Полная версия
Level Up. Исповедь тридцатилетнего
Level Up
Исповедь тридцатилетнего
Артур Омшаринский
Начиная с семнадцати лет я писал эту книгу – историю своей судьбы. В ней – всё о работе, семье, женщинах и наших отношениях, включая откровенные и эротические сцены. Я рассуждаю о жизни, о собственной глупости и ошибках, о неудачах и редких, но таких важных успехах.
Надеюсь, вам понравится!
18+
© Артур Омшаринский, 2025
ISBN 978-5-0068-4491-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
НЕОБЫЧНАЯ ЖИЗНЬ ОБЫЧНОГО ЧЕЛОВЕКА
Добро пожаловать в мою жизнь! На этих страницах я без прикрас расскажу о своей судьбе, работе, семье, женщинах и отношениях с ними – вплоть до самых откровенных и эротических сцен.
Я буду рассуждать о жизни и смерти – как своей, так и близких мне людей. Поделюсь историями о собственной глупости, неудачах и редких, но ценных успеха.
Надеюсь, эта книга найдет в вас отклик.
Книга содержит упоминание компаний, входящих в корпорацию Meta (признанную в РФ экстремистской и запрещённой), таких как Instagram, Facebook, WhatsApp.
ПРОЛОГ
Москва… Огромный, яркий, суетливый и жадный город. У него свои законы и свои понятия. Тех, кто не смог его покорить, он поглощает без остатка. Москва слезам не верит – это не метафора, а руководство к выживанию. Сегодня ты на вершине, а завтра, стоило лишь оступиться, – уже на дне. И пока ты падаешь, вчерашний бомж уже занимает твое место.
Москва – сильный город. Он высасывает из тебя все соки, но если у тебя есть амбиции, идея, упорство и хоть немного стартового капитала, возможно, ты кому-то покажешься интересным и сорвешь куш. Здесь тебе могут протянуть руку.
Каждое утро миллионы москвичей просыпаются и едут на работу, мысленно проклиная Москву и ее бесконечное метро с вечной давкой с семи до десяти утра и с пяти до девяти вечера. Если ты смог заработать на машину или попал в кредитную ловушку банка на шесть лет – добро пожаловать в многочасовые пробки нашей столицы.
Но я начну с самого начала.
ДЕТСТВО
Меня зовут Артур. В этой книге я расскажу вам о своей судьбе, работе, семье, друзьях и отношениях. Не знаю, как вам, а мне всегда было интересно, чем живет совершенно незнакомый человек – чему радуется, о чем горюет. Мы едем в метро, стоим в пробках, гуляем в парках, встречая сотни неизвестных нам людей. Мы не знаем, что у них на душе. И я подумал, что, возможно, кому-то из вас будет интересна судьба самого обычного человека.
В общем-то, моя жизнь похожа на настоящий мексиканский сериал. В ней есть все: горечь, радость и необъяснимая мистика. Судьба кидала меня по самым разным уголкам нашей недолгой жизни.
Итак, начну. В далеком 1991 году, холодным декабрьским днем, я появился на свет – неуравновешенный, конфликтный, среднестатистический бойкий ребенок с собственной точкой зрения. Зато веселый, заботливый, самоуверенный и целеустремленный. К сожалению, также неуступчивый, вспыльчивый и прямолинейный. Но при этом – коммуникабельный, смелый, добрый и преданный. Одним словом – со скверным характером.
Родился я в городе, из которого невозможно уехать. Невозможно, потому что он притягивает, как магнит. Москва – это наркотик. Присасывается к телу и душе, как пиявка.
Я родился в Москве, в многодетной семье, где нас было пятеро. Я был последним ребенком и, как полагается младшенькому, до поры до времени оставался маминым «пупсиком» в глазах родни. Своего отца я не помнил вплоть до 2006 года (об этом расскажу позже).
