Замерзший понедельник

Замерзший понедельник

Вера Ивановна Сарапулова

© Вера Ивановна Сарапулова, 2025

ISBN 978-5-0068-5057-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

– Слушай, Катюша, мамочка быстро сбегает в магазин, ты посиди с братиком, а? – сказала мама, застегивая куртку и поправляя на бегу красные колготки. – Не будешь же его одного оставлять? И не балуйся, а то я тебе уши откручу!

Катя состроила гримасу. Ей было всего восемь, а «сидеть» с младенцем – это ж целый день!

– Вот тебе книжка, читай, – мама бросила на кровать толстенный сборник стихов Пушкина и, подмигнув, добавила: – И, конечно, никаких тебе мультиков!

Катя едва успела открыть рот, чтобы возразить, как мама уже стремительно выскочила из квартиры, захлопнув за собой дверь. Катя с досадой вздохнула. Опять этот Пушкин! Как же ей надоели эти бесконечные «муки» и «страдания», о которых он вечно пишет! Никогда не понимала его стихов, все эти метафоры и сравнения казались ей бессмысленными. Зато Катя без ума от мультиков, особенно от забавного Винни-Пуха с его вечными приключениями в поисках меда. Этот персонаж, с его простотой и добротой, был ей намного ближе, чем сложные и, казалось, непонятные душевные переживания Пушкина. Катя предпочитала яркие краски мультипликационного мира и веселые приключения героев. Она скосила взгляд на брата, мирно спящего в кроватке. «Может, быстренько искупаю его? – подумала Катя. – А потом и мультики посмотрю.»

Она взяла его на руки, и братик тут же заурчал от удовольствия.

– Ой, какой ты у меня хороший! – прошептала Катя, нежно целуя его в щечку. – Сейчас будем купаться.

Катя поставила ванну, набрала воды. Но почему-то вода оказалась не теплой, а как будто с печи!

– Надо чуть охладить, – решила она. И, не задумываясь, открыла кран с холодной водой. Но вода была еще горячее.

– Ой! – подумала Катя. – Наверное, просто кипяток еще не остыл.

Оставив брата в ванне, она ушла в комнату. – Ну что, пусть немного остынет, – решила она. – А я посмотрю «Ну, погоди!».

Мама вернулась домой через час. Ключи стукнули в замок, дверь отворилась.

– Катюша! – радостно прокричала мама, заходя в квартиру. – Как мой маленький сыночек?

Но в следующий момент она замерла, увидев какое-то красное пятно на полу и маленькое безжизненное тело в ванне.

– Катя! – закричала мама, сердце забилось в груди от ужаса.

– Что? – Катя выскочила из комнаты, ошеломленная. – Что произошло?

– Что ты натворила?! – мама не могла успокоиться. – Ты что, его сварить хотела?!

Катя не понимала. Слова мамы, пронзившие ее, как молния, не находили отклика в ее детском сознании. Она вглядывалась в красное лицо брата, еще недавно так радостно урчавшего на ее руках. Теперь его губы были сжаты, глаза закрыты. В пустых, расслабленных ручках еще лежала игрушка, подаренная мамой на его день рождения.

Мамин крик разорвал тишину квартиры, выплеснувшись на лестничную площадку. Соседи выбежали из квартир, ошарашенные шумом.

– Скорую! – кричала мама, схватившись за голову. – Скорую зовите! Он не дышит!

Катя стояла у ванны, как вкопанная. Всё вокруг кружилось. Она пыталась хоть что-то понять, но всё смешалось в какой-то кошмар. Приехавшие врачи пытались оживить мальчика, но всё было бесполезно. Врачи отошли, грустно качая головами.

Глава 1

Тем временем полицейский участок №5 получил сообщение о трагическом инциденте. Дежурный офицер, старший лейтенант Петров, принял звонок от матери, которая сообщила о смерти своего шестимесячного сына. На место происшествия немедленно выехала следственная группа, включающая в себя следователя, судмедэксперта и двух оперативников. По прибытии сотрудники полиции обнаружили тело младенца в ванной комнате. Были задокументированы все обстоятельства: горячая вода в ванне, отсутствие присмотра со стороны старшей сестры, Кати, и наличие травматических повреждений на теле ребенка, характерных для термических ожогов.

