Весело и страшно

Лиза Васильева

Весело и страшно

Папа сидит у постели бабушки, она уже полностью не видит на один глаз и слабо отличает очертания силуэтов на другой, не встаёт две недели, и два года как не выходит из дома. Сегодня Пасха и моя рабочая смена, но мы сейчас вместе. Папа читает ей утреннюю газету – своего рода ритуал, означающий, что и в этом бескомпромиссном маршруте остаются ещё нерушимые основы, на которые можно опереться. Ему нужно опереться.

Бабушка снова пытается свести разговор к смерти. Волнуясь, срывающимися нотками пытается воссоздать ранее присущий ей озорной крестьянский напор, бессрочное детское жизнелюбие.

– Поминайте меня огнёвым чаем, либо никаким! – «как она умудряется пить этот кипяток?», – думаю я, сидя в углу на жёстком стуле, скрестив руки на груди.

– Мама, ну, прекрати, ты не умрёшь, не надо про это, не надо! – умоляя, сюсюкает папа. Он никогда не терпит подобных разговоров, и сегодня не исключение. Тем более на Пасху.

– Бабушка, почему люди умирают? – спрашиваю я из-за шкафа.

– Чтобы жизнь имела смысл, – без колебания ровным дыханием выдаёт моя мудрая уютная бабушка, в обществе которой всегда ощущаешь себя, как дома.

– Ты… это, поправляйся… Христос Воскрес! – сглотнув комок, стыдливо говорю я, пряча глаза, не веря своим словам.

– Воистину Воскресе! Всё будет хорошо , или очень хорошо! , – бледной тенью звучат в голосе отца знакомые интонации бабушки, как эхо её лучших счастливых дней.

Я впадаю в весеннюю улицу, растекаюсь в ней, вытирая слёзы – напрасно обманулась, что у постели моей всё знающей бабушки наберусь храбрости для следующего тяжёлого разговора.

Меняю курс: за угол на проспект, потом в проулок, каблуки цокают в такт трусливому сердцу, цок-цок, цок, ныряю в арку, цок-цок, и быстро выплываю к центру реабилитации. Меня уже ждут.

Расписываюсь на проходной, цок-цок, по лестнице на третий этаж, поворачиваю к своей приёмной, цок-цок, пальцы нервно вторят каблукам по сумочке. Вот и Полина. Глазами новорожденной впивается в меня, не отпускает, просит.

– Здравствуйте, Полина. Кто у нас сегодня? – я знаю, кто.

– Ждёт уже, – шепчет Полина, – минут двадцать уже. Эта..та.. вдова ….

Вдову зовут Ирина Александровна, и не то, чтобы она вдова, хотя где-то в прошлом непременно в данном статусе отметилась, но сейчас – жертва неудавшегося суицида, так говорят, когда человек после попытки убить себя остаётся жив, потому что сам недостаточно старался, либо был спасён кем-то другим. Я всегда находила формулировку чересчур жестокой, однако среди врачей, пребывающих в этом каждый день, эмоциональное выгорание и циничный юмор – порой единственный способ, чтобы защитить свои сердце и здоровье для того, что если уж не чувствовать, то хотя бы продолжать работать. Но тут суть в том, что Ирина Александровна не столько жертва неудачного суицида, сколько мать, недавно потерявшая ребёнка. Как называется мать, похоронившая своего ребёнка? Наверно, это слово настолько ужасно называлось бы и звучало, что его просто не придумали.

– Вдова …, – повторяет Полина шёпотом, я выдыхаю и открываю дверь.

– Как Вы сегодня? – мягко и осторожно спрашиваю я, усаживаясь на край кресла. Колени тянут меня в одну сторону, а нос – в другую, как будто бы я себя выжимаю, как полотенце, чтобы сделать реакцию лучше. Но никакой лучшей реакции просто не существует.

