Сомнамбула. Глобальная Перезагрузка

Анастасия Котельникова

Сомнамбула. Глобальная Перезагрузка

Сомнамбула. Глобальная Перезагрузка

Пролог

Я проснулась резко. Слишком резко, так не бывает без причины.

В комнате тьма, только фонарь за окном размывал углы бледным светом.

Тишина.

Ни грома, ни звонка телефона, ни кошки, уронившей чашку.

Но внутри всё звенело.

Будто умерла, а потом кто-то нажал «отменить».

Лежала неподвижно, прислушиваясь к дыханию. Оно рваное, как после бега. Пульс в горле, будто дралась.

Сна не помнила, только липкое чувство паники, не отпускающее.

Поднялась, включила свет. Проверила окно, замок на двери, заглянула на кухню. Всё как обычно. Всё не то.

В зеркале лишь странное, уставшее лицо с расширенными зрачками.

Часы показывали 3:47.

Налила воды, рука дрожала.

На работу ехала как в тумане.

На остановке было шумно, непривычно для утра: люди разговаривали, не смотрели в телефоны.

Кто-то громко, на эмоциях, кто-то шёпотом.

– …меня прямо догонял, я же говорю! Моё лицо! Прямо моё. Но злое, как будто… как будто я – не я…

Обернулась. Парень в тёмной куртке жестикулировал перед девушкой с озадаченным лицом.

– Прямо нож, я тебе говорю. Кровь была. – Он нервно засмеялся. – Бред, да?

Пальцы задрожали. Его слова зацепили что-то внутри. Слишком знакомое.

В офисе тоже всё было не так.

Кофемашина работала, но рядом никого.

Люди сидели за экранами. Наушники валялись рядом, не надетые. Все читали. Одно и то же.

Включила компьютер. Десять секунд понадобилось, чтобы понять.

Лента в телеграмме завалена:

#Кошмар03:47

#МояКопия

#ПогоняВоСне

«…он был как я. Только злее.»

«…он меня догнал.»

«…нож.»

«…проснулась в тот момент, когда умерла.»

Сердце сжало. Казалось, что вижу сквозь экран: всё это написала я.

Каждое сообщение. Один сюжет. Сотни голосов. По всему миру.

– Рита, ко мне. Срочно! – крикнул из кабинета редактор.

Встала на ватных ногах, как в детстве после качелей.

Он встретил меня с ноутбуком в руках.

– Ты уже в теме?

Я кивнула.

– Это не частный случай, Рита. Это – чёртова пандемия. Только во сне.

– Вы хотите, чтобы я…

– Да. Ты по образованию психолог. И однажды уже писала материал о ложных пробуждениях, помню.

– Думаете, это сон?

– Думаю, это будет главная тема недели. Если не года. Садись. Пиши. Название подберём позже.

СТАТЬЯ

Автор: Маргарита Краснова

«Я умер и проснулся» – что мы увидели во сне в 03:47 по Москве?

Сегодня в 03:47 миллиарды людей по всему миру проснулись в холодном поту. Кто-то вскрикнул, кто-то заплакал. Но всех объединило одно: воспоминание о сне, которого не должно было быть.

Мы опросили более ста человек из разных городов России и поговорили с коллегами из Франции, Турции и Японии. Описания совпадают: у многих был один и тот же сюжет.

«Я шёл по улице, и всё казалось перекошенным. Дома стояли слишком близко, будто сжимали проход. Фонари горели, но их свет не разгонял тьму, он делал её гуще. В витринах отражалось моё лицо десятки раз.

И вдруг передо мной появился он – я сам. Из-за плеча тянулась тень длинее, чем позволял свет; глаза – чужие, пустые, как окна заброшенного дома. В руке блеснул нож.

Он рванулся вперёд, и улица ожила: вывески зажглись, окна щёлкнули ставнями, как зубы. Я побежал, но шаги позади шли в тот же ритм, что и мои, будто я сам гнал себя. На повороте он настиг меня. Развернул лицом, и лезвие вошло в грудь. Я проснулся, и с той же тяжёлой тьмой, как будто весь город рухнул внутрь меня».

Психологи объясняют это просто: информационное перенапряжение, хронический стресс, тревожность – всё это делает сны ярче и реалистичнее. Но как объяснить, что один и тот же сон, с одинаковыми деталями и одинаковым временем пробуждения, испытали миллиарды?

