Ангелина, или Ненасытная тварь

Светлана Хорошилова

Ангелина, или Ненасытная тварь

Предисловие

С ней я познакомилась ещё когда мы были юными и незамужними. Помню, мне пришлось спешно переселяться из одной снимаемой мною квартиры в другую, такую же стихийно снятую, практически не глядя на её состояние. Так получилось, что на тот момент необходимо было в срочном порядке освободить предыдущую, потому что у хозяев прежней квартиры случился форс мажор, но список предложений сдачи жилья был настолько скуден, что ситуация вынуждала меня сменить вполне нормальную, приемлемую квартирку на настоящий ужас, век не знавший ремонта, расположенный в самом конце длинного замызганного вонючего коридора в странноватой девятиэтажке с единственным в ней подъездом, где преимущественно проживал маргинальный контингент.

Ступив на не мытый годами пол, я сразу поморщилась от вида валявшихся повсюду насекомых, которых, как оказалось, квартирная хозяйка, шепелявая женщина без двух передних верхних зубов, любезно потравила прямо к моему въезду, будто раньше у неё не было такой возможности, пока квартира пустовала, и я с отвращением принялась наводить в ней порядок. Воду для мытья пола мне пришлось сменить раз сорок: я выплёскивала её в унитаз чёрную, самого что ни на есть смоляного цвета, затем мутную серую, до тех пор, пока она хотя бы немного не приобрела прозрачный вид. Под вечер, когда я совершенно выбилась из сил, в дверь, которую и дверью-то сложно назвать, скорее куском фанеры, что нетрудно снести с одного удара, кто-то осторожно постучал.

На пороге стояли две девушки. Одна из них – моя давняя подруга, одетая в полосатый банный халат непонятной узбекской расцветки и с махровым полотенцем на голове, наверченном как у индуса – в таком виде она спокойно разгуливала, потому что жила четырьмя этажами ниже, почти что подо мной и была в курсе моего заселения в её дом, другая – невысокая блондинка, которую я видела впервые. Новая девушка бросалась в глаза: платье на ней было сильно обтягивающим и коротким, с тонкой полоской кружевной тесьмы по низу, белоснежно-белое, контрастирующее с летним загаром, обута она была в босоножки в тон к платью с поблёскивающими застёжками-бабочками на ремешках, фигура у неё была спортивной, и в тоже время её формы выглядели округло из-за тонкой или, как говорят, осиной талии.

– Я тебе клиентку привела, – начала подруга, минуя приветствие. – Сестра зашла… с девчонками… Спрашивают: ты никого не знаешь кто платье сошьёт? Я говорю: знаю.

Привлекательная незнакомка совершенно не вписывалась в мой серый пустующий интерьер, состоящий из разбитых местами стен прихожей и рваных обоев в комнате, потому как мебель и вещи я пока не перевезла, да и ремонт небольшой намеревалась сделать для начала – не в таких же условиях мне жить. Хорошо, что подруга не привела её шестью часами ранее, подумала я, а то этим ножкам с алым лаком в белоснежных босоножках пришлось бы ходить по ковру из потравленных тараканов.

Ангелина, такое имя было у заказчицы, стала посещать меня регулярно, и каждый раз она приходила с новым отрезом ткани. Все её запросы сводились к одному: чтобы платье обтягивало, чтобы лёгкий комбинезон подчёркивал фигуру там, где надо, а кофточки были длинною выше талии, чтобы виднелся её поблёскивающий бриллиантом пупок. Она говорила, что в созданных мною вещах у неё растёт популярность у противоположного пола. Глядя на неё мне казалось, что с популярностью у неё как раз всё в порядке, но Ангелина была иного мнения, чего-то ей постоянно не хватало…

