Игра матричного поля – 2. Чип памяти

«Вот чего хочет каждый взрослый, который когда-то был ребёнком», – мелькнуло у меня в голове.

А сейчас было страшно. Страшно переступить порог и показаться не той, кто я есть на самом деле. Боязно было после всех этих судов предстать перед ними в навязанной амплуа скверной матери. Пусть в реальности я ею не была, но они могли поверить кому угодно. В конце концов, моя позиция «человека-хранителя собственной правды» была, мягко говоря, незавидной.

Я кивнула психологу в ответ на её рекомендации и зашла в небольшую комнату, где ждали мои такие родные и одновременно – на тот момент – совершенно отчуждённые дети. Я не знала, с чего начать, что сказать, как сократить расстояние, отделявшее меня от них. Сын упорно не смотрел в мою сторону, а дочь прикрыла лицо ладонью и сквозь пальцы разглядывала меня – точно так же, как в нашу первую встречу в коридоре, когда я шла к ней навстречу. Тогда я поняла: она меня узнала.

После десяти минут давящего молчания я наконец произнесла:

– Я так по вам скучала…

Сын резко повернулся ко мне.

– Нет! Ты не скучала! – отрезал он.

Я наконец выпустила из рук пальто, которое до бессознательности сжимала все это время, аккуратно сложила его на соседнее кресло и присела на корточки перед сыном. Он сидел на большом чёрном кожаном диване, смотря куда-то в сторону, но теперь я была прямо перед ним.

– Я вас так сильно люблю и хочу, чтобы вы были со мной. Как ты думаешь, у меня есть шанс? Ты мог бы на это согласиться?

Сын промолчал, опустив голову. Но тут неожиданно заговорила дочь:

– А где ты живёшь?

– Я живу в том же городе, где вы сейчас гостите у родственников. Он совсем недалеко от вашего. И вы всегда, в любой момент, сможете приехать к папе. Я обещаю.

Дочь слезла с дивана и своей мягкой, тёплой ладонью дотронулась до моей щеки. Удержаться было невыносимо трудно – я понимала, что стоит мне проявить слабость, и моё сердце разорвётся на части, не в силах остановиться.

– Ты такая красивая… – прошептала она.

Я прижала её ладошку своей рукой и, глотая слёзы, ответила:

– Нет, это ты самая красивая. Самая красивая девочка на всём белом свете.

Она медленно наклонилась к моему уху и тихо, так, чтобы слышала только я, сказала: «Я поеду…»

В этот миг дверь распахнулась, и в кабинет вошли психолог с бывшим мужем. Дочь тут же вскочила и очень быстро прыгнула на диван к брату.

– Ну что, как вы тут? О чём договорились? К маме поедете? – прозвучал резвый и слишком громкий для этой тишины голос психолога.

В тот момент от ответа детей зависело, насколько затянется процесс моего воссоединения с ними. Я смотрела на сына и понимала: он старше, а значит, многое осознаёт лучше сестры, и был явно не готов давать ответ прямо сейчас.

Психолог, опешив от наступившей тишины, перевела взгляд на их отца и объявила, что ждёт нас всех через неделю.

Выйдя на улицу, я сделала глубокий вдох, но выдохнуть до конца у меня не получилось. Всё началось. Я отошла за угол от входа в психологический центр и увидела, как дети садятся в машину и уезжают. А я осталась стоять там, прижавшись к шершавой кирпичной стене и пытаясь справиться с накатывающим приступом.

Ко мне подошёл дворник, который неподалёку сгребал в охапку осенние листья.

– Всё в порядке? – спросил он.

Я лишь показала ему, что мне нечем дышать. И тогда он, словно по заказу, достал из кармана рабочей робы ингалятор. Это показалось настоящим чудом, будто кто-то свыше специально подослал его ко мне в нужный момент.

Препарат начал действовать. Я постепенно пришла в себя. Работяга, убедившись, что опасность миновала, сказал: «Держите такую штуку при себе» – и ушёл, снова взяв в руки грабли.

Лекарство высвобождает ту громоздкую, колючую тяжесть, что скопилась внутри, и наступает эйфория – просто от возможности снова нормально дышать. Ирония в том, что в те дни, когда не было таких приступов, я даже не задумывалась о дыхании.

Дышишь полной грудью – и ладно, это же так же естественно, как сердцебиение. Но стоит тебя лишить этой возможности, и ты начинаешь ценить каждый вдох в сто раз сильнее.

Вчитайтесь в это еще несколько раз.

Вернувшись домой после четырёх часов дороги, я, не раздеваясь, рухнула на кровать и провалилась в сон. Куратора тогда ещё не было, но меня преследовала череда ярких, чётких снов. Они повторялись в зависимости от моего состояния, и я всегда заранее знала их развязку.

В ту ночь мне приснилось бескрайнее пшеничное поле. Я стояла там в лёгком сером платье из шёлка, и ветер трепал мои волосы, развевал подол и колыхал колосья – всё в одну сторону. Было тихо и спокойно. Меня ничто не тревожило, даже полное одиночество.

Вдруг позади себя я услышала голоса своих детей. Я обернулась – никого. Но я продолжала их слышать. Я кружилась на месте, вглядывалась в золотистую даль, но не могла их найти. Они то плакали, то смеялись, то громко переговаривались, то, казалось, бегали совсем рядом – но оставались невидимыми.

