Ведьмы.Ру 3

– Да чтоб я знал, – выпускать мягкое существо не хотелось, но Стас выпустил. Всё-таки нехорошо без разрешения тискать разумного.

Даже в бреду.

– Мне не говорили, так-то, – сказал он, глядя на красноглазого паренька, который задумчиво глядел на переливающийся зелеными огоньками браслет.

– Плохо, – Игорёк руку опустил и широко улыбнулся. Только теперь Стас обратил внимание, что и у него клыки имеются. Длинные. И выглядывающие из-под верхней губы иглами. – Но это ничего… выясним. Обязательно.

Глава 15

Где проходит конкурс женихов

Я смотрела на серо-белых, серо-голубых, фиолетого-голубых голубей, просто голубей. Местами это были воробьи. Которые клацали своими маленькими губами пережевывая хлебное крошево.

К вопросу о том, почему не стоит покупать квартиры рядом с химкомбинатом.

Лес расступился, и теперь, идя по узкой тропинке, Земеля кожей ощущал готовность зеленых стен сомкнуться и раздавить его.

Вот так-то просто.

Раз и…

Под ногами шевелились корни, словно странные уродливые черви. Рядом, перепархивая с ветки на ветку, скакала сорока. Птица то и дело принималась трещать, и излишне резкий её голос пугал.

Ерунда какая.

Это ж просто птица.

А лес… и лес – это лес. Деревья. Дело не в них, но в Лешем. Эта тварь сильна, но Земеля Лешему не враг. Договор он выполнил. Женихов вон привёл. И сам идёт. А для нечисти слово – не пустой звук. Так Хозяин пояснил.

И дар свой прислал.

Вот аккурат накануне и прислал.

Земеля прижал рукой сумку, сквозь тонкую кожу пытаясь нащупать этот самый дар. Странный, конечно, донельзя. Скомканная грязная тряпица, которую он, как и было велено, завернул в платок, при церковной лавке купленный. В первую минуту Земеля даже подумал, что господин издевается, потому что этот обрывок то ли рубашки, то ли просто старого кухонного полотенца на дар никак не тянул, но…

Господин явно знал о происходящем больше Земели.

И про платок повторил трижды.

Ещё и доплатить пришлось, чтоб заворачивал не сам Земеля.

И значит, был какой-то смысл. Тайный. Глядишь, Вран Потапович и смилостивится, пояснит неразумному. Дураком обзовёт? Пускай. Земеля и дураком побудет, главное, чтоб выжить.

А там, глядишь, не только выживет, но и прибыль получит.

Как знать…

Загудели вековые ели. И ведь лес-то по сути пригородный. Откуда в нём взяться таким, прям как со старой открытки, огроменным елям с широченными колючими юбками? А они вон есть. Стоят, растопыривая лапы, солнечный свет закрывая. И потому-то здесь, внутри, сумрачно и влажно. Пахнет мхом, сырой землёй.

Зверями.

И снова кто-то что-то лепечет из этих, бестолковых. А что, неужто думали, что долги их Земеля просто вот так, за красивые глаза спишет? Точно думали. И теперь того и гляди побегут. Может, уже бы побежали, да только тропа из сплетёных кореньев, которая сюда вела, сзади пропадала. Земеля оглянулся и даже не удивился, поняв, что нет за спиной тропы.

И знание пришло, что не выберется он отсюда, если не будет на то позволения лесного хозяина.

– Почти уже, – Вран Потапович остановился и огладил ветки-волосья, а потом крутанулся и превратился в человека. Вроде как. Высокий, статный, одетый по древней моде в зеленый кафтан да штаны пузырями. Кафтан тот широким жёлтым поясом перепоясан, на ногах – сапоги красные, с носами острыми, загнутыми. Земеля сразу и не понял, что с ними не так. А пригляделся – левый сапог на правой ноге, а правый, наоборот, на левой. В руках же Врана Потаповича посох появился длинный, с загогулиной наверху.

