Ангелина, или Ненасытная тварь

Каждый новый день в квартире свекрови начинался одинаково: молодая мать кормила ребёнка, одевала и отвозила к няне, после чего бежала на работу в своё рекламное агентство, а параллельно контролировала палатку на рынке, в которой теперь стоял продавец. Свободный график позволял ей наведываться в торговую точку в любое время и отслеживать продажи. Однако совместная жизнь с собственной матерью самого Лукина стала напрягать куда сильнее, чем сноху, живущую у свекрови. Мать постоянно к нему присматривалась, принюхивалась, могла в присутствии жены влепить ему подзатыльник.

Тогда Лукин склонил Ангелину к мысли, что лучше им подыскать отдельное жильё, где им будет спокойнее и комфортнее. Вскоре они сняли очередную квартиру, и жизнь их снова напомнила медовый предсвадебный месяц. В общей сложности Лукин не пил аж целых полтора года. Лёжа в обнимку с женой, он рассказывал слезливые истории – насколько трудным было его детство, и Ангелина жалела его, так как в этом детстве не видела ничего хорошего: отца посадили в тюрьму, где он и умер, а мать с некоторых пор приспособилась выпроваживать детей на улицу, чтобы она могла беспрепятственно уединиться с очередным ухажёром, и дети торчали на улице целый день, пока мать устраивала личную жизнь. Эта улица его всему и научила.

Казалось, Лукин совсем исправился, даже поднакопил денег на покупку машины и нашёл удачный вариант в объявлениях, правда, за этим автомобилем нужно было сгонять в Москву – ничего, что не близко, зато цена, в отличии от местных предложений, была даже очень привлекательной и оправдывала любые дорожные издержки. Вместе они отправились в столицу на рейсовом автобусе: Ангелина – за детским товаром, Лукин – за машиной.

Чтобы не тратить деньги на гостиницу, в Москве они планировали остановиться у какого-то старинного друга Лукина. Встреча с закадычным другом обернулась грандиозной пьянкой: друзья до того были рады встрече, что висели друг на друге обнявшись всё время, а каждое более крепкое их объятие сопровождалось очередным продолжительным тостом с похлопыванием по плечу, уверением в прочности и несокрушимости их дружбы. Ангелина не могла спокойно смотреть на весь этот поросячий цирк и уехала на рынок одна, а затем сразу домой – справиться с Лукиным было невозможно, в пьяном угаре он был упёртым и, если что не так, хватался за первое попавшееся ему под руку средство для нападения. Насколько разными были в нём две его сущности – трезвым он являл собой нечто противоположное, паинька да сама любезность, готов был угождать по любому поводу.

Домой она вернулась вся в слезах. Лукину три дня никто не мог дозвониться. Наконец свекровь всеми правдами и неправдами, «через пятые руки», раздобыла номер какого-то друга, у которого имелись контакты того московского друга. Другу этому старинному дозвонились сразу и тот был, как ни странно, трезв и рассудителен, и уже трудился вовсю на своём заводе. Как выяснилось из его слов, Лукина ещё два дня назад «избили, деньги отняли, и менты повязали».

Лукин действительно уже как второй день пребывал в общей камере московской милиции, но так как смирно вести себя он не мог, то веселил своими закидонами всё отделение – то был театр одного актёра. Знавшие его давно говорили: «Зря ты, Серёг, не пошёл по театральному направлению… Ты был бы уже знаменитым на весь мир комиком». Рот у этого комика не закрывался ни днём, ни ночью – здесь, в отделении, он сразу стал знаменит и успел обзавестись друзьями среди сидящих вместе с ним собратьев по несчастью. Его уже знал каждый сотрудник, и у каждого одно упоминание об арестованном за нарушение порядка Лукине вызывало невольно насмешливую улыбку. В конце концов, он всем надоел – в милиции ему выписали штраф, посадили в автобус и отправили домой, перекрестившись.

