Ловец душ и навья невеста

В бумагах ловца она нашла классификацию нави. Навь, навья, навка – в народе живых мертвецов называли по‑разному, суть от этого не менялась. А вот для ловца все укладывалось в четкую схему, где каждый мертвец, вернувшийся в мир живых, имел свой вес – серебром. Ведь чем сильнее навь, тем больше ловцу платили.

Самые простые навки – обрывки душ, нашедшие вместилище в животных. За них ловец брал от десятки, но иногда доходило и до пятидесяти. В расходах, потребовавшихся для уничтожения низшей нави, именуемой хвачом, числилось восемь шендеров за медвежий капкан: два – за цепь восьми метров длиной, лампадки с маслом – шесть штук по десять пентов и еще пятьдесят пентов ушло мальчику Осипу за десяток крыс. Десять шендеров ловец обозначил как необходимые траты для восстановления равновесия. Остальное, по‑видимому, составляло его гонорар.

Навь уровнем повыше принимала человеческий облик. Вотумы.

Незаконченное дело, невыполненный обет, долг или месть – что‑то тянуло душу с того света, и появлялся вотум – временное вместилище души. За них ловец брал от пятидесяти. Но, судя по бумагам, они появлялись куда реже простых навок, и Карна толком не понимала откуда. Вотумы выглядели так же, как и прежде, до смерти. Но если их тела сожгли или закопали, придавив кладбищенской плитой, то откуда бралась новая оболочка? Она слышала байки, что вотумы выходят прямо из черной реки, на которой стоит Рывня. Может, так и есть, иначе зачем бы нужны караулы на набережной по ночам?

Расходы на убийство вотумов Рихард не обозначал. Просто брал плату. Но Карна заметила, что по бумагам после встречи с вотумом у ловца обычно было несколько дней выходных, а то и неделя.

И высшие навьи – души, вернувшие себе свои настоящие тела. Карна нашла лишь три таких дела в бумагах Рихарда. Две нави упоминались в итоговом отчете, и за каждую ловец получил по пятьсот шендеров. А вот третью он уничтожил в этом году. «Олаф Златоглазый, около ста тридцати лет, доминирующая страсть – похоть. Обитал в ельнике у торговой дороги. Найдены останки более пятидесяти человек, для дальнейших поисков прошу предоставить полицейский наряд…» Почерк у Рихарда был резкий и угловатый, но читался легко, и Карна, проведя всего час за бумагами, вполне представляла, с чем ей придется работать.

Грета ушла сразу вслед за ловцом. Перед этим они шумели в спальне напротив, беззлобно ругаясь и шпыняя друг друга. А теперь девушка осталась одна. Что‑то скрипнуло, и Карна быстро обернулась, страшась увидеть за спиной какого‑нибудь монстра, на которого надо идти с медвежьим капканом… Никого не было. Белые стены, темный пол, шпингалет на двери – тонкий, как насмешка.

Она повесила в шкаф последнюю блузку, и в чемодане осталась лишь черная рамка. Карна вынула ее, погладила знакомые черты на фотографии. Эдмон подарил ее после помолвки. Мама настояла, чтобы Карна сперва окончила Институт благородных девиц, и помолвка растянулась на целых два года. Эдмон ждал, и она ждала… Так глупо. Знать бы, что так выйдет… А теперь осталась лишь фотокарточка, на которой не видно, какой яркой зелени были его глаза и как блестели бронзой кудри…

Внизу снова что‑то скрипнуло, и Карна, вздрогнув, едва не выронила рамку. Глубоко вдохнула, успокаиваясь, и поставила фото на полку у кровати – туда, где раньше стоял череп, а потом вышла из комнаты. Постояв в коридоре, она не справилась с искушением и толкнула дверь напротив.

Комната оказалась узкой и темной, к тому же выходила окнами на улицу, откуда доносились шум и ругань. Кровать, шкаф и череп на подоконнике, глядящий прямо на Карну, – вот и вся обстановка.