На голове – шапка высокая, вроде тех, которые киношные бояре носят.

– Дочка у меня славная, хозяйка, каких мало. Да только не место ей тут, в лесу диком. Так что, ступайте, добры молодцы. Кто сердце девичье тронет, тому она женою и станет.

– А… – белобрысый поднял руку. – А отказаться можно? Так-то я подумал, что мне и льготных условий достаточно, чтобы…

– Сгною, – прошипел Земеля, чувствуя, как щёки заливает краска.

– Экий… купец трусливый, – Вран Потапович головой покачал и взгляд его – глаза остались нечеловечьими, округлыми – задержался на Земеле. – Что ж ты, мил человек, обмануть меня вздумал? Привёл, кого не жалко, стало быть?

– Нет… просто… сейчас люди такие пошли. Никому нельзя доверять.

– Сказал вор, – тихо в сторонку произнёс Шикушин. И добавил: – Куда идти? Тропой?

– А то… один годен.

– Я… я тоже готов, – второй одёрнул костюм. – В конце концов… какая разница…

– А я не пойду! Вы права не имеете! Вы… – белобрысый попятился.

– Не иди, – махнул рукой Вран Потапович. – Кому ты, беспутник, надобен с водою в жилах-то. А вот ты его и заменишь.

Палец ткнул в Земелю.

– Холост же?

– Холост, – Земеля мысленно дал себе слово, что не забудет, ни унижения, ни того, что последует дальше. – И готов, если твоя дочь пожелает.

– Гнилой, но не трус… что ж… тогда иди вон, – Леший указал на тропу, что пролегла меж каких-то совсем уж несуразно огромных елей. Да не бывает таких в природе!

Не бывает!

– Поспешай. А я уж следом. Мне туда только и можно, что по следу человечьему, живому.

Земеля стиснул зубы. Ладно. Если надо, он пойдёт… и женится. Почему бы, собственно говоря, и нет? Может, конечно, дочка у Лешего ещё то страшилище, да… жена – она не для любования. Потерпит как-нибудь. С другой стороны, Леший силён. Может, если и не сильнее Хозяина, то и не слабее.

И силу эту можно использовать да с выгодой. Значит, что? Значит, надо улыбаться… бабе, если так-то, немного надо. Улыбка. Пара добрых слов, а там оно и видно будет.

Гудели и поскрипывали дерева, где-то там, над головой, ухнула сова.

Или Филин?

Вспомнился Филин и как-то… а может, тут он где-нибудь? Шёл вот, забрёл и с концами? Логично же… чуялось, скажи Леший слово своё, и самого Земелю не найдут. А удобно, если так-то. Нет тела, нет дела… и с должниками работать веселее станет, если в перспективе.

Тропинка вывела к забору.

Такому, высоченному, в два человеческих роста, из неошкуренных брёвен поставленному. Наверху брёвна стёсаны, заострены и черепами украшены. Земеля аж попятился. А этот, в костюме, вовсе всхлипнул и креститься начал. Как его фамилия-то? Главное, читал же документы, собеседования проводил, выбирая, а вот, вылетело из головы.

Что игрок заядлый, так это Земеля помнил. А вот фамилию или имя…

– Господи, господи… что это?

Над воротами, мхом поросшими, висел огромный бычий череп, глаза которого светились. Зеленью отливали и огромные рога, расходившиеся полудугами. Это что за зверина-то была… справа от него, кажется, виднелся и медвежий.

Слева – волчьих целый выводок.

А дальше… человеческий? Земеля моргнул, надеясь, что ему примерещилось, но череп никуда не делся. Точно человеческий, стало быть, людьми лесная нечисть не брезгует. И… и что это даёт?

Перспективу.

С небрезгливыми работать легче. Главное теперь, чтоб собственный, Земели, череп на этом заборе не оказался. И, затолкав шепоток страха, решительно зашагал к воротам. А у них уже замер Шикушин, задрал лысую башку, бычий череп разглядывает.