По возвращении домой всё началось снова. Лукин с автовокзала добирался долго – по пути он обошёл приятелей, кого мог впечатлить своими московскими похождениями, и в каком состоянии он, наконец, добрался домой можно не объяснять. Посреди ночи, когда он, казалось бы, угомонился, Ангелина проснулась от его шарканья по квартире: Лукин встал, прошёлся по санузлам, после чего завис на кухне с кем-то негромко переговариваясь. Телефон у него украли, и с кем он там мог вести продолжительную беседу для Ангелины стало загадкой. Она решила взглянуть.

Перед ней предстала ужасающая картина: алкоголик завёл себе новых друзей – ими были два помидора, насаженные на указательные пальцы. Со всей серьёзностью он вёл с ними беседу.

– Вы думаете она мне изменяет? – выпытывал у помидоров Лукин.

– Она гуляет от тебя! – писклявым голосом «отвечал» помидор, кивающий в левой руке. – Да, гуляет! Направо и налево.

– Уверен? – спросил у помидора Лукин и сделал вид будто продолжает сомневаться.

– Да, да! Не верь ей! – подхватил правый помидор, басистый и толстый.

Овощи трясли «головами», и это было не представление. Лукин совершенно серьёзно выспрашивал, удивлялся и решал: поверить ли овощам или может они пускают пыль в глаза? Ангелина от увиденного испытала очередной шок и бросилась в панике на поиски своего мобильника, а Лукин, никак не отреагировав на жену, начал в компании говорящих своих помидоров ещё и распивать, что выглядело и того хуже. Углубившись в поиски, она, слава богу, не видела, как её муж наливает каждому овощу по стакану водки, стукается стаканом о стакан, опрокидывает свой и этими же помидорами закусывает.

В два часа ночи родителей Ангелины взбудоражил телефонный звонок. Дочь, стараясь не разбудить ребёнка, полушёпотом, но всё же кричала в трубку, что не может находиться в одной квартире с шизофреником! И родители срочно приехали.

Зять вёл себя буйно – отцу пришлось вязать его шнуром от утюга, которым он обмотал ему запястья и ступни, а затем связал их вместе. Нестеровы начали собирать вещи. Разгневанная тёща во время сборов отрывалась от дела, чтобы иной раз подойти и дать зятю пинка, когда тот начинал выкрикивать в её адрес оскорбления. Утюг, привязанный к ногам строптивого крикуна, то и дело громыхал, ударяясь обо всё, что стояло поблизости. Наконец, вся семья Ангелины погрузилась с поклажей в машину, затем отец вспомнил, что зять так и остался лежать связанным, вернулся в квартиру, чтобы освободить его. После того, как он это сделал Нестеровы быстренько смылись. Лукин продолжал валяться на полу опустевшей квартиры и страдальчески постанывать.

Прошло два дня. За это время Ангелина набралась смелости и вернулась, чтобы забрать оставшееся. Ещё не войдя к Лукину, она сумела оценить обстановку, творившуюся в снятой ими квартире: дверь сотрясалась от громкой музыки, и за ней стоял галдёж, говорящий о том, что внутри полно народу. Войдя беспрепятственно, так как дверь оказалась незапертой, она увидела во что превратилась квартира за столь короткий срок: мусор и грязь, валяющиеся по полу компакт-диски на общем фоне устроенного каким-то сбродом балагана – вот во что превратилась её чистая уютная квартирка. Заглянув в спальню, она нашла там самого хозяина – тот, как обычно, валялся в отключенном состоянии. Никто из присутствующих не мешал ей собирать вещи, никто не спросил: кто она такая и почему берёт всё, что захочет и складывает в свою сумку. Её будто бы не замечали. Только чуть позже какие-то две малолетние девицы, видно самые здесь адекватные, обратили на неё внимание и вероятно всё же догадались, кто она такая. Начали извиняться и предлагать свою помощь. Помогли собрать с верхней полки фотографии в рамках, дотянулись к игрушкам, лежащим на подоконнике, заставив своих кумаривших приятелей «двинуть толстым задом», и всё извинялись за своё неуместное пребывание здесь, глядя на неё чуть взволнованно. Часть своих личных вещей она так и не нашла, похоже, золотое кольцо, часы, красный пушистый свитер и кое-что по мелочи пропали с концами.