Шитьём я увлекалась с четвёртого класса, можно сказать, что оно мне было с рождения дано, и к этому моменту я имела хороший опыт. Пока мы примеряли я всё больше узнавала о жизни моего неумолкающего «манекена». С каждой очередной встречей мне удавалось всё глубже понять её психологию, её мотивы, найти объяснение происходящему с ней – так я стала невольным слушателем «многосерийных» её историй, после которых я часами приходила в себя, анализируя услышанное и прокручивая заново в голове события очередного рассказанного ею эпизода. Бывало, что Ангелина приводила с собой действующих персонажей сериала своей жизни, и я могла увидеть их воочию – они дожидались окончания примерки, лениво пролистывая страницы глянцевых журналов, которые я им подсовывала, чтобы они не вздыхали и не действовали нам на нервы. И так на протяжении трёх лет, примеряя, вонзая иголки одну за другой, я слушала её откровения, поистине удивляющие, с присутствием в них слишком интимных подробностей, о чём обычно люди молчат, скрывая от всех и вся. Я узнавала её всё лучше и лучше, однако вскоре в моей жизни произошли некоторые перемены: возникло желание сменить профессию, потому что шитьё это мне порядком осточертело, и я решила с этим завязывать. Но история Ангелины на том не завершилась: мы продолжали с нею видеться даже чаще, правда в иной обстановке – встречались где-нибудь за чашкой чая и вели беседы, сосредоточившись на событиях из её жизни. Мы обсуждали – никогда не мою, а её биографию, потешались над незадачливыми ухажёрами, что вздыхали, глядя на неё и ждали: вдруг она всё-таки одарит их своим вниманием. Почему-то ей не терпелось выговорить очередное случившееся событие именно мне, видимо, я была для неё тем добрым слушателем, который относился с пониманием ко всем её причудам, и она звонила, предлагала встретиться-пообщаться, а я, как и прежде, имела возможность узнавать что-то новое из её нескончаемых приключений, подробности которых удивляли меня всё больше и больше.

Ранние годы Ангелины на первый взгляд шли как у многих: средняя школа, пионерлагеря, спортивные секции. Она была обычным заводным ребёнком с наполненной весельем жизнью и только впоследствии, оглядываясь на этот старт своей биографии, Ангелина понимала, что веселья было больше, чем слишком. Квартира, в которой жила её семья, напоминала проходной двор, где вперемешку играли дети и «гудели» за обильным застольем взрослые. Дверь часто не запиралась, она то и дело бабахала от порыва сквозняка, потому что кто-то приходил, кто-то уходил шатаясь, а кто-то часто выскальзывал к провонявшей консервной банке, набитой окурками дополна, вклиненной в просвет между стеной и пожарным краном.

Друзей у родителей было слишком много и соседей, с кем они регулярно праздновали – практически весь девятиэтажный подъезд. Карусель из гостей не переставала кружиться: гогот, веселье, звон стаканов, но в тоже время, как бы это ни казалось странным, дети были обуты, одеты, накормлены. Утром они бежали в школу, вечером из спортивных секций и заваливались спать где попало под привычное бабаханье двери.

Когда Ангелина стала подростком ничего не изменилось – шумная «карусель» безостановочно продолжала вращаться в их гостеприимной квартире. Девушка, бросив мимолётный взгляд на щедрое кухонное застолье и облепивших его говорливых соседей, сворачивала в свою комнату, прихватив по пути телефонный аппарат, тянущийся на длинном проводе, и закрывала за собою дверь. Через мгновенье пронзительно звонил телефон. Она снимала трубку, отвечала и одновременно выпихивала из своей комнаты бойких подвыпивших родителей, среагировавших на звонок.

– Да это меня! Не вам звонят! – отвоёвывала она телефон, вцепившись в него обеими руками и прижав подбородком к груди. – Да что ж это такое! Па! Ма! Выметайтесь отсюда! Должна же я, в конце концов, иметь своё личное пространство в этом доме!

– Об чём это она? Ты чего-нибудь понял? Как кого? Никого! – слышались удаляющиеся обратно на кухню разговоры между родителями.

Среди многочисленных подруг была у Ангелины самая близкая, звали её Надя, которая, на первый взгляд, могла показаться тихоней, но, как говорится, в тихом омуте черти водятся. Её родители входили в число тех, кто регулярно заседал на всеми любимой кухне. Четырнадцатилетние подруги отгораживались от мира взрослых простой крашенной белой дверью с глянцевыми плакатами кумиров поп-музыки, приколотыми к двери кнопками, ограничиваясь пространством в семнадцать квадратных метров и зависая в своём таинственном мирке среди бумажных, разрисованных фломастером кукол вперемешку с любовными записками от одноклассников, хранящихся вместо закладок в учебниках. И это был самый безобидный период её жизни. Безоблачные детские годы постепенно вливались во взрослую, сложную в отношениях и насыщенную трудностями, жизнь. Но обо всём по порядку.

Глава 1 Время разбрасывать кирпичи

После продолжительных сборов, которые приравнивались к стихийному бедствию, родители Ангелины отправились на свадьбу к родственникам в соседний городок – это вызвало восторг у четырнадцатилетней девушки и её подружки, наивно полагавших, что можно теперь «сигануть на кровать с дикими воплями и обзвонить весь знакомый молодняк с целью организации тусы». Надя тут же перебралась к ней с вещами. Но только оставлять их без присмотра никто и не собирался. Чтобы меньше беспокоиться за несовершеннолетнюю дочь родители позвали присмотреть за ней взрослую двоюродную сестру, которую всегда ставили всем в пример за её обязательность, практичность и экономность. Замужняя тридцатичетырёхлетняя Нелли была настолько занудна и ответственна, что с её появлением радость быстро сменилась разочарованием. Родители всегда восхищались достоинствами Нелли в присутствии девчонок: «Посмотрите какая она бережливая! Нелька ходит девять лет в одних и тех же сапогах! А ручка, которой она пишет, у неё ещё со времён первого сентября первого класса!» Для Ангелины такая практичность была не достоинством, а скорее недостатком, она всегда любила что-то новое, любила что-то менять и экспериментировать.

Нелли была закоренелой блюстительницей целомудрия, женщиной, застёгнутой на все пуговицы по самое горло. По её утверждению замуж надо выходить раз и навсегда – брак должен быть один, да и то: познакомились лет в двадцать (для Ангелины было загадкой – как можно вообще познакомиться с Нелькиными взглядами на жизнь), а лучше не спешить и сначала закончить институт, и тогда уже знакомиться – лет в двадцать пять, как вышло у неё самой, и обязательно жениться по всем правилам, официально, а до той поры чтоб никаких увлечений, никакого добрачного секса и никаких гуляний допоздна! Девушка, в её понятии, должна идти по улице с опущенными глазами, глядеть в асфальт, не поднимать головы и не обращать внимания на заинтересованные взгляды, не отвечать на оклики, не реагировать вообще.

Дверь за родителями захлопнулась, шум поутих, а прибывшая сестра первым делом повернулась к девчонкам с грозным, не обещающим ничего хорошего, взглядом.

– Вести себя смирно, я сказала! – скомандовала она, поставив руки в боки. – Я вам – не родители! А то обрадовались раньше времени, распрыгались, понимаешь, две идиотки!.. – Нелька сгребла связку ключей от квартиры и сунула себе в карман, чтобы никто без её одобрения из квартиры не вышел. – Идите пока наводить порядок! Позже зайду, проверю.

Сестра по привычке руководила ими, как тогда, когда девчонки были орущей малышнёй – её привлекали, чтобы она сидела с ребёнком, с Ангелиной, из-за чего у неё срывалось свидание с тем самым «единственным на всю жизнь». Только теперь они не наводили беспорядка, они повзрослели, и шалости у них стали иными. Ангелина с Надей, две наливающиеся не по годам пышногрудые девицы, остались в комнате одни. Уборкой заниматься им прискучило, зато отчаянно тянуло на приключения. Тем временем надсмотрщица отлучилась на кухню, попутно прихватив ещё и телефон с длинным шнуром – это добавило ей уверенности, что девочки находятся теперь под полным её контролем и выйти на связь ни с кем не смогут, и можно не волноваться, что она перед родителями успешно за них отчитается.

Девочки, разумеется, были очень расстроены, что все их планы шабаша и веселья рухнули в один миг. Но тут неожиданно раздался стук в окно, осторожный и узнаваемый. Ангелина с Надей сразу же выглянули – то были Миша и Антон, друзья-ровесники, прослышавшие об отъезде родителей и тут как тут нарисовавшиеся перед окнами. Первый этаж был довольно высок, однако, девушки раззадорились, бросив парням вызов: слабо ли им залезть в окно? Миша проявил смекалку и предложил натаскать ящиков, что стояли неподалёку возле пункта приёма стеклотары, чем они и занялись. Ящики возвели в несколько «этажей» и до окна стало проще добраться. Ребят легко понять: две привлекательные девчонки остались дома одни дня на три, поэтому юные авантюристы не замедлили воспользоваться редким случаем, но, к своему несчастью, они никак не ожидали, что помимо девушек в квартире ещё окажется кто-то.

При обоюдной поддержке друзьям удалось забраться в окно. Влезали они с сияющими лицами, довольные свершившимся. Осмотревшись, начали чувствовать себя как дома, но вдруг услышали за дверью громкие и быстрые шаги. Незадачливые «форточники» вмиг побледнели, глаза их взметались в испуге в поисках спасения, однако, парни тотчас нашлись: догадались встать за плотной гардиной и затаились. И тут в комнату ворвалась взбудораженная Нелли и направила недовольный свой взгляд на девчонок, смирно сидящих на кровати, натянутых, как две струны. Сестра обследовала тем же сердитым взглядом комнату, пытаясь определить источник подозрительного звука, что долетел до её ушей, пока она возилась на кухне. Не заметив ничего необычного, кроме распахнутого настежь окна, Нелли задала вопрос:

– Чем вы тут занимались?

– Ничем, – робко ответила Ангелина, не умеющая толком врать.

Нелли прислушалась к звуку закипавшей воды, что доносился с плиты, и ей необходимо было вернуться к готовке, как вдруг на глаза ей попалась гардина, как-то странно шевельнувшаяся.

– Что это? – Нелли уставилась на занавеску.

Осторожной поступью под трепетно следящими за каждым её шагом девичьими глазками, охваченными испугом, она проследовала в направлении окна, и её рука резко отдёрнула штору. При виде лиц мужского пола, появившихся в комнате девочки нежданно-негаданно, лицо надзирательницы вмиг побурело и перекосилось от гнева.

– Как вы здесь оказались?! Как вы попали в квартиру?! – Нелли затрясло от возмущения при виде творившегося здесь самого настоящего бесстыдства – в её понятии.

Выглянув из окна, она обнаружила тот самый «портал», благодаря которому и произошло мистическое проникновение в квартиру двух этих незадачливых юнцов – Нелли увидела те самые ящики.

– А ну выметайтесь отсюда оба! – заорала она. – Обратно! Той же дорогой, какой пришли!

Ангелина с Надей молча наблюдали, как сестра грубо выпихивает мальчиков в окно, сопровождая свои действия позорящими комментариями – всё это она проделывала ещё и на глазах прохожих, идущих по улице с разинутыми от удивления ртами. Парни спрыгивали на неустойчивые ящики уже без поддержки друг друга – доски не выдерживали и разваливались под ними в разные стороны, а ребята, приземляясь куда попало, набивали синяки, и в то же время рисковали переломать свои ноги.

После случившегося у Ангелины с Мишей закрутился настоящий роман. Мишу многие считали парнем интересным, он был смуглолицым и кареглазым, с креативно взлохмаченными во все стороны тёмными волосами, которые он частенько быстрым взмахом вскидывал и следом приглаживал рукой – то был скорее жест смущения, но волосы в порядок не приводились, а наоборот становились более всклокоченными. Где-то класса с седьмого Миша пошёл в бурный рост, и с каждым годом невысокой Ангелине приходилось всё больше заваливать назад голову, чтобы видеть его лицо, когда они стояли обнявшись.

К концу тренировки по акробатике (Ангелина ею начала заниматься с пяти лет) Миша уже маячил в вестибюле спортивной школы, высматривая свою подругу, а вечерами провожал до квартиры, за дверью которой оживлённо галдели голоса взрослых. Если этот нетрезвый, жарко спорящий, бестолковый гомон слышался уже за дверями подъезда, парень старался ретироваться, не заходя в него, не проводив подругу до квартиры, дабы таким образом пытался избежать приставаний со стороны чересчур общительных родственников Ангелины. Так отношения между молодыми людьми постепенно перерастали из дружбы в любовь и близость; зарождались планы создания семьи.

Миша был однолюбом и того же требовал от Ангелины, будто это его однолюбство можно сформировавшемуся человеку привить, научить вырабатывать в себе, как учат в спортивной школе вырабатывать силу воли. Он часто повторял: «Если ты мне изменишь, я с тобой тут же порву», или «Я тебя сразу убью», или «Убью вас обоих», или «Убью и тебя, и себя». Ангелина считала, что он несёт полную чушь: о каких изменах вообще могла идти речь, если у них настолько всё серьёзно, можно сказать, на долгие века?

