Полная версия
Эдуард Сероусов
Вертикальное восхождение
Часть Первая: Падение в бездну
Глава 1. Призраки высоты
Время: Раннее утро, 6:00
Место: Строительная площадка рядом с Башней Бурдж Зенит
Максим Соколов проснулся задолго до рассвета, как всегда – в тот предрассветный час, когда ночь еще цепляется за город своими липкими пальцами, но уже чувствуется неизбежное приближение дня. Его тело дернулось, вырвавшись из очередного кошмара, и он открыл глаза в полной тьме своей комнаты, не сразу понимая, где находится. Сердце колотилось, словно пытаясь выбраться из грудной клетки, а на лбу выступили капли холодного пота, несмотря на удушающую жару, которая не отступала даже ночью в этом проклятом городе посреди пустыни.
Он лежал неподвижно на узкой кровати, глядя в потолок, который едва различался в темноте, и слушал, как постепенно замедляется бешеный стук его сердца. Дыхание было частым, рваным, будто он только что пробежал марафон или поднялся на восьмитысячник без кислорода. В ушах еще звучал крик – тот самый крик, который преследовал его каждую ночь вот уже два года. Крик Дениса.
Макс! Макс, держи!
А потом – тишина. Страшная, окончательная тишина, которая приходит, когда веревка обрывается, когда человек падает в расщелину, уходя все глубже в ледяную пасть горы. Тишина смерти.
Максим закрыл глаза и медленно выдохнул, заставляя себя дышать ровно, как учили в горах. Вдох на четыре счета. Задержка. Выдох на шесть. Еще раз. И еще. Постепенно паника отступала, оставляя после себя только знакомую пустоту – холодную, безразличную пустоту, которая стала его постоянной спутницей.
Он протянул руку к прикроватной тумбочке и нащупал телефон. Экран осветил комнату холодным синеватым светом: 4:47. Еще больше часа до будильника, но Максим знал, что уснуть уже не сможет. Сон никогда не возвращался после кошмара. Он просто лежал бы здесь, уставившись в потолок, прокручивая в голове события той роковой ночи на Макалу, пока не наступит время вставать. Лучше было встать сейчас.
Он сел на кровати, опустив босые ноги на теплый линолеум пола. Комната была крошечной – может быть, двенадцать квадратных метров, не больше. Кровать, тумбочка, шкаф, стул. Окно с жалюзи, за которым чувствовалось дыхание просыпающегося города. Стены голые, белые, безликие. Никаких фотографий, никаких плакатов, никаких воспоминаний. Максим нарочно обрекал себя на эту спартанскую простоту. Чем меньше вещей, тем меньше привязанностей. Чем меньше привязанностей, тем меньше боли.
Он встал и подошел к окну, раздвинув жалюзи. За стеклом раскинулся Дубай – этот искусственный город, выросший посреди пустыни на нефтяных деньгах и человеческих амбициях. Его квартира находилась в рабочем районе Аль-Кусаис, где жили те, кто строил этот город своими руками: пакистанцы, индусы, филиппинцы, египтяне и такие, как он – русские, у которых не осталось дома. Отсюда не было видно роскошных небоскребов Даунтауна, золотых торговых центров или искусственных островов. Здесь были только пыльные улицы, низкие здания и запах нищеты, прикрытый тонким слоем цивилизации.
Но даже отсюда можно было увидеть ее – Башню Бурдж Зенит. Она возвышалась над горизонтом, как игла, вонзенная в небо, как вызов самому Богу. Тысяча сто метров стекла и стали, двести этажей человеческой гордыни. Третье по высоте здание в мире и, возможно, самое красивое – изящная, устремленная ввысь, сверкающая в лучах еще не взошедшего солнца. Максим смотрел на нее каждое утро, и каждое утро чувствовал одно и то же: смесь восхищения и отвращения.
Когда-то он любил высоту. Жил ради нее. Горы были его домом, его страстью, его смыслом. Он поднимался на восьмитысячники, стоял на вершинах, где воздух настолько разрежен, что каждый вдох давался с болью, где холод мог убить за минуты, а ветер сбросить в пропасть одним порывом. И он любил это. Любил ощущение того, что ты на краю мира, на границе между жизнью и смертью, где каждое решение имеет значение, где ты либо побеждаешь, либо умираешь.
Но теперь высота была его проклятием.