Она быстро вышла и плотно закрыла за собой дверь. Вернувшись в свою спальню, схватила сумочку, обула ботинки и вскоре уже стояла на крыльце, жмурясь от ярких красок заката. Металлический знак ловца, висящий на козырьке над крыльцом, – круг, вертикально перечеркнутый кинжалом, – сиял в последних лучах солнца.

Скоро время ужина, который она обещала приготовить, а значит, лучше бы ей поторопиться. Поправив шляпку и застегнув плащ на все пуговицы, Карна спустилась по ступенькам и пошла вверх по улице. Заметив наемный экипаж, махнула рукой, и усатый кучер тотчас направил к ней облезлую рыжую кобылку. Остановившись, слез с козел, снял фуражку, обнажив пятачок лысины, обрамленный сальными русыми космами, и открыл дверку.

– Поблизости есть приличная ресторация? – спросила Карна, чувствуя странное облегчение уже от того, что рядом с ней живой человек. Не хвач, не жрун, не вотум. И уж точно не высшая навь.

– Смотря чего вам желается, дамочка, – ответил кучер, помогая ей забраться в экипаж. – В Крыжовенном переулке вы, окромя похлебки да жареных карасей, ничего не получите. В харчевне на Кривой улице можно и мясом угоститься. Только лучше берите чтоб целый кусок, а ежели в пирожках или там зразы, то не надо.

– А есть в Рывне место, где я могу заказать что угодно и не отравиться? – сузила круг вариантов Карна.

– Самая лучшая ресторация – «Золотой гусь», – сглотнул набежавшую слюну кучер. – Только он точно золотой – смачно готовят, да и дерут задорого.

– Далеко?

– В Рывне все недалеко, – пожал плечами мужик. – Едем?

– Едем, – кивнула Карна. – И побыстрее.

Глава 3

– С ней что‑то не так, – свистящим шепотом сообщил Уго.

Друг пришел минут десять назад, сразу следом за ним. Карна выглянула из кухни, Рихард их познакомил, и она радушно пригласила Уго присоединиться к ужину, заверив, что все будет готово с минуты на минуту. Рихарду достался ледяной взгляд и кивок. А теперь из‑за закрытой кухонной двери доносилась какая‑то возня, шум и звон посуды.

– Она не экономка, Харди, – продолжил наседать Уго, придвинувшись так близко, что теперь они сидели на диване, прижавшись друг к другу, как влюбленные голубки.

– Сам знаю, – сказал Рихард, отодвинувшись от него. – Но разве тебе не любопытно?

– Она – дама из высшего общества, я могу точно сказать это по одному ее мизинчику. Ты видел, какие блестящие и розовые у нее ногти? И вот она готовит обед для ловцов, пусть даже самых лучших?

– Вообще‑то ты не ловец, – напомнил Рихард, – а оборотень‑кабан. Кто бы мог подумать, что ты будешь вкушать обед, приготовленный руками такой дамы, а?

– Она нас отравит, – нахмурился Уго, повернувшись к кухне. Его мясистый нос зашевелился на лице, словно зажив своей отдельной жизнью. – Зуб даю – отравит. А потом скажет, что так и было. А я еще молод, Харди, к тому же у меня сегодня свидание.

– С той рыженькой, что приходила вчера на собеседование? – понял Рихард. – Ее я не возьму, и не проси. Она смогла написать лишь свое имя, и то с ошибкой. А мне нужен кто‑то, кто бы составлял отчеты для гильдии. Я терпеть не могу всю эту бумажную возню. К тому же она не согласилась смотреть мне в глаза.

– Зато если бы накинул сверху десятку, то не отказалась бы делить с тобой постель, – сердито засопел Уго.

– Ты ведь знаешь, последнюю проверку я запорол, – вздохнул Рихард. – А Карна просто великолепна. Чистая душа. Она поможет мне не шагнуть за грань. Я сегодня спал как младенец.