Моя мама тоже была из многодетной семьи – из четверых детей, а она была второй и любимицей своего отца. Мой отец рос единственным ребенком без отца. Он родился в семье дворян и жил с матерью и дедушкой. Дедушка умер, когда папе было шестнадцать, и они очень тяжело переживали эту потерю.
Отец был музыкантом (довольно известным в кругу русских артистов). Он писал музыку, снимался в фильмах (например, «Акселератка»). Вернувшись из армии, он продолжил карьеру музыканта и отчасти вошел в круги русской мафии. Его друг детства женился на девушке из Капотни (где жила моя мама). Он пригласил отца быть свидетелем на свадьбе, а мама была свидетельницей со стороны невесты. Понятия не имею, что у них там творилось на свадьбе, но факт остается фактом: это была любовь с первого взгляда или просто судьба! В общем, всю свадьбу папа «клеился» к моей маме. И они поженились почти сразу.
Спустя десять месяцев на свет появился мой старший брат Дима. Через год – сестра Ирина, через четыре года – брат Рома, а еще через год – сестра Марина. И вот, в декабре 1991 года, настал мой долгожданный день рождения!
На самом деле, мама хотела сделать аборт. Отец в то время занимался строительным бизнесом – строил деревянные дома в Германии, Испании и так далее. Это я уже молчу про мафию, с которой он тогда сотрудничал. Наверное, эти гены тоже во мне проявились… Так вот, он узнал о мамином решении, включая дату и время, и просто смылся в командировку на пару недель. Делать ей было нечего – четверых детей оставить не с кем. В общем, она осталась. Так мое потенциальное «убийство» и не состоялось.
Мое детство не было беззаботным и радостным, как у многих. Пока отец жил с нами, у нас было все! Но когда он нас бросил, в семье начался финансовый кризис. У меня не было игрушек, о которых я мечтал. Всего три плюшевых зверя – обезьяна и две собаки. Я играл только с ними. Сажал их в большую картонную коробку и возил по всей квартире. Иногда мама покупала мне машинки, но Дима вечно их ломал и собирал из обломков невесть что.
Так что все свое детство я провел в компании трех игрушек. Конечно, как любой ребенок, я обожал шоколад и конфеты. Но и с этим была проблема. Я хорошо помню, как мне было лет восемь-десять, я встречал маму после работы, и мы заходили в магазин. Я всегда подбегал к кондитерскому отделу и завороженно смотрел на шоколадки. Их было великое множество. Я просил маму купить мне одну, а она отвечала: «Сынок, когда получу денежку, обязательно куплю». Я кивал: «Хорошо». Видимо, я все понимал.
Я даже начал вычислять дни до маминой зарплаты. Когда она звонила и просила встретить ее, я уже знал – сегодня тот самый день. Снова в магазине я подбегал к отделу со сладостями и снова просил шоколадку. Нет, большую я не просил. Мама спрашивала: «Какую хочешь?» И я каждый раз показывал на маленькую «Аленку».
Я рос. Пошел в детский сад. Но вскоре я объявил, что больше туда не хочу, и закатил истерику. Родители забрали документы, и я остался дома.
Наступил долгожданный 1999 год. В этом году я пошел в школу, а мой отец свалил из страны. Он за неделю собрал вещи, поцеловал нас на прощание и укатил в Америку! В Лос-Анджелес. И вот, 1 сентября 1999 года, в восемь утра, я стою с букетом в толпе первоклашек и незнакомых людей перед школой. Жду свой первый звонок и чуть ли не писаюсь от радости. Здесь я проведу восемь лет своей никчемной школьной жизни, так ничему по-настоящему и не научившись, но потом буду с гордостью называть ее «любимой школой»!
