Деградированный мир

Саар’эль не ответил. Тишина была ответом.

Лея сделала шаг вперёд. Медленно, тяжело, она опустилась на колени. И, стиснув зубы, начала рвать из своей спины крылья. Плоть горела. Боль пронзала её тело, как молнии. Она чувствовала, как сухожилия рвутся, как магия, ставшая частью её плоти, сопротивляется. Она плакала – не от страха, а от того, что расставалась с частью себя. Чужой, но родной. И всё же – чужой.

Когда наконец последний перьевой корень вырвался, Лея упала на мох, тяжело дыша. Позади неё в воздухе зависли крылья – огромные, чёрные, как крылья сожжённого архангела. Но в них был свет. Пылающий, мерцающий свет силы, истины, утраты и надежды.

Лея посмотрела на них в последний раз.

Потом встала и пошла прочь. Не оборачиваясь. Не желая больше быть кем-то, кроме себя.

И вдруг за её спиной, как ветер сквозь траву, раздался голос Саар’эля: «Спасибо тебе, Лея. Я получил ответ».

Крылья за её спиной дрогнули, словно вдохнули в последний раз – и рассыпались в воздухе искрами. Свет погас.

Лея улыбнулась. Лес был всё так же тёмен. Но в ней самой было достаточно света, чтобы не сбиться с пути.

Она знала: теперь всё будет иначе. Она уже не та девочка. Её жизнь не станет проще. Её будут ранить, предавать, отвергать. Но она примет это – как цену своего выбора. Потому что ошибаться – это право, дарованное человеку.

И она – человек.

(7 июля 2025 года, Винтертур)

ЗВЁЗДЫ АНГЕЛОВ

(Новелла)

Где-то между созвездиями

– Папа, вы опять на звёзды смотрите?

– Опять, сынок. Не могу без них. Когда гляжу на небо, будто слышу, как Вселенная дышит.

– Но ведь вы не астроном. Зачем вам эти небесные фонарики?

– Хм… фонарики, говоришь? – отец усмехнулся. – Для тебя – просто точки света. А для меня – голоса. Истории. Память. Мы, люди, связаны со звёздами куда крепче, чем думаем.

Мальчик сел рядом, подоткнул под колени шерстяной плед. Ночь была прозрачной и тихой. Где-то внизу, за садом, лениво шуршала река, а над головой рассыпалось небо – холодное, бесконечное, живое.

– Звёзды ведь были задолго до нас, папа, – сказал он. – И будут после. Мы – пыль, ничего больше.

– Так и говорят материалисты, – мягко ответил отец. – Но если смотреть на мир только через химию и физику, то жизнь теряет смысл. Иногда надо смотреть иначе… глазами души.

– Не понимаю.

– Ты слышал о таком слове – апокрифы?

– Нет.

– Это древние книги, сынок. Святые писания, что не вошли ни в Тору, ни в Библию, ни в Коран. Их не признали каноном, но в них остались обрывки истины – как звёзды среди ночи.

– И какое отношение эти апокрифы имеют к звёздам?

– Самое прямое. В одном из них сказано: когда Господь создавал Вселенную, Он первым делом создал ангелов – помощников, архитекторов бытия. И каждому из них велел зажечь собственную звезду.

– Свою звезду?

– Да. Звезда – это душа ангела. Она горит, пока жив её свет. Когда ангел умирает – угасает и его звезда.

Мальчик замолчал. На мгновение даже перестал дышать.

– Значит… это не просто шары из огня? Это… живые существа?

– В каком-то смысле – да. Мир полон иерархий. Как у людей есть святые, цари и нищие, так и у ангелов – есть высшие и низшие. Поэтому и звёзды разные – по цвету, по яркости, по размеру. Одни сияют, как боги, другие еле тлеют, как забытые свечи.

Он поднял руку к небу, будто хотел достать одну из них.

– Вон там – Глизе 229В. Крошечная, тусклая. Её ангел – самый младший, почти ребёнок. А вот Вольф 359 – чуть ярче, но всё ещё смиренная душа. Наше Солнце – звезда среднего чина, трудяга, кормилица. А вот Сириус – гордый, сияющий, как архангел Михаил.

– А те, большие, как огни?

– Альдебаран, Бетельгейзе, Антарес… – перечислил отец. – Гиганты, стражи миров. Их пламя – дыхание древних ангелов, тех, кто стоял у колыбели времён.

– А самая большая? – спросил мальчик, зачарованно глядя на небо.