– Скажите, зачем Бог забрал моего мальчика? – задаёт Ирина свой оглушительный вопрос, а я, кажется, заваливаюсь на бок и начинаю терять сознание.

«Я должна отвечать?»

Ирина смотрит на меня. Смотрит.

– Я… не знаю, – юбка становится слишком узкой и давит на живот: я вспоминаю о том, что маленький ребёнок, поздний долгожданный ребёнок Ирины, случайно выбежал на проезжую часть с детской площадки, когда та заболталась с другой мамочкой; я вспоминаю, что ответы на любые вопросы обычно даются мне быстро и легко; так было даже на литературе, если я не читала произведение, но бегло перед уроком ознакомилась с кратким содержанием; я вспоминаю, что знаю не одну мать, похоронившую своего ребёнка, но я не знаю, зачем Бог их забирает.

– Не знаю, – добавляю я, выравнивая дыхание, как бабушка.

Глаза Ирины наливаются яростью, её, конечно, не устраивает мой ответ. А какой бы устроил?

– Думаете… мне нужен ваш Бог? Думаете, мне нужен ответ? Вы все тут ничего не можете! Ни-че-го! Ходите и вежливо улыбаетесь – а глаза пустые! Холодные ! Думаете, я просила спасать меня? Зачем мне жить теперь? Зачем мне жить под вашим Богом?

– Порой нам нужно на что-то опереться, чтобы…

Чтобы суметь простить себя.

Глаза Ирины, как большие стёкла, через которые с улицы можно только догадываться о том, что происходит дома, наконец, взрываются, и всё скопившееся, как наводнение после прорыва дамбы, летит на меня в неизбежном потоке облегчения.

Я нашла слова.

Выхожу из ребцентра имени Святого Серафима позднее обычного. Уже стемнело. Нужно успеть на последнее метро. Цок-цок. Ускоряю шаг в арку, чтобы срезать путь. Потом нужно пройти по узкой тёмной улочке, чтобы точно не опоздать, цок-цок. Как же темно. Цок-цок. Зачем я сюда потащилась! Могла же по проспекту! Цок-цок! Могла же взять такси! Цок-цок. Слышу движение сзади, оборачиваюсь….

***

Мы все умрём. Рано или поздно, нечестно или достойно, легко или болезненно, медленно или быстро, но точно бескомпромиссно. Нужно ли думать об этом? Я думаю, нужно. В бешеном потоке, в неутолимой жадности подчинить себе время, мы не замечаем, как встаём в зависимость от него. Время пожирает наши дни подменой понятий, ценностей, приоритетов и истинных детских желаний. Порой «управлять временем» – значит позволить себе замедлиться адекватно контексту настоящего момента. Перестать гнать. Перестать тревожиться о смерти, которая неминуемо придёт. И ведь ты – счастливчик, если до последнего не знаешь, как и когда, не так ли?….

***

Оборачиваюсь и вижу Степана, охранника, гнавшегося за мной от самого выхода.

– Вы перчатку обронили, Елена Николаевна! Еле успел за Вами, – отчего-то залился юношеским смущением тридцатисемилетний Степан, – Вас до метро проводить? Поздно ведь уже… Темно. Вот, – протягивает руку в локте, – обопритесь на меня. У Вас такие каблуки…

– Ну, проводите, – вежливо разрешаю я, опираясь на охранника всей тяжестью сегодняшнего дня, а внутри разливается, как тёплая пасхальная глазурь, тот самый детский позабытый восторг: я знаю, что обязательно умру.

Но не сегодня.

#психоэзия

Я ПРОПАЛА В ЛЕСУ ЗА ДОМОМ

30 мая 2001

Каждое лето я уезжаю к бабушке с дедушкой, чтобы мама могла отдохнуть от меня и от папы. Я, в общем-то, тоже не против отдохнуть от неё, но меня никто не спрашивает. В этом году мне исполнилось десять. Я выторговала у родителей новую ослепительную машину для Барби с помощью пятёрок по всем предметам, поэтому возьму её с собой. Хочу завоевать всех подружек во дворе у дома бабушки. А там, между прочим, целых четыре подъезда! Нам будет так весело! Точно будет!