И ни страха, ни удивления, будто каждый день такое видит. Вот это нервы у человека.

– Ведьма… я не пойду туда, тут ведьма! – нервный шёпоток за спиной раздражал. Но Земеля заставил себя сдержаться.

С ведьмой в жёнах придётся тяжко, но выгода…

– Сам ты ведьма, – раскатисто пробасил Вран Потапович, неспешно приближаясь к забору. Шёл он и вправду по следам, которые ярко на мху пропечатывались. – Ягинья она. Потомственная. В матушку пошла. И красавица такая же.

А на воротах лебеди вырезаны, но какие-то неправильные. И ведь не скажешь, что не так. Просто глядишь на этих лебедей и жуть прям до костей пробирает. С чего? Раскинули крыла, летят по-над полями, по-над лесами…

Рука потянулась к створкам.

– Погоди, – Шикушин перехватил. – Постучаться надо. Невежливо так с ходу ломиться.

Вежливо. Не вежливо. Совсем страх потерял? Но Шикушин дважды стукнул по лебединому клюву и на третий раз створки со скрипом раздались в стороны.

– Я туда не пойду! – взвизгнул этот, в костюме. – Я не хочу туда… я не…

За воротами клубился туман. И вроде бы не такой, чтоб совсем уж непроглядный. Нет, видать и дом из бревен сложенный, высокий такой, с тремя крышами. Терем. Точно. В кино такие показывали. В них ещё бояре сиживали. И боярские жёны с дочерьми. Видно и часть двора. И ручеёк, что лёг водяною нитью аккурат поперек ворот, и мосток, через него перекинутый, горбатенький.

Шикушин первым на него ступил. Замер, будто прислушиваясь к чему-то. Мосток махонький, игрушечный почти. Небось, раздавить боится. И туман приходит в движение, расступается. Вот и вторая нога. Выдох какой-то судорожный. Видать, не всё просто с мостом этим.

А потому Земеля и решился, перепрыгнул через ручеёк, разом на той стороне оказавшись. И правильно сделал. Туман расступился. Двор… странный двор. Снаружи-то не так он и велик, а изнутри если смотреть, то и футбольное поле влезет.

И не одно.

И газончик зеленый тоже ассоциации навевает. Правда, ходят по этому газону не футболисты, но птицы, то ли гуси, то ли лебеди. Земеля не очень в птицах разбирался, только отметил, что конкретно эти – здоровущие. И смотрят недружелюбно.

Выкатили глаза-бусинки, выпялились.

Шипят, переговариваются.

И Шикушин через мостик перебрался и тоже озирается. Нет, если его выберут, то… то с Лешим можно будет иначе сговорится. Хорошо бы…

– Эй, Ялинка, – голос Врана Потаповича звучал приглушённо. – Выходи. Встречай женихов.

В ответ загоготали-засмеялись гуси-лебеди, а потом смолкли, повернули к людям головы. А после скрипнула дверь. И на крылечке показалась девица.

Дочка Лешего?

Разве что в мать пошла. Ей бы, такой, в модели или там актрисы, а не в лесной глухомани прятаться да птиц пасти. Высока, стройна, и тряпьё это с закосом под старину, ничуть не скрывает ни стройности, ни округлости в нужных местах. Лицо узкое, бледное до синевы.

Волос чёрный и гладкий.

Длинный. Это хорошо. Стриженых баб Земеля не понимал. А тут коса – косища даже – с его руку толщиной. Распусти такую… он сглотнул, столкнувшись взглядом. Глаза у неё холодные, что камень. И зеленью отливают, прям как рога того быка…

– Женихи, стало быть, – голос льётся мёдом и на какое-то мгновенье появляется желание не то, что поклониться – на колени упасть. Да удержался Земеля.

Не хватало.

Колдунья она? Или магичка? Не важно. Баба должна нутром чуять, где её место. Тогда и дома порядок будет. А Шикушин вон, несмотря на свою крутость, согнулся в поклоне.