– Красный сверхгигант VY Большого Пса. Три миллиарда километров в диаметре. Даже представить невозможно. Говорят, её зажёг ангел, который первым спустился к бездне, чтобы осветить мрак творения.

– Значит, когда звезда падает… – тихо начал мальчик.

– Да, – кивнул отец. – Это значит, что чей-то ангел умер. Но не бойся – на его место придёт новый. Потому что пока горят звёзды, Господь не забыл о нас.

Мальчик молчал. Ночь стала глубже, звёзды – ближе, будто подслушивали.

– Папа… а у нас есть своя звезда?

Отец улыбнулся.

– Конечно. Просто мы её не видим. Она горит где-то далеко, в той части неба, куда ни один телескоп не дотянется. И если когда-нибудь ты почувствуешь, что тебе совсем одиноко, – просто подними глаза. Где-то там твой ангел ещё светит.

Над ними горело небо. Сотни, тысячи огней – как бесконечный собор, где звёзды молятся Творцу. И казалось, что между ними, на самом краю мрака, медленно вспыхнула новая – едва заметная, тёплая, детская.

Падшие и зажжённые

Ночь была тёплая, прозрачная, как дыхание спящей реки. Тишина стояла почти священная – только кузнечики где-то в траве мерно перебирали струны своей вечности. Отец сидел на старой деревянной скамье, прислонившись спиной к стене дома. В руках – чашка остывшего чая, в глазах – отражение неба.

Рядом сел сын, ещё босиком, сонный, но любопытный.

– Папа, – шепнул он, глядя вверх, – значит, и у нашей звезды тоже есть ангел?

– Конечно, – кивнул отец. – У каждой есть.

– А как звали того ангела?

– Какого? Кто зажёг наше Солнце?

– Нет, – мальчик нахмурился. – Кто зажёг ту огромную звезду, VY Большого Пса.

Отец на мгновение задумался. Смотрел туда, где, за миллионами световых лет, едва заметно дышал красный гигант.

– Не знаю, сынок, – тихо сказал он. – Возможно, это была великая личность, близкая к самому Творцу. Таких было немного. Может, имя этого ангела утрачено. А может, его нельзя произносить.

– Почему? – насторожился мальчик.

– Ты слышал что-нибудь о Войде Волопаса?

– Нет, папа. Что это?

Отец чуть улыбнулся – с той печальной теплотой, что появляется у людей, слишком многое видевших.

– Это открытие, сделанное астрономами лет сорок назад. Великая Пустота. Область космоса почти в семьсот миллионов световых лет поперёк. Представь – вся Вселенная забита галактиками, как пчелиный сот, звезда к звезде, а там – дыра. Мешок тьмы. Нет света, нет песен. Только молчание.

– А почему? – прошептал мальчик.

– Потому что звёзды в направлении созвездия Волопаса были погашены.

– Погашены? – удивился сын. – Как это возможно?

– Ты слышал о падших ангелах?

– Что-то… в школе рассказывали, – неуверенно ответил он. – По истории религий.

– Падшие – это те, кто восстал против Творца. Их возглавил Люцифер – Светоносец. Он был первым, кто зажёг VY Большого Пса. Господь погасил звёзды тех, кто пошёл за ним, – и так появилась Великая Пустота. Там, где свет был отнят, осталась тьма.

– Но ведь VY Большого Пса ещё горит, – заметил мальчик. – Почему её не погасили?

– Не знаю, сынок. Возможно, не решились. Или ждали. В апокрифах наверняка писали что-то об этом, но не все дошло до нас. Многие рукописи сгорели, другие – спрятаны, третьи – стерты временем.

Мальчик молчал, а отец продолжал, будто рассказывая самому себе:

– Говорят, падшие хотят вновь зажечь свои звёзды. Но для этого им нужны человеческие души. Поэтому они ищут нас, шепчут в снах, искушают, обещают силу. Так они крадут свет.

Мальчик поёжился.

– Ой, папа… это уже как сказки.

– Как знать, сынок, – тихо ответил отец. – Иногда сказки – просто забытые истины.

– Получается, все падшие – негодяи?

– Нет. Среди них были и те, кто поверил не злу, а свободе. Кто ошибся, но потом понял, что ошибся. Они тоже хотят вернуть себе свет.

– Украсть душу – чтобы вернуть? Это ведь неправильно, да?