В общем, за восемь лет я хорошо всем запомнился! Достаточно вспомнить учителя по черчению, которого мы пинали, а потом дарили ему бутыль водки на Новый год. В восьмом классе мы переехали в Бутово (нам выдали там квартиру как многодетной семье), и я с ребятами из 8 «Б» отмечал свое пятнадцатилетие и отчисление из школы. Кто-то из них пошутил:
– Арт, раз уж ты уходишь из школы, а завтра твой день рождения, то принеси пива!
Я ответил:
– Окей.
Они, конечно, шутили. Но я – человек слова! Сказал – сделаю.
На следующее утро, по дороге в школу из Бутово на Довженко, я вышел из автобуса на улице Пудовкина, купил три двухлитровые бутылки «Оболоня» и с довольной рожей поехал дальше. Было 8:15 утра. Они стояли у входа в школу и ждали меня, чтобы посмеяться. Но не тут-то было! Я подошел, посмотрел на них и пошел в раздевалку. Они впятером последовали за мной и увидели мой портфель. «Мы же пошутили!» – заговорили они. «Вы пошутили, а я купил!» – ответил я.
Вторым уроком у нас была технология. Пока шел первый урок, пацаны сгоняли в палатку и купили еще пива и водки. Мы зашли в класс к Геннадию Васильевичу, поставили перед ним бутыль со словами: «Геннадий Васильевич, у Артура сегодня день рождения. И он уходит из школы. Давайте отметим!» Не знаю, понравилась ли ему эта идея, или он просто не знал, как отказаться, но он закрыл дверь на ключ и попросил нас не мешать пиво с водкой. Затем сел за свой стол и занялся своими чертежами.
Мы пили два урока. А потом начался ад! Это невозможно забыть! Один мой дружище, будучи в стельку пьяным, сидел в кабинете у директрисы, облевал ее кресло, а потом спал под лестницей в ожидании, когда его заберут родители. После этого случая администрация меня возненавидела. Хорошо, что мама к тому времени уже забрала мои документы.
В октябре 2006 года в Россию прилетел мой отец. На месяц. Продав квартиру на Мосфильме и купив две однушки в Бутово, он снова улетел.
Дрался ли я в школе? Конечно. Как и любой нормальный пацан. Первую свою драку я не помню. Скорее всего, мне тогда набили морду, поскольку махать кулаками я еще не умел. Но в школе драки были делом обычным. В начальных классах, примерно в четвертом, я постоянно дрался с одним парнишкой по имени Алешка. Не проходило и дня, чтобы мы не подрались. Я был сильнее и почти всегда побеждал. Его мама состояла в родительском комитете и, разумеется, имела наш номер. Она звонила моей маме и жаловалась, что я избил ее Алешку, и что нам нужно дружить. Моя мама отвечала: «Я воспитываю мужчину. Если не хочет дружить, пусть дерется…» Я с ней согласен. Я ведь родился не девочкой!
Чем старше я становился, тем чаще дрались. Мы ломали парты и шкафы. Один такой шкаф я никогда не забуду. Был у нас парень Сашка. На два года младше, но его кавказские корни не давали ему покоя. Он вечно всем недовольный и на всех бузил. Было это в шестом классе. Чем-то я его задел. Шел урок технологии у Геннадия Васильевича. Я сидел в конце класса, а он – позади меня. А за ним стоял тот самый стеклянный шкаф. И он, как последняя сука, схватил меня сзади за горло и начал душить. К счастью, мы были разного веса. Я встал, и он повис на мне. Он был невысоким. Я резко развернулся, и его голова оказалась у меня в руке. Я начал бить его головой об стол, а потом – об этот шкаф. Хорошо, что не убил. Сашка, если ты это читаешь, прости. Мы были маленькими и глупыми. После школы он попытался напасть на меня с арматурой. Но я уложил его кирпичом. Звучит дико… Дурак, конечно, я был редкостным.
