Пожарка

Все снова уставились в блокнот, пытаясь на блёклой бумаге рассмотреть знак.

– Да пятнышко это от карандаша, – возразила мужу Софья.

– Нет-нет, точно вам говорю, здесь знак какой-то! Надо на месте смотреть, авось найдём, – сказал Трофим Иванович, поднимаясь.

– Да куда вы, оглашённые! – Софья попыталась остановить семью, но все быстро собрались и исчезли, оставив её с Антошкой дома.

Шкалик, подошедший к воротам дома Нечеухина, отскочил в сторону, когда внезапно отворилась калитка и на улицу высыпали пять человек.

– Опачки, а куда это вы все собрались, позвольте поинтересоваться?

– Клад искать, – ответил Трофим Иванович. – В старой церкви.

– Ну не совсем клад, – вмешался Борис. – Может, не стоит рассказывать первому встречному? – вполголоса сказал он Трофиму Ивановичу.

– Это Шкалик-то первый встречный? Да он тут все входы и выходы знает, нужный человек, – ответил Трофим.

Шкалик, в миру Максим, согласно кивнул. Он с детства верил в ведьм и леших, а тема клада была для него болезненной: он сам неоднократно пытался его найти, мечтая разбогатеть. Не то чтобы он бедствовал, но, находясь под гнётом властной жены, вечно стремился подняться в её глазах. Парой они были колоритной, он – небольшого роста, щуплый, с копной вечно сальных, уже седых кудрей, она – высокого роста, с мощными руками и ногами, большой грудью, силы неимоверной, легко поднимала пьяного мужа, чтобы погрузить его тележку и доставить домой. С пьянством мужа она боролась с первых дней семейной жизни, но зелёный змий оказался сильнее, так что с возрастом она махнула рукой – в подпитии Шкалик был слезливым, добрым и быстро засыпал.

– Я с вами, – немедленно заявил Шкалик, подтягивая сползающее трико.

– Вы ещё всю деревню соберите, – буркнул Борис, направляясь к храму. Остальные потянулись за ним.

Глава 4.

При дневном свете внутри храма было не так страшно, как ночью. В солнечных лучах, пробивающихся сквозь заколоченные окна, танцевали пылинки, строгие, местами осыпавшиеся, лики фресок смотрели со стен храма, остатки старой лестницы без ступенек вели на второй этаж. Кругом валялись окурки, пустые коробки, старые доски и обломки кирпичей.

– Мда, печально, – сказал Трофим Иванович, рассматривая стены притвора.

– Да нет здесь ничего, тыщу раз уже смотрели, вон пол весь перекопали, – сказал Шкалик, ища, куда бы присесть. Настя и Егор рассматривали фрески, Борис следил за Трофимом Ивановичем, Женька ходила следом за ним.

– Не скажи, Максим, – ответил Трофим Иванович, рассматривая схему. – Где-то здесь, – он отдал блокнот Борису и начал руками нажимать на кирпичи, – должен быть вход, нужно искать.

Он не успел договорить, как один из кирпичей сдвинулся под его рукой, раздался скрип, и перед опешившими от изумления людьми открылась дверь в половину человеческого роста. Оттуда пахнуло затхлым воздухом, пахнущим болотом и плесенью.

– Я же говорил! – воскликнул Борис, подбегая к двери. – Надо ползти туда! – он показал рукой на открывшееся отверстие в стене.

– Стоп! Никто никуда не лезет! Этому подземному ходу много лет! Неизвестно в каком он состоянии сейчас, – прикрикнул Трофим Иванович. – Это вам не шутки, здесь подготовка нужна, фонари, верёвки, каски, в конце концов!

– А ход мы открытым оставим? – спросил Борис.

– Вон, коробками пока завалим и досками, сюда особо никто не ходит. Ребятишки, бывает, забегают да алкашня местная, но надеюсь, что пока мы собираем нужное, никто сюда не сунется.