Катя, находившаяся в состоянии шока, дала свои показания. Её рассказ о том, как она оставила брата в ванне, чтобы посмотреть мультик, был зафиксирован. Были опрошены соседи, которые подтвердили, что мама ушла в магазин, оставив детей одних. По факту смерти младенца было возбуждено уголовное дело по статье «причинение смерти по неосторожности». Первоначальная версия следствия заключалась в том, что смерть ребенка наступила в результате халатности старшей сестры, которая не обеспечила должный присмотр. Судмедэкспертиза подтвердила, что причиной смерти стали обширные ожоги. Были определены степень и площадь поражения кожных покровов, а также возможная причина попадания в ванну с кипятком. Проводилось дознание, собирались доказательства. Дело получило широкий резонанс, вызвав общественное обсуждение.

Прошло 3 месяца…

Холодный снег за окном, как будто свидетель беды, всё засыпал, и стало тихо. Катя, совсем худенькая, стояла у окна, хоть и сломленная, но держалась, хотя ей было очень плохо. Её светлые волосы растрепались и прилипли к щекам. В одной тонкой рубашке она дрожала от холода, который пробрал до костей. В её глазах – тоска. Холод лез в душу, оставляя там пустоту и боль. Плечи у неё опустились от горя. Ей было так плохо, что каждая клеточка тела дрожала. За окном всё казалось далёким и чужим. Снег был такой белый и чистый, словно похоронный саван, на который кинули жизнь её брата, так внезапно оборвавшуюся. Каждая снежинка будто слеза. Миллионы ледяных кристалликов висели в воздухе, холодные и неподвижные, будто застывшие в плаче. И каждый порыв ветра казался упрёком судьбы.

Катя отошла от окна и быстро стала собирать вещи. Взяла пару свитеров, куртку, двести рублей из копилки, любимую заколку с котенком. Телефон решила не брать, чтобы её не нашли. Выключила свет на кухне и тихо закрыла дверь. В голове крутились одни и те же мысли: «Мне нужно уйти, я тут не выдержу, никто не поймёт». Она ни у кого не хотела просить совета или помощи.

На улице было холодно. Время: 15:43. Дата: 14 ноября 2000 года. Свежевыпавший снег хрустел под ногами. Хруст был единственным звуком, нарушающим тишину, кроме, возможно, едва слышного свиста ветра. Она шла без остановок, не оглядываясь. Не заходила ни к друзьям, не шла в полицию, не возвращалась домой за, возможно, забытыми вещами. Она не писала записок. Не оставила следов, по которым можно было бы быстро найти направление её движения. Прошла несколько улиц и свернула туда, где людей было мало. Дальше – только шаг за шагом. Эти улицы, возможно, были знакомы, а может, и нет.

Важен был сам факт их пересечения, ведущий к грани.

Через несколько часов её дома не оказалось. Мама пыталась дозвониться, но ответа не было, ведь телефон остался дома. Поиски не дали результата – к этому моменту она бесследно исчезла.

ЧУТЬ РАНЕЕ…

Все та же дата. Половина шестого вечера. Скрипнула дверь подъезда, а затем с тихим стуком закрылась. Этот звук, привычный и будничный, предвещал радостное событие: возвращение из школы Кати, её звонкий смех, щебетание, полное детских открытий. Но сегодня, в этот промозглый декабрьский вечер, когда за окнами сгущались сумерки, а редкие фонари лениво освещали мокрый асфальт, этот звук звучал как-то иначе. Тревожно.

Ольга Петровна, уставшая после долгого рабочего дня, стянула перчатки, чувствуя, как стынут пальцы. Шаги по лестнице казались непривычно громкими в этой нарастающей тишине. Обычно, ещё с середины пролета, она уже слышала звонкий голосок дочери, её восторженные крики: «Мама! Ты пришла!». Катя всегда выбегала навстречу, обнимала крепко и начинала нести поток новостей: про новую царапину на парте, про контрольную работу, про замысловатую постройку из конструктора, которую она сегодня возвела.

Но сегодня… Сегодня всё было иначе.

Дверь квартиры осталась приоткрытой. Ольга Петровна осторожно толкнула её. Из прихожей тянуло прохладой, не той уютной, домашней, а какой-то пустой, неуютной. Ольга Петровна позвала:

– Катюша! Доченька! Ты где?

Ответа не последовало. Сердце ёкнуло. В детской – никого. Постель нетронута. На тумбочке – пусто. В прихожей ни куртки, ни ботинок. Лишь приоткрытая дверь на кухню, где погашен свет. И ощущение сквозняка.