В сети бурные версии. Массовое внушение. Коллективное бессознательное. Теории о сбое в какой-то скрытой нейросетевой программе, о которой до недавнего времени не говорили всерьёз. Все эти гипотезы пытаются загнать явление в рамки привычного объяснения. Но есть вопрос, от которого мурашки по коже: если это был просто сон, почему мы проснулись в тот самый момент, когда нас убили?

Раньше сон считали личным переживанием – интимным, хаотичным, подчинённым только внутренней логике. Сейчас кажется иначе. Если «мы больше не одни в собственных головах», значит, там кто-то ещё живёт: наблюдатель, вирус, система, бессмертное «другое», которое не спит и использует наши сны как полигон.

Если один и тот же сюжет приснился миллиардам, значит, существует точка подключения, общий источник, что-то вроде сервера. А раз это трансляция, у неё есть автор: кто-то нажал «пуск».

И тогда вопрос меняется: зачем? Проверка? Эксперимент? Предупреждение?

Мы проснулись синхронно, в ту же секунду, когда во сне наступила смерть. Слишком точная синхронизация, чтобы списать всё на случайность.

Возможно, пора признать: это уже не просто сон. Это сигнал.

Глава 1. Знак принадлежности

-ДИМА-

Я снял квартиру в Хамовниках, с облезлой штукатуркой на фасаде и подъездом, в котором тянуло железом и пылью. Район тихий. Не центр, но рядом метро. Главное, ни одного окна на восток: утренний свет раздражал.

Работа в юрфирме задала чёткий ритм: подъём, офис, бумаги, заседания. Люди врали в глаза, я кивал. Постепенно это стало нравиться – цинизм как способ не чувствовать. Осознанных снов в этой жизни не было. И это казалось безопасным.

Я думал, что забыл Варю. Иногда, ложась спать, представлял её лицо. Без запаха, без голоса. Просто образ. Уже не острый, немой. Я выжил.

Выход из офиса, как всегда.

Зажигалка клацнула в пальцах, сигарета во рту, лёгкий выдох. Новая привычка. Старая потребность занять руки, когда мысли не слушаются.

И вдруг – удар.

Не по телу. Изнутри.

Лаванда.

Острая, настойчивая. Не парфюм – воспоминание. Так пахли её волосы. Сердце дёрнулось, пальцы дрогнули, пепел упал на кроссовки.

«Просто совпадение», – сказал себе.

Пошёл дальше.

Но ноги свернули в сторону сами.

Переулок. Узкий, между двух зданий. Воздух стоял, будто давно не дышал. Там было двое. Один в капюшоне. Второй держал баллон краски, срывающийся шипением.

Я не остановился. Сделал вид, что просто иду. Но на повороте обернулся. Их уже не было. Сбежали за угол.

На стене остался след.

Свежий.

Разорванный круг, перечёркнутый спиралью.

Я узнал этот символ, как узнают свою кровь. Знак онеров. Но искажённый. Сломанный.

Подошёл ближе. Краска блестела, пахла металлом и химией. Линия липкая, ещё не высохла. Я встал спиной к стене, медленно огляделся. Пусто.

Но на соседнем здании увидел ещё один знак. Ромб. Глаз. Внутри зрачок, свернувшийся в спираль.

Чёрт.

Это не совпадение.

Это приглашение.

Я достал вторую сигарету. Щелчок. Вдох.

– Кто-то играет, – сказал вслух.

И почувствовал знакомую дрожь.

Не страх. Не радость.

Ощущение, будто снова стоишь у черты.

И она снова зовёт.

Глава 2. Воронка ночи

-ВАРЯ-

Он снова здесь.

Стоит в тени спокойно, выжидающе, будто знает, что я не смогу отвести взгляд. Его улыбка та самая, что была при нашей первой встрече. Но теперь в ней нет ни прежнего обаяния, ни легкой бравады, только липкая тревога. В его глазах уже прозвучало всё, что следовало сказать, словно самое страшное ещё впереди, и он наслаждается ожиданием заранее.

Я хочу отвернуться.

Кулон на груди нагревается и пульсирует, будто пытается о чём-то предупредить. Я жажду разорвать этот взгляд, сорваться с места, пробежать, проснуться, закричать, сделать хоть что-то. Но куда бы я ни повернулась, он снова стоит там. Передо мной. Позади. Справа. Слева.

Сон не оставляет выхода.

Как заевшая пластинка, каждую ночь повторяется одно и то же. Не сюжет – ощущение. Он не приближается. Не произносит ни слова. Только смотрит.

Сначала я решила, что это всего лишь отголосок. Память, затянутая в сон. Потом стала думать: может быть, кто-то копирует его образ. Но я же знаю, как он чувствуется. Как пахнет воздух рядом с ним. Как дрожит пространство в его присутствии. Это он. Арчи.

Мы заперли самого властного онера в его личных кошмарах. Я заставила его снять кулон, тот самый, что остался у него от матери. Этот амулет был его щитом, а теперь он потерял защиту. Кулон, что дал мне Джо, был всё ещё у меня, но только внутри системы. В реальности я его не надевала, боялась однажды не проснуться.

Арчи не мог быть здесь. Не имел права. Система надежно замкнула его в личных кошмарах. Но почему же я снова вижу его?

Он стоит передо мной: высокий, собранный, волосы чёрные, гладкие, без единого изъяна. Взгляд пронзительный, тяжёлый, карий, из-под длинных ресниц. Белый смокинг, безупречный, как насмешка над хаосом.

Никто не знал, где он на самом деле.

А я видела его. Снова.

И от этого внутри всё холодело, словно его тень нашла лазейку туда, где не должно быть даже воспоминаний.

Я рассказала Саше.

Он лишь сосредоточенно крутил кольцо на пальце, и молча слушал. Потом покачал головой.

– Варя… система его заблокировала.

– Я знаю.

– У него нет выхода.

– Но я его вижу.

Он долго молчал, а потом тихо добавил:

– Может, ты просто хочешь его видеть?

Эти слова ранили. Он не хотел задеть, но попал точно в цель. Да, я думаю о нём. О том, что мы пережили. О том, чем всё закончилось. Но не настолько, чтобы звать его обратно.

Мы с Сашей пытались войти в разные сюжеты вместе. Он всегда держал мою ладонь, проверял мои видения. Но ни разу Арчи там не появился.

Словно он ждал.

Ждал, когда я останусь одна.

––

Я шла к Джо, медленно считая шаги, словно это могло отсрочить разговор. Подъезд пах старым деревом и сыростью стен. Тусклая лампочка под потолком мигала, отбрасывая дрожащие тени. На площадке стояла коляска, аккуратно придвинутая к стене, будто сама по себе уже говорила: «здесь теперь всё по-другому».

Я позвонила. Дверь отворилась почти сразу, и на пороге появился Джо. Он был растрёпанный, сонный, с ребёнком на руках. Тонкая белая распашонка малыша сбилась на плече, и он всхлипывал, прижимаясь к отцу. Джо бросил на меня тёплый, но усталый взгляд.

– Варя? – голос его прозвучал хрипло. – Заходи.

Я прошла в квартиру. В коридоре стояли коробки с игрушками, запах молока и кофе смешивался с лёгкой ноткой детского крема. Где-то в соседней комнате смеялась Алёна, смех её был звенящий, радостный, и от этого я вдруг почувствовала себя чужой.

Джо провёл меня на кухню. Стол был завален квитанциями и кружками. Повседневный хаос новой жизни. Он посадил ребёнка в высокий стульчик, погладил по волосам, а потом обернулся ко мне:

– Кофе? – спросил просто, будто это был единственный способ хоть немного вернуть разговор в привычное русло.

Я кивнула.

Он достал турку, засыпал молотый кофе, и пока вода закипала, кухня наполнилась горьким ароматом. Я села на край стула, разглядывая обстановку. Всё это было таким… обычным. Таким не-нашим.

Я обхватила ладонями кружку, но к кофе так и не притронулась. Горячий пар поднимался вверх, щекотал кожу, а слова стояли в горле комом.

– Джо, – сказала я прямо, – он вернулся в мои сюжеты.

Он перестал шуметь ложкой в сахарнице, медленно поднял голову.

– Кто?

– Арчи. – Я выдохнула и почувствовала, как от облегчения меня чуть повело. – Каждую ночь. Он стоит в моём дворе. Ничего не делает, только смотрит. И это не просто воспоминание. Он… настоящий.

Ребёнок в стульчике засопел, постукивая ладошкой по столешнице, и от этого обыденного звука признание прозвучало ещё страшнее.

Джо сел напротив, сцепил пальцы, глядя на меня усталыми глазами.

– Ты уверена, что не ошиблась? – спросил он, спокойно, без давления, но я почувствовала: он надеялся, что я скажу «да».

– Я не ошибаюсь, – ответила я, не отводя взгляда.

– Спрайты не могут имитировать… – начал он, словно напоминая мне азы, которые и так знала наизусть.

– А что, если теперь могут? – перебила я.

Он отложил квитанции, глубоко вдохнул.

– Не выдумывай, Варь.

Я сидела, потирая виски.

– Джо, я вижу его каждую ночь. Это не сон-воспоминание, не образ. Он не растворяется, не исчезает. Он смотрит. Ждёт. Он как будто нашёл лазейку.

– Он не может перемещаться внутри Системы. Мы это обрубили. Он словно вирус, выкинутый из сети. Его не может быть.

– Но я его вижу.

Он вздохнул, но больше ничего не сказал.

Даже не предложил помощи.

На кухню легко, почти вприпрыжку, вошла Алёна. Волосы её были собраны небрежным пучком, на плечо накинут тёплый кардиган. Она поздоровалась, и её голос сразу будто приоткрыл окно, в воздух ворвался свет.

– О, Варя! – она улыбнулась широко, как всегда. – Как хорошо, что заглянула. Джо, ты хоть кофе нормальный сварил, или опять воду недодержал?

Она села рядом, потянулась за кружкой и щедро плеснула себе напитка, будто в её мире не существовало ни тревог, ни ночных кошмаров. Её энергия была заразительна: лёгкая, радостная, словно успокаивала все мрачные мысли, которые тяготили меня.

Разговор быстро свернул на что-то простое, про малыша, его первые шаги, про новые десерты в «Легране». Я слушала, кивая и даже улыбалась, стараясь впитывать её живое тепло, как лекарство.

Но внутри всё равно стояла тень. Я сидела с ними, в этой уютной кухне, а мысли то и дело возвращались к ночи. Я знала: стоит мне закрыть глаза, и он снова появится. Арчи. Его силуэт, его неподвижная, выжидающая тишина.

Я не знала, что мне делать. Сказать ещё раз вслух? Просить помощи? Или смириться и идти навстречу этому кошмару?

И пока Алёна болтала о мелочах, а Джо вставлял свои ироничные комментарии, я улыбалась, но глубоко внутри ощущала, как приближается ночь. И вместе с ней – он.

Глава 3. Тишина после бури

-ВАРЯ-

Мы с Сашей жили вместе в его квартире. Она была такой же, как и он: спокойной, организованной, лишённой лишних деталей. Саша знал каждый угол на ощупь, каждую полку. Его ладони помнили расположение вещей лучше, чем память могла бы подсказать любому другому. Свою съёмную квартиру я оставила без сожаления: решение переехать к нему оказалось естественным, будто это всегда было предопределено.

По утрам мы выходили гулять с Декси. Её звонкий лай и топот лап по асфальту будили весь двор. С нами был и мой кот Ластик, ленивый и ревнивый: он никогда не участвовал в прогулках, но неизменно ждал нас у двери, словно проверял, не ушли ли мы навсегда.

Завтраки стали нашей тихой традицией. Саша наливал кофе, я раскладывала тосты и сыр. Его движения были точны до автоматизма, и каждый раз я ловила себя на том, что любуюсь этой сосредоточенной уверенностью.

Из всей перестановки, что я позволила себе в его квартире, была лишь замена штор. Я повесила лиловые, фиолетовый оставался моим цветом, якорем, привычкой. Саша не возражал, только провёл пальцами по ткани, улыбнулся и сказал:

– Звучит мягко.

Я закончила институт, получила диплом юриста и устроилась работать в строительную компанию. Дела были приземлённые: договоры, согласования, консультации. Но в этой приземлённости было что-то спасительное. По вечерам я ещё помогала Саше с его «Леграном», мы вместе составляли меню, спорили о новых десертах, я вникала в юридические тонкости аренды и поставок. Иногда он шутил, что кафе теперь наполовину моё.

Всё было спокойно.

Необычайно спокойно для нас.

После того как Алёна и Джо стали родителями, мы навещали их: я катала коляску по тихим улицам рядом с домом, а Алёна рассказывала новости с её привычным сияющим оптимизмом. Мы говорили обо всём подряд: о книгах, о планах на лето, о том, как быстро растут дети. Только одну тему обходили молчанием – её брат.