Максим отошел от окна и направился в крошечную ванную комнату. Холодная вода из душа ударила по лицу, принося мгновенное, но недолгое облегчение. Он стоял под струями воды, глядя на белую плитку стены, и пытался не думать. Просто не думать. О Денисе. О той ночи. О веревке, которая оборвалась. О том, как он смотрел вниз, в черную бездну расщелины, зная, что его друг, его брат, человек, который был ближе семьи, лежит там внизу, в ледяной могиле.
Я не мог его спасти, – повторял он себе в сотый, в тысячный раз. Веревка оборвалась. Я не мог.
Но голос в его голове, этот проклятый голос, который никогда не замолкал, нашептывал другое: Ты выбрал тот маршрут. Ты настоял на спуске. Ты не проверил снаряжение. Ты убил его.
Максим резко закрыл воду и вышел из душа. Вытерся грубым полотенцем, посмотрел на свое отражение в запотевшем зеркале. Тридцать четыре года, но выглядел старше. Темные волосы с ранней сединой у висков. Глаза серые, с подозрительным, отстраненным взглядом. Шрам на левой брови – память о камнепаде на Эльбрусе, когда ему было восемнадцать. Лицо загорелое, с резкими чертами, щетина трехдневной небритости. Когда-то женщины считали его привлекательным. Теперь это не имело значения.
Он оделся быстро, по-военному четко: старые джинсы, вытертые на коленях, серая футболка с логотипом строительной компании, рабочие ботинки со стальными носками. Взял рюкзак с обедом, термосом с водой и рабочими перчатками. Посмотрел на время: 5:20. До начала смены оставалось больше получаса, но Максим всегда приходил раньше. Ему нравилось это время, когда стройка еще пуста, когда можно побыть одному со своими мыслями и тишиной.
Выйдя из квартиры, он спустился по узкой лестнице на первый этаж. Здание, в котором он жил, было типичным для этого района: дешевым, быстро построенным, уже обшарпанным, хотя ему не было и пяти лет. На первом этаже располагался небольшой продуктовый магазинчик, где торговал пакистанец по имени Рашид. Он всегда открывал рано, обслуживая рабочих, которые шли на смены.
– Доброе утро, мистер Макс! – приветствовал его Рашид с широкой улыбкой, показывающей золотой зуб. – Кофе, как всегда?
Максим кивнул, положив на прилавок несколько монет. Рашид налил ему крепкого черного кофе в бумажный стакан. Кофе был отвратительным, но горячим и крепким – именно то, что нужно было перед рабочим днем.
– Жарко будет сегодня, – продолжал Рашид, вытирая прилавок. – Очень жарко. Сорок восемь, говорят по радио.
– Как всегда, – ответил Максим коротко, забирая стакан.
– Вы осторожнее там, наверху, – добавил Рашид, и в его голосе прозвучало что-то похожее на заботу. – Я слышал, на прошлой неделе один человек упал. С двадцатого этажа.
Максим сжал пальцы вокруг горячего стакана. Падение. Всегда падение.
– Буду осторожен, – бросил он и вышел на улицу.
Жара ударила сразу, несмотря на ранний час. Воздух был плотным, влажным, пропитанным запахами пустыни, бензина и человеческого пота. Город просыпался медленно: где-то гудели моторы, слышались голоса на дюжине языков, лаяли бездомные собаки. Небо на востоке начинало светлеть, окрашиваясь в оттенки розового и оранжевого.
Максим шел по узким улицам района, попивая обжигающий кофе. Его путь был одним и тем же каждое утро: десять минут пешком до автобусной остановки, двадцать минут на забитом рабочими автобусе, затем еще пять минут до строительной площадки. Рутина. Монотонность. Именно это он выбрал, именно это ему было нужно. Без сюрпризов, без вызовов, без решений, которые могут стоить кому-то жизни.
На остановке уже собралась группа рабочих – в основном индусы и филиппинцы, все в такой же рабочей одежде, все с усталыми лицами людей, которые работают по двенадцать часов в день шесть дней в неделю, чтобы отправлять деньги семьям на родине. Максим встал в сторонке, не вступая в разговоры. Он давно научился быть невидимым, растворяться в толпе, не привлекать внимания.
Автобус прибыл с опозданием, как всегда. Они втиснулись внутрь – сорок человек в пространство, рассчитанное на тридцать. Пахло потом, дешевым одеколоном и табаком. Кто-то слушал музыку в наушниках, кто-то дремал стоя, кто-то тихо переговаривался на своем языке. Максим стоял у окна, глядя на проносящийся мимо город.
