.

– Варвар, – негодуя, сказала Юля. – Дикарь!

Понимаю я всё. И то, что век галантный, и что я стал свидетелем флирта лишь только потому, что, в свою очередь, Юля меня ревнует. Уверен, что не бывает даже самых сильных людей, которые изредка не попадают в цепкие клещи своих чувств и, которые всегда ведут себя правильно и рассудительно. А если таковые и имеются, то это скучные люди, зануды.

Приглашённые на приём постепенно стекались к дворцу. Вряд ли у многих из них были часы. Хотя, как я успел узнать, приобрести этот предмет роскоши в Петербурге можно. И я не поскуплюсь в ближайшее время, чтобы иметь возможность контролировать своё время. Однако складывалось впечатление, что все точно знают, когда случится выход императрицы.

Ощутил на себе злобный взгляд. Обернулся. Андрей Иванович Ушаков прожигал в моей спине дыру. Ну, пусть смотрит. Интересно будет взглянуть на результат общения одного Андрея Ивановича с другим Андреем Ивановичем. Может быть, и выйдет так, что мы с Ушаковым если не примиримся, то заключим какое-то временное перемирие. Мне оно нужно.

Я уверен, когда будет сформирована дивизия и когда уже поползут слухи, что это одно из сильнейших воинских подразделений Российской империи, то мой политический вес станет ещё больше.

Близятся времена, когда именно те, кто владеет грубой силой, будут решать вопросы престолонаследия. Не сомневаюсь, что будут попытки какого-то переворота, прежде всего, в интересах Елизаветы Петровны. Мало ли, но найдутся, спрос на это есть, поставить кого из мужчин на трон. А таковые только в Голштинии, Петер Ульрих. Такого добра за даром не нужно.

Как только мои люди, способные к оперативной работе, освободятся от операции с Татищевым, нужно будет усилить присмотр за Лизой. У меня есть подтверждение, что и Пётр Иванович Шувалов не оставил Елизавету Петровну без своего внимания. Там же и Степка Апраксин, да и других хватает. Я предполагаю, что теперь этой группировкой руководит Ушаков, ну или курирует.

Очень не хотелось бы, чтобы мы с Петром Шуваловым стали врагами. Очень он мне нужный человек.

А пока мне нужен был Миних. И пусть мы вроде бы и прогуливались, направляясь ко дворцу, но я высматривал фельдмаршала.

– Ваше сиятельство, – приветствовал я Христофора Антоновича Миниха.

Не так и легко было его найти. И не думал, что нужно искать непьющего фельдмаршала у стола с вином.

– Господин бригадир, – усмехнулся фельдмаршал. – Широко шагаете, господин Норов. И знаете, что?

– Никак нет, ваше сиятельство, – поспешил ответить я.

Хотя и понятно, что вопрос задал мне Миних не для того, чтобы я отвечал, а так, для своего красного словца.

Выглядел Христофор Антонович Миних… ну явно не как обычно. Глазки соловьиные, лихая усмешка… Да он же под шафе! Уже употребил.

И, если честно, я даже рад этому факту. Ну сколько уже можно оставаться суровым безэмоциональным офицером? Можно ведь хоть изредка, но всё же расслабляться.

– Если вы сегодня о чём-то серьёзном решили со мной поговорить, то… к чёрту, господин Норов! – сказал Миних и стал рассматривать меня, прищуривая глаза, будто бы что-то важное и определённо малого размера нужно увидеть.

Я усмехался, но так, старался, чтобы это выглядело по-доброму.

– И что? Бригадир Норов не вызовет меня на дуэль? Я же послал вас к чёрту, – сказал Миних.

– Действительно, ваше сиятельство, у меня есть к вам разговор. Если вы не против, то навестил бы вас на днях перед самым отбытием по месту службы, – спокойно говорил я. – Что же до того, чтобы вызвать вас на дуэль… Я слишком вас уважаю, чтобы за такие мелочи распылять ваше время.

– Что? Вы не верите в мои навыки фехтовальщика или стрелка? И правильно делаете, давненько я не тренировался шпагой, – Миних как будто бы только сейчас заметил мою жену, стоящую чуть позади и сбоку меня. – Юлиана Менгден. А ведь я неплохо знаю вашего отца.

– Мой батюшка всегда лестно отзывался о вас, ваша светлость, – проворковала Юля.

Нет, она меня действительно сегодня хочет сильно разозлить. К Миниху у меня ревности нет почти никакой, но, в целом, тенденция мне не нравится.

А ещё мне не очень нравится ситуация, когда достойный фельдмаршал может натворить глупостей. Вон он, на грани приличия, указывает рукой на диадему и другие украшения Юли. Хорошо, что хоть достает толики тактичности, чтобы не намекнуть о происхождении драгоценностей на моей жене. Невербально граф указывало, что они из ханского дворца.

Впрочем, вряд ли кто-то сможет с уверенностью при русском дворе сказать, какие именно украшения могли принадлежать погибшему Крымскому хану. А если и так, то тут немалая часть драгоценностей, висящих на придворных, имеет даже кровавый след.

Я уже был почти уверен, что Миниха подпоили. Вопрос только в том, насколько этого момента должен я касаться. Подумал о том, что точно никаких симпатий не могу питать к тем людям, которые это сделали. Решили выставить истинного героя сегодняшнего вечера не совсем в приглядном виде.

И всё же при дворе хватает змей и завистников. Вероятно, я ещё не со всеми ними успел столкнуться.

Фельдмаршал кого-то увидел и поспешил нас покинуть, даже ничего не сказав напоследок. Следом за ним прошествовал Степан Апраксин. Он будто бы даже нас не заметил, а в руках держал сразу два бокала шампанского. Кое-что срослось.

Возможно и небрежно отбросив руку Юлианы, я попятился спиной.

– Ох, прошу простить меня, сударь. Какой же я неловкий, – сказал я.

Нарочно толкнув Апраксина, я одновременно задел рукой и все бокалы, что он держал. Зеленоватые стеклянные изделия, наполненные багряной жидкостью, ударились о пол и разлетелись мелкими осколками. Прибавилось работы для слуг. И они тут же подбежали, исправлять оплошность.

Апраксин посмотрел на меня с нескрываемой злостью.

– Впредь будьте осторожнее, – сквозь сжатые зубы процедил Апраксин.

Это была явная угроза. Между тем, Степан Фёдорович проявил трусость. Можно было бы ситуацию и несколько накалить, вплоть до вызова на дуэль. Так что я имею право отпраздновать маленькую победу. Расцениваю это в том числе и как удар по Ушакову. Незначительный, но унизительный пинок.

– Ты сделал это нарочно, – как будто бы отчитывала меня Юля.

Я не ответил. Тем более, что вышел вперёд и по центру тронного зала камердинер. Все придворные быстро расступились, занимая места по периметру небольшого помещения. Было откровенно тесно.

– Всесветлейшая, Державнейшая Княгиня и Государыня, Государыня Анна, Императрица и Самодержица Всероссийская, Московская, Киевская… наследная Государыня и Обладательница Её Императорское Величество Анна Иоанновна! – провозглашал придворный чиновник.

Двери в тронный зал открылись. Не спеша, с потухшим взором, покачиваясь из стороны в сторону, входила императрица. Она была, словно тот медведь-шатун, которого только что разбудили из спячки, раньше положенного срока.