Больше всего я любил драться с новичками – с каждым новым пацаном, который приходил в наш класс. Надо же с самого начала себя позиционировать! Как себя поставишь, так и пойдет. Это работает везде: и в армии, и в жизни. Мне, конечно, тоже могли навешать тумаков. Но я никогда не боялся. Ну, побьют. И что? Главное – дать сдачи хотя бы одному. Чтобы поняли, что ты умеешь держать удар. Будут бить толпой? Что ж, потом отловлю по одному. Главное – чтобы не убили. Хотя я никогда не боялся смерти.
С чеченцами так и вышло. Шел 2007 год. Весной к нам в школу пожаловали чеченцы. Что и говорить, ребята – молодцы! Они всегда держались вместе. Друг за друга горой. Не то, что мы. В общем, начали они «качать права». Но мне же всегда больше всех надо. Вот мы и пересеклиcь на словесной перепалке. Ребята назначили стрелку после школы. К тому времени меня уже отчислили за пьянки и драки, и мама забрала документы. Но мне нужно было доказать свою правоту. Я пошел на эту стрелку, а остальные пацаны пошли за компанию, как зрители. Сложили портфели, окружили нас с тем чеченом, с которым я спорил. Минуты через две мне влетает кулак прямо в нос. Кровищи – хоть ведро подставляй! Нос съехал набок. Чеченцы посмеялись и ушли. Мои пацаны, которые стояли в стороне, подошли, дали воды умыться. Кровь хлестала из обеих ноздрей. Вся куртка и футболка в крови. А мне еще до Бутова ехать, на другой конец Москвы. В общем, я умылся и поехал домой. Это было мое первое сокрушительное поражение в драке. Хоть и нечестное. Но без такого в жизни никак.
Дома я сказал матери, что упал с лестницы. Меня отвезли в травмпункт. Оказалось – перелом носа. Вправляли его спицами и пальцами. Без анестезии. Врач одной рукой вправлял кость, а другой вытирал мне слезы. А слезы лились ручьем. Как им не литься, если тебе в переносицу, прямо под глаза, засовывают бинты на огромных спицах? Адово больно. «Ты, – говорит врач, – молодец, стойко держишься! Остальные меня на чем свет стоит ругали». А я всего-навсего сломал ручку у кушетки – она так и осталась у меня в руке. Я пролежал там около двух недель, пока кости не срослись. Свою половую жизнь я начал в 14 лет в подмосковном лагере «Маяк». Моей первой девушкой стала какая-то 16-летняя полная девочка, которая таскала за меня мой чемодан, когда мы уезжали. Веселый был денек.
В лагере как раз устроили дискотеку. Было темно, на улице – зима, а комнатку можно было закрыть на замок. И вот я, радостный, трахаю этот кусок сала и сознаю, что я больше не мальчик, а мужик. Правда, лишился я девственности хер знает с кем, но тогда мне было похуй. Главное, что я наконец-то кого-то отымел. 14 лет ждал, как-никак. Это был мой первый опыт. О других я лучше промолчу, а о некоторых расскажу позже. Но именно с этого все и началось.
Секс – это как наркотик. Ты подсаживаешься на него, еще даже не понимая, что это такое. Но, попробовав один раз, уже знаешь – этот «наркотик» будет в твоей жизни всегда!
Наш отец все восемь лет, что жил в Америке, хотел перетащить нас к себе и изредка звонил. Признаться, когда я был мал и разговаривал с ним по телефону, я даже плакал. Со временем это прошло. Он стал звонить реже, и я просто забил на него. Иногда даже говорил, что у меня нет отца. А чего он? Бросил мою маму одну с пятью детьми.
Он запрещал ей учиться, твердил, что он мужик и будет кормить семью сам. Да, у него это получалось, и очень даже неплохо. У нас было все, о чем только можно мечтать. Например, компьютер. В то время их можно было по пальцам пересчитать. Была и приставка «Денди», и многое другое. Но когда он уехал, то оставил маму с пятью детьми – одну, без образования и денег. Он высылал нам раз в два месяца 100 баксов. Может, в Америке это и были охренительные деньги, но у нас их хватало разок сходить в магазин.
Мама у меня – женщина сильная. Я до сих пор поражаюсь, как она смогла воспитать пятерых детей, да так, чтобы мы не стали наркоманами или алкашами. Да без разницы… Всякое бывало… Она устроилась в «Твой дом» и работала с книгами и журналами (позже она свяжет с этим всю жизнь). Вообще, ее никуда не хотели брать – куда такой, с пятью детьми? Будет вечно отпрашиваться, то одно, то другое… Но не тут-то было! Суки, блять… Она воспитала очень здоровых детей.
Помогла ей с работой моя тетя, ее родная сестра. Но через пару лет какую-то суку подвело, и маму уволили. Она снова осталась без работы и денег.
Я спал с мамой в одной кровати – детей было много, а у нас всего двушка на Пудовкина. Просыпаясь ночью, я слышал и видел, как она плачет, уткнувшись в подушку. Она плакала каждую ночь. Наверное, это и сделало ее такой сильной. Не знаю.
Порой нам было просто нечего есть, и в доме была одна гречка с горохом. Этим мы и питались несколько месяцев. Иногда давали пособие для многодетных продуктами. Мои братья и сестры до сих пор не едят ни гречку, ни горох. Она никогда ни у кого не просила помощи. Всегда все делала сама. Мне это от нее передалось, наверное. Я не прошу помощи и никогда не рассказываю о своих планах. Всегда все делаю сам.
Отец уже совсем не звонил. Стоп. Вру. Он позвонил в 2000 году и попросил дать ему развод, чтобы перевезти нас в Америку. Якобы так будет проще и быстрее. Она дала ему развод, а он женился на какой-то стремной толстой американке 26-ти лет, хотя ему самому был уже 41. Ну, я все понимаю… Молоденькая девушка, иностранка. Но с мамой-то как поступил?
АМЕРИКА
Настал 2007 год. Моему брату Роме пришло приглашение из посольства США на собеседование. Через неделю он получил загранпаспорт с визой на ПМЖ и в июне улетел. В конце июня в посольство пошла Марина. И тоже улетела.
В августе того же года приглашение пришло мне. Я, радостный, приехал в посольство. Мне было уже 15. Я видел много девчонок, которые выбегали оттуда в слезах. Дуры! Тогда я их понимал, а сейчас – нет!
В посольстве задавали вопросы: кто такая Шерри Расп (жена моего отца) и все в этом духе. Они забрали мой паспорт, фотографии и сказали ждать письма. Через пару недель пришел большой толстый конверт с надписью «Не вскрывать». Отец купил мне билет в один конец до Лос-Анджелеса.
В аэропорту меня провожали мама и крестная. Я прошел регистрацию и сел в самолет «Аэрофлота». Мне повезло с местом – у окна, сразу за крылом. Рядом сидела бабулька, летела к дочери и внукам. Я воткнул в ухо наушник с жестким металлом («Ария», «Эпидемия») – тогда я слушал именно такое. Слушаю иногда и сейчас.
Тринадцать часов перелета – это адски трудно и скучно. Не знаю, что бы я делал без плеера, а тут еще и надоедливая бабулька попала. Я думал, этот ад никогда не кончится.
Вот мы уже летим над Невадой, значит, скоро Калифорния. Самолет должен был приземлиться в 16:00 по-местному. Мы прилетели ровно в срок, но кружили в небе еще час, потому что на наше место приземлился китайский борт – вдвое больше и битком набитый. Они выгружались два часа! У меня было впечатление, что половина Китая прилетела сюда. А вы еще говорите, что в России много иммигрантов!
Мы сели в аэропорту LAX. Я вышел из самолета и пошел по длинному коридору за всеми. Стадный инстинкт. И что я вижу? Огромные очереди из китайцев и индусов. Ни одного русского лица. На вопрос «Куда тут стоять?» я слышал только «хайнь хунь» или «кем кинь». Я сделал по-русски! Держа в руках свой толстый конверт, паспорт и регистрационную карточку, я прошел без очереди и встал первым. Культуры – ноль, наглости – хоть отбавляй.
Офицер сказал: «Next». Из английского я знал только «hello» и «goodbye», но догадался, что он ко мне. Я подошел и швырнул на стол свои документы. Он посмотрел на конверт, на меня и начал что-то говорить. Я спросил: «Че те надо?» Он понял, что я русский, только взглянув в паспорт. Потом показал пальцем в конец зала, где принимали иммигрантов на ПМЖ. Я послал его по-русски на хер, забрал документы и побрел куда указано.
По пути взял свою сумку. Снова очередь из узкоглазых. Я уже не стал лезть – слишком страшные дядьки в форме и со стволами стояли рядом. Стоял тихо, ждал. Они за полчаса вынесли мне мозг своим болтом. Я был готов вырвать у офицера пистолет и перестрелять их всех к черту, лишь бы настала тишина.
Наконец, моя очередь. Офицер забрал мой конверт, паспорт и карточку. Позвал девушку-переводчицу – и ура! – я услышал русскую речь. Не помню, о чем они спрашивали. Офицер вскрыл конверт, проверил документы, поставил в паспорт печать и вписал номер. Я забрал паспорт, попрощался и пошел на выход.
А там опять очередь! Меня это начало бесить. Там были все – американцы, мексиканцы, китайцы… Я пошел старым методом и встал в начало. Какой-то тупой америкос начал возмущаться. Я ответил: «Иди на хер, я из России!» Он, видимо, понял и заткнулся.
Подошел к выходу, где сидел последний офицер. Разглядывая мои документы, он начал задавать вопросы.
– Че те надо? Не понимаю я по-вашему ни хера! – сказал я.
А он в ответ:
– Колбаса, борщ?
Я подумал, что он угостить меня хочет.
– Нет, спасибо, не голоден. В самолете поел.
Он вытаращил на меня глаза, отдал паспорт и показал на выход. Я взял паспорт и пошел с довольной рожей.
Не успел я выйти, как услышал голос отца: «Артур! Артур!» Только поднял голову – и мне в глаза ударила яркая вспышка. Через пару секунд я увидел Рому, Марину, отца и Шерри Лису Расп (его жену).
Отец изменился – похудел, полысел, поседел. Ему было уже 48. Мы обнялись. Познакомился с Шерри. Она ни слова не понимала по-русски, а я – по-английски.
Был вечер, около девяти, и я ужасно хотел есть, хотя офицеру сказал, что нет. Я не был голоден. Я хотел жрать! Мы сели в «Toyota Avalon» и поехали ужинать. Куда же едут американцы, когда голодны? Конечно, в фаст-фуд. Мы приехали в «Jack in the Box» – тот самый, что напротив моей будущей школы «Taft High School».
Потом мы приехали в апартаменты на Reseda Boulevard. Гостиная – четыре стены примерно 3х5 метров. Через тонкую стенку – крошечная спальня. В гостиной стояли два дивана и шкаф из IKEA. Обеденный стол – тоже оттуда. Рядом – два компьютера (один Шерри, другой отца). Кухня была метра полтора в длину и около метра в ширину. Платили они за это удовольствие 1500$ в месяц. В Москве однушки и побольше, и подешевле.
За два года жизни с отцом я понял, что за последние 8 лет он стал жадным и алчным, хотя раньше таким не был. Приехав, я сразу сел за компьютер, чтобы позвонить маме. В Москве было утро, у нас – глубокая ночь. Поговорил с ней.