– Что тебе снилось?

– Не помню, – соврал Рихард. Признаваться в том, что Карна проникла не только в его дом, но и в сны, не хотелось.

Уго нахмурился, так что его короткие косматые брови сдвинулись к переносице, и снова засопел.

– Она согласилась на совместное проживание?

– Согласилась.

– И вот эта цыпочка станет жить в комнате с окнами на Крыжовенный переулок и будет мыться в твоей ванне?

Рихард моргнул, прогоняя из воображения картину с нежным телом в клубах пара.

– В гостевой теперь сплю я, – признался он. – Там было не убрано, и вообще…

– А она – в твоей спальне? – Уго ухмыльнулся и многозначительно пошевелил бровями.

– Думаю, она тут ненадолго, – честно признался Рихард.

– Так почему вообще согласился?

– А какие у меня варианты? Платить шлюхам и пьянчужкам? Я не хочу больше рассматривать их воспоминания, выискивая хоть что‑нибудь светлое, – все равно что перебирать дерьмо в поисках жемчуга. После такого мне хочется добровольно шагнуть за грань.

– Не нравится мне это… – вздохнул Уго. – А может, она просто хочет ловца? Ну, ты понимаешь. Ореол доблести и отваги, сила тела и духа. Неутомимость, изобретательность, каждый раз может стать последним… Харди, дружище, соври, что я тоже ловец!

Его крохотные глазки заблестели, а губы разъехались в улыбке, обнажая желтоватые клыки.

– Иногда ты такая свинья, Уго, – вздохнул Рихард.

– Может, она здесь именно ради этого, – не сдавался тот. – Странно, что такая дама согласилась на совместное проживание с ловцом. Не пойми меня неправильно, Харди, но ты себя видел? А она… такая… – с придыханием произнес Уго и взмахнул руками, не сумев подобрать слова.

– Она сказала, что кодекс ловцов не позволит мне ее обидеть, – ухмыльнулся Рихард.

– Что еще за кодекс? – нахмурился Уго.

– Понятия не имею, – улыбнулся он еще шире.

Дверь скрипнула, открываясь, и собеседники, подобравшись, уставились на женщину. Карна надела поверх черного платья клетчатый передник, волосы убрала под платок, на ногах ее были домашние туфли на низком каблуке – образцовая хозяйка.

– Ужин готов, – сообщила она и посторонилась.

– После вас, – сказал Рихард, пропуская ее вперед.

Карна сняла платок с головы и спрятала его в карман передника. Ее волосы были стянуты в высокий узел, и над белой шеей закручивались короткие нежные завитки, от которых вдруг оказалось так тяжело оторвать взгляд.

На плите стояла кастрюля, такая снежно‑белая, словно в ней еще ни разу не готовили. На столе, накрытом скатертью, лежали приборы. В желтоватом свете от абажура лампы кухня казалась теплой и уютной – раньше он этого не замечал. Карна зачерпнула рагу из блюда, положила в глубокую тарелку и поставила ее перед Рихардом. Он глянул на Уго. Тот принюхивался и выглядел озадаченным.

– Пахнет съедобно, – вынес Уго вердикт и уставился в тарелку, которая появилась перед ним. – Надеюсь, это не свинина?

– Говядина. – Карна села слева от Рихарда, положив рагу и себе. – Приятного аппетита. – Она накрыла колени накрахмаленной салфеткой, взяла вилку и подцепила кусочек тушеного мяса.

Уго уже ел, и волосатые кончики его ушей слегка подрагивали, выдавая высшую степень удовольствия. Овощи, тушенные с мясом, действительно оказались очень вкусно приготовленными: мягкие, но не разваливающиеся в бесформенную массу, специй и соли в меру, лишь оттенить вкус, мясо таяло во рту.

Рихард взял кусок хлеба из низкой плетенки, окинул быстрым взглядом кухню. Плита блестит, в вазочке посредине стола астра – красная звезда на тонкой ножке.

