Весело и страшно

– О, ты далеко не авоська, а самая шикарная молодая женщина, которую он точно не заслуживает!

– Да вы просто к нему необъективны из-за того старого скандала! Сами же раньше ему горы обещали!

Богдан придвинулся к моему лицу, уперевшись сильными кулаками в стол. Я инстинктивно начала дрожать, представляя, как сарафан от дождя на голое тело наверняка почти просвечивает.

– Послушай, Наденька, я много художников перевидал на своём пути. У большинства из них истерики и гонора больше, чем таланта. Бежать тебе надо от него со всех ног, пока его кризис среднего возраста не накрыл вас обоих.

– Но он больше, чем другие! Я у него училась!

– Да ты хоть знаешь, что он о тебе говорит тут??

Я молча уставилась не него, не понимая, хочу ли знать.

– То, что он тебя давно не хочет! Представляешь?! Я думал, что ослышался! Как такую не хотеть?! Разве из ума выжил, идиот, краски надышался! А потом один сказал, второй, люди шушукаются. Бабы все тебе и так завидовали, им только повод дай позлорадствовать! Голой тебя рисует, чтоб другим продавать, а самому – всё равно!? Может, когда-то там давно он и был на коне, но теперь забыт и только за счет тела твоего нажиться хочет! Оглянись, Надя, над тобой смеются уже все, ты так себе всю карьеру угробишь, а она даже начаться не успела! Зачем тебе этот неудачник?!

– Но мне нужна… , – я уже задыхалась от слёз и забыла про мокрое платье и тонкие лямки, которые упали с плеч, – нам нужна эта выставка. Она важна, потому что там весь мой мир, там… танец всех сложных… там в глазах больше наготы, чем…

– Наденька, – руки Богдана Геннадьевича гладили мои плечи, с которых минуту назад слетели бретельки, – Давай я тебе лучше твою выставку организую, а? Вообще без него! У тебя шикарные картины. Про надежду, про свет, про тьму, а? Соглашайся!

Богдан Геннадьевич одной быстрой хваткой развернул меня к себе спиной. Теперь я сжала кулаки и упёрлась ими в стол. Я вспоминала, как снова говорить, как выродить из себя слова. Рот не слушался, как от анестезии.

– Но мне…правда.. важно.. сначала ту, потому что мы…хотели… чтобы…

– Чёрт с тобой! Будь по твоему! Какая женщина! Ты всего добьёшься! Кого угодно уговоришь! Как он может быть таким оленем! Ну, теперь-то уж точно … с рогами! Как тебя можно не хотеть! Какая женщина!

Богдан уже не понимал, что говорил сам, и я тоже не различала его слов, я слышала лишь стук расшатывающегося стола об пол и толчки, толчки, толчки – нас закрутило в кармическую воронку оттенков моей картины про надежду. И я клянусь, что сама не знала, о чём она. До этого дня.

Муж был дома, когда я вернулась. Он пил чай на кухне и смотрел на кровь на белом ковре.

– Это… это случайно, я коленку поранила, ничего страшного, не волнуйся, у меня хорошие новости!

– Да, я тоже хотел обсудить…, – он выглядел смущённым.

– Выставка будет! В конце месяца!

Митя молчал.

– Выставка! , – визжала я в истерической радости, – Наша выставка ! Общая! Первая! Как мы хотели!

– Но просто …

– Я договорилась, не думай о нём, будут все нужные люди!

– Но.. дело в том, что я не могу. Не смогу в это время.

– Не сможешь? Как это?

У меня задрожали губы и колени, я села рядом на стул, прикрывая их руками.

– Ну, в общем, у нас тут сложно было все в последнее время с тобой, и я подумал… Ну , общем, решили мы прошлую выставку возродить с той командой. Тем более что там почти ни одной картины не купили, всё на месте. Правда помещение поменьше будет, но я думаю, что надо уже продать их, а потом уже за твои приступать… и за наши… их-то уж точно раскупят, как пирожки, ты там такая красавица!