Дубай был странным местом – островом роскоши в океане нищеты. За окном мелькали контрасты: золотые небоскребы и убогие бараки, роскошные машины и ржавые развалюхи, пальмы и пыль. Этот город был построен на мечтах и крови, на нефтяных деньгах и поте мигрантов. Здесь можно было заработать больше, чем на родине, но здесь же можно было потерять себя, раствориться среди миллионов таких же безымянных рабочих, которые строили чужое будущее, забывая о своем.
Максим выбрал Дубай не случайно. Он хотел быть как можно дальше от гор, от России, от всего, что напоминало ему о прошлой жизни. Здесь, в этом плоском городе, где самое высокое – это творения рук человеческих, а не природы, он думал, что сможет забыть. Но высота преследовала его даже здесь. Небоскребы тянулись к небу, как горные пики. И каждый раз, когда ему приходилось подниматься, каждый раз, когда он работал на высоте, паника подступала к горлу, заставляя сердце биться быстрее, а руки дрожать.
Автобус остановился у строительной площадки в центральном районе. Максим вышел вместе с остальными рабочими и направился к проходной. Охранник – эмиратец в белой кандуре – кивнул ему, узнав. Максим показал пропуск и прошел на территорию.
Строительная площадка была огромной – несколько гектаров земли, на которой возводилась еще одна башня, еще один вызов небесам. Кругом стояли краны, громоздились штабеля стройматериалов, гудели генераторы. В воздухе висела мелкая пыль, которая забивалась в легкие и оседала на коже. Пахло цементом, металлом и машинным маслом.
Максим прошел к бытовке, где рабочие оставляли вещи и получали задания. Внутри было прохладнее благодаря кондиционеру, но все равно душно от количества людей. Он нашел свой шкафчик, достал каску и страховочный пояс, проверил карабины. Эти движения были автоматическими, выработанными годами в горах. Проверка снаряжения – это первое правило альпиниста. Одна маленькая ошибка может стоить жизни.
Но даже проверка не всегда помогает, – прошептал голос в его голове. Веревка выглядела прочной. Ты проверял ее.
Максим сжал зубы и застегнул пояс, затягивая ремни туже, чем нужно. Боль помогала не думать.
– Эй, Макс! Доброе утро!
Он обернулся и увидел Ахмеда – своего напарника, египтянина с вечной улыбкой и неиссякаемым оптимизмом. Ахмед был моложе его на шесть лет, худой, жилистый, с темными глазами и курчавыми волосами. Он работал на стройках с пятнадцати лет, прошел путь от поденщика до квалифицированного монтажника. И несмотря на всю тяжесть жизни, он не потерял способности радоваться.
– Доброе, – ответил Максим, проверяя карабины в последний раз.
– Сегодня пятнадцатый этаж, – сказал Ахмед, надевая каску. – Металлоконструкции. Крепление балок. Видел погоду? Будет пекло! Надо взять больше воды.
– Уже взял.
Ахмед окинул его оценивающим взглядом, и Максим знал, что сейчас последует. Ахмед был единственным человеком на этой стройке, с которым он хоть как-то общался, и единственным, кто знал, что Максим не всегда был простым рабочим.
– Опять кошмары? – тихо спросил Ахмед.
– Не твое дело.
– Брат, это мое дело, – Ахмед положил руку ему на плечо. – Ты мой напарник. Когда ты там, наверху, я должен знать, что ты в порядке. А ты не в порядке. Я вижу это по глазам.
Максим отстранился, отворачиваясь.
– Я в порядке.
– Ты говорил это каждое утро последние два года, – сказал Ахмед, и в его голосе не было осуждения, только беспокойство. – И каждое утро ты врешь. Макс, ты не можешь всю жизнь наказывать себя за то, что случилось. Это была авария. Ты не виноват.
– Откуда ты знаешь? – резко бросил Максим, оборачиваясь к нему. – Ты там не был. Ты не видел. Ты не знаешь.
– Знаю, – спокойно ответил Ахмед. – Потому что ты рассказал мне. В тот вечер, когда мы сидели на крыше бытовки, и ты выпил слишком много. Ты рассказал мне все. О горах. О друге. О том, как он упал. И о том, как ты винишь себя, хотя веревка оборвалась, и ты ничего не мог сделать.