10 июня 2001

Бабушка целыми днями на огороде, а дедушка считает деньги. Ужасно скучно.

Иногда приезжает папа. Он сначала весел, потом плачет. От него пахнет вином, он спит на Бабушкиной кровати, а она плачет где-нибудь в коридоре. Я слушаюсь её во всём, потому что жалею. Она никогда не даёт целовать себя. Стесняется своей старости.

11 июня 2001

Дедушка говорит , что если бы не он, то меня бы не было на свете, и папы бы моего тоже не было. Уверяет, что я должна любить его больше всех остальных. Я сомневаюсь. Он же такой старый, ему 53. Или 55? Папа лучше всех.

12 июня 2001

Вчера вечером приехала Нина! Я так счастлива! Родители забрали её из лагеря до окончания смены , потому что она хотела встретиться со мной!

Только лишь обнялись. Жду завтрашний день!

14 июня 2001

Нина не вышла гулять, я рыдала весь вчерашний день от обиды. Потом пошла в лес искать маньяка, насмотревшись с дедушкой венесуэльского сериала про жену Иуды. Там убийца надевал свадебное платье и скрывал лицо фатой, был весь в крови. Дедушка сказал, что маньяк живёт в лесу, и если я туда пойду, то он меня убьёт. Я не поняла, кто меня должен убить: маньяк или дедушка? Но пошла в лес, чтобы проверить.

15 июня 2001

Если честно, я не ходила в лес, потому что испугалась и только постояла около него. Потом всё же немного осмелела. Шаркнула одной ногой, как будто пальцем сдвинула капельку пота со лба в гущу волос, и тут же убежала. Сердце стучало, как бабушка молотком по мясу.

16 июня 2001

Стучала в дверь к Нине, отбила руку. Нужно было рассказать ей про убийцу в лесу, который мне приснился. Открыл дверь огромный папа Нины и сказал, что она болеет. Я сделала глаза больше. Обычно они помогают, и мама не сердится. Папа Нины тоже сдался и пустил меня. Как бедно они живут! Мне стало стыдно.

20 июня 2001

Гуляем с Ниной целыми днями, пока бабушка не начнет ругаться . Звонила мама и сказала, что соскучилась . Странно.

25 июня 2001

Мы солили огурцы около подъезда в палисаднике вместе с Ниной и другими девчонками. Вместо огурцов были лопухи, осока и щавель. У Оли в банке завелись улитки. У меня получалось хуже всех, поэтому я расцарапала себе руку о бетонный выступ и заплакала, чтобы они пожалели меня и отвлеклись. Прибежали и мальчики, которые сидели у соседнего подъезда. Я предложила пойти в лес завтра.

26 июня 2001

В лесу ничего интересного! Огорчение! В моих снах было намного лучше! Страшнее! Что же нам делать целое лето!

27 июня 2001

Открыла список литературы на лето и быстро закрыла. Злость охватила меня. Хочу свои истории, а не чужие! Сколько можно уже читать! Внутри меня чужие слова, а надо чтоб свои! Новые! Быстро закончила английский и немецкий, математику вообще можно не смотреть – легкотня. Вот бы почитать дневник Нины, который она всё время прячет. Странная она. Приехала ради меня и ничего не рассказывает.

28 июня 2001

Сидели с Ниной во дворе и придумывали план побега ночью. Я откопала в кладовке две белых наволочки, которые нужно будет для леса надеть на голову. Точно было непонятно, что мы решили: стеречь маньяка или пугать людей.