На словах про красавицу он робко поднял на меня глаза и улыбнулся так, как ученик на экзамене заглядывает на преподавателя, пытаясь угадать ответ.

Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он нарушил паузу.

– Надя, я тест твой нашёл.

Я смотрела на него и не смогла бы назвать ни одной эмоции, которую испытывала. Все нервные окончания оглушила пустота, и к ней было не подобрать оттенков.

– У нас будет ребёнок, Надя! Вот продам свои картины, и будет всё хорошо! Потом сделаем что-нибудь и с тобой! Но давай как-то по порядку. Я должен закончить своё старое дело. Отвлечься от наших ссор. Сложно у нас было с тобой в последнее время … но ведь теперь всё будет хорошо, да?! Мы справимся?

– Я пойду полежу, – сказала я и не узнала свой голос.

Поспать мне не дали, потому что позвонила мама.

– Ну что, Надька, как дела? Скоро увидимся?

– У меня… , – я потрогала влажный несвежий сарафан на животе.

– Ну да, как же! Мы же билеты с папой взяли! На твою первую выставку! Ну, то есть вашу, конечно! Отец всем на работе растрепал уже! Дочь – художница! Ты бы видела его! Умора!

– Мам…

– А я уже себе платье купила, такое красное, буду в вашей гамме, картины просто отпад! Если честно, я не очень понимаю, особенно твою про надежду, насилие ли… – мазня какая-то, но папа говорит – отпад!

– Мам, выставки не будет…

– Как не будет?

– Ну так… и мы, мы с Митей, мы больше не вместе, понимаешь.

– Как не вместе?! Ты что такое говоришь?! А папа всем рассказал уже, а я платье купила..

– Мам, пожалуйста…

– Так, а что нам теперь делать? Билеты сдавать?!

– Давай я Вам возмещу все деньги.

– Да на что ты возместишь ! Вы сами на что живёте с ним?!

– Пока, мам, я больше не могу говорить.

Я бросила трубку, не дождавшись следующей реплики и уснула мгновенно, так и не узнав, что в тот вечер муж пришёл в постель почти сразу, не избегая меня за мольбертом до утра. Он знал, что больше не нужно продолжать попытки, ведь у нас всё получилось.

ГРИШКА СОГЛАСИТСЯ

Зачем надевать дорогое кашемировое пальто, если тебя будут валять в грязи? Наверняка же испортят его, я знаю, проходили. Именно по такой причине в моём гардеробе всегда дубли вещей: что-то попроще, выглядящее также ярко издалека. То, что не жалко будет извалять в грязи.

Хрустят ветки деревьев. Небо задумывает шторм, разум – гибель. Я знаю, что это он следит за мной, из-за кустов. Дрожит и обливается потом. Он ещё не решил, стоит ли меня спасать, либо остаться смотреть. Но одно ему известно – он точно не сбежит.

– Принесла? , – слышу я суровый голос.

Напротив меня огромный бородатый человек. Мне никогда не сравниться с ним по силам.

Я молчу, великан вырывает из моих рук конверт.

– А теперь беги, – шёпотом рекомендует человек. Он не шутит.

И я бегу, падаю непременно через 200 метров, когда одна сухая ветка больно врезается мне в бок.

– Уууу, – реву я, как и много раз до этого.

Чья-то сильная рука твёрдой хваткой ставит меня на землю вертикально, прямо за волосы.

– Дура, рано, – Жевательные мышцы великана инстинктивно подёргиваются, поэтому его огромная борода нервно пританцовывает.

Меня это жутко веселит. Смех сдержать труднее всего. Я больше не могу. Я смеюсь.

– Как мне надоело, Боря!

– Ты всё портишь, он же смотрит.

– Он извращенец, я не подписывалась под тем, чтобы играть самой. Моя задача заниматься сценариями и актёрами.

– Но он хотел именно тебя.

– У меня что, на лбу написано – жертва?

– Нет, наоборот. Ты просто бесишь. Порой так бесишь, что сил нет терпеть. Сам порой жду не дождусь , когда буду валять тебя в грязи.