Максим отвернулся, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна гнева и боли. Он не помнил того вечера – или делал вид, что не помнит. Было легче притворяться, что Ахмед ничего не знает, что можно сохранить дистанцию, не пускать его слишком близко.
– Идем работать, – сказал он коротко, направляясь к выходу.
Ахмед вздохнул, но последовал за ним.
Они вышли на площадку, где в лучах восходящего солнца уже кипела работа. Кран поднимал металлические балки наверх, где их должны были закрепить. Рабочие сновали туда-сюда, таская материалы, сваривая, сверля, закручивая болты. Раздавались крики прорабов, лязг металла, рев дизелей. Обычное утро на стройке.
Максим и Ахмед подошли к строительному лифту – открытой металлической клетке, которая поднимала людей и грузы на верхние этажи. Максим посмотрел вверх, на скелет здания – голые бетонные плиты и стальные балки, поднимающиеся в небо. Пятнадцать этажей. Около пятидесяти метров. Для обычного человека это была значительная высота. Для него, который стоял на вершине К2 на высоте 8611 метров, это было ничто.
Но когда лифт начал подниматься, знакомое чувство подступило к горлу. Тошнота. Головокружение. Паника.
Максим схватился за перила клетки, пытаясь дышать ровно. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Он смотрел не вниз, а прямо перед собой, на бетонную стену здания, проносящуюся мимо. Не смотреть вниз. Это было главное правило. Если он посмотрит вниз, увидит, как земля удаляется, как люди превращаются в точки, паника захлестнет его полностью.
– Дыши, брат, – тихо сказал Ахмед рядом. – Просто дыши. Мы почти на месте.
Лифт остановился с лязгом на пятнадцатом этаже. Максим вышел, чувствуя, как ноги дрожат. Он прошел несколько шагов в сторону от края, туда, где стояли материалы, и остановился, опираясь руками о колени, пытаясь успокоиться.
Это смешно, – думал он с горечью. Я покорял восьмитысячники. Я стоял на краю ледяных стен, где один неверный шаг означал смерть. Я спускался по отвесным скалам в снежную бурю. А теперь не могу подняться на пятнадцатый этаж без панической атаки.
– Макс, – Ахмед присел рядом. – Хочешь, я скажу прорабу, что ты плохо себя чувствуешь? Можешь остаться внизу.
– Нет, – Максим выпрямился, вытирая пот со лба. – Я справлюсь. Мне нужно это делать. Понимаешь? Мне нужно.
– Зачем? – спросил Ахмед. – Зачем ты мучаешь себя каждый день? Есть работа на земле. Ты можешь…
– Я не могу, – перебил его Максим. – Если я сдамся, если перестану подниматься, я проиграю. Высота победит меня. Я больше никогда не смогу… я больше не буду собой.
Ахмед посмотрел на него с пониманием и грустью.
– Ты пытаешься вернуть то, что потерял.
– Я пытаюсь хотя бы часть себя вернуть, – признался Максим, и это было самым честным, что он сказал за долгое время. – Я не знаю, кто я без гор, без высоты. Но я знаю, что не могу просто сдаться. Не могу позволить страху победить.
– Хорошо, брат, – Ахмед кивнул, вставая. – Тогда пошли работать. Но ты скажи мне, если будет совсем плохо, хорошо?
Максим кивнул и последовал за ним к рабочему месту.
Работа была монотонной и тяжелой. Кран поднимал стальные балки весом в несколько тонн каждая. Их задачей было направлять балки на место, фиксировать их болтами, проверять уровень. Все это на открытом пространстве, без стен, без ограждений – только бетонный пол под ногами и пустота вокруг.
Максим работал механически, повторяя движения снова и снова. Руки помнили, что делать – они привыкли к физической работе, к тяжести металла, к жару солнца. Но разум был где-то далеко, блуждая по знакомым лабиринтам воспоминаний.
Он думал о том, как все начиналось. О первом восхождении на Эльбрус, когда ему было восемнадцать. О том восторге, о том ощущении свободы, которое он испытал, стоя на вершине и глядя на облака под ногами. О том, как он понял тогда: вот оно, вот то, для чего я рожден.
Потом были другие горы. Казбек. Монблан. Аконкагуа в Аргентине. Каждая вершина была победой, каждый подъем – проверкой пределов. Он собирал команды, становился лидером экспедиций. Люди шли за ним, потому что верили: с Максимом Соколовым можно дойти до любой вершины и вернуться живым.