Ольга Петровна попыталась взять себя в руки. «Может, к подружке забежала? Или в магазин?» Но Катя никогда не уходила без предупреждения, тем более так поздно. Особенно после всего…

С каждой минутой нарастала тревога. Ольга Петровна стала обзванивать Катиных подруг. Никто её не видел. Телефоны подруг отвечали привычным гудком. Прошло ещё полчаса. Ольга Петровна, уже бледная, вновь взяла телефон. Пальцы дрожали, когда она набирала номер.

– Служба 02, слушаю вас, – прозвучал ровный, чуть усталый голос на другом конце.

– Здравствуйте! У меня… у меня пропала дочь. Катерина. Ей восемь лет.

– Понятно. Адрес, пожалуйста.

Ольга Петровна назвала адрес.

– ФИО, год рождения?

– Злобина Катерина Сергеевна, 1992 года рождения.

– Во что одета?

– Я… я точно не знаю. На ней была тонкая домашняя одежда, когда я уходила. Но её куртка бордового цвета пропала. И ботинки.

– Когда в последний раз видели?

– Сегодня. Утром. Когда я уходила на работу. Она была дома.

– Признаки волнения, слёзы, конфликты?

Ольга замялась. После трагедии с младшим сыном её, конечно, как будто подменили. Катя стала замкнутой, молчаливой. Но чтобы вот так…

– Она сильно переживает из-за потери брата. Всё это… ей тяжело. Но она не говорила, что хочет куда-то уйти.

– Описание примет, – голос оператора не выражал никакого сочувствия, только методичность.

– Рост низкий для своего возраста. Примерно метр двадцать. Телосложение худощавое, с выраженными ключицами и лопатками. Не пухлая, скорее жилистая. Волосы короткие, натурального русого цвета. Неяркие, немного тусклые. Лицо вытянутое и немного угловатое из-за худобы.

– Имеются особые приметы? Шрамы, татуировки, родинки?

– Нет.

– Есть ли у неё заболевания, требующие постоянного наблюдения, или психологические проблемы, о которых мы должны знать?

Ольга Петровна крепко сжала трубку. Психологические проблемы… А разве горе – это не психологическая проблема?

– Как я уже сказала она потеряла брата. Недавно.

– Понятно. Вы пытались связаться с её друзьями?

– Да. Никто её не видел.

– Есть подозрения, кто мог её похитить или оказать на неё давление?

– Нет! Конечно, нет! Я думаю, она сама ушла. Но куда? Я не знаю!

– Хорошо. Оперативная группа будет направлена по вашему адресу. Сообщите, если появятся новые сведения.

Разговор закончился. Ольга медленно опустила трубку. В груди – ледяной ком. Она взглянула на пустую Катину комнату. На подоконнике, за которым снег продолжал падать, лежала детская книжка. На развороте – картинка. Маленький мальчик, обнимающий сестру.

Через двадцать минут в дверь постучали. На пороге стояли двое мужчин в форме. Старший, с усталым лицом и строгим взглядом, представился:

– Старший лейтенант Сидоров. У вас пропала дочь?

Он вошел, огляделся. Ольга, запинаясь, повторила всё, что уже сказала оператору. Сидоров внимательно слушал, иногда задавая уточняющие вопросы.

– Четырнадцатого августа три месяца назад у вас погиб сын, верно? – спросил он, просматривая какие-то бумаги.

Ольга Петровна кивнула, не в силах говорить.

– Вы сказали, что причина смерти – обширные ожоги. Экспертиза подтвердила?

– Да.

– И следствие склонялось к халатности старшей сестры… – Сидоров поднял взгляд на Ольгу Петровну. – Ваш муж в курсе?

– Он… он в командировке. Его нет дома.

– Ясно. Вы уже осмотрели квартиру? Ничего подозрительного не обнаружили?

– Нет. Только… только то, что её нет.

– Есть ли у девочки какие-то места, где она могла бы спрятаться? У друзей, родственников, какие-то любимые места?

– Я уже звонила друзьям. Никто не видел. Родственники далеко.

Сидоров задумчиво потер подбородок.

– Трое суток – это уже серьёзно. Но три часа… Может, она просто решила прогуляться, замерзла и где-то укрылась?

– На улице – шесть часов вечера, мороз и снег! И телефон она не взяла! – голос Ольги Петровны сорвался.