– Я предлагаю о находке молчать, – предложил Борис. – Вы же знаете, что в случае если мы его найдём, нам положено вознаграждение в размере пятидесяти процентов от стоимости клада? Или вы хотите со всем селом поделиться?

В его голосе зазвучали стальные нотки. Трофим Иванович посмотрел на историка: сейчас перед ним стоял настоящий хищник – волевой, собранный, – и никто, кроме него, не почувствовал опасности, исходившей от нового знакомого.

– Не будем делить шкуру неубитого медведя, ещё ничего не нашли, – отрезал Трофим Иванович. – Помогите лучше завалить вход и пойдём за оборудованием.

Нужное нашли быстро. Верёвку принёс Шкалик, метнувшийся домой и вернувшийся к Нечеухиным огородами, чтобы его никто не увидел. Каски и фонари нашлись на пожарке. Не задерживаясь, кладоискатели вернулись в храм. Долго препирались между собой, кому идти в подземный ход, но Трофим Иванович постановил: пойдёт он, Шкалик и Борис.

Кряхтя и согнувшись, он первым шагнул в маленькую дверь, светя в темноту фонариком. Сам ход был высоким, в человеческий рост, с выложенными кирпичом сводами. Здесь было сухо, но пыльно, и паутина свисала с потолка. Они молча, осторожно шли друг за другом мелкими шагами (Трофим Иванович впереди), но вскоре упёрлись в старинную деревянную дверь, отделанную железом. Дерево в двери иструхло, железные полосы проржавели, но открылась она легко, правда за ней оказалась простая кирпичная стена, сложенная в наши дни.

– Похоже, мы в подвале детского сада оказались, – нарушил молчание Трофим Иванович. – Там за стеной кладовка.

– А где клад? – спросил Шкалик, заглядывая за его плечо.

– Пусто, – сердито сказал Борис. – Здесь ничего нет, пустышка, – он сердито ударил кулаком по кирпичной стене.

– Ты бы стены не трогал, – посоветовал ему Трофим Иванович. – Мало ли что, ведь здесь много лет никого не было. Пошли назад, что здесь ловить-то ещё?

На этот раз он шёл последним и возле самого выхода заметил маленький рычажок. Выходя, он дёрнул его, и дверь медленно за ним закрылась.

– Вот ведь мастера были, – с восхищением сказал Шкалик. – На века строили!

– Папа, вы нашли что-нибудь? – спросила Женька, изнывающая от любопытства.

– Да нет там ничего, – ответил за него Борис.

– Да? – разочарованно сказала она. – И что дальше?

– Будем изучать записи в блокноте, может, мы что-то упустили, – задумчиво сказал Борис, рассматривая гипсовые ангелочки под куполом храма. – Я точно знаю, там есть сведения о местонахождении клада.

– Откуда? – поинтересовался Трофим Иванович.

– От хозяина блокнота.

– А сам он где?

– Умер, – коротко ответил Борис, направляясь к выходу. – Вы идёте или так и будете здесь стоять?

Разочарованные, они вернулись в дом Нечеухиных, где их давно ждала на обед Софья.

Прошла неделя.

Трофим Иванович работал, Софья занималась домашними делами, Вера и Егор отдыхали, наслаждаясь летом, Борис изучал блокнот и надолго уходил в село: беседовал со стариками, посетил школьный музей, раз за разом обследовал храм. Женя, решившая захомутать перспективного жениха, не выходила из кухни, готовя Борису изысканные блюда. Наблюдая за дочерью со стороны, Софья удивлялась, ведь Женька совершенно не любила готовить, но в борьбе за мужчину использовала все средства. Борис молча съедал предложенное, благодарил и уходил к себе, где ночами изучал записи, пытаясь найти зацепку.

Обычную июльскую ночь разорвал звонок стационарного телефона. Трофим Иванович, как раз дежуривший на пожарке, отбросил газету и взялся за трубку.

– Иваныч, вызывай машину, жена моя рожает! – прокричал в трубку Сашка Мамаев.

– Не ори, жену напугаешь. Сейчас машина придёт, – спокойно сказал Трофим Иванович, после чего, сбросив звонок, набрал сначала водителя дежурной машины, потом местную фельдшерицу.

Ждать машины скорой помощи из района было долго, вот и придумал местный председатель колхоза, заботясь о жителях села, держать на пожарке дежурную машину – на всякий случай. А чтобы в стрессовой ситуации людям не теряться, приказал дежурным всячески содействовать нуждающимся. При этом сам он человеком был жалостливым и, если водитель дежурной машины не мог сесть за руль по разным причинам, возил больных сам. В основном, конечно, ночью.

Приходилось Трофиму Ивановичу в своё дежурство и рожениц спасать, и сердечников, и разных других болящих. Действовал он всегда чётко, организовывая помощь, успокаивал по телефону родных, помогал грузить в машину не ходящих.

– Едет к вам машина, не беспокойся, – сказал он Сашке, набрав его номер телефона. – Как там Верка твоя?

– Орёт, схватки начались, – дрожащим голосом доложил собеседник. – Не знаю, что и делать!

– Успокоиться для начала, мужик ты или баба? – строго сказал Иваныч. – За руку её возьми, будь рядом, фельдшерица уже бежит к вам, а ты пока вещи для больницы собери.

– Понял, Иваныч, спасибо!

Сашка Мамаев бросил трубку, а Трофим Иванович вздохнул: вспомнил, как рожала жена их первого ребёнка.

Тогда осень была, грязь кругом непролазная, Софья с вечера стала на живот жаловаться, а ночью началось. Трофим вызвал машину и фельдшера, а ехать как, когда? – дорога от села до райцентра сплошное грязное месиво. Председатель распорядился, его машину прицепили к трактору "Кировцу", жену уложили на заднее сиденье и поехали. Машину мотыляло из стороны в сторону, Софья стонала и плакала, а он, держа её голову на своих коленях, гладил спутавшиеся мокрые волосы и успокаивал Сонечку как мог.

Женька родилась уже в больнице, крепкая, здоровенькая, а вот потом с жизнью не повезло: мотает её так же, как ту машину в осеннюю ночь – из стороны в сторону.

Он вышел из помещения пожарки, вдохнул в себя свежего, пахнущего травами воздуха. Ну, теперь бояться нечего: по селу и до райцентра лежит ровная асфальтовая дорога, гладкая, как стекло, несколько минут – и ты уже в больнице. Так что скоро появится в селе новый житель.

«Интересно, кого родит Вера, мальчика или девочку?» – подумал Трофим, осматриваясь вокруг.

Кругом стояла тишина, даже собаки молчали, он подышал ещё минуту и зашёл обратно.

Глава 5.

Вот уже неделю Шкалик не находил себе места, мысли о кладе не давали ему покоя. Он плохо спал, во сне бормотал и ворочался (за что был изгнан женой на диван), но и на жёстком, продавленном ложе он не переставал мечтать о призрачном богатстве.

– Вот найду клад, куплю себе сразу машину, с Иринкой рванём к морю, куплю ей бусы и босоножки белые. Те, что в сельмаге себе приглядела.

Мечты кружили голову, заставляли сердце стучать быстрее, засыпал он под утро со счастливой улыбкой на губах. Но ночь заканчивалась, а с нею и мечты о больших деньгах. Утром, не выспавшийся, он порыкивал на жену, попинывал кота, не вовремя попавшего под ноги, и мрачным уходил на работу.

Ирина наблюдала за мужем и гадала, не зная, что с ним происходит, пока, припёртый ею к стенке, Максим не признался, что хочет найти клад.

– Тю, – сказала она презрительно, узнав причину его бессонницы. – Лучше бы забор поправил, перед соседями стыдно – они уже костылями его подпирают со своей стороны.

– Не веришь? А у Бориса, того, что из города приехал, записи имеются: успели священники-то припрятать своё барахло.

– Тоже мне новость, так об этом моя бабка ещё рассказывала, – ответила Ирина, ставя перед мужем тарелку жареной картошки. – Она же при храме пела, в хоре и дружила с попадьёй, – подумав, жена подложила ему в тарелку солёный огурец.

– Наша бабка Агафья? А ты не рассказывала об этом, – спросил Шкалик, хрустя огурцом.

– Так ты и не спрашивал. Вот только расскажет ли тебе она об этом?

Между Шкаликом и Агафьей была давняя вражда: по молодости он тиснул у неё несколько литров самогонки. Вредная старуха не простила и при удобном случае припоминала ему ту кражу. Несмотря на солидный девяностопятилетний возраст, была она в ясном уме и памяти и даже мало-помалу себя обслуживала. Жила она на краю села в гордом одиночестве, время от времени выбиралась до сельского магазина и почты, слыла нелюдимой и вредной.

«Мда, задачка, – подумал Шкалик, подцепляя на ложку картошку. – К Агафье на кривой козе не подъедешь, не подмажешь. Нужен план».

Он отодвинул от себя пустую тарелку и, выпив стакан холодного молока, улегся на диван – думать. В голову ничего не шло, и, помучавшись, он заснул, не слыша, как жена укрыла его покрывалом.

Агафья с трудом вышла на крыльцо: больные ноги совсем не держали, суставы ломило от нестерпимой боли, а тут, как назло, привезли тележку дров. Пахучие поленья так и манили, просили: сложи нас в поленницу.

– Ох, грехи наши тяжкие, – вздохнула она, пытаясь тихонько спуститься с крыльца.

– Доброго денёчка, Агафья Степановна, – раздался знакомый голос из-за плетня.

– Хто здеся? А ну идите подобру-поздорову, не то Полкана с цепи спущу!

На цепи заходился лаем здоровенный пёс, любимец старухи.

– Это я, Максимка, тётка Агафья, – Шкалик высунулся из-за забора.

– У, вражье семя, опять пришёл пакостить?

– Помочь решил, вижу, дров вам подвезли? Сложить бы надобно.

– Без тебя обойдусь, ворюга!

– Как хотите, тётка, только назавтра вроде как дождь обещают.

Старуха задумалась.

«Так вот почему у меня ноги разболелись, руки ломит, и верно – дождь будет, а дрова как же?» – подумала она про себя.

– Ладно, заходи, подсобишь, заплачу, сколь скажешь. Ирка-то как?

– Жива-здорова. Стесняюсь спросить, собачку бы прибрали, неровен час сорвётся, укусит, а я их с детства боюсь.

– Не боись – в сарае запру, Полкан чужих не любит.

С трудом спустившись с крыльца, она доковыляла до собаки и, цыкнув, чтобы замолчал, закрыла в сараюшке. Полкан и там продолжал лаять и прыгать на дверь, поэтому Шкалик, опасливо оглядываясь, подпёр дверь жердиной.

– Значит так, – скомандовала Агафья. – Складывать будешь под навес, бересту в короба, а я пока пойду сгоношу тебе яишенки. Самогонки не дам! – грозно сказала старушка.

– Да и не надо, в завязке я, уж сколь не пью, – ответил ей Шкалик, подхватывая первые поленья.

– Смотри у меня, – погрозила ему старуха пальцем. – Ежели что, Полкан тебя живо разуму научит! – тяжело передвигая ногами, она ушла в дом.

Поплевав на ладони, Шкалик принялся носить дрова и складывать их в поленницу. Работа была привычной, перекладывая поленья крест-накрест, чтобы не завалились, он думал, как начать разговор с Агафьей о кладе.

Через три часа на месте кучи остались лишь щепки, которые Шкалик собрал в большую оцинкованную ванну.

– Готово, – доложил он Агафье, вышедшей посмотреть, как продвигается работа.

– Вижу, – ответила подобревшая старуха. – Заходи в дом, обед поспел.

Стопку с самогоном Шкалик благоразумно отодвинул, а графинчик убрал со стола на буфет. Агафья одобрительно хмыкнула и добавила ему в тарелку кусок мяса из чугунка с супом.

– Ешь давай, работничек, – сказала она, усаживаясь напротив него и внимательно наблюдая за тем, как он ест.

– Раньше работников по еде набирали, – сказала она, разглаживая натруженной рукой клеёнку на столе. – Ежели хорошо ест, значит, и работать будет хорошо, ну а если клюёт, как птичка, то и в работе не дюж.

– Вкусный у вас, тётка, супец, – похвалил Шкалик. – В народе говорят, вы и поёте хорошо, даже в церкви пели.

– Было такое, – с удовольствием ответила Агафья.

Глаза её увлажнились, старушку затянуло в омут воспоминаний.

– Родители наши батрачили всю жизнь. Жил здесь один, Саночкин. Богатый человек был, хозяйство большое, мог батраков нанять. А нас в семье мал мала меньше, я за старшую оставалась, с шести лет уже готовить умела и дитё обиходить тоже. Родители отдали меня в воскресную школу при храме, правда всего ничего и проучилась, но зато батюшка меня приметил. «Голос у тебя, ангельский, Агафьюшка, чисто ручеёк звенит, переливается». Вот и позвал псалмы петь при службе. А мне что, за радость только. Матушка накормит да ещё с собой даст, так я маленьким несла, одна никогда не ела. Постарше стала, при храме работу получила – плохо ли? Родителям подсоба, на селе почёт и уважение. Только вот вскоре переменилось всё. Саночкина из дома выселили, увезли куда-то вместе с семьёй, в доме его контору сделали, папка мой в большевики записался, значительным лицом в селе стал, а мне запретил в церкву ходить. Помню, как колокола снимали: главный упал да в землю глубоко ушёл, тракторами доставали, а в меньших колоколах дикие пчёлы соты наделали, их раздавали детишкам, на радость. Хотя какая радость, когда веру рушили? Батюшка долго держался, всё пытался храм защитить, да только увезли его ночью, тайно, чтобы люди не видели, вместе с попадьёй и детьми. А дальше и вовсе непонятное началось: то белые в селе, то красные. Мамка детей в охапку да в лес, не разбиралась кто откуда, боялась. Хорошо, что на краю жили, прям возле леса, – она показала рукой в окно, – рукой подать.

– А с богатством из храма что же? – как бы невзначай спросил Шкалик.

– Так ты из этих, кто его ищет? – спросила Агафья.

– Да почему же? – заюлил он. – Интересно просто. Люди говорят…

– Был тут на днях один городской, не нашенский, выспрашивал, только я его дальше двора не пустила, через забор разговоры вели. Так я ему то же самое сказала, что и тебе: не знаю ничего я про богатства эти. Только накануне как батюшку увезли, матушка книжку мне подарила – как чувствовала, что не свидимся больше.

– Книжку? – разочаровано протянул Шкалик. – А где она?

– Тут, где же ещё ей быть.

Агафья подала даже не книжку – печатный журнал местного земства с объявлениями и отчётами ведомства. Шкалик равнодушно полистал страницы. Похоже зря он дрова носил, не знает ничего старуха. Быстро доев предложенное, он распрощался и поспешил домой.

Утро следующего дня началось со страшной новости: Агафья умерла. Полкан, запертый в сарае, выл так, что ближайшие соседи не выдержали и пришли посмотреть, что случилось. Старуха лежала на полу, там же запекшаяся кровь из раны на голове, в доме всё перевёрнуто – похоже, здесь что-то искали. Соседи вызвали участкового, и первым, кто попал под подозрение, был Шкалик, которого во дворе Агафьи видели многие.

Весть о том, что Максим Володин убил одинокую старушку, в мгновение ока разлетелась по селу. Ирина, его жена, враз почернела от горя и ходила по улицам, низко опустив голову, скользила словно тень.

– Не верю я, что Шкалик мог убить! – стучал кулаком по столу Трофим Иванович на очередном дежурстве. Собравшиеся в пожарке мужики удручённо молчали.

– Укатают Сивку крутые горки, – задумчиво сказал один из них. – Не выбраться Шкалику теперь, так и сгниёт в тюрьме.

– А ты не каркай, ещё и не доказано ничего. Ирка его утверждает, что дома он был, спал, – яростно сказал Трофим Иванович. Полкан, которого он забрал жить на пожарке, громко гавкнул в углу.

– Так на то она и жена, чтобы мужа прикрывать, а как там дело было, никто ж не знает? – спокойно продолжил всё тот мужик, громко хлопая костяшкой домино об стол.

– Ну, знаешь ли, – продолжил разговор Иваныч, но договорить не успел – дверь распахнулась и в помещение зашёл местный участковый в будничной одежде.

– Здорово, мужики, – сказал он, снимая кепку с головы.

– Здорово, – вразнобой поздоровались в ответ присутствующие. Полкан при виде нового человека зашёлся лаем.

– Вечеряете? – спросил гость, высматривая, куда бы присесть. Трофим Иванович подвинул к нему свободный табурет.

– А ну цыц, – приказал он собаке. – Да так, в домино играем, – пояснил он гостю.

Казалось, в помещении даже воздух наэлектризовался. Полухин Степан Юрьевич был в селе человеком новым, участковым стал недавно, сменив старого, проработавшего не один десяток лет, поэтому относились к нему пока настороженно, не зная, чего ожидать от новой метлы, которая, как известно, метёт по-новому.

– А что вы, мужики, о последнем происшествии думаете? – спросил Степан Юрьевич.

– А что здесь думать? – ответил за всех Иваныч. – Не виноват Шкалик, то есть Максим Володин, – поправился он. – Не убивал он Агафью!

– Почему вы так считаете? – участковый внимательно посмотрел на Трофима.

– Так он курицу на суп зарезать не может, жену просит, а тут человек! Да вы знаете, какой он добрый? Его на рыбалку лучше не брать с собой, всю рыбу обратно в воду отправит, ему, видите те, жалко её!

Трофим Иванович не выдержал и вскочил со стула, размахивая перед лицом участкового руками:

– Да не он это, ручаюсь!

– Так, может, выпивший был? – предположил Степан Юрьевич, отводя от своего лица руку Трофима Ивановича.

– Да не пил он, – подговорились остальные. – Завязал уж как месяц назад, мы его и так и этак соблазняли, он в никакую, мол, не хочу и не буду. Силу воли в себе разрабатывал!

– Вот и сорвался, – предположил участковый.

– Говорят же вам, не он это, вы уж там разберитесь, пожалуйста, да настоящего убийцу найдите! Хотя кому я говорю? Вы же все одним миром мазаны, – Иваныч махнул рукой и плюхнулся обратно на стул.

– Разберёмся, товарищи, обязательно разберёмся, – ответил Степан Юрьевич, поднимаясь с табурета и направляясь к выходу. – До свидания, – вежливо попрощался он и вышел.

– Разберутся они, как же, держи карман шире, – сердито пробурчал Трофим Иванович, собирая разбросанные по столу костяшки домино в коробку. – Всех собак на него навешают.

Но Трофим ошибся, потому что через месяц похудевший Шкалик вернулся домой, сам не веря, что всё обошлось. Следствие по делу буксовало: ни свидетелей, ни улик преступления.

Глава 6.

Лето потихоньку шло на убыль, ночи стали холоднее, утренние туманы уходили неохотно, цепляясь мохнатыми лапами за кусты и крыши домов. Софья крутила соленья и компоты, Настя, проводившая Егора в город, помогала матери. Женька, до сих пор не вернувшаяся в свой дом, дожимала Бориса. Гость уже сопротивлялся вяло, и Софья не раз видела, как дочь по утрам, не таясь, выходила из летней кухни. Мать вздыхала про себя, надеясь, что в этот раз у Женьки всё срастётся и она наконец станет счастлива.