В тот же день Ангелина связалась с квартирной хозяйкой; начался процесс по выселению непутёвого квартиранта, на которого уже начали поступать жалобы от соседей. Тот усиленно сопротивлялся – ему здесь понравилось и уходить отсюда он не собирался, считая, что имеет полное право на проживание до тех пор, пока сам не захочет съехать. Грозился, если его всё же выпрут, то он вернётся с канистрой и устроит поджог, либо обчистит новых квартирантов, и все будут в этом виноваты, особенно те, кто активно его выпроваживал. Затем обещал сильно разбогатеть на днях и оплатить за год вперёд, но любому было ясно, что ни за год, ни за час аренду он оплачивать, разумеется, не сможет и будет по-прежнему собирать у себя всякую шоблу. Помимо Ангелины, на помощь квартирной хозяйке срочно выехали Нестеров-старший и мать этого дегенерата.

На момент освобождения жилья Лукин (и это не удивляло) валялся крепко пьяным, от него сильно разило парфюмерией, которую Ангелина неосмотрительно забыла в ванной – все флаконы с её духами к этому дню опустели до последней капли. Свекровь читала над сыном бессмысленную мораль, Ангелина собирала последнее, чудом уцелевшее, отец тем временем скреплял между собой стулья для более удобной транспортировки, а квартирная хозяйка без устали причитала, поражаясь масштабам свинства и вспоминала, что заезжала сюда на днях (здесь на тот момент жила Ангелина), так везде, по её словам, был порядок.

Отец занялся холодильником. Полки и ящики он предусмотрительно извлёк, ему осталось закрыть дверцу и обмотать холодильник скотчем. В тот самый момент, когда он отковыривал краешек скотча, в кухню влетела свекровь.

– Холодильник не отдам! – начала она орать, вцепившись в прибор обеими руками. – По какому праву вы всё забираете себе?! При разводе имущество супругов должно делиться поровну!

Заявление свахи поставило отца Ангелины в тупик, потому как «совместное имущество» её сын пропил в первые недели после свадьбы, а всё то, что она собиралась делить поровну, было куплено впоследствии им, отцом, на его собственные деньги. Он задержал на ней вопросительный взгляд. Поняв, что той ничего не докажешь, вернулся к разматыванию скотча. Тогда сваха перешла к решительным действиям: протиснулась и залезла внутрь холодильника, упёрлась руками в стенки, начала держать оборону – отец не возражал. Невозмутимо, без каких-либо лишних эмоций он закрыл её там, чуть не защемив ей пальцы, после чего принялся обматывать холодильник, комментируя свои действия:

– Свах, если хочешь, я и с тобой его увезу.

Приняв его устрашения всерьёз, она начала долбить в стенки с требованием, чтобы тот выпустил её на свободу – из камеры доносились глухие вопли. Сначала она выкрикивала проклятия в его адрес, на которые он отвечал бездействием, затем начала звать на помощь и только потом сдалась. Сват счёл, что с неё довольно, размотал в обратном направлении три оборота скотча, дёрнул за ручку и женщина выбралась на свободу в трясущемся от гнева состоянии. Вид у неё сейчас был встрёпанным, разъярённым, возбуждённым; лицо раскраснелось; ей будто не хватало воздуха, и она вдыхала его жадно. На отца Ангелины снова посыпались упрёки. Сваха вопила, что её сына несправедливо оставили без положенной ему доли и что по-хорошему ему надо отдать половину мебели и техники.