29 июня 2001

Ваня рвал цветы у моей бабушки в палисаднике и забрасывал мне на балкон, звал погулять и глупо улыбался. Ему уже 12 лет, он такой крутой и красивый. Нина влюбилась в него раньше меня. Я не могу потерять её, ведь нам нужно идти в лес искать маньяка. Я натравила на Ваню бабушку, рассказав, что он испортил её цветы.

1 июля 2001

Приехала мама и сорвала нам операцию по поискам маньяка. Она передвинула всю мебель в квартире, заставила папу и дедушку помогать убираться, а бабушку сидеть и смотреть. Никому не нравилось это, даже бабушке, которая не умела просто сидеть. А дедушка не держал в руках ничего тяжелее денег – мама так говорила. Но сегодня она исправила это. Дедушка кряхтел и говорил матные слова себе под нос, бабушка плакала от стыда, а я делала вид, что вытираю пыль с подоконника. Во дворе прыгала через скакалку Нина, рядом на лавочке сидели Оля и Ваня. Нина махала своими черными волосами так же задорно, как мама тряпкой в соседней комнате. Ваня смотрел на Нину и улыбался. Вот ещё не хватало!

3 июля 2001

Мама уехала, наконец, а Нина и Ваня сказали, что не хотят идти в лес! Ненавижу всех!

4 июля 2001

Вот умру, и пусть знают!

5 июля 2001

Нет уж, лучше пусть они умрут. По очереди. Я остригла себе длинные русые волосы у зеркала, разделив их на две части, на прямой рядок. Получилось ровно и красиво. Мама будет в бешенстве.

8 июля 2001

Папа приехал поздно в воскресенье и сразу лёг спать на бабушкину кровать, не заметил мою новую причёску. Дедушка смотрит те же новости, что и днём, бабушка шумит на кухне. Надо идти сейчас!

9 июля 2001

Ох, вчера и было! Некогда писать, ухожу.

13 июля 2001

Уже которую ночь мы с Ниной, Олей, Ваней и Вовой убегаем в лес. Я заставляю всех надевать белые наволочки на голову, чтобы мы могли видеть друг друга в темноте. Да и потом Вова слишком рыжий и заметный! Хотя в белых простынях мы тоже заметные, но между собой не понимаем, кто есть кто.

Гоняемся друг за другом, ловим , орём, пугаем алкашей.

15 июля 2001

Главная задача – незаметно пробраться утром домой. Это сложно, бабушка рано встаёт. Приходится оставлять на ночь дверь открытой, хотя они никогда её не закрывают. Зато я раньше закрывала и проверяла по десять раз. Вот и приехали.

16 июля 2001

Жарко. Настроение отличное. Друзья ждут моих идей внизу.

18 июля 2001

Вчера сидели с Ниной на лавочке у дома и обсуждали следующий ночной побег. Со второго этажа из открытого окна было отлично слышно, как громко смеялись её родители, она на радостях спросила:

« Мам, пап, вы чего там так ржёте, как лошади?»

После этого папа Нины позвал её зайти домой. Потом я услышала, как он кричит на неё, и сердце моё сжалось в неизвестной до сих пор тревоге.

Я пошла на второй этаж и стояла за дверью с самыми большими глазами, которые только были в моей жизни. Нина плакала, а я слышала свист воздуха и удары ремня, и иногда доносилось «чтоб ещё раз» или «проси прощения». Мама Нины не издала ни звука за всё показательное выступление, а Нина, сквозь слёзы умоляла «простите меня, пожалуйста» . Затем я услышала, как папа Нины разрешил ей пойти ко мне вниз. Я резко выбежала на улицу, не зная, как дальше себя вести. Меня же никогда не били. Как же стыдно. Вышла Нина с красным от слёз лицом и с красными подтёками и ссадинами с задней стороны ног. Она сделала вид, что ничего не случилось, и я тоже сделала вид, что верю в это.

25 июля 2001

Вчера в лесу случилось странное. Нина увидела пьющих мужиков в лесу, расплакалась и убежала. Я побежала за ней, но ударилась об пенёк и упала, разбив коленку. Мальчиков и след простыл.