– Ты тоже извращенец, выходит.

– Нет, я мужчина. А ты никогда не могла этого понять, поэтому так бесишь.

Слышится хруст веток, и мы вздрагиваем. Боря не меньше моего.

– Да ты же маленький трус! , – я хохочу и убегаю от Бори. Я знаю, что если побегу во всю силу, то великану ни за что меня не догнать. Я ещё в детстве научилась убегать от других великанов.

Боря сипит от одышки и падает на колени.

– Стой, дура, стой!

Я бегу.

– Убью, на хрен!!!

Боря не шутит.

И тут из кустов выбегает молодой парниша лет 20ти. Волосы взъерошены, глаза на мокром месте.

«О, господи, только не это», – закатываю я свои.

– Не трогай её , урод!

Мальчик начинает лупить великана своими худощавыми кулаками. Я немногим старше его, но между нами целая пропасть.

– Ты что тут делаешь , идиот? Совсем уже чокнулся?

– Не отдам её тебе! Меня убивай, меня!

Слёзы парниши залили Боре всю рубашку.

Великан хватает его за плечи и трясёт.

– Да что с тобой такое, а?!? Ты нас с матерью в могилу свести хочешь, да?? Найди себе дела по душе, по возрасту ! У тебя девушка была нормальная хоть раз ?

– Я Вику люблю.

Это он обо мне. Я хлопаю себя ладонью по лбу, а Боря взрывается.

– Я сказал, НОРМАЛЬНУЮ!!! Ты до инфаркта довести меня хочешь ? Забудь о ней, это не твои проблемы, сын! Гришка!… Ты хоть раз с женщиной был, а? Ну, по-настоящему.

– Был, – врёт Гришка и опускает глаза. На самом деле почти не врёт, я это знаю, а вот Боре лучше не знать.

– Послушай меня!! , – великан продолжает трясти сына за лицо и похлопывать так, что у Гришки уже щёки раскраснелись , как в сказке про Ивана, – Ты думаешь, ты нужен ей, да? Ей никто не нужен! Ей солдаты нужны! Солдаты для её безумных идей!

Мне надоедает эта сцена, я зеваю.

– Неустойку клиенту будешь платить ты, – я киваю Боре и бреду из леса прочь.

На следующий день оказывается, что клиент очень доволен и заплатил нам вдвое больше. И заплатит втрое, если Гришка согласится повторить.

Боря будет против, но Гришка согласится. Все согласятся.

У СТАРЫХ ГРЕХОВ ДЛИННЫЕ ТЕНИ

– В парке становится по-настоящему красиво, надо успеть. Затевается осень….

– Ты давно там у окна стоишь?

Слышу я сонный голос моего влюблённого мальчика.

– Куда нам надо успеть, куда?

– Не куда, а что, – говорю я, и отталкиваю его руку. Он уже вскочил с кровати и по обыкновению своему забрасывает тёмные волосы назад, чтобы лучше меня разглядеть. На самом деле смущается до сих пор, даже несмотря на эту ночь. Я гляжу на него не столько хищно, сколько с удовольствием, отмечая как кожа на его лице стала лучше и чище, и даже едва заметно сияет, за этот месяц, что он у меня ночует.

– Твой отец нас убьёт. Хотя, наверное, только меня. Тебя пожалеет, как всегда.

– Я тогда сам его убью, – с жаром выдаёт Гришка.

– Ну что же ты, разве так можно, подожди ещё хотя бы два года, пока доучишься в институте. Ты ведь на его шее полностью.

– Ты мне важнее всех институтов! Мы с тобой сами денег заработаем! Завтра же идём! Я сказал ему. Он не сможет помешать . К тому же папа сам деньги любит. Даже больше, чем ты.

– Даже больше, чем я…, – я закатываю глаза и смеюсь, глажу его по щеке, подчиняю себе его голову, мозг и мысли одним нежным крепким обручем поцелуев, перемещаясь губами слева направо по его лбу.

– Вика…, – шепчет мой мальчик.

– Да, хороший мой?