– Давненько тут женихов не было… – произнесла она этак, презадумчиво. – Я уж и подумывать начала, что повывелись богатыри уже…

И на забор глянула.

На череп человеческий? Пугает. Бабы – ещё те фантазёрки.

– Что ж молчите, женихи-то?

– Так, – Земеля выдохнул. – Слова утратили от красоты твоей, хозяюшка. Столько лет живу, думал, что всё видел, а теперь вот понял, что ничего-то я не видел…

– Говорливый, – в руках девица держала кривую палку, увенчанную мелким черепом. Вот с этой готикой, конечно, придётся что-то делать.

Ладно, лес. В лесу, небось, её никто и не видит, а вот в городе уже не поймут.

– Это от волнения… ночь не спал, о тебе думал, – бабы ушами любят, и тут не важно, нечисть она или человек, главное, что улыбаться надо да говорить побольше. Дальше уже она сама себе всё, чего нужно, досочинит. – Теперь же, увидевши, вовсе сон с покоем потеряю.

– А ты что скажешь? – она повернулась и подошла к Шикушину. А вот идёт так, на палку свою опираясь, да прихрамывая отчётливо. Калека?

Разочарование было острым.

Обидно.

Такая красивая, а калека… хотя, может, если целителя нанять? Хороший целитель со многим справится способен. Дорого станет, но с другой стороны, а если Лешему намекнуть на расходы, которые на плечи Земели лягут? Пусть возмещает, раз такой любящий родитель.

Тут двойную выгоду поиметь можно.

И девка в благодарность любить будет. И папенька…

– Так… как-то не умею я говорить, – Шикушин пожал плечами.

– Не по нраву пришлась?

И снова загоготали гуси-лебеди, заплясали головы на змеиных шеях.

– Ты красива. И вправду таких красивых не видывал. Только я человек. А ты? Жениться могу, тут слово крепкое, хоть прямо сейчас. Но этого ли тебе надобно?

– А чего ещё? Разве не любая девка о женитьбе мечтает?

– Не знаю. Разные вы…

Точно дурак.

Но дочка Лешего на него глядит с интересом.

На Земелю с не меньшим.

– А ты что скажешь, говорливый?

– Так говорить-то много можно. Но коль уж батюшка твой женихов искал, стало быть, они и надобны. Может, одиноко тебе, а может, помощь какая нужна. Одной-то жить тяжко.

– Что ж… – она замолчала, раздумывая о чём-то.

А ведь Лешему, если так-то, не одна сотня лет. Тогда и дочь его, выходит, не столь юна, как кажется. И быть может, то, что Земеля видит, морок?

Чтоб…

Будет засада, если в койке эта красавица седою старухой обернётся. Как он там сказал? Ягинья? Это вроде как Яга. Баба-Яга, костяная нога. Сходится же! Чтоб…

– А принеси-ка, – посох ткнулся в грудь, перебивая мысль. – Воды мне, раз уж помогать готовый. А то и вправду тяжко из колодца-то таскать…

Воды?

– А колодец где?

– Там вот, – посох повёл в сторону. – А ты… надумала я письмо написать подруженьке своей, да перо гусиное затупилось. Новое надобно. Поди-ка, добудь, раз уж всё одно явился…

Земеля спешно направился к колодцу. Нет уж, лучше вода, чем эти твари, каждая с человека ростом. Мутанты хреновы. С ними тоже надо будет что-то сделать. В зоопарк сдать? Или, может, продать? Тому же Хозяину. Он любит всякую странную хрень.

Колодец был сложен из огромных круглых камней. На первый взгляд. На второй же стало ясно, что это и не камни вовсе, но черепа человеческие.

Чтоб…

А если маньячка? Если она в первую брачную ночь и ножом по горлу? Или… ведро висело на перекладине, и в колодец улетело с тихим звоном, плюхнулось внизу о воду да и ушло в неё.

Нечисть.

Нежить.

Вот… вляпался. А жил себе тихо. Нормально жил. Не хуже других. Место своё нашёл и знал его, не лез, куда не надобно, а всё одно…

Руки взялись за ворот, толкнули, заставляя повернуться.

Раз.

И другой. И скрипел тот, да тянул воду. Тяжело. И с каждым поворотом тяжелее. Вспомнился вдруг Сивер, дружок старый, с которым Земеля бизнес начал, а потом… одному всяко проще. А Сивер уж больно чистоплюйствовал. И того ему жаль, и этого. Так дела не делают. Если каждого жалеть, сам на паперти окажешься. А потом Сивер вовсе решил уйти.

Потребовал выкуп за долю.

Смешной.

Теперь вон в пропавших числится. Земеля его тогда сам… тогда не было других, кому такое дело поручить можно. Зато фирма ему отошла. И иное имущество. Чистоплюй полагал, что откупится, если дарственную отпишет… отписал. Вдова потом пыталась доказать, но у Земели уже появились правильные друзья.

Мелькнуло её лицо.

А что, сама виновата. Сидела бы тихо, так и жила бы. Да, бедно, но ведь жила бы… самоубийство… и следом вдруг пошли лица. Одно за другим, одно за… с каждым поворотом.

Мужчины.

Женщины.

Девки… дуры… сами дуры… куда лезут? Работа за границей… ага… приватные танцы, никакой проституции… но он же не силком их тащит. Сами прутся, сами верят, сочиняют себе сказку, а он лишь делает свою работу. Ведро тяжелело, делаясь вовсе неподъёмным, но Земеля откуда-то знал, что если отпустит, то с ним и улетит. Руки приросли к рукояти ворота, гладкой такой, неудобной.

Он хотел закричать, что не убивал… не сам убивал… другие.

Он не виноват!

Не…

– Аккуратней, – поверх его руки легла чужая, показавшаяся обжигающе горячей. Она и не позволила ведру сорваться. – Что-то ты, хозяин, ослаб совсем…

Шикушин? Ишь, скалится…

И ворот скрипнул, а ведро, вдруг разом утративши былой неподъемный вес, поднялось.

– Куда нести, хозяюшка… – и голос такой весёлый.

Раздражение нахлынуло. Чего он веселиться? Не понимает, во что вляпался? Или не чувствует? Этого вот, как давит, душит что-то невидимое, запирает воздух. И кожа начинает зудеть, чесаться.

И вовсе…

– Д-добыл перо? – уточнил Земеля, усилием воли подавив ярость.

Не сейчас.

Потом.

Выберется и сочтётся со всеми. И с Лешим, что стоит у раскрытых ворот да переступить тоненький ручеёк не смеет. И с этим, в пиджачишке… на него сколько надежд возложено было. Тоже мне, аферист-бесхребетник… как играть без оглядки, так это может. А как… и тот, белобрысый, не уйдёт. Нельзя отпускать. Слишком многое видел.

Узнал.

Вопросы пойдут… нет, долг Земеля спишет, как и обещал. А там… с Шикушиным сложнее. Но, глядишь, нечисть его и сожрёт… и с нею он управится.

После.

Он прижал локтем сумку.

– Что ж, добыли, от и ладно, – девица оскалилась, и в какой-то момент тень легла на лицо её. И белая кожа стала ещё белее, и почудилось, что проступает под нею, натянутой, череп. И что вовсе она…

Хозяин так просто не спустит, если эти навредят. Не потому, что Земелю жаль. А потому что сам он привык повелевать. И значит, найдёт способ накинуть петлю на белую эту шею… или сам, или через иных спецов.

Думалось об этом радостно, предвкушающе.

– Притомились? Хороша водица… – она подошла и хромота прежняя стала ещё заметнее. А в руках появилась резная штука, вроде ковшика в виде лебедя. Шея длинная, сам белый да красным расписан. Красное горит бусинами яркими. – Налей, будь добр…

Шикушин ведро поднял и аккуратно накренил. А девица с усмешкою воду ему и протянула.