Я шла по этому бесконечному полю в надежде их найти. И вдруг сквозь шум ветра и детские голоса прорвался новый звук – треск костра, такой отчётливый, будто я стояла вплотную к огню и вот-вот коснусь языков пламени. Резко бернувшись на меня обрушивается огненная стена. Глухая, всепоглощающая толща огня. И затем – ничего. Тишина и темнота.

Вспоминая тот сон, я задумалась о фундаментальном отличии сновидений от иной реальности – параллели. Сон обманчив и неполон: он не задействует обоняние в полной мере, не даёт ощутить вкус или тактильную текстуру вещей. В параллели же – иллюзия совершенна. Ты чувствуешь запах пыли после дождя, вкус соли на губах, шершавость камня под пальцами. И да, всё это тоже иллюзия, но иного, высшего качества.

Так что же такое сон, если отбросить его привычную, бытовую оболочку? Если вглядеться в его природу? Может быть, это не просто набор картинок, а черновой набросок иной реальности, её эскиз, лишенный красок и деталей? Или, напротив, её чистейшая, отвлеченная суть, где нет отвлекающих ощущений – только символы, и истина, переданные напрямую…

Существует множество теорий, утверждающих, что сон – это всего лишь бессознательное, перерабатывающее информацию и выдающее нам определённые образы. Люди, подмечая закономерности, создали целую систему толкований – сонники, – увязывая личность спящего, его жизнь и то, что ему снится.

И надо признать, эта система создана весьма успешно. Многие трактовки из сонников и впрямь удивительным образом соотносятся с реальными событиями. Способность человека анализировать и находить связи поистине уникальна.

Но именно здесь и скрывается главная ловушка. Почему мы безоговорочно верим, что информация, пришедшая к нам через сонник, существовала в нём изначально, а не была создана персонально для нас – в ту самую секунду, когда мы его открыли?

Взглянув на устройство этого мира – на ту самую матрицу, – я всегда чувствовала, что люди не считают себя достойными собственных озарений. Один мой знакомый любил говорить: «Гениальное приходит не в процессе долгих поисков, а в самый неподходящий для этого момент».

И тут возникает вопрос: а может быть, всё уже давно открыто? Все истины уже даны, и не нужно бесконечно ковыряться в них, выискивая несуществующие грани. Остаётся лишь научиться качественно применять эти знания. Скорее всего, так оно и есть.

Как гласит народная мудрость, лучше найти применение тому, что уже под рукой, чем тратить жизнь на погоню за недостижимым. Но в большинстве своём мы поступаем с точностью до наоборот – и, как правило, себе же в ущерб. Мы гонимся за призраком, игнорируя сокровище у себя под ногами, словно наказаны вечным поиском без права на обретение.

Можно всю жизнь быть новатором, бьющимся над разгадкой вечных вопросов. Можно, сталкиваясь с разочарованием, ненадолго отступать, чтобы затем снова начать свой поиск. И так и не осознать, что жизнь пролетела за считанные дни.

Поиск нужен, но не до фанатизма, не в ущерб своему созданному миру и не в ущерб вещам, которые мы всё-таки пришли не разгадывать, а проживать. Но мы живем в матрице. У неё свои на нас планы, о которых мы, до определенного момента не можем догадываться. Она не позволяет человеку расслабиться, каждый раз подкидывая ему задачки, которые как правило решаются самыми простыми инструментами – верой в собственную исключительную сопричастность ко всему, как главного героя, осознанностью и интеллектом. Матричное поле управляется просто, фактически покоем ума, но чтобы это осознать до конца, это нужно практиковать на постоянной основе. Для всего нужна глубина погружения.

Сны – самая загадочная платформа для восприятия наших глубинных переживаний. И да, сон – это тоже часть матрицы. Мы видим в нём фантомов и взаимодействуем с ними, но по сути, это не они, а наше собственное желание снова проиграть то или иное событие, чтобы распознать свои истинные состояния.

Если разобрать мой сон с полем, это, безусловно, был страх не стать частью жизни своих детей: слышать, но не видеть их, оказаться неспособной использовать данный мне потенциал. Огромное поле – это отражение необъятного пространства моих возможностей и ресурсов. А всепоглощающий огонь в конце – столкновение с силой тотального уничтожения, которая живет во мне.

Всё это – я. Я – поле, я – дети, я – огонь. Мне нужно время, чтобы научиться контролировать эту стихию внутри и под грузом жизненных разочарований не испепелить всё до тла. Это сложно, но возможно.

Да, нелегко возлюбить ситуации и людей, лишивших тебя самого дорогого. Но мы уже выяснили: ничего не происходит просто так. Матрица вводит нас в заблуждение – такова её базовая настройка, а не предвзятое отношение к вам как к игроку. Вот бы вспоминать об этом в те моменты, когда кажется, что всё рушится из-за твоего ничтожества.

В игре существует мощный вирус-баг, созданный неслучайно. Матрица ловит эмоциональный импульс игрока и, цепляясь за него, использует ту же энергию против него самого. Всплеск безграничного счастья чреват грядущей проблемой – люди называют это компенсацией за столь позитивный расклад.

Как не попадаться на эту удочку? Возможно ли убрать эту побочку навсегда?

Убрать – нет. От этого явления нельзя избавиться, но можно научиться управлять своей реакцией. Ключ – в смене фокуса внимания. Благодаря этому даже самая жгучая ярость угаснет за пару минут, растворившись в тишине, а яркая радость оставит лишь тёплый след и тоже исчезнет, не породив последствий.