Сама Евгения в исходе дела нисколько не сомневалась и крутилась возле зеркала в сельском магазине, куда завезли красивые домашние халатики.

– Как, девочки, мне идёт? – спрашивала она у продавщицы и доярок, забежавших в магазин после дойки.

– Ну и куда ты в нём? Поросят кормить? – осудила её пышнотелая продавщица, позавидовав Женькиной молодости и задорному смеху.

– Нет, тётка Груня, этот халатик перед мужем ходить, ножки оголять, – Женька выставила красивую ногу вперёд, подперев рукой бок. – Ну как? Хороша? – спросила она, лукаво улыбаясь.

– Вам идёт, – ответил ей мужской голос. Женщины ойкнули и расступились: у прилавка стоял сельский участковый.

– Значит, вам понравился халатик? – кокетничая, спросила Женя.

– Красивой женщине всё к лицу, – галантно ответил Степан Юрьевич, поворачиваясь к продавщице.

Женька поспешила в примерочную – уголок, отделённый от остального магазина самодельной занавеской.

«Надо же, какой интересный мужчина», – подумала она, подустав от того, что Борис, не обращая особо на неё внимания, всё время проводил со своим блокнотом, пытаясь расшифровать записи.

Она вышла из магазина, участковый что-то покупал, и подождала его на крыльце.

– А мы с вами не познакомились, – сказала она, протягивая мужчине руку. – Я Женя, можно Женечка, Женюся, но только умоляю, не Евгения, это имя меня старит.

– Степан Юрьевич, – участковый сухо пожал ей руку и заспешил прочь.

– Ну что же вы, Степан Юрьевич, сразу бежать? У меня, может быть, жалоба имеется! – остановила его Женька.

– С жалобами в мой кабинет с восьми до пяти, – ответил участковый, уходя быстрым шагом.

– Мужлан! – обиделась Женя и поспешила обратно в магазин за халатиком.

Вечером, приготовив ужин, Женька пришла к Борису в летнюю кухню. Он что-то сосредоточено писал, не поднимая головы.

– Борюсик, поешь, я твои любимые манты приготовила, – сказала она, собрав бумаги со стола и плюхнув перед ним блюдо с мантами.

– Подожди, там же записи, – запротестовал он, но Женька уселась к нему на колени и наклонилась, чтобы поцеловать.

– Хорошо, я поем, – сказал он, спихивая её с коленей, – и ты уйдёшь, у меня много работы.

– Что значит уйдёшь? Я в кухарки к тебе не нанималась! – злая Женька фыркала, как рассерженная кошка. – Готовлю ему, стираю, а тебе всё неладно! Между прочим, ты в доме моих родителей живёшь, а за простой ни разу не заплатил! Мама из-за тебя закрутки в доме делает, а не здесь!

– Ты права, я как-то не подумал, – сказал Борис, вставая из-за стола. – Возьми, – он протянул ей деньги, которые достал из кармана брюк. – Здесь достаточно и за жильё, и за продукты. Я совсем заработался, иди ко мне.

– А манты?

– Подождут.

Чуть позже, кутаясь в покрывало на разобранной постели, Женька спросила:

– Ты меня любишь?

– Обязательно, – ответил полуголый Борис, торопливо доедающий манты. – Тебе лучше уйти, мне тут пришла одна идея в голову, нужно подумать.

Женька натянула на себя домашнее платье. Не так представляла она себе отношения с мужчиной. По сути их с Борисом связывала только постель, к сыну он был равнодушен, да и её саму не баловал вниманием. Забрав пустое блюдо, она ушла в дом.

– Что там Борис, клад не нашёл ещё? – спросил её отец, чинивший старый примус на кухонном столе.