А потом он встретил Дениса Крылова.
Денис был на три года моложе, но уже опытным альпинистом. Они встретились на базовом лагере перед восхождением на Манаслу, и между ними сразу возникла эта связь – то особое взаимопонимание, которое бывает между людьми, говорящими на одном языке. Язык гор. После той экспедиции они стали неразлучны. Вместе покорили Чо-Ойю, потом Лхоцзе, потом К2 – одну из самых смертоносных вершин мира.
Денис был не просто напарником. Он был братом, которого у Максима никогда не было. Они доверяли друг другу жизнь каждый день, и это доверие было абсолютным. На высоте, где каждое решение может быть последним, такое доверие значит больше, чем кровные узы.
И он предал это доверие.
Нет, – поправил себя Максим, закручивая очередной болт. Я не предал. Веревка оборвалась. Я не мог знать.
Но голос Дениса звучал в его голове так реально, словно он стоял рядом: Ты выбрал этот маршрут, Макс. Ты настоял, что мы должны спускаться ночью, несмотря на погоду. Ты проверял снаряжение.
– Макс! Внимание!
Крик Ахмеда вырвал его из воспоминаний. Максим резко отступил, и в следующую секунду стальная балка пронеслась мимо, едва не задев его. Сердце подскочило к горлу. Еще мгновение – и его бы раздавило насмерть.
– Ты что, спишь?! – Ахмед подбежал к нему, схватив за плечо. – Я кричал тебе три раза! Балка опускалась прямо на тебя!
– Извини, – Максим покачал головой, пытаясь сосредоточиться. – Я… задумался.
– Задумался, – Ахмед покачал головой. – Брат, здесь нельзя задумываться. Здесь можно умереть за секунду. Ты это знаешь лучше меня.
Максим знал. Конечно, знал. Невнимательность на высоте – это смертный приговор. Но в последнее время ему становилось все труднее концентрироваться. Прошлое не отпускало, вторгаясь в настоящее в самые неподходящие моменты.
Они продолжили работу, но Ахмед теперь не спускал с него глаз. Солнце поднималось все выше, и жара становилась невыносимой. К десяти часам утра температура перевалила за сорок градусов. Воздух дрожал, превращаясь в плотную, удушающую массу. Асфальт внизу плавился. Металлические конструкции раскалялись так, что к ним невозможно было прикоснуться голыми руками.
Максим работал в перчатках, но даже через них чувствовал жар. Пот лился ручьями, пропитывая футболку. Он пил воду из фляги каждые пятнадцать минут, но этого не хватало. Обезвоживание – еще один враг, с которым приходилось бороться.
В горах тоже была жара – палящее солнце на высоте жгло кожу без пощады. Но там, по крайней мере, был холод ночи, был снег, был ветер, который остужал. Здесь не было спасения. Только бетон, металл и небо, раскаленное до белизны.
Во время обеденного перерыва Максим и Ахмед спустились в тень под навесом. Там уже сидели другие рабочие, жуя свои скромные обеды и потягивая воду. Максим достал из рюкзака бутерброды – хлеб, сыр, помидор. Простая еда, но он ел механически, без удовольствия. Еда была топливом, не более.
– Смотри, – Ахмед указал на горизонт, где возвышалась Башня Бурдж Зенит. – Красавица, правда? Каждый раз, когда я смотрю на нее, думаю: это мы построили. Такие, как мы. Люди с мозолями на руках и пылью в легких. Мы создаем эти чудеса.
Максим посмотрел на башню. Она сверкала в солнечном свете, ее стеклянная облицовка отражала небо, делая ее почти невидимой, словно она была сделана не из стали и бетона, а из света и воздуха. Две сотни этажей. Тысяча сто метров. Выше многих горных пиков.
– Ты знаешь, как ее называют? – продолжал Ахмед. – Стеклянный Икар. Потому что она так высока, что словно хочет коснуться солнца. Но помнишь историю об Икаре? Он подлетел слишком близко к солнцу, и воск на его крыльях расплавился. Он упал и разбился.
– Ты суеверный? – спросил Максим.
– Не суеверный. Просто… внимательный, – Ахмед пожал плечами. – Человек строит все выше и выше, бросая вызов небу. Но небо всегда сильнее. Природа всегда сильнее.