– Вам нравится? – спросила Карна.

Уго что‑то промычал и зачерпнул добавки. С половника капнул соус, и на белой скатерти расплылась жирная клякса. Уго виновато глянул на Рихарда и переставил вазочку с астрой, закрыв пятно.

– Дайте мне список ваших покупок и трат, – попросил Рихард. – Я возмещу.

– Конечно, – кивнула она, отводя глаза. – Сколько вы планировали тратить в неделю?

– Шендеров двадцать. – Он накинул десятку. Похоже, об экономии придется забыть, но оно того стоит. Так вкусно он ел разве что в ресторане, где отмечали юбилей шефа полиции.

– Вы давно дружите? Как вы познакомились? – спросила Карна, кивнув в сторону Уго, который, кажется, собирался съесть обед вместе с тарелкой.

– Меня наняли его убить, – сказал Рихард. – Лет семь назад. Хотите вина?

– Нет, спасибо, – отказалась Карна. – И отчего вы не выполнили заказ?

– Почему я не убил Уго? – Рихард хмыкнул. – Я и сам иногда задаюсь этим вопросом.

– О боги, здесь что, желуди? – простонал тот и положил себе еще рагу. – Харди, я готов оплачивать ее жалованье из своего кармана. Половину, – исправился он.

– Нет, желудей нет, – ответила Карна со странной неуверенностью. – Так что, выходит, вы беретесь не за любое дело?

– Я убиваю только навь. А Уго, как видите, вполне себе жив, реален и иногда даже разумен.

– Я все слышу, – буркнул тот, сверкнув близко посаженными глазками. – Но вы говорите, говорите, мне больше достанется. Правда, что здесь за специи?

– Пусть это останется секретом, – уклонилась от ответа Карна. – В Рывне много оборотней?

– Хватает, – кивнул Рихард. – Все на учете. В полнолуние ночуют в участке под надзором. Есть еще, конечно, те, кто предпочел остаться в призрачном лесу, но они больше звери, чем люди.

– С научной точки зрения это не объяснить, – задумчиво сказала Карна. – Как может человек превращаться в животное?

– В нашем мире много необъяснимого, – пожал плечами Уго. Он сыто откинулся на спинку стула и благосклонно посмотрел на Карну. – Взять хотя бы то, что вы сидите сейчас на этой кухне. Расскажите же о себе. Что заставило вас искать работу? Вы разорились? Овдовели? Ищете приключений на свою маленькую…

– Уго! – перебил его Рихард.

– Что? Если она будет жить с тобой и отираться тут каждый день, то пусть привыкает, – заявил тот. – Или ты думаешь, дамочка, что мы тут будем на задних лапках перед тобой ходить?

– А вам удобнее на четвереньках? – вежливым тоном уточнила Карна, но спина ее будто окаменела. – Вы часто принимаете животный облик?

– Только в полнолуние, я не опасен. Харди за этим следит.

– Но кто‑то хотел вас убить и даже нанял ловца.

– То было еще во времена, когда я был молод и горяч, – туманно ответил Уго. – Дубрава во владениях князя Аурелия, охота, собачья свора, которая не ожидала встретить не совсем кабана…

– Так почему вы не убили его? – повернулась Карна к Рихарду.

– Он не сделал ничего дурного, – ответил тот. – А за горстку желудей не приговаривают к смерти. К тому же Уго – талантливый нюхач. – В подтверждение его слов тот пошевелил мясистым носом с густо заросшими волосками ноздрями.

– Чую навь, как никто в этом городе, – похвастался Уго. – А еще Харди посмотрел мне в глаза, до самого нутра, и не нашел там тьмы. Это точно как секс. Ты, Карна, знаешь, о чем я, ведь он уже смотрел в тебя. Я потом несколько дней сам не свой ходил. Все же мы оба мужчины, и такая близость…

– Уго! – осадил его Рихард, а Карна отчаянно покраснела, хоть и умудрилась сохранить невозмутимое выражение лица.