– Рискнёшь?

– Отчего бы и нет, – ведро он поставил и ковш взял. Выпил и поклонился. – Спасибо, хозяюшка. Вкусная вода. Давно не пил такой, чтоб студёная да сладкая.

– Вот, стало быть, как… – она наклонила голову, вперив взгляд чёрных глаз в него. – И сильно сладкая?

– Почти как мёд…

– И где ж ты, молодец добрый, со смертью успел сплясать?

– Да… случалось… извини, клятву дал. И подписку. Так что не могу.

– Клятва держит? Так омойся и спадёт.

– Клятва, может, и спадёт. А слово данное останется. Потому, извини.

И снова кивает, щурится с насмешкою.

– Но не думай. Сам я здоров, если так-то. Справка вон даже имеется.

Как не быть, когда Земеля эту троицу на медосмотр отправил, чтоб уж точно потом без претензий.

Девица кивнула и повернулась к Земеле, и уже ему ковш протянула.

– Рискнёшь ли водицы испить, жених? – произнесла она этак, с насмешкою. Ковш показался горячим и будто бы живым. Тогда-то и стало видно, что из черепа он сделан, к которому и примостили ручку-шею лебяжью. А череп человеческий. Земеля вздрогнул и с трудом сдержался, чтобы не отбросить этот ужас. Он даже сумел к лицу поднести, но в нос пахнуло болотом, гнилью.

И это пить?

– Я… не хочу пить, – ответил Земеля, ковш возвращая. – Спасибо.

– Твоя воля, – она не настаивала, но рученькой взмахнула и ковш растворился в воздухе.

Девица чуть прищурилась. А Земеля подумал, что, как найдёт способ сладить с Лешим, то и от неё избавится. Желание стало острым, почти непреодолимым. Он прямо увидел, как смыкает руки на этой по-лебяжьему длинной белой шее.

И моргнул, прогоняя видение.

И мысли эти, совершенно лишние. Не время для таких мыслей.

Пока не время.

Глава 16

В которой возникают новые идеи, а ещё подают завтрак

Они молча разговаривали между собой и он плечом показал ей свои чувства. Она распахнула неверяще глаза и ими указала ему, что не сейчас, сейчас ещё не время для проявления только нарождающихся чувств.

Суровый и очень молчаливый роман о любви.

– Вась, а Вась… ты не переживай. Подумаешь, рога… рога – это ещё не конец жизни, если разобраться, – Данила поглядел на Ульяну, явно ожидая поддержки.

И она кивнула.

Совершенно точно не конец.

И демона жаль. Очень он растерянным выглядел. То и дело поднимал руку и трогал рог. Сперва левый. Потом правый. Потом снова левый. И выражение лица было удивлённым, не понимающим.

– Мы тебе шляпу купим. Белую. Чтоб в тон костюму. Будешь прикрывать. Или вообще, сейчас медицина знаешь каких высот достигла?

– Нет.

– И я не знаю, – легко согласился Данила. – Но достигла. Так что спилят при необходимости. Или…

Он снова оглянулся.

– Уль! У нас же Ульянка есть! Ты попроси и она тебя проклянёт и рога сами отвалятся!

Василий вздрогнул и сказал:

– Не надо. Ведьминские проклятья сложновыразимы и труднопердсказуемы по действию.

– То есть, отвалится могут не только рога?

– Да. На самом деле рога – это неплохо. Наверное. Отец был бы рад.

– А ты? – Данила руки за спину убрал. Наверняка ведь хотелось потрогать эти самые рога. Ульяне так точно хотелось, потому что выглядели они очень даже мило.

Махонькие. Даже не рога, так, рожки, что поднимались надо лбом этакими льдинками. Ну да, какие ещё могут быть рога у демона-альбиноса?

И перламутром переливаются.

Красота же!

– Я? – Василий снова пощупал левый. – Мне кажется, они несколько ассиметричны.