26 июля 2001

Пришла к Нине за объяснениями. Вместо извинений она накричала на меня. Сказала, что вообще не из-за меня вернулась, и чтобы я шла подальше. Я ощутила себя помойным ведром.

27 июля 2001

Думаю, Нина врёт. Не может быть, чтобы она не хотела со мной дружить. Они тут без меня со скуки умрут! Надо понять, что она скрывает.

28 июля 2001

Следила за Ниной и Ваней. Они ходили в лес без меня. Предатели. Ничего, я ещё их напугаю.

29 июля 2001

Бабушка сказала, что никогда не любила деда. Что в те времена женихов приличных было мало, брали тех, что были, а этот ещё и деловик-затейник. Всё было у них, а у других нет. Вспомнила несчастную семью Нины. Я не проронила ни слезинки, потому что до сих пор зла на неё. Хотя уже меньше, потому что мне скучно.

30 июля 2001

Приехала мама и начала всех шпынять и кошмарить. Меня за причёску, папу за нетрезвый вид, а бабушку за то, что себя не бережёт. Я сама показала ей причёску, чтобы папе досталось меньше, но, кажется, не помогло. Она только ещё больше разозлилась. Скорее бы уехала.

Дед вообще удрал со страху в гости, не дождавшись её.

31 июля 2001

Вчера вечером пришла Нина. Просто позвонила в дверь сразу после того, как мои перестали скандалить. Видимо, теперь она меня простит, раз мы на одном уровне.

1 августа 2001

Я спросила у мамы по телефону, любила ли она папу когда-нибудь. Она ответила, что ей было не до этого, и вообще кто меня надоумил на такие глупые вопросы.

2 августа 2001

Интересно, я умею любить?

3 августа 2001

Думала весь день. Ходила по огороду кругами, к вечеру бегала от комаров. Больше не пойду туда. Ад какой-то. Сказала бабушке, пусть они деревенские сами там работают, а я, городская, и не буду. Дед обиделся на «деревню», ведь у них посёлок городского типа. Мне приятно его обижать иногда, ведь он обижает бабушку, а она совсем себя не бережёт.

4 августа 2001

В лесу стало совсем скучно. Взрослые стали замечать и догадываться, ведь мы постоянно хотим спать и спим днём. Нина сказала, что не боится отца, она боится, что он убьёт её маму. Поэтому она и вернулась из лагеря раньше. Но теперь я её подруга. Наверно, потому что порой тоже беру удар на себя, правда, совсем другой.

8 августа 2001

Ваня предложил бросать камни в алкашей в лесу, чтобы нам было не так скучно. Нина подхватила идею, убеждала меня, что сквозь ветки в темноте будет совсем непонятно, откуда эти камни летят. Они ужасны, эти деревенские жестокие люди. Я представила, что папа может быть среди тех мужиков, и меня затошнило. Нина сказала, что легко смогла бы оставить своего отца в лесу. Вечером у меня поднялась температура, я плакала и просила папу больше никогда не пить. Он обещал.

12 августа 2001

Мама опять зачем-то приехала, а я все болела и болела. Зато папа сидел рядом со мной все эти дни, не ходил на работу и не пил. Возможно, я специально?

13 августа 2001

Дедушка сказал, что в лесу за домом нашли труп маленькой девочки. Мама и папа стали ругаться на него, но строго-настрого запретили мне ходить в лес. Хотя они даже понятия не имеют, сколько раз я там была.

14 августа 2001

Наконец, я поговорила с Ниной! Оказалось, что в лесу, действительно, кого-то нашли, но вроде бы какого-то алкаша. Зачем дед пугал меня? Может, я в него такая? Непременно нужно пойти в лес и проверить всё самим.

15 августа 2001

Шли только втроём. Я, Нина и Ваня. В лесу нам стало так страшно, что мы потеряли друг друга.