– Что? – спросил тот. – Ты был во мне, пусть и не физически. Зато смог подтвердить, что я не совершал в своей жизни ничего дурного, если не считать мелочей вроде изрытого леса. Там были трюфели, я не смог устоять, они одурманили меня ароматом…

– Здесь, в Рывне, нравы терпимее, – заметил Рихард. – В том числе к оборотням. А вы откуда?

– Из столицы, – выдавила Карна.

– Там хватает ловцов, – сказал Рихард. – Отчего вы не пошли работать туда, если вам хотелось внести посильный вклад в нашу благородную службу?

Уго хрюкнул, едва не подавившись рагу.

– Она сама так сказала, – пояснил Рихард.

– Там ловцы не такие мужественные, – предположил Уго. – Ты ведь слышал, сейчас в гильдию берут всякий сброд. А тут перед дамой сразу два элитных, отборных ловца! – Он выпятил грудь колесом. – Карна, с кем из нас ты бы скорее… ну… скажем, пошла на свидание?

– Ни с кем! – выпалила она, а румянец на ее щеках загорелся еще ярче. Вилка выпала из ее руки и громко звякнула о тарелку. – Вы ведете себя неприлично! Но, похоже, с правилами приличия вы оба в принципе не знакомы!

За столом повисла тишина, прерываемая задумчивым чавканьем Уго, который зачерпнул рагу прямо из блюда.

– Мы такие, – прочавкал он с набитым ртом. – Режем правду‑матку. Без всех этих рассусоливаний, расшаркиваний. Но я, пожалуй, пойду. Тем более рагу закончилось.

Он с шумом отодвинул стул и встал из‑за стола.

– Какие планы, Харди? Нужна моя помощь?

– Есть работенка, но я справлюсь, – ответил Рихард, не отрывая взгляд от Карны, которая снова взяла и себя, и приборы в руки и аккуратно резала кусок мяса – без того крохотный. Мизинчик с розовым ноготком был слегка оттопырен в сторону. Ровно настолько, чтобы это не выглядело слишком манерно. Но рука едва заметно дрожала.

– Что ж, увидимся, – кивнул Уго, приподнял воображаемую шляпу и поклонился Карне.

– Всего светлого, – сказала она таким тоном, будто желала ему провалиться.

Уго, не чуткий к интонациям, весело подмигнул ей и ушел. Когда дверь за ним захлопнулась, Рихард нехотя произнес:

– Прошу прощения.

– За что именно? – сердито уточнила Карна.

– Вы намекаете на утренний инцидент? – понял он.

– Я бы предпочла забыть об этом навсегда.

– Зачем тогда сами напоминаете?

Сейчас она снова была другой – злой, колючей, надменной принцессой, которая снизошла до общения с бедным пастушком, не иначе.

– У вас сегодня работа? – перевела она тему.

– Да. Жрун, ничего особенного, – не стал распространяться Рихард.

– Я пойду с вами.

– Вот как? – удивился он. – Зачем?

– Затем, что мне нужно больше узнать о вашей работе, чтобы понять, какие траты можно включить в отчеты для гильдии, – напомнила она. – Я уже говорила об этом. Но, похоже, вам все нужно повторять дважды.

Он откинулся на спинку стула, пристально глядя на нее, и Карна, отложив вилку и нож почти с отвращением, тоже подняла на него взгляд.

– Вы снова об этом, – понял Рихард.

– Да, об этом, – подтвердила она, уже не такая румяная, но все еще злая. Глаза ее блестели, но оставались сухими. – Я сразу сказала – никаких поцелуев. Однако вы пришли ко мне утром и явно хотели… Нет – значит нет. Надеюсь, со второго раза до вас дойдет.

Он хмыкнул, скрестив руки на груди.

– Иногда женщина говорит «нет», а подразумевает «да», – пожал он плечами. – Посудите сами: вы явились ко мне среди ночи, сказали, что восхищаетесь ловцами, заняли мою спальню…

– Вы сами отдали ее мне!