Раздел имущества растянулся до вечера. Свекровь то и дело вмешивалась и пыталась что-то отвоевать, будь то бытовая техника или посуда, объясняя при этом, что не для себя она старается, а для сына, который остался в результате развода ни с чем, не понимая, что сыну любая вещь может потребоваться только для пропоя. В конце концов квартиру освободили, а Лукина опять повезли сдавать в лечебницу. В один момент отец притормозил на светофоре, и, когда автомобиль снова начал набирать скорость, Лукин с прытью каскадёра внезапно выпрыгнул на ходу – это напомнило кадры из классического боевика: похищенная жертва выбрасывается из машины во время движения и катится кувырком по тротуару. «Жертву» сразу же обступили прохожие – тот держался за голову, покачиваясь от шока, видно крепко ударился. Кто-то вызвался позвонить в милицию, поначалу принимая происходящее за криминал, но понаблюдав, как из машины выбегают уже не молодые мужчина и женщина с обеспокоенными лицами и помогают встать на ноги стонущему кретину, от которого все уже почувствовали запах сильного перегара, то свидетели потеряли интерес и стали расходиться.

Со второй попытки отец Ангелины довёз своих бывших родственников до пункта назначения. Сваха недобрым взглядом наблюдала за ним, когда он, оформив зятя в наркологию, собрался уходить. Оба родителя понимали, что это конец, финальная точка в совместной жизни детей: вряд ли пара когда-нибудь воссоединится. Заметив осуждающий взгляд свахи, сменившийся затем взглядом полным отчаяния, отец замялся в дверях. Достал из бумажника деньги и протянул ей несколько крупных купюр как извинение за невольное вторжение Нестеровых в семью Лукиных, за принесённый с собою праздник, который теперь для тех завершился. Деньги свекровь приняла, однако, подумала про себя, что этого будет мало, и вообще одними деньгами тут не поможешь, потому что сын с потерей семьи пить станет хлеще, чем тогда, когда он ходил свободный, ничем не обременённый. Теперь он открыл для себя другой мир – сплочённой жизнерадостной дружной семьи, утрата которой положит начало более сильным его запоям. Хотя, куда ж ещё сильнее…

Глава 5 Иллюзия свободы

Все вещи, что стояли в съёмной квартире были на время перевезены в захламлённый, покрытый слоем заводской пыли цех, точнее в кладовку при цехе. Изредка там можно было увидеть крыс, потому как цех примыкал к гаражам, где были подвалы, в которых люди хранили овощи. Этот цех родители в своё время приобрели для расширения бизнеса, чтобы в нём изготавливали разного рода кованные изделия. Сама Ангелина первое время скиталась по знакомым, потому что боялась лишний раз появляться в родительской квартире: Лукин её выслеживал, угрожал убить, говорил, что «заставит с ним жить!»

Вскоре ей удалось подыскать себе новое жильё, правда, снова арендованное и на этот раз совсем недешёвое, зато тихое, о котором знали только самые доверенные лица. Из рекламы пришлось уволиться: директор долго с ней беседовал, не хотел отпускать, но чокнутый бывший муженёк регулярно наведывался к ним на работу и часами подпирал фасад рекламного агентства тощими своими лопатками в ожидании, что она рано или поздно объявится у входа в учреждение. Он и директору звонил, предупреждал, что у них работает одна опасная сотрудница, террористка, но тот был человеком здравомыслящим и не обращал внимания на звонки каких-то пьяниц. Несмотря на хорошую зарплату, Ангелина вынуждена была бросить вполне приличную работу, в которую было много вложено энергии и фантазии, но без дела она не осталась – в родительскую фирму тоже требовались люди. Ей хотелось всё поменять, заново начать строить жизнь, как говорят, с чистого листа. Ребёнка оформили в садик и теперь, благодаря освободившемуся времени, у неё появилась возможность оказывать помощь родителям в развитии бизнеса – пригодился опыт в рекламном деле, а помимо этого она занималась документацией, принимала на работу людей и общалась с заказчиками.