– Понятно. Мы опросим соседей, посмотрим записи с камер, если есть. Но, Ольга Петровна, будьте готовы к разным вариантам. Дети… они такие. Особенно после такого. Я всё понимаю, – тихо сказал Сидоров. – Но мы сделаем всё, что в наших силах.

Он дал Ольге Петровне номер своего мобильного.

– Если что-то вспомните, сразу звоните. И постарайтесь успокоиться. Паника делу не поможет.

Полицейская машина, медленно отъезжая от дома, издавала ровный гул, который постепенно затих где-то за поворотом. Входная дверь хлопнула, и этот звук резко отпечатался в наступившей после ухода офицеров тишине. Ольга Петровна осталась одна.

Тишина, которая ранее была просто отсутствием чьих-либо голосов и шагов, теперь ощущалась как нечто тяжелое, давящее. Она чувствовала, как сжимается ее грудь, как учащается пульс, отдаваясь глухим стуком в ушах. Страх, до этого приглушенный присутствием других людей, теперь проявился во всей своей полноте: он вызывал дрожь в руках, холодный пот на висках и острое жжение в желудке. Она медленно подошла к окну. Ноги почти не слышно ступали по полу. Ольга Петровна прижалась ладонью к холодному стеклу. За ним снег валил крупными, плотными хлопьями, стеной закрывая обзор. Очертания соседних домов размылись, превратившись в неясные серые пятна, а уличные фонари выглядели как тусклые, расплывчатые пятна света. Видимость была почти нулевой, и казалось, что привычный мир снаружи исчез, поглощенный снежной бурей.

Где сейчас ее дочь? Неужели она находится где-то в этом морозе, под открытым небом, замерзает? Ольга Петровна представила себе ее, дрожащую, возможно, потерявшуюся. Кто мог силой увести ее? Или… или она сама ушла, потому что больше не могла выносить чего-то, что происходило в их жизни? Эта последняя мысль причиняла ей еще большую боль, чем страх за ее физическое состояние в снежную бурю.

Старший лейтенант Сидоров, несмотря на некоторую усталость, демонстрировал профессионализм. После ухода от Ольги Петровны он незамедлительно организовал первичные действия. Опрос соседей не дал ничего. Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. «Она тихая девочка, не шумела», – вторили друг другу жильцы, пожимая плечами. Это было как раз то, что больше всего пугало – полное отсутствие следов. Проверка камер видеонаблюдения оказалась провалом. Камеры, установленные на доме, в подъезде или поблизости, действительно были, но ничего, кроме пустых улиц, заметаемых снегом, они не показали. Пока что.

– Подождите-ка, – пробормотал один из молодых сотрудников, склонившись над монитором. – Вот здесь, на записи с магазина напротив… около шести вечера. Двое мужиков. И с ними… похоже, девочка. Да, это она. В такой же бордовой куртке.

Лицо Сидорова стало жестче.

– Это не простая прогулка, значит, – констатировал он. – Приметы этих мужчин есть?

– Размыто, но… один пониже, другой повыше. Оба в темной одежде, капюшоны. Лиц не видно четко.

– Хреново, – выругался Сидоров. – Но уже хоть что-то. Немедленно передайте это в следственный комитет. И объявление в розыск!

Дело об исчезновении девочки, которой, как теперь стало ясно, занимался старший лейтенант Сидоров, было передано в следственный комитет. С этого момента первичные следственные действия, поиск свидетелей и сбор информации легли на плечи следователя этого ведомства. Через некоторое время, после всей бюрократической волокиты и перераспределения задач, в кабинет следователя Романа Ершова вошла Ольга Петровна. Немолодой мужчина, сидевший за массивным столом, даже не поднял головы. Он что-то сосредоточенно чиркал ручкой в папке, очевидно, изучая уже собранные материалы по делу её дочери.

– Называйте, что надо, – бросил он, не отрываясь от бумаг. – И без лишних соплей. Мое время – деньги, а ваши истерики денег не стоят.

Ольга Петровна глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь.

– Моя дочь, Катя… пропала.

– А я думал, вы пришли рассказать, как лучше сварить холодец, – Ершов наконец поднял взгляд. – Пропала, говорите? Ну-ну. Приметы?

– Вытянутое, немного угловатое лицо из-за худобы. Без особых примет. По одежде… была на ней бордовая куртка и ботинки. А, и заколка еще в виде котенка, да, – Ольга Петровна старалась говорить как можно ровнее.