– И все же… Я не мог не попытаться.

– Мое «нет» – это «нет», – отрезала Карна. – Потрудитесь впредь вести себя как воспитанный человек. Или у вас в роду тоже были свиньи, как и у вашего друга?

Повисла пауза, в которой звуки, доносящиеся с улицы, стали слышнее. Вот рассмеялся Уго – громко, с повизгиванием. Проехал экипаж, копыта цокали так звонко, будто лошадь только что подковали.

Рихард резко поднялся, и Карна невольно вжалась в спинку стула. Он быстро собрал посуду со стола, убрал в раковину, переставил вазу с астрой и сдернул скатерть, заляпанную соусом.

– Руки, – потребовал он, – на стол.

– Сейчас?

– У меня дело вечером. Это часть ваших обязанностей.

Когда Карна нерешительно вытянула руки, он схватил ее запястья, прижав к столу.

– Наклонитесь ближе, – сухо приказал он. – Еще.

– Мне надо вспоминать что‑то хорошее? – спросила Карна. – О чем‑то думать?

Кровь отхлынула от ее лица, губы дрогнули, и Рихарду на мгновение стало ее жаль. На очень короткое мгновение. Она сама его вынудила. И когда синие глаза оказались напротив, он вошел в ее воспоминания, точно зная, что хочет увидеть.

Августина почти не изменилась, разве что русые волосы еще больше посеребрила седина, а от уголков глаз расходились лучики морщин. Раньше морщинки появлялись, только когда она улыбалась. Рихард всегда удивлялся, как ей удается найти повод для улыбки даже в самые отвратные дни.

Она сидела за вишневым столом, заваленным бумагами, и смотрела на гостью с легкой тоской.

– С вами произошла большая трагедия, – произнесла она мягко, – но это не значит, что ваше место здесь.

Рихард с жадностью впитывал детали обстановки: герань на подоконнике, маленький образок с изображением святой Марлы, на обоях с цветочным рисунком следы кошачьих когтей. Комната была ему незнакома, по‑видимому, у Августины новый кабинет – попросторнее, посолиднее, но все эти мелочи делали его почти родным.

– Я пожертвовала вашему монастырю весьма щедрую сумму, не так ли? – Голос Карны звучит резко, но слегка дрожит, будто она плакала. Рука в черной перчатке смахнула слезинку со щеки. – Разве вы вправе мне отказать?

– Вправе, – сказала Августина таким тоном, что сразу стало понятно: пост аббатисы ей по плечу, а Карна не на ту напала. – Я не торгую местами в монастыре. И вот основная причина моих сомнений: вы слишком… своевольны для монахини.

– Разве нам не дана свобода воли? – возразила Карна. – Разве не в этом великий дар человечеству? Мы сами вольны выбирать свою судьбу, и это мой выбор.

Аббатиса постучала кончиком карандаша по губам, рассматривая посетительницу. Пальцы Карны непроизвольно сжались сильнее на ручке сумочки, стоящей у нее на коленях. Рихард узнал серебряную защелку в виде цветка.

– Ваш выбор… Что ж, раз вы так настаиваете… Вы ведь знаете, что послушницы проводят какое‑то время при монастыре, готовясь принять постриг?

– Разумеется. – Голос Карны прозвучал увереннее.

– Молятся, работают, выполняют различные поручения…

– Я готова пройти весь этот путь, – быстро подтвердила Карна.

– У меня есть одно поручение специально для вас, – сказала Августина. – Считайте его подготовкой к постригу. Проверкой силы вашего желания, уверенности в выбранном пути, смирения…

Аббатиса посмотрела на Карну с сомнением, и та поспешно кивнула:

– Я выполню все, что не нарушает законов государства и морали.