Эти слова отозвались эхом в душе Максима. Да, природа всегда сильнее. Он понял это на Макалу. Понял, когда ветер выл так громко, что заглушал крики, когда снег слепил глаза, когда холод сковывал пальцы. Понял, когда веревка оборвалась, и Денис упал в бездну. Человек может подняться на любую вершину, но он не может победить горы. Горы терпят его присутствие – или не терпят.
– В горах так же, – сказал Максим тихо. – Ты думаешь, что покорил вершину. Но на самом деле гора просто позволила тебе подняться. И если она решит, что ты недостоин, она сбросит тебя.
– Ты скучаешь по горам? – спросил Ахмед.
Максим долго молчал, глядя на свои мозолистые руки.
– Я не знаю, – признался он наконец. – Раньше горы были всем для меня. Теперь… теперь я не уверен, что смогу вернуться. Не уверен, что захочу.
– Из-за друга?
– Из-за всего.
Они замолчали, каждый погруженный в свои мысли. Вокруг звучали голоса других рабочих, кто-то смеялся, кто-то спорил о футболе. Обычная жизнь. Простая жизнь. Максим пытался убедить себя, что ему этого достаточно. Что он может жить так – без риска, без вызовов, без той искры, которая когда-то зажигала его изнутри.
Но в глубине души он знал правду: это не жизнь. Это существование. Он просто тянет время, наказывая себя монотонностью и безопасностью, словно это может искупить то, что случилось на Макалу.
После обеда они вернулись на пятнадцатый этаж. Работа продолжалась до шести вечера, когда солнце начинало клониться к закату, но жара не спадала. Максим работал автоматически, стараясь не думать, не чувствовать. Просто делать свое дело. Закрепить балку. Проверить болты. Перейти к следующей балке. Снова и снова.
Но даже в этой монотонности были моменты, когда приходилось подходить к краю. Когда нужно было перегнуться через перила, чтобы что-то проверить или закрепить. И каждый раз Максим чувствовал, как внутри все сжимается, как сердце начинает биться быстрее, как руки становятся влажными от пота, который не имел ничего общего с жарой.
Он смотрел вниз – на землю, лежащую в пятидесяти метрах внизу, на людей, похожих на муравьев, на машины, на грузовики. И в эти моменты его накрывало. Головокружение. Тошнота. Страх такой сильный, что хотелось отступить, упасть на четвереньки, отползти подальше от края.
Ты жалок, – говорил внутренний голос. Посмотри на себя. Ты боишься пятнадцати этажей. А раньше стоял на краю ледяной стены на высоте восьми километров и не дрожал.
Раньше я не видел, как мой лучший друг падает в бездну, – отвечал он голосу. Раньше я не знал, как выглядит смерть.
Ты знал. Ты видел смерть в горах много раз. Ты просто не думал, что она может прийти за тем, кого ты любишь.
К концу рабочего дня Максим был измотан не столько физически, сколько морально. Эта постоянная борьба с самим собой, с паникой, со страхом высасывала все силы. Когда они спустились вниз и переоделись, Ахмед предложил пойти выпить чаю в маленькую забегаловку неподалеку, но Максим отказался. Ему нужно было побыть одному.
Он сел в автобус и поехал обратно в свой район. В окно смотрел на город, который преображался с наступлением сумерек. Огни зажигались один за другим, превращая Дубай в сверкающее чудо. Небоскребы вспыхивали тысячами окон. Неоновые вывески загорались яркими красками. Город жил, дышал, пульсировал жизнью.
А Максим чувствовал себя призраком среди всего этого великолепия. Человеком, который давно умер на склоне Макалу, но чье тело по какой-то ошибке продолжало двигаться, работать, дышать.
Он вышел на своей остановке и медленно пошел к дому. Мимо проносились машины, звучали голоса, играла музыка из открытых окон кафе. Жизнь. Обычная, простая жизнь. Но Максим не был частью ее. Он был наблюдателем, отстраненным и одиноким.
Поднявшись к себе в квартиру, он снял рабочую одежду, принял душ – уже третий за день – и приготовил себе скромный ужин: рис с овощами и кусок курицы. Ел, глядя в экран телефона, бездумно пролистывая новости. Ничего важного. Очередные политические скандалы. Спортивные события. Светская хроника.
Потом его палец остановился на одной статье. Заголовок: "Годовщина трагедии на Макалу: двое альпинистов погибли два года назад".