– Бордовая куртка, ботинки. Отлично. Еще сто тысяч таких же по городу гуляет. Шрамы, тату, родинки?

– Нет.

– Заболевания, психологические проблемы?

– Я сказала… она переживает потерю брата. Недавно.

– Переживает, значит. Отлично. А я тут, значит, цветочки нюхаю. Муж где?

– В командировке.

– Командировка, значит. Всегда так. Дети пропадают, а папы в командировках. Сразу видно, кому тут больше всех надо. Записи с камер видели?

– Да. Там… там двое мужчин с ней были.

Ершов присвистнул.

– Ну, вот и славно! Уже не просто шальная душа загуляла. Мужики, значит, у вас приличные. Это уже не самоволка, а, как бы это помягче сказать, незаконное лишение свободы. Или что-то похуже. Вы, мать, откровенно говорите: кому она могла насолить? Или, может, сама кому-то насолила? Друзья, знакомые, враги, любовники?

– У нее нет врагов, у нее только брат погиб… – Ольга Петровна запнулась.

– Брат погиб, да. И вы, мать, тоже как-то не очень хорошо себя чувствуете, я вижу. Не бывает дыма без огня. Может, вы что-то недоговариваете? Потому что мне, знаете ли, некогда разгадывать ваши семейные ребусы. У меня работа. И она, поверьте, куда интереснее, чем слушать ваши всхлипывания.

Ершов встал, обходя стол.

– Вы, значит, сядьте тут. Подумайте еще раз. Все, что вы забыли, все, что вам кажется неважным – все может иметь значение. Если вспомните что-нибудь, сразу же звоните. И, ради всего святого, постарайтесь вести себя адекватно. Паника – это для слабаков.

Ершов проводил мать девочки взглядом, полным равнодушия, и едва дождавшись, пока дверь за ней закроется, откинулся на спинку кресла. – Истерики, сопли… Каждой твари по паре, – пробурчал он себе под нос, беззлобно, скорее по привычке. Тем не менее, детали, которые выцедил из этой «драматичной постановки», уже укладывались в голове в схему. Два мужика с девочкой. Вот это уже что-то, а не просто «пропала».

Он потянулся за трубкой внутреннего телефона.

– Маша, мне нужны записи со всех камер по маршруту передвижения этой… Кати, – голос Ершова был сухим, как осенний лист. – В частности, интересуют моменты, где она появилась с двумя мужчинами. Время максимального качества, ясного обзора лиц, если таковые есть. И побыстрее. У меня не бюро добрых услуг для отчаявшихся домохозяек. Если через час не будет первых зацепок, я сам приду к тебе в отдел и покажу, как надо работать.

Маша, привыкшая к тону следователя, лишь коротко ответила:

– Поняла, Роман Петрович.

Ершов встал, подошел к окну и бросил взгляд на серые крыши города. Бордовая куртка, ботинки… Шрамов нет, родинок нет. Зато есть два мужика. И это, мать, куда интереснее. Не бывает «просто пропала», когда рядом крутятся взрослые мужики. Его цинизм был щитом, но за ним скрывалась стальная логика. Дело перестало быть банальной «самоволкой».

Всего полтора часа спустя, на его столе появилась массивная папка. Она была тяжелой на ощупь, ее обложка из плотного картона слегка прогибалась под весом содержимого. Внутри, помимо десятков распечатанных стоп-кадров с камер видеонаблюдения, находились подробные отчеты и таблицы с данными, собранными аналитическим отделом. На большинстве снимков были видны две человеческие фигуры. Их изображения были размытыми, пикселизированными, что затрудняло идентификацию. Оба были в темной одежде, а капюшоны плотно надвинуты на головы, скрывая черты лица. Было очевидно, что они старались оставаться незамеченными. Несмотря на низкое качество изображений, аналитикам удалось восстановить и проследить их полный маршрут передвижения по городу. Это включало данные с уличных камер, информацию о передвижении общественного транспорта и даже записи с нескольких коммерческих учреждений. Самым ценным открытием стало то, что обе фигуры были зафиксированы внутренними камерами одного из кафе в центре города. Это произошло незадолго до того, как Катя направилась на свою встречу. Камеры в кафе, расположенные ближе к посетителям и с лучшим освещением, смогли запечатлеть их лица значительно четче. Хоть и не в идеальном качестве, но детали стали различимы. Изображения все еще имели некоторые шумы и нерезкости, однако они содержали достаточное количество характерных черт – форму носа, расположение глаз, общую структуру лица, чтобы система автоматического распознавания лиц могла приступить к поиску совпадений по базе данных.