– Конечно, не нарушает! – возмущенно возразила Августина, заинтересовавшись вдруг бумагами, лежащими перед ней. – Напротив. Это самое что ни на есть богоугодное дело… Вы знаете, кто такие ловцы душ? Мужчины, отобранные и обученные специальным образом, уничтожающие тварей тьмы…

– Я знаю, кто они, – с легким недоумением ответила Карна. – Но при чем здесь…

– Один из них – мой друг. Вы отправитесь к нему и станете помощницей ловца.

Карна вздрогнула, но аббатиса подняла ладонь, пресекая жестом возражения.

– Смирение, послушание, служение свету – вот основные принципы монахинь.

Карна прикусила губу, сдерживая рвущиеся слова.

– Будете помогать ему по хозяйству, – с воодушевлением продолжила аббатиса, – вести бухгалтерию, составлять отчеты. Харди никогда не был в этом силен.

– Харди?

– Рихард Мор. Вы ведь окончили Институт благородных девиц? Там учат всему необходимому.

– Я справлюсь, конечно, но работать у мужчины… Он женат?

– Нет.

– Но вы понимаете, что это неприлично?

– Для той, кем вы были, – разумеется. Это полностью недопустимо. И это он, ваш камень преткновения. Вы не сможете отринуть ту, кем являетесь, и стать обычной монахиней. Ваша гордыня вам не позволит. – Аббатиса вздохнула с легкой жалостью и вновь стала перебирать бумаги на столе.

– Вы не так поняли, – пробормотала Карна. – И он тоже может не так понять…

– О, Харди понятливый, – отмахнулась Августина.

– Он аристократ?

– Точно нет, – усмехнулась аббатиса.

– Но вы уверены в его моральных устоях? Все же мужчины низших сословий не отличаются щепетильным отношением к женщинам…

– Харди вас не обидит, – заверила Августина.

– Вы так хорошо его знаете? Часто видитесь?

– По правде сказать, я не видела его лет пять… – задумалась аббатиса, потерев подбородок, не потерявший с годами твердых очертаний.

– Откуда тогда такая уверенность?

– То, что он делает, – благородно и самоотверженно. Ловцы душ – люди исключительной смелости, честности и душевной силы. И то, что вы можете внести посильный вклад, – в некотором роде честь. – По‑видимому, на лице гостьи вновь отразилось сомнение, и аббатиса веско добавила: – Кодекс ловцов. У Рихарда есть правила.

– Кодекс ловцов? – повторила Карна.

Аббатиса посмотрела ей в глаза, лицо такое честное, что сразу ясно – врет, и кивнула. Правую руку Августина спрятала под стол, и Рихард готов был поклясться, что она скрестила пальцы по старой наивной привычке – вроде как это не ложь, а лишь шутка.

– Но я не хочу, чтобы он знал, кто я! – воскликнула Карна. – Пойдут сплетни, слухи…

– Так и не говорите, – пожала женщина плечами, снова возвращаясь к бумагам.

– Но он спросит, почему я устраиваюсь на работу.

– Соврите что‑нибудь, – посоветовала аббатиса и подмигнула ей. – Я постоянно так делаю. Я напишу рекомендательное письмо. Этого будет достаточно. И вот что я скажу… – Она смотрела на Карну, но Рихарду чудилось, что Августина смотрит прямо на него. – Это ошибка. Я видела многое и разбираюсь в людях. Это не ваш путь. Вы будете несчастны в монастыре. Я понимаю, почему вы идете на это: здесь вы будете в безопасности, это так, но не найдете утешения… А если то, что вам кажется, – правда, то тем более вам дорога к ловцу. Харди – лучший. Больше таких вы не найдете. Он – последний в своем роде, и если вам нужна помощь…

Пульс под его пальцами забился как бешеный, и Рихард, опомнившись, вышел из воспоминания.

Карна несколько мгновений сидела неподвижно, как статуя, зрачки расширились, затопив всю радужную оболочку, на лбу выступила испарина.

Он быстро поднялся, подошел к ней и, склонившись, похлопал по щекам, потер плечи, встряхнул.