Когда Мишу забрали в армию для обоих разлука стала настоящим испытанием, а заодно и проверкой чувств. Первый год Ангелина томилась от мучительного ожидания, строчила слёзные письма, где красным фломастером рисовала в пустых местах сердечки, отмечала в календаре сколько осталось ему служить и зачёркивала дни прошедшие. Ожидание ей казалось бесконечным: день тянулся как месяц, год как вечность.

Однажды, чтобы развеяться и хотя бы ненадолго забыть о грустном, Ангелина заглянула к другу детства на вечеринку, жившему с ней в одном доме, на восьмом этаже в последнем подъезде. Собравшийся народ занимался чем и всегда: потягивал разливное пиво, что быстро пополнялось, так как ларёк стоял сбоку дома, либо дешёвую крепкую настойку, выдувал клубы дыма и слушал неформальную музыку, хрипящую из динамиков стереосистемы. Знакомые всё лица. Но один был новеньким. Хозяин вечеринки представил его как своего сослуживца, призванного полугодом позже, поэтому тот продолжал ещё служить, а отпущен был в двухнедельный отпуск. Как выяснилось, зашёл он к другу мимоходом и сразу же оказался в центре всеобщего внимания – его уговорили остаться на весь вечер. Эдик Фролов, а в окружении его звали Полковник, был таким же невысоким, как и Ангелина, что для мужского пола, в отличии от Ангелины-девушки, представляло существенный недостаток. Ещё одним недостатком у него была бугристая кожа, в частности на щеках. Из всего этого напрашивался вывод, что парень этот был далёк от совершенства, но, несмотря на то, он сразу подкупил Ангелину своими непринуждёнными манерами, умением держать себя на людях и выглядеть уверенным в своих силах. Тонкое чувство юмора, которым обладал Полковник не оставляло равнодушным никого вокруг: друзья надрывались со смеху над его остроумными комментариями – он их вставлял по каждому случаю и делал это со всей серьёзностью, будто самому ему было не смешно. Полковник по сути не имел прямого отношения к военному делу, не считая отбывания, как он сам выражался, в армии, а такое респектабельное прозвище он когда-то получил благодаря им же сочинённой песне, начинающейся словами: «У полковника погоны…», под которую он бренчал на гитаре, развлекая многочисленных друзей.

Стоит отметить, что, когда Ангелина вошла, хозяин квартиры отдельно её представил Полковнику, выделив её достоинства, чего не делал представляя других приходящих девушек. «Знакомься! Наша звезда! – сказал он об Ангелине. – Прошу любить и жаловать!» Как оказалось, Полковник знаком был с нею заочно по фотографиям, что видел у того же сослуживца, хозяина этой квартиры, и в момент её появления сразу узнал её – взгляд его вспыхнул. Но и Ангелина слушала его, пребывая под впечатлением, и не сводила с Эдика восторженных глаз так, что он заметил возникший интерес к своей персоне со стороны загадочной красотки с фотографии, от которой были просто в восторге все без исключения его друзья-армейцы. Тогда она им всем казалась такой далёкой и недосягаемой… Ему самому не верилось, что она слишком быстро попала в его сети, состоящие из остроумия и обаяния, которые он раскинул перед ней в тот момент, когда она вошла.

Что касается Ангелины и взыгравших в ней чувств… Уходила она домой, глядя только на него и как будто прощалась только с ним. А может и не прощалась… Это был тот случай, когда говорят о любви с первого взгляда, другими словами, Ангелину просто накрыло с головой.

Времени у Полковника почти не осталось: отпуск истекал и поступить как полагается: дождаться новой встречи, а затем последовательно ухаживать за девушкой он не мог, поэтому решился и в тот же день выяснил у друга – в какой квартире она живёт, а наутро стоял перед её дверью с бордовой розой в руках.

Полковник и роза… Эффект был ошеломляющим, и не только для Ангелины – столь неожиданный сюрприз больше всего сразил её любопытных подружек, что набежали за спиной. Они пришли в такой неописуемый восторг, что перестали об этом говорить лишь время спустя.

В оставшиеся полторы недели отпуска мир для влюблённой пары просто не существовал – они провели их в полном забвении; на задний план было откинуто всё: учёба, друзья, родственники… Миша мгновенно перешёл в «бывшие» – ей стало ясно, что не любовь это была вовсе, а первый опыт и ни о какой свадьбе с Мишей теперь не могло быть и речи. В будущем, оглядываясь назад, Ангелина всегда признавала, что именно Полковник был её единственной и настоящей любовью, наложившей неизгладимый отпечаток на всю дальнейшую её жизнь.