Оля и Вова отказались наотрез ходить туда после слухов про маньяка, которые я сама и распустила.

Я прибежала одна и закрыла дверь на все замки, уснула мгновенно.

16 августа 2001

Пришёл Ваня, долго звонил в дверь. Бабушка с утра на огороде, дедушка в магазине, а папа на работе. Ваня сказал, что так испугался за меня, потому что Нины дома нет. Никто не открывает. Я разозлилась, что он звонил ей первой, и выгнала его.

17 августа 2001

У Нины в квартире тишина, а ведь она живёт напротив, и я бы слышала, если бы это было не так. Я не видела её с самого леса. Неужели её убили? Может, Ваня её убил? Камнем, например… А может, отец Нины разозлился из-за её побега в лес, убил её и её маму? А потом сбежал? А, может, Ваня с Ниной убили пьяного отца Нины, а потом Нина с мамой со страхом сбежали, а Ваня пришёл за мной?!!…

18 августа 2001

Их до сих пор нет. Я боюсь. Взрослые не слушают меня. Говорят: «уехали, наверно». Но ведь она бы мне сказала? Нина – моя подруга.

19 августа 2001

Мне уже десять лет, а я до сих пор не знаю, что хуже: бояться своего отца, что убьёт, или бояться за своего отца, что его найдут где-нибудь однажды…

20 августа 2002

Завтра я пойду в лес и сама всё проверю.

22 августа 2002

––

23 августа 2003

ВЕСЕЛО И СТРАШНО (дневник Нины)

У волка ночь, герою – меч, за горами – Волга. Холод за спиной…

Никого не жалко, не найти друг друга, не уйти надолго. День как день, ночь как ночь.

(АукцЫон, "седьмой")

Если спросите о детстве, то я отвечу: весело и страшно. Это сейчас мы живём в мире неоткрытых сообщений, работа-домных настроений и в соцсетях тех, кто даже не подозревает о нашем существовании. А близких, тех, кто за нас болеет, гоним куда подальше от страха их разочаровать. От страха, что они уйдут, когда поймут, кто мы есть на самом деле. Они уйдут, а мы останемся. Мы живём в полной уверенности, что ни черта не можем и не значим, мы ненавидим всех, кого удобно ненавидеть, чтоб оправдать собственную лень. Мы жалеем себя за слабость и разрешаем себе её, чтобы был повод объедаться по вечерам в кровати. Мы выгоняем из кровати наших любовников, не успевая построить с ними семью, потому что всё успевать сложнее, а надо – проще. И нам кажется, что чем проще, тем безопаснее. Но мы – первые, кто обдирает себя до нитки, не оставляя ни надежд, ни веры в себя, ничего святого. А ведь когда-то давно в детстве, (помните?), мы же абсолютно всё могли, хотя даже не подозревали об этом, а теперь забыли.

Сегодня же я как обычно ехала на работу на своём чёрном монстре, успевая на жёлтые светофоры, срезая дворами, сигналя менее расторопным водителям, кричала никуда не спешащим (в рабочее-то время!) пешеходам, чтобы посторонились, слышала в ответ укоризненный мат, довольно ухмылялась в зеркало заднего вида, запивая своё превосходство горячим американо, обожгла губу, выругалась, и только потом услышала телефон.

Нотариус не церемонился, зачитав мне завещание покойного отца, которого я не видела сколько? Пожалуй, лет сто. Я резко дала по тормозам Хаммера прямо на проезжей части у остановки недалеко от Коломенской набережной, где я жила теперь, кофе вылился мне на колени, так что я завопила в трубку.

– Нина Сергеевна? эээ…Извините, но это моя работа.

– Да, всё в порядке, не суетись! – осадила я, даже больше себя, чем его.

Жара в Москве стояла такая, что я бы промокла и без кофе, только выйдя на улицу.

– Сколько у меня времени? – продолжила я, сама перестав суетиться.