Дима уехал в Москву, после учебы. Он отказался быть онером и больше не был частью нашей команды. Имя его редко звучало, будто само воздухом отталкивалось. И всё же тень оставалась.

А я… я жила. Работала. Гуляла. Смиренно отложила свои фотографии в долгий ящик, спрятала камеру в шкафу. В моём мире не было места для прежнего увлечения. Я старалась убедить себя, что реальность с её кофе, договорами, детским смехом и лиловыми шторами и есть всё, что нужно для счастья.

Но иногда, когда Саша засыпал рядом и дыхание его становилось ровным, я смотрела в потолок и чувствовала странное напряжение, будто за спокойствием таится нечто, что пока только ждёт своего часа.

––

Ночами я бродила одна по серой Альтере. Пустые улицы вытягивались в бесконечность, дома стояли неровно, словно сложенные из затуманенных воспоминаний, и всё вокруг дышало тишиной, в которой слышалось лишь собственное сердце. Каждый шаг отдавался гулом, будто сама земля под ногами была не до конца настоящей.

Саша долго не хотел появляться в Лимбере. Из солидарности ко мне он избегал её, хотя я знала – это мучило его не меньше, чем моё изгнание мучило меня. Я уговаривала, пыталась убедить, что не против, если он вернётся туда один. Лимбера была для него не просто местом силы, она была его зрением, его настоящей реальностью. Там он видел краски, различал оттенки, летал в гонках и входил в историю как Легенда дуэлей. В реальности он жил в темноте, но в Лимбере сиял. Я не имела права лишать его этого.

Однажды он всё же пошёл на компромисс и вернулся туда. Я поддержала его улыбкой, но внутри стало пусто и тоскливо. Я осталась здесь, в Альтере, среди чёрно-белых декораций, где каждый сюжет был чужим, а мой собственный лишён цвета.

Я ждала, надеялась, что однажды краски вернутся, что Лимбера снова примет меня. Но, видимо, цена моих поступков против Арчи оказалась слишком высокой. Система не прощала, и раз за разом я снова оказывалась в Альтере, в этой зыбкой, нейтральной зоне, где законы ОС не действовали.

Здесь не было защиты. Любой мог появиться в моём сюжете без предупреждения. Иногда это были знакомые онеры, иногда случайные чужаки. И каждый раз я ловила себя на том, что жду… что за поворотом снова увижу его силуэт. Арчи.

Я была заложницей этой черно-белой свободы, где каждый шаг давал иллюзию выбора, но, по сути, оставлял меня в пустоте.

––

Сон начинался, как всегда, в старом дворе моего детства. Те самые качели, скрипящие под ветром; облупленные стены гаражей, за которыми я пряталась в детстве; глухие окна пятиэтажки, будто забытые временем. Пахло влажной землёй и тёплой пылью, поднятой ветром.

Я бродила по тропинкам, разглядывая облезлые турники, и присела на качели. Оттолкнулась, цепи скрипнули, а поток воздуха коснулся лица. И вдруг в глубине двора тень дрогнула.

Он вышел из неё медленно, шаг за шагом. Белый смокинг в полумраке казался насмешкой, а волосы чернее самой ночи. Арчи.

– Варя… – голос был низкий, мягкий, почти зовущий.

Я вскочила с качелей, но он исчез.

И тут же появился снова, ближе, почти у самого уха. Его дыхание обожгло кожу, когда он протянул шёпотом:

– Варяяя…

Голос не умолкал. То ласковый, обволакивающий, как обещание. То резкий, как удар ножа, разрезающий пространство. Он множился эхом, проникал в стены, в воздух, в моё тело.

– Варя. Варя. Варя!

Я зажала уши руками, но звук шёл изнутри. И от этого ужаса не было выхода.

Я проснулась, вскрикнув, и сердце билось так сильно, будто пыталось прорваться наружу.

Холодный пол. Не постель. Я сидела, прижавшись спиной к шкафу. Плечи затекли, руки дрожали. Саша уже ушёл на прогулку с Декси. В квартире стояла тишина, только на кухне пахло хлебом, оставленным им на столе.

Это было не впервые. Вчера я проснулась на кухне, прижатой щекой к плитке. До этого в ванной. Иногда на полу у кровати, как будто меня туда кто-то опустил.