– Кажется, – заверил Данила. – И вообще, они только растут. Хотя… у меня когда зубы меняться начали, то клык криво рос. И мама отвела к ортодонту. Пластинку ставил, чтоб выпрямить. Если поискать, наверняка, и для рогов приспособа найдётся. Может, у вас там какие специалисты? Ну там, брекет-системы для рогов?

– Специалисты? Нет. Не слышал. Но идея интересная. Если открыть клинику эстетической…

– Рогодонтии? – подсказал Данила. – А что? Если подумать, то тоже… смотри, выправление формы и качества. Натирать там чем, чтоб блестели. Принимать опять же витамины. Говорят, кальций очень нужен… но тут надо проконсультироваться с тем, кто скот держит. Крупный рогатый. Ну, я так думаю. Там должны быть витаминные комплексы… и те же ёжики! В смысле, почки. У тебя ж раствор был!

– Василий, не слушай его, – Элька подошла к демону. – Он как всегда ерунду несёт…

– На самом деле нет, – Василий убрал руку. – Проблема рогов действительно существует. Как ни странно, но демоны имеют чувство прекрасного, пусть и крайне специфическое, но… да… это актуальное предложение. Очень. Спасибо.

– Не за что, – Мелецкий пожал плечами. – И если ты тут всё, то, может, иди домой, а? А то ещё кто вернётся…

– Я не боюсь.

– Вась, я знаю, что ты бесстрашный демон, но… понимаешь, я боюсь, – это Данила произнёс очень спокойно и как-то так, без тени шутки. – А если в следующий раз ты не сдержишься? Если причинишь кому-то вред? Сюда уже не рейдеры полезут, а правительство. Военные там. Группы захвата… а оно нам надо? Я к тебе привык. Привязался даже. И если с тобой что-то не так, то надо разобраться, что именно не так и что на тебя действует. Понимаешь?

– Да.

– Как ни печально это признавать, но он прав. Вась, пойдём домой, а? – и Элька решительно взяла демона под руку.

– А если они вернутся? – Василий указал на остатки техники.

– Вряд ли. Но если вдруг, то мы справимся, – сказал Данила.

И Ульяна кивнула, а потом и вслух подтвердила:

– Справимся. Уже справились. Они разбежались, все кто был, – она прислушалась к миру, и дар послушно откликнулся, выплеснулся волной, а потом вернулся. Поблизости и вправду не было людей. Чужих. – И далеко. Тут сейчас тихо.

Сказала и тут же трель телефонного звонка разорвала тишину, словно наперекор её слову.

– Да, – Ульяна испытала острое желание не просто трубку не брать, но выкинуть аппарат. На кой он её вообще нужен. Но всё-таки ответила.

Хватит бегать.

И прятаться тоже хватит.

– Доброго утра, дорогая, – матушкин голос был мягок и обманчиво-ласков.

– И тебе тоже.

– Как настроение?

– Отличное.

– Тут показывают, что вас захватить пытаются… какой кошмар! – это было сказано лениво.

– Действительно, ужас, – подтвердила Ульяна и, вытянув руку, потрогала ковш экскаватора. Тот был тёплым и покрытым царапинами. – Но мы справились, мама. Так что не переживай.

– Рада слышать… взрослеешь. Растёшь. Того и гляди замуж выйдешь…

– Посмотрим.

– Я действительно рада за тебя, дорогая… кстати, как твоё самочувствие?

– Лучше некуда. Сплю хорошо. Кушаю тоже. Много гуляю и дышу свежим воздухом, – Ульяна обходила машину. Какая огромная. И в то же время беззащитная, беспомощная без человека в кабине.

– С твоей фигурой кушать надо поменьше. Оно ведь как, тут булочка, там рогалик… и вот уже не то, что штаны не сходятся, уже и в дверь придётся протискиваться боком.

– Не знаю, мам. Может, у тебя и был такой жизненный опыт, но я пока вполне протискиваюсь и в дверь, и в штаны.