Как-то она пересекала родной район и случайно встретила давно позабытого Евгения. Он выглядел вполне достойно, в тренде последнего сезона. Судя по перекинутой через плечо спортивной сумке, он направлялся «в» или «из» тренажёрного зала, расправив, как всегда, здоровенные свои плечи и покачивая разведёнными в стороны бицепсами. Ангелина, наоборот, в отличии от него выглядела сегодня простовато и была одета в серенькую курточку, и на лице у неё не было никакой косметики, а волосы на бегу были убраны в скудненький хвостик.

Завязался неловкий бессмысленный диалог. Евгений предложил зайти куда-нибудь, чтобы выпить по кружке пива и продолжить разговор в уютной обстановке. Они зашли в небольшое кафе, единственное на районе, сделали заказ, разговорились о жизни. В ходе беседы он кружил вокруг непонятной темы – о её ребёнке. Ангелина с удовольствием о нём рассказывала – сын для неё был радостью и отдушиной, о его забавных проделках она могла говорить часами.

Выпив пива, «учитель» расслабился и осмелел, и начал настаивать на том, чтобы она показала ему ребёнка. Ангелина была глубоко озадачена – зачем его показывать, для чего? Евгений раскрыл ладонь, пересчитал загибая пальцы месяцы и сообщил, что от последней с ним любовной встречи до рождения мальчика прошло ровно девять месяцев. Ангелина снова уставилась на него с непониманием: на самом деле прошло побольше девяти месяцев, все десять, а то и с половиной, но Евгений брал за основу какое-то сугубо важное для него событие, дескать, виделись они именно в день этого значимого события, а случилось оно за девять месяцев до рождения Никиты. Ангелина не смогла Евгения разубедить, уверяя: либо его «событие» произошло в другое время, либо он путает её с другой своей «диванной» подружкой. Парень видимо хотел почувствовать себя значимой в жизни Ангелины фигурой, и вообще… с его самовлюблённостью все дети, родившиеся у тех, с кем он спал, должны быть конечно же от него.

Ангелина отказалась показывать ему сына за ненадобностью, она не находила в том никакого смысла. Слава богу, что Никита был копией Лукина, иначе бы её стал подкарауливать ещё один ненормальный, бередя добытую с трудом её относительно спокойную жизнь.

Так и не получив согласия на свидание с мальчиком, Евгений начал намекать на возобновление встреч у него дома, как в былые времена, не подозревая, что Ангелина стала с отвращением относиться к этим механическим, однотипным свиданиям, в которых не было ни капли чувств со стороны обоих. Теперь она презирала себя за то, что носилась к нему, как озабоченная, и ей стало стыдно за своё неразумное поведение. И почему он всё-таки ни разу не познакомил её с родителями, друзьями?.. Он что, стеснялся её? Может она безобразная или слишком доступная и недостойна его «высокого» общества? Какой же слабой она была, какой бесхарактерной!.. Но людям свойственно меняться; за пройденное время Ангелина сильно изменилась – на девушку оказало влияние материнство. Теперь на ней висела ответственность за ребёнка, и по первому зову она бежать никуда не могла.

Со стороны казалось, что сейчас она разглядывает прохожих за окном – на самом же деле, она не видела никого перед собой, глубоко задумавшись, перебирая пройденное, связанное с Евгением, оценивая его отношение к себе. «Ну ты придёшь или не придёшь? Почему часа через два? Ага! Тут идти всего три минуты. Какие у тебя могут быть дела – не смеши! Через два – это много, столько я ждать тебя не буду. Кончай выкобениваться! Короче, я жду!» – вспоминала она его тогдашние упрашивания.

Сидящие за столиками посетители кафе задрали глаза на висящий телевизор, по которому началась трансляция футбольного матча. Евгений, как и остальные, отвлёкся на футбол, будто Ангелина его больше не интересовала.

– Ну ладно, я побегу! – Ангелине стало скучно с ним и она, воспользовавшись случаем, стала натягивать куртку. Евгений вяло кивнул и сделал вид, что в телевизоре происходит что-то более важное, ради чего ему придётся остаться ещё, и идти куда-то он с ней не может. На самом деле ничего такого важного не происходило: показывали трибуны, болельщиков, пустой стадион – шли приготовления к матчу. В какой-то момент он всё-таки перевёл взгляд от телевизора: она удалялась за окном, маленькая, с виду обычная, но было в ней что-то… отличительное от других, идущих по тротуару девушек. «Стоит ли она того, чтобы я за ней бегал? – размышлял он сейчас. – Или в ней нет ничего особенного, незачем тратить время. – Её силуэт окончательно скрылся за киоском. – Соврала… Чувствую одним местом, что соврала насчёт пацана. Сто пудов пацан от меня».

По-прежнему Ангелина ходила и оглядывалась на каждом шагу – везде ей мерещился Лукин, а если описать её состояние образно, то ей мерещился зверь, затаившийся где-то, выслеживающий и готовый напасть внезапно. Родители жаловались, что он достаёт их, требует дать ему адрес жены и сына – к тому времени, управляемый вселившимся в него демоном, он успел достать всех. По возвращению домой, в своё спасительное убежище, она не могла нарадоваться тому спокойствию, которое здесь испытывала, проживая в укромной квартирке вдвоём с ребёнком, главным её утешением. Иногда лишь вздрагивала от звонка в дверь, подкрадывалась, выглядывала в глазок – ложная тревога, свои!

Семью Нестеровых как-то позвали на свадьбу сына отцова друга, школьного товарища (не из тех, кого приходилось соблазнять Ангелине по настоянию отца). В предсвадебное утро она отвезла ребёнка к няне, сама же вернулась домой, прихорошилась, одела обтягивающие джинсы, тёмно-синий переливчатый топик и, подойдя к зеркалу, не узнала саму себя – до того она преобразилась, выбравшись из кокона матери-хозяйки и расправив сияющие крылья в новом своём воплощении. Замечу, что до замужества она сияла не меньше, но в девичестве в ней не было этой женственной мягкости, этого таинственного взгляда, что был теперь – в то время она была говорливой девчонкой с шилом в заднице. Расшатанные из-за Лукина нервы и постоянные гонки с ребёнком в руках к няне и от няни, на работу и с работы помогли ей сбросить несколько лишних килограмм, поэтому Ангелина стала выглядеть значительно стройнее, чем в первые месяцы после родов, особенно, когда встала на высокий каблук – тут она поймала себя на мысли, что чуть не разучилась носить каблуки. И вот в таком потрясающем варианте в назначенный час она прибыла с родителями к большому банкетному залу, где лиц мужского пола было человек пятьдесят, и каждый из них её отметил, судя по реакции.

На протяжении всего торжества с неё не сводил глаз один приглашённый. Ему не препятствовал тот факт, что рядом бок о бок с ним сидела жена, беспрестанно за ним наблюдавшая. Жена старалась показать всем, роняя голову на его плечо и хватая под руку, что этот мужчина наглухо опечатан всеми брачными штампами. Ангелина развеселилась на полную катушку: вызвалась показать народу свой акробатический трюк и начала ходить на руках под всеобщее ликование. На неё обиделась тучная тётка, которую она случайно задела каблуком. Тётка в отместку повалила разгулявшуюся циркачку и та, приняв нормальное вертикальное положение, пошла с ней разбираться. Они устроили сумасшедшую разборку, в которой Ангелина, благодаря своей взорвавшейся энергии и молодости, одержала победу.

Жена того гостя, что не сводил с Ангелины глаз, всю свадьбу была начеку, не расслаблялась ни на минуту, контролируя каждый его шаг и везде рядом с ним отираясь, но все её усилия оказались напрасными: стоило Ангелине мимолётом предложить ему, что он может ехать с ними на продолжение банкета, как этот поклонник с силой выдернул свою руку, за которую его своевременно схватила жена и резво запрыгнул в такси вслед за Ангелиной.

Возле дома, где проживали Нестеровы, из двух машин вывалилась шумная компания. Все расположились на легендарной кухне: мать, отец, друг отца, одна знакомая тётка, Ангелина и парень со свадьбы. Вечер стихийно продолжался: звенели стаканы, взрывался громкий смех, а молодые люди украдкой поглядывали друг на друга, ломая голову: как бы им оторваться от коллектива, не вызвав при этом подозрений. Через пару часов мать, обивая углы на ходу, отправилась спать и нашла себе место в гостиной: улеглась не снимая вечернего платья.

Воспользовавшись отсутствием бдительности у оставшихся на кухне, Ангелина незаметно увела парня в спальню. Секса у неё не было уже месяцев семь и то, что было, с Лукиным, нельзя назвать сексом, потому как влечение к нему пропало ещё со свадьбы, как только она увидела его истинное лицо. Да и с Лукиным он был задолго до разъезда: она избегала близости с ним, потому что у неё пропадало всё желание при виде его «концертов» – тут любая бы почувствовала отвращение. Близость для неё с ним стала навязанной и обязывающей. Каждый раз в дни запоя она находила повод: задерживалась, моясь подолгу в душе или на ночь затевала стирку, лишь бы Лукин успел заснуть до того, как она ляжет.

Итак, в предвкушении удовольствия разгорячённые молодые люди погасили свет, бросились на кровать, но в самый ответственный момент, когда всё только должно было начаться, неожиданно открылась и закрылась дверь – в комнату кто-то вошёл и начал шарить во мраке: слышалось движение ладоней по обоям, ворошение вещей, наконец, этот кто-то добрался до края кровати. «Подвинься, я лягу», – раздался в темноте голос всё такой же нетрезвой мамы, видно до сих пор не нашедшей себе угла для спокойного отдыха. Мама навалилась на ничего не соображающего парня, освобождая себе место на кровати для продолжения сна. Молодые люди вынуждены были отодвинуться вплотную к стене, чтобы маме было куда примоститься. Парень лежал с краю, в результате, он оказался тесно зажат между двумя женщинами. Мать отвернулась от них, упёрлась в его голый зад колючим люрексом своего платья и возобновила прерванный сон.

Какое-то время любовники боялись пошевелиться и едва сдерживали смех. Наконец, набравшись духу и понимая, что выхода другого нет, гость начал постепенно одеваться. Замирая от любого звука со стороны матери, он предельно осторожно стал натягивать спущенные ранее брюки, при громыхании пряжки ремня пугался и замирал. Снова вслушивался – мать уже похрапывала с тихим свистом, что дало ему решимости продолжать. В итоге он медленно, стараясь не потревожить её, выбрался из постели. Ангелина должна была проводить его до дверей, и в прихожей им тоже требовалось вести себя максимально тихо, потому что на кухне, за закрытой матовой стеклянной дверью остальные продолжали праздновать. Видно было, как за стеклом мельтешат тени, когда молодые люди прокрадывались мимо. Пока незадачливый гость шнуровал ботинки, тётка затянула скабрёзную песню зычным вульгарным голосом. Для молодых людей вечер, казалось бы, завершился неудачно. Для парня – возможно, потому что с женой скандал неминуем, и здесь он толком ничего не поимел, но Ангелина не считала окончание вечера неудачным, наоборот, она ощутила удовлетворение от того, как легко ей удалось заполучить понравившегося мужчину, как искусно она смогла увести его из-под носа жены. Она просто упивалась этой мыслью, чувствуя в себе развитие некого таланта – искушать и обольщать мужчин, но больше всего ей понравилось оставлять их ни с чем на самом пике жажды, что, по всей видимости, передалось ей от отца. То было как месть всему «полковничьему» роду – ты, Полковник, оставил меня ни с чем в разгар моей любви, тогда я буду поступать со всеми так же, я буду разжигать в вас, мужчинах, пламенную страсть, а затем выталкивать за дверь.