Влюблённые катались по ночному городу на машине, и Ангелина наслаждалась тем, как он её водит, как изящно выполняет манёвры. Она не могла оторвать глаз от его крепкой мужской руки, поставленной на руль, в элегантной манере покручивающей его. Полковник с детства имел пристрастие к автомобилям, прекрасно разбирался в марках и бывало произносил одно абстрактное выражение: «Если я умру, то умру за рулём». Его машина стала местом встреч, пристанищем, когда родители обоих сидели по домам, что препятствовало уединению, а на улице стоял промозглый март. Но на машине влюблённые могли уехать куда угодно, где им никто не помешает и предаваться наслаждениям хоть ночью, хоть днём.

Время быстро пролетело. Эти полторы недели пронеслись как одно мгновенье, осевшее в памяти как самое значимое для Ангелины событие. Полковник перебросил сумку через плечо и лихо запрыгнул на подножку вагона, а Ангелина, его провожая, так и осталась стоять на сыром от снега с дождём перроне и смотреть вслед уходящему составу, пока тот не скрылся из виду. В эти грустные минуты она почувствовала себя опустошённой и одинокой, несмотря на множество имевшихся у неё друзей и поклонников, но мир вокруг казался теперь каким-то чуждым, и все эти поклонники её совершенно не интересовали. С того гнетущего дня она стала избегать любых ухаживаний и знаков внимания со стороны противоположного пола, чего нельзя было сказать о месяцах, проведённых в ожидании Миши – тогда она иной раз, да позволяла себе выход в люди, продолжала общаться с ребятами, а теперь отстранилась от сверстников совсем, наложила для себя табу на любые танцы и вечеринки. Всякий был в курсе, что Ангелина ждёт парня из армии, но никто понятия не имел, что ждёт она с некоторых пор Фролова Эдика и гонит прочь воспоминания о Мише.

Миша продолжал служить в неведении. День, когда он, узнав об измене, придёт её «убивать» хотелось отсрочить как можно дальше, и потому она продолжала вести с ним переписку, будто ничего не случилось. Письма, приходящие от Миши, Ангелина распечатывала в страхе: вдруг ему кто-нибудь донёс, и Миша всё уже знает? Распечатывала с отвращением: вдруг он снова пишет про то, как она там готовится к предстоящей свадьбе? Однако, письма, приходящие от Полковника, она вскрывала с волнением и возбуждением во всём теле, а прочтя принимала ванну при зажжённых свечах и мечтала, мечтала, мечтала о нём, гладила себя, едва касаясь пальцами кожи и вспоминала особенные минуты, проведённые с ним. Полковник настолько заполнил собою в ней каждый уголок, что вытеснил остальное – всё другое утратило смысл.

Витая в облаках своей любви, она не заметила некоторой произошедшей в нём перемены и даже не заподозрила, что он начал к ней охладевать, что чувства его остыли, как в ванне вода, не обратила внимания, потому что переписка между ними продолжалась примерно в том же духе, и конверты, набитые свежими фотографиями, приходили с той же регулярностью. На фотографиях следует сделать акцент, потому как именно они сыграли роковую для Ангелины роль, только те, что отправляла она. Снимки с девушкой в короткой юбке, смотрящей в объектив взглядом, полном любви и нежности, придерживающей рукой прядь непослушных волос или позирующей возле реки, возле дома, или у фонтана, пробегали по рукам сослуживцев, А те, изучив её яркую внешность, начинали давать Фролову дружеские советы, учили «как надо жить», и все в один голос не рекомендовали на такой жениться. Друзья предлагали поискать для серьёзных отношений девушку простую и тихую, ту, что, в общепринятом понятии, подойдёт для семейной жизни, а эта красотка – просто огонь, с ней только гулять и развлекаться.

Полковник вернулся неделей раньше, чем до сих пор ничего не подозревающий Миша и, приличия ради, решил порвать с Ангелиной без скандала, не резко, видя, как она безумно обрадовалась его возвращению. На протяжении всей этой недели он позволял ей думать, будто в отношениях у них по-прежнему всё в порядке, пользовался её влюблённостью, дарил в ответ свою пустую фальшивую любовь.