Я понимала: этим я усложняла жизнь Саше. Он не видел в реальности, и теперь каждый его шаг в квартире был пронизан тревогой. Он двигался осторожнее, чем раньше, словно боялся наткнуться на меня там, где меня не должно было быть. Его ладонь задерживалась в воздухе чуть дольше, проверяя путь. Перед тем как встать, он замирал, проверяя ладонью мою половину кровати. Даже чашки на столе переставлял тише, будто лишний звук мог разбить хрупкое равновесие между нами.

Я чувствовала его волнение, не за себя, за меня. Проснуться и найти меня чужой, беззащитной, в нелепом месте. Это был его давний страх, о котором он никогда не говорил, но я ощущала его каждой клеткой.

И оттого его сдержанность ранила сильнее любых слов.

Глава 4. Трещина в системе

-ВАРЯ-

Упрямые слухи просачивались со всех сторон, будто сквозняк из щелей. Сначала где-то на задворках разговоров, потом всё громче, настойчивее.

Даже Саше пришлось признать: что-то происходит. Его обычно не поколебать, он держался за факты, за собственный опыт, за холодную рассудительность. Но когда один онер в Лимбере рассказывал, что видел самого себя, а потом другой клялся, что ничего подобного не было, когда его видели другие… а на следующий день подобное признание сделал уже другой – мы поняли, что это не совпадение.

Сначала все списывали на сбой, на «игру» системы, которая иногда любила показывать странности. Но это липкое, тревожное чувство только крепло. Неполадки множились, и отрицать их стало невозможно.

И тогда мой образ Арчи в собственных сюжетах перестал быть «личным» кошмаром. Пришлось признать, что это не просто отголосок моей памяти, не травма, которая никак не уходит. Это было предупреждение. Признак того, что угроза всё ближе, и что она каким-то образом связана именно с ним.

Но до конца всё равно никто не хотел верить. Даже Джо, слушая мои слова, молчал дольше, чем нужно, словно подыскивая внутри себя оправдание системе. Алёна старалась улыбкой сгладить напряжение, Саша качал головой, будто отгоняя мысль, что Арчи может вернуться. Но сомнения остались у каждого.

В итоге решение назрело само: мы должны собраться в системе снов для обсуждения происходящего в «Маске сна».

Театр встретил нас мраком и знакомой тишиной.

Здание возвышалось над пустой площадью, как чёрный куб, лишённый времени. Когда-то здесь кипела жизнь: огни рампы, аплодисменты, голоса артистов. Теперь лишь потрескавшаяся лепнина, облупившаяся краска на колоннах и тяжёлая тишина, которая обрушивалась на плечи, как занавес.

Внутри царил полумрак. Красные бархатные кресла поблекли, ткань местами протёрлась до серой основы. Деревянный пол под ногами гулко откликался, будто помнил тысячи шагов. Запах пыли и старой сцены, впитавшей в себя чужие драмы и восторги, наполнял пространство, смешиваясь с холодом, будто сам воздух был набит ватой воспоминаний.

Под потолком перекошено висела массивная люстра в хрустальных подвесках, и когда мы вошли, едва заметно качнулась, звякнув стеклянными каплями, словно перешёптывалась с тьмой. Сцена казалась глубже, чем положено: из-за игры сна кулисы уходили в бесконечный коридор, и каждый раз казалось, что за ними кто-то стоит.

Это место давно стало нашим штабом. Джо выбрал его не случайно: в юности он сам играл здесь, и теперь театр был похож на маску, наш символ и укрытие. Его стены скрывали нас от системы, давали ощущение крепости, хотя всё здесь шептало о прошлом и разрушении.

Когда мы собрались в кругу, мне почудилось: на пустых балконах сидят тени зрителей. Они молча следят, ждут. И от этого сердце билось быстрее, будто сама система слушала наш совет.

Влад только что вернулся из Лимберы, и его рассказ был словно спичка, поднесённая к сухой траве.

Нескладный подросток с патлатыми волосами, которые всё время падали на глаза. Он ёрзал на месте, будто не находил себе опоры. Угловатые движения выдавали в нём панику и растерянность: плечи дёргались, руки то хватались за подлокотник кресла, то прятались в карманы. Казалось, весь он – сплошное «не знаю, что делать», но именно это делало его признание ещё тревожнее: если даже в Лимбере он потерял уверенность, значит, случилось что-то действительно серьёзное.

– Он был… как я, – его голос дрожал, и даже тусклый свет люстры казался слишком ярким для этого признания.