– Конечно, – кивнул отец. – Но есть и другой путь. Можно зажечь звезду не в небе, а в сердце. Родить сына, дочь, воспитать их честными, добрыми. Тогда звезда возродится сама. Без воровства. Без крови.

Мальчик долго смотрел на отца. В глазах его плясали отражения созвездий.

– Вы в этом уверены, папа?

– Абсолютно. Вот посмотри… Видишь вон ту звезду? – отец указал на оранжевую точку над горизонтом. – Это Поллукс, в созвездии Близнецов. Он на расстоянии тридцати трёх световых лет от нас. Поллукс – оранжевый гигант. Через сто миллионов лет его свет угаснет, гелий иссякнет, и он станет белым карликом.

– И что? – спросил мальчик.

– А то, что Поллукс – бывший падший ангел. Но он раскаялся. Ему дали шанс. Ему позволили гореть, пока хоть кто-то на Земле помнит о нём добрым словом.

– Сто миллионов лет… – задумчиво протянул мальчик. – Долго.

– В Небесах другое время, сынок. Там вечность течёт не так, как у нас.

Он помолчал, и вдруг мальчик спросил:

– Странно, папа… а почему вас друзья зовут Поллуксом? Я думал, это просто кличка…

Отец чуть усмехнулся, но взгляд его не оторвался от неба.

– Так и есть, сынок. Просто кличка… – тихо сказал он.

Он погладил мальчика по голове.

– А теперь иди, уже поздно. Скажи маме, что я ещё немного посижу под небом.

– Хорошо, папа. Спокойной ночи. Я люблю вас.

– И я тебя люблю… моя звезда.

Мальчик ушёл в дом. Скрипнула дверь, затих шаги.

Отец остался один. Долго сидел, глядя на небо, пока глаза не начали слезиться от сияния. Он поднял руку – и ему почудилось, что далеко, на краю тьмы, мигнула оранжевая искра.

Он шепнул почти неслышно:

– Прости меня, Господи… дай мне ещё немного света.

И звезда Поллукс – будто в ответ – вспыхнула чуть ярче.

Последний свет

Прошли годы. Сын вырос, обзавёлся семьёй, домом, делами. Но иногда, особенно в тихие, прозрачные ночи, он выходил на крыльцо и смотрел на небо – туда, где когда-то сидел отец, рассказывая о падших ангелах и пустоте Волопаса. С тех пор многое изменилось: мир стал цифровым, небо – загрязнённым, звёзды – тусклыми. Но Поллукс всё ещё горел – одинокий оранжевый огонёк, дрожащий над крышами спящих городов.

В ту ночь он стоял на даче, где всё напоминало детство: покосившийся забор, старая скамья, вросшая в землю, и кружка – та самая, из которой отец пил чай. На ободке виднелась трещина, словно шрам.

Он зажёг маленький фонарь, но быстро потушил – свет мешал видеть небо.

– Ну вот, папа, – тихо сказал он. – Всё как прежде.

Ветер шевелил листву, где-то вдалеке ухала сова. Казалось, сама ночь слушала его.

– Я часто думаю о тебе, – продолжал он. – О том, был ли ты прав. О том, что говорил тогда – про звёзды, ангелов, искупление.

Он посмотрел на Поллукс.

– Ты говорил, что имя ангела, зажёгшего VY Большого Пса, было утрачено. Но я читал древние тексты. И знаешь… некоторые из них говорят, что он не был окончательно изгнан. Что один из падших попросил прощения и был отпущен – с условием, что будет жить среди людей, учиться любви и боли, страдать и прощать.

Он усмехнулся, почти грустно.

– И знаешь, папа, я думаю, это был ты.

Он помолчал. В груди странно кольнуло – не боль, а будто лёгкое движение чего-то родного.

– Всё сходится, – сказал он почти шёпотом. – Твоя «кличка», твой взгляд на небо, твоя тишина… Даже твои руки – они были не стариковские, не земные. Когда ты гладил меня по голове, я чувствовал… свет.

Он провёл ладонью по лицу.

– Смешно, да? Взрослый мужик, а верит в апокрифы. Но ведь ты тогда сказал: звезда возрождается, когда человек воспитывает достойного сына.

Он поднял глаза – и в этот миг Поллукс вспыхнул так ярко, что воздух над садом словно наполнился дыханием огня. Сын замер, не в силах отвести взгляд. И вдруг ему показалось, что прямо перед ним стоит отец – такой же, как тогда: спокойный, с добрыми глазами, в которых отражается целая Вселенная.

– Папа?.. – прошептал он.

– Тише, – ответил тот. Голос был мягкий, будто говорящий из ветра. – Не бойся.

– Это ты…

– Да, сынок. Я пришёл попрощаться.

– Куда?..

– Домой.

Он сделал шаг, и звёздный свет дрогнул вокруг него, словно ткань Неба.

– Я получил прощение. Мой огонь возвращается на своё место. И твой тоже когда-нибудь зажжётся – там, где не бывает пустоты.

– Но… ты же сказал, что звёзды горят, пока жив их ангел! – крикнул сын.

– Так и есть, – улыбнулся отец. – А я не умираю. Я просто вспыхиваю заново.

Он коснулся плеча сына – лёгким касанием света. На мгновение всё вокруг стало прозрачным: и ночь, и сад, и даже сама Земля. Сын видел галактики, полные сияющих душ, видел Войду Волопаса – не пустоту, а поле тлеющих углей, звёзд, готовых снова вспыхнуть.

– Папа… – прошептал он. – Я… люблю тебя.

– И я тебя, – сказал отец. – Ты был моим прощением.

С этими словами он растворился в сиянии. Небо стало темнее, но звезда Поллукс вдруг вспыхнула с новой силой – как будто чья-то рука снова зажгла её.

Сын стоял долго. Ветер стих, мир замер. Он тихо опустился на скамью и сказал, почти улыбаясь:

– Теперь я понял, папа. Люди – это не просто тела. Мы – мост между падшими и прощёнными. Мы – их путь к свету.

Он посмотрел вверх.

Там, где горел Поллукс, рядом вдруг вспыхнула ещё одна крошечная звезда.

Голос Поллукса

Я снова вижу свет. Не тот, что рождался во вспышках атомов и умирал в холоде пространства, а другой – живой, бесконечно мягкий, как дыхание самого Творца.

Когда-то я был падшим. Моё имя стерли из хоров ангелов, мой огонь угас, и небо отвернулось от меня. Я блуждал в бездне, слушая, как умирают звёзды – те, что были когда-то моими братьями. Их голоса превращались в пепел, и только один шёпот не покидал меня: «Ты ещё можешь вернуться».

Я не поверил. Я думал, что вечность не знает прощения. Пока не родился Он – мой сын, человек, в котором отразился весь смысл бытия. Он жил просто, ошибался, любил, страдал – но каждый его взгляд был молитвой. Каждый его поступок – искрой, что согревала моё мёртвое небо.

И вот теперь я снова горю. Не как пламя – как сердце. Не как звезда – как песня. Я больше не раб гнева, не изгнанник. Я стал частью света, который не судит, а понимает.

Я вижу мир снизу – города, реки, людей. Они думают, что одиноки под бескрайним куполом тьмы. Но мы, звёзды, смотрим на них. Мы не глаза – мы память. Мы – дыхание тех, кто любил, верил, прощал.

Среди мириадов огней есть и мой – Поллукс. Теплый, неяркий, но живой. В нём – мой сын, его сын, и все, кто научился любить вопреки пустоте.

Я – не падший. Я – возвращённый. И теперь, когда ветер проходит сквозь галактики, я слышу Голос. Он не зовёт, не повелевает. Он просто говорит: «Свет не умирает. Он лишь ищет путь домой.»

(17 мая 2019 года, Элгг,Переработано 2 ноября 2025 года, Винтертур)

КАК ТАМ НА KIC 8462852?

(Фантастический рассказ)

Это было необычное заседание Кабинета министров. Даже охранники у дверей чувствовали неловкость – будто воздух в просторном, залитом мягким светом зале из красного дерева и латунных украшений стал гуще, чем обычно. По длинному овальному столу с отражающимися в полировке лампами стояли чашки с остывшим кофе, в воздухе висел запах старого лака, бумаги и усталых галстуков. Высшие чиновники сидели напряжённо, кто-то в задумчивости перещёлкивал ручку, кто-то теребил папку с отчётами, кто-то украдкой поглядывал на часы, надеясь, что заседание не затянется.

Премьер, седовласый мужчина лет шестидесяти, с тяжёлым взглядом и голосом, привыкшим звучать как финальный приговор, кашлянул, и этот кашель сразу заставил всех вытянуться в креслах. На нём сидел сшитый по фигуре костюм глубокого синего цвета, в петлице – крошечный флажок. Лицо было каменным, лишь лёгкая складка у рта выдавала усталость.

– Сегодня, – сказал он, глядя поверх очков, – мы послушаем важное сообщение из Академии Наук.

Он сделал короткую паузу, словно намеренно подчеркивая вес момента, и добавил:

– Слово предоставляется академику Платонову.

Академик был крупным мужчиной с всклокоченной шевелюрой и нервными пальцами, постоянно поправлявшими очки. Его белый халат, надетый поверх серого костюма, выглядел неуместно в этом парадном кабинете, но он, похоже, не замечал. Говорил он с лёгкой хрипотцой, на ходу подбирая формулировки, то и дело заглядывая в измятый листок, где почерком лаборанта были выписаны основные тезисы.

– Нами получены и проанализированы данные о возможном существовании чужого разума за пределами Солнечной системы, – начал он, поднимая глаза на слушателей. – Достоверность очень велика – почти девяносто процентов…

Эти слова оживили присутствующих, словно кто-то незаметно увеличил подачу кислорода. Министры перестали клевать носами. Кто-то прыснул со смеху, кто-то, наоборот, откинулся в кресле, прищурившись с недовольством. Несколько человек переглянулись, и даже шепот прошёл по залу, как лёгкая волна. Но премьер слегка поднял руку – движение было настолько холодным и точным, что шум моментально стих. Он перевёл взгляд на академика, словно говоря: продолжайте.

– То есть?.. – удивился министр сельского хозяйства, круглолицый мужчина в клетчатом пиджаке, с загорелым лицом и руками, больше подходящими для вил, чем для папок. Он смущённо поёрзал и спросил: – Как это понимать?

Он взглянул на соседа – министра образования, сухого интеллигента в очках с тонкой оправой, вечно выглядевшего так, будто ему недоплачивают за присутствие среди простолюдинов. Тот лишь пожал плечами, не находя слов.

Академик Платонов кивнул.

– Вам известно, что американская космическая обсерватория Kepler, находящаяся на околоземной орбите, в рамках программы поиска экзопланет обнаружила активность у KIC 8462852 – одиночной звезды, расположенной в созвездии Лебедя. Её масса составляет примерно полторы солнечных, возраст остаётся под вопросом, но астрономы склоняются к тому, что она не молода – возможно, сопоставима с нашей. Хотя расстояние до неё – тысяча четыреста восемьдесят световых лет, современные методы позволили установить: там есть признаки разумной деятельности.

Опять поднялся шум. Кто-то зашипел: ерунда какая-то, кто-то скрипнул стулом, кто-то, наоборот, зажёгся любопытством, наклонившись к соседу. В углу тихо звякнула ложка о чашку – протокольная служащая, бледная девушка в строгом костюме, торопливо поставила поднос.

– В чём она выражалась? – нахмурился министр промышленности, худощавый, острощёкий человек с глазами, похожими на два точных прибора. Он говорил всегда сухо и требовал цифр, будто эмоции были для него разновидностью статистической погрешности.

Академик выдержал паузу.

– Поясню. Поиск планет обычно ведётся по методу транзита – понижения светимости звезды, когда планета проходит перед ней. Свет уменьшается, затем возвращается к норме, и цикл повторяется. Так вот, звезда KIC 8462852 оказалась исключением. Её светимость падала не на доли процента, а на двадцать два – и оставалась на таком уровне от пяти до восьмидесяти дней. Это невозможно объяснить орбитой планеты или облаками пыли. Мы проверили все гипотезы. Оставалась одна – сфера Дайсона.

Он произнёс последние слова с почти детской гордостью. В зале повисла тишина, как перед грозой. Министры смотрели на него с разными выражениями – от скепсиса до ужаса. Где-то позади кашлянули, а премьер слегка подался вперёд, глядя прямо в глаза академику.

– Вы хотите сказать, – медленно произнёс он, – что кто-то строит вокруг звезды… энергетическую оболочку?

И в кабинете стало так тихо, что было слышно, как тикают часы на стене – ровно, бесстрастно, как всегда, когда рушится привычная картина мира.

Директор Антимонопольного комитета нахмурился:

– Что такое сфера Дайсона?

Глава Академии наук ответил:

– Это набор гигантских объектов, окружающих звезду, например, коллекторов света, общая масса которых превышает массу Юпитера в два-три раза. Эти станции позволяют аккумулировать энергии своей звезды для потребности разумной деятельности…

– Гм, весьма рациональное и эффективное решение, – вдруг согласился министр энергетики. – Солнечная энергия постоянна, велика, беспрерывна, ее мощь позволяет обеспечивать потребности как экономики, так и населения. Наши солнечные батареи – это, возможно, одна квадриллионная доля преобразованных из световой энергии в электрическую от тех космических объектов, что окружают звезду… э-э-э… как там ее номер?

– KIC 8462852, – вежливо подсказал глава Академии, поправив очки и чуть склонив голову. – Вы правы. Технологически развитая цивилизация может применять подобное сооружение для максимально возможного использования энергии своей звезды. Это решение проблем жизненного пространства – обеспечение живых существ продуктами питания, развитие и расширение транспортных коммуникаций, освоение других планет, промышленное производство. Сфера Дайсона уровня один означает полное использование энергии планеты, уровень два – энергии звезды, уровень три – энергии галактики. Видимо, инопланетяне достигли второго уровня. И даже этого достаточно, чтобы понять, насколько технически они опередили нас – на сотни, а то и на тысячи лет…

В разговор вмешался министр телекоммуникаций и связи – человек среднего возраста с аккуратной бородкой и живыми глазами инженера, привыкшего видеть мир как сеть проводов, сигналов и частот. Он сидел чуть поодаль, но теперь, оживившись, придвинулся ближе, ладонью пригладив редеющие волосы.

– Мы можем начать с ними контакт, – сказал он с воодушевлением. – Наши технические системы позволяют послать радиосигнал на KIC 8462852. Подумайте: технологически продвинутая цивилизация наверняка уже решила многие проблемы, с которыми мы боремся сегодня – перенаселение, глобальное потребление, эпидемии, землетрясения и прочие бедствия. Если они строят гигантские коллекторы света, значит, они умеют управлять энергией на масштабах, нам даже неведомых. Почему бы им не поделиться своими знаниями?

У премьера зажглись глаза. Его лицо, ещё мгновение назад суровое и утомлённое, посветлело.

– О-о, это отличная идея! – сказал он, не скрывая довольной улыбки. – Подумайте только! Мы могли бы получить решения всех глобальных проблем, и при этом – без дополнительных расходов бюджета. Это ведь прямой контакт цивилизаций!

Остальные министры тут же оживились. Кто-то уже представлял, как «их» ведомство получает прорывные технологии; кто-то мысленно чертил новые бюджеты, гранты, пресс-конференции. Воображение чиновников быстро наполнилось светлыми видениями: автоматические фермы без голода, города без пробок, медицина без болезней.

Но глава Академии оставался мрачен. Он тихо покашлял, потом ещё раз, глухо, будто отгоняя иллюзии:

– Кхе-кхе… Коллеги, вы забываете, что расстояние между нами и этой звездой – почти полторы тысячи световых лет. Наш сигнал будет идти туда столько же. И ответ – столько же обратно. Его получат те, кто будет жить на Земле через три тысячи лет… если здесь ещё кто-то останется.

Он обвёл зал спокойным, тяжёлым взглядом.

– Хочу напомнить, что телескоп Kepler зафиксировал прошлое. Мы видим то, что происходило полторы тысячи лет назад. Сейчас там может быть уже совсем иная картина. Звезда могла погаснуть… или, напротив, цивилизация, построившая сферу, могла давно исчезнуть.

Премьер медленно опустился в кресло, будто кто-то потушил в нём внутренний свет.

– А-а-а… – протянул он разочарованно. – Так что это нам даёт?..

Зал замер. Только часы на стене продолжали отсчитывать секунды, не обращая внимания на то, что человечество только что приподняло завесу вечности – и тут же её уронило.

Тут голос подал министр обороны – широкоплечий мужчина с тяжелым подбородком, густыми, как сталь, бровями и лицом, которое будто никогда не знало улыбки. Его китель сидел безукоризненно, на лацкане поблескивал орден, а пальцы привычно постукивали по столу – отрывисто, с тем ритмом, в котором чувствовалась армейская выучка. Он привык мыслить категориями угроз, численного превосходства и вероятностей выживания.

– Мне кажется, – произнёс он, понизив голос и глядя прямо на академика, – вы упускаете одну угрозу. Нельзя сбрасывать со счетов, что разум не обязательно предполагает гуманность и сотрудничество. Это может быть и агрессивная цивилизация. Мы пошлём им сигнал дружбы, а через три тысячи лет нам на головы посыплются не цветы, а атомные бомбы. Или что-то ещё пострашнее… в смысле оружия истребления. Сумеем ли мы противостоять существам, которые способны осваивать одну пятую энергии своего солнца?