– Вот это уже другое дело, – Ершов усмехнулся, глядя на экран монитора, где мелькали кадры с камер. – Что, джентльмены, решили прогуляться с несовершеннолетней?

Информация об именах и адресах нашлась оперативнее, чем он рассчитывал. Первое, что бросилось в глаза: эти двое не выглядели как закоренелые бандиты или рецидивисты с серьезным криминальным прошлым. Первый – Петр Гусев, сорокалетний мужчина без постоянного места работы, числившийся безработным. В его досье значилась лишь одна судимость за мелкое хулиганство, не представлявшее серьезной угрозы обществу. Второй – Олег Жуков, тридцати пяти лет, зарабатывающий на жизнь трудом грузчика. Его личное дело также содержало скудные сведения о криминальной активности: единственная запись о драке, произошедшей в баре.

Эти люди производили впечатление типичных представителей маргинальных слоев общества – с незначительными правонарушениями в прошлом и невысоким социальным положением. Однако, несмотря на их кажущуюся непримечательность и отсутствие серьезного криминального послужного списка, существовала вероятность того, что они могли быть замешаны в нечто гораздо более серьезное, чем просто мелкие правонарушения.

– Привезите мне их, – скомандовал Ершов оперативникам. – И неважно, чем они там заняты. Скажите, что я хочу с ними побеседовать. Без понятых.

Оперативники работали быстро. К вечеру того же дня Петр Гусев и Олег Жуков сидели в разных комнатах для допросов Следственного комитета. Ершов решил начать с Гусева – тот выглядел более податливым, менее наглым. Он вошел в комнату, даже не взглянув на Гусева, разложил перед собой какие-то бумаги.

– Ну что, Петенька, решил поиграть в доброго самаритянина? – Голос Ершова был ровным, но в нем чувствовалась скрытая угроза. Он поднял глаза, и Гусев вздрогнул. – Небось, думал, никто не увидит? У нас тут, Петя, город под колпаком. Каждое твоё мяуканье на камеру пишется.

Гусев заерзал.

– Я.. я не понял, о чем вы, товарищ следователь.

– Не понял? Давай я тебе поясню. Девочка, Катя. Пропала. Последний раз ее видели с тобой и твоим приятелем. Что, память отшибло? Или забыл, как это – тюремную баланду жрать?

– Нет-нет! Я помню! Мы… мы просто ей помогли. Она плакала, расстроенная была. Брат погиб, говорит. Ну, мы и решили… проводить.

– Проводить, значит, – Ершов демонстративно хмурился. – Какие вы, оказывается, рыцари без страха и упрёка. До куда проводили? И зачем?

– До дома! Честное слово, до самого подъезда! Она сказала, ей плохо, а мы… ну, мы ж не звери. Видим, ребенок в беде.

– Адрес.

Ершов наклонился вперед.

– Называй точный адрес, куда вы ее проводили, Петя. И не дай бог соврешь. У меня есть камеры со всех сторон, я знаю, куда вы шли. Но мне нужно знать, что ты мне сам скажешь.

Гусев, дрожащим голосом, назвал адрес: – Улица Мирная, дом 15, подъезд 3. Это был настоящий адрес Кати.

Ершов кивнул.

– Молодец. А теперь иди, подумай хорошенько, что еще ты забыл. Например, что вы там с ней делали по дороге.

Гусев, бледный как стена, поднялся, стараясь не смотреть в глаза следователя.

– Я.. я все сказал, Роман Петрович. Честное слово. Ничего такого не было.

– Исчезни. И смотри мне, Петенька, чтобы твой мобильник был включен. И не вздумай куда-то сбежать. А то знаешь, бывает, люди так хорошо «подумают», что аж потом не помнят, где находятся. У меня найдутся средства, чтобы освежить тебе память. И поверь, они будут гораздо менее приятными, чем наша милая беседа.

Гусев, дрожа, вышел из комнаты. Ершов дождался, пока за ним закроется дверь, затем нажал кнопку на внутренней связи.

– Маша, проверь адрес: Мирная 15, подъезд 3. Камеры там есть? Если нет, то откуда до него можно отследить маршрут. И пусть мне найдут, когда в этом доме последний раз фиксировали проезд или проход этих двух наших «самаритян». В частности, интересует после того, как они с Катей разошлись.