На следующее утро мы поехали по магазинам – «Costco», «Walmart» и другие. Меня поразило, что в одном огромном магазине есть всё: одежда, еда, аптека, игрушки. Глаза разбегались. Все продавалось в огромных упаковках. Шоколад, конфеты. Даже молоко в галлонах. Я набрал всего, что хотел. Потом отец решил меня приодеть – купил обычные футболки, однотонные джинсы и странные кроссовки. Я был одет как типичный американец лет сорока. В Москве я бы стал посмешищем, но я не жаловался. Мне было все равно.
У отца был режим: каждое утро он глотал горсть таблеток. Мы с Ромой подкалывали его: «Поделись красными, с них торчишь круче». У отца был инфаркт. Его вылечили, но без таблеток он уже не мог. Вообще, папа очень изменился в этой стране. Я его не узнавал. Раньше это был веселый мужик с шутками и анекдотами, а теперь он даже шуток не понимал и сам редко шутил.
Отец старался быстрее оформить меня в школу. Был уже сентябрь. Рома с Мариной ходили на курсы английского. Иногда у отца возникали глупые идеи – например, чтобы дома мы говорили только по-английски. Мол, и Шерри будет проще. Но это было бесполезно.
В понедельник мы поехали в местный «паспортный стол». Я получил ID и какие-то бумажки для грин-карты. Потом перевели мои российские школьные документы, и мы поехали меня оформлять в «Taft High School». Там задавали вопросы, на которые отвечал отец. Я сидел, как рыба об лед. Забрали мои документы и сказали: «Welcome to Taft High School».
Купили тетради и карандаши. Интересно, что в тамошних школах писали карандашами! Ручки почти не использовали. Это было удобнее. Система образования была совсем другой. Позже вы поймете.
На следующее утро отец отвез Шерри на работу, а Марину с Ромой – на учебу. Мы поехали в школу. Там около трех тысяч человек, и у каждого свой куратор. Их было человек пять. Моя распечатала бумажки, дала карту территории и расписала, где какие уроки. Вы представляете? Карта школы! Она была размером с территорию военной части, в которой я потом служил!
Первые два урока – английский как второй язык. Там было четыре семестра, четыре года. Но если схватываешь быстро, можно закончить экстерном. Сначала мы пошли хрен знает куда. Пришли в какой-то класс. Куратор сказала ждать. Вызвали русскоговорящего парнишку – армянина по имени Артем. Он стал моим переводчиком. Первые дни переводил все, что она говорила. Потом меня повели в класс на урок.
Система обучения была не как у нас. Если в России ты учишься в одном классе, то там на каждом уроке – разные люди. Ты в девятом, а с тобой на математике сидят ребята из двенадцатого и десятого. У каждого своя программа. Можно закончить школу и в 16, если набрал нужное количество баллов.
Мне было трудно. Меня привели в класс, представили: парень из Москвы. Я сел у двери. Рядом – три брата-афганца. На эти два года они стали моими друзьями. С первого взгляда я принял их за латиносов. Я сидел и ничего не понимал, тупил в потолок.
После урока я вышел на улицу со своим расписанием и картой. Там было восемь зданий, плюс бейсбольное поле, футбольное поле, теннисный корт и спортзал для баскетбола. Все как в фильмах. Я заблудился и прогулял два урока, потому что не нашел нужные классы.
Встретил Артема. Он сказал, что у меня математика, и показал класс. Это был последний урок. Я зашел, сунул учительнице свою бумажку и по-русски объяснил, что я новый и не говорю по-английски. Она общалась со мной через онлайн-переводчик. А я ходил с толстым словарем, который привез из России, и пытался найти слова. На это уходило минут по десять.
Что касается образования в Америке, оно было тормознутое. В девятом классе я изучал начальную алгебру, которую в России проходят в седьмом. Поэтому по математике я был отличником. Зато оборудование! Не знаю, как сейчас в российских школах, но тогда о таком можно было только мечтать. Электронные доски, на которых писали и сохраняли в компьютере, проекторы и прочее.