– Вступить в права наследства можно только через полгода. Но, однако, заявить о себе лучше уже сейчас, если вы, конечно, на что-то претендуете.

– Мне кажется, у него долгов должно быть больше, чем стоит его халупа со всем добром.

– Понимаю Ваш скепсис, Нина Сергеевна, однако же на деле это не совсем так. Предлагаю всё же встретиться и обговорить детали.

– Мне что, надо ехать в эту дыру? Это обязательно?

– Боюсь, что так, Нина Сергеевна, но если бы Вы, например…

– Буду через 4 часа, – рявкнула я и бросила трубку.

Я снова села за руль и оглядела своё лицо. Просто кошмар. Тушь растеклась, рожа отёкшая, уже видать седые корни, а в сочетании с чёрными волосами смотрится просто как лысина – снова пора к мастеру и срочно. Но некогда, некогда! Теперь ещё и это. Нотариус. Чёрт бы его побрал! Джинсы залила! Что делать? Домой? Как же противно. Но некогда, некогда! Пришлось стащить с себя джинсы прямо на водительском кресле и бросить их на соседнее, сушиться. Было очень неудобно, и в какой-то момент я упёрлась увесистой грудью и голым плотным животом прямо на руль. Хаммер взвыл в истошном гудке. Мимо шли две девочки лет одиннадцати и захихикали, что-то комментируя друг другу. Я рявкнула:

– Что вылупилась, мелочь белобрысая? Щас как дам пендаля! Брысь отсюда, ну!

Девчонки резко переменились в лице и побежали прочь, а меня как будто ударило током. Мелочь белобрысая… Что же это, что-то знакомое. Точно, Аврора, принцесса каприза. Я закатила глаза, вспоминая эту маленькую приставучую пигалицу, которая приезжала на лето к своей бабке, божьему одувану, в ту же дыру, где я провела своё детство, пока в один прекрасный день отец не выставил нас с матерью на улицу, затем, конечно, продолжил разлагаться морально, а теперь вот, стало быть, помер.

Я гнала свой Хаммер по трассе под 150, включив на полную громкость новый альбом АукцЫона, чтобы не слышать мыслей и внутренний тревожный голос инстинкта самосохранения. Сколько я не была там с тех пор? Не помню. В голове перемешались даты, события и имена. Какие-то вещи мозг стирает из памяти, защищая тебя. Какие-то воспоминания мозг заменяет на более безопасные, чтобы у тебя просто не поехала крыша. Я это отлично знала, как и то, что копаться в прошлом не имела никакого желания.

"Сколько мне лет? Так, вроде бы 37, будет 38. Уже хорошо. Так, ты, Нина, директор офиса продаж в серьёзной фирме и продаёшь бетон взрослым дядям, которые в 90-ые в этот бетон людей закатывали, пока ты к горшку не могла привыкнуть. А теперь они имеют с тобой дело и разговаривают, как с большой. Никому и в голову не придёт унижать тебя, бить тебя или оскорблять. Никто ничего не поймёт, даже если заглянет тебе в глаза. Он больше никогда ничего тебе не сделает…А теперь… тем более".

Завидев на дороге у железных путей один пришибленный магазинчик, к настоящему моменту больше напоминающий сарай, но ещё функционирующий и торгующий всем подряд, я остановилась, чтобы купить воды. Руки тряслись и не слушались. Неужели это происходило со мной, и я сюда вернулась. С нотариусом договорились встретиться прямо здесь, чтобы он отдал документы и ключи. Я мысленно усмехнулась: "Ну, а где ещё?". Магазин, "железка" с поездами и лес образовывали тот самый бермудский треугольник безысходности, из которого бежать совершенно некуда.

– Как он умер? – всё же спросила я напоследок.

Нотариус казался растерянным и смущённым, не понимая, что я чувствую, чтобы правильно донести мне ракурс этой правды, поправил очки на носу и произнёс: