Пожарка

Марина Макерова

Пожарка

Глава 1.

Старое здание пожарной части Клюевки находилось в центре села, прямиком за полуразрушенным храмом, напротив детского сада. Укрытое со всех сторон старыми тополями, которые ломались при каждом удобном случае, с крышей, покрытой мхом и старыми, скрипящими воротами, оно было местом здешней мужской силы. Вечером в небольшое помещение тесно набивались деревенские мужики, играли в карты и домино, судачили о своём мужском или всем гамузом ползали под вечно ломающейся пожарной машиной, пытаясь своими руками привести её в порядок.

К слову сказать, пожары в селе случались редко, и порой Трофим Иванович Нечеухин, один из трёх пожарных, скучая, проводил учения для местных ребятишек, заставляя их на скорость разматывать и сматывать пожарные рукава. Под его руководством ребятня подметала гараж и площадку перед пожаркой (так местные называли пожарную часть), белили стены, красили заборы и за честь считали возможность посидеть за рулем пожарной машины или получить разрешение взобраться на пожарную вышку, откуда всё село было видно как на ладони.

Сама Клюевка была небольшой, проживало в ней чуть больше тысячи человек. Она вольготно разбросала свои улицы параллельно небольшой реке под названием Кумушка. Спокойная летом, река широко разливалась в половодье, щедро заливала водой сельские огороды и уходила обратно, оставляя за собой водоросли и ил. Водились в реке караси и щуки, попадались сомы и раки, и редкий мужчина в селе не был рыбаком.

Трофим Иванович, как и другие, любил рыбалку, проводя на реке много времени, за что не раз его ругала жена. Вот и сегодня, перебирая рыбацкую сеть в пожарке и совсем не слушая своего лучшего друга, которого в селе за неуемную жажду выпить прозвали Шкалик, он думал об утренней ссоре с женой.

С Софьей они жили вместе уже много лет, вырастили двух дочерей, Евгению тридцати лет и Анастасию, заканчивающую педагогический вуз. Супруга была женщиной нежной: при малейшей ссоре её красивые голубые глаза наливались слезами, она начинала плакать, тут уж Трофим Иванович, на дух не выносивший женских слёз, шёл на попятную и всегда отступал, оставаясь, впрочем, при своём мнении.

Утренняя ссора вышла совсем пустяковая, не стоившая яйца выеденного, а вот гляди ж ты, задела, раз он о ней до сих пор думал. Прокручивал в голове варианты, как можно было ответить традиционно заплакавшей жене.

– Иваныч, ау, – позвал его Шкалик. – Что молчишь? Пойдём или нет?

– Куда? – отвлекся от своих мыслей Трофим Иванович.

– Как куда? Я же тебе битый час рассказываю уже: неладное творится что-то в нашей церкви, свет по ночам горит, тени мелькают, надо бы проверить.

– Да чего там проверять? Камни да земля, всё ценное ещё до нас растащили.

– А ну как костер палить начнут, а там лестница деревянная, потолок, этак до пожара недалеко. А спросят с кого? С тебя! Кто у нас за это отвечает? Ты!

– Ладно уговорил, сходим завтра, посмотрим. Не оставлю же я пост сегодня? Вот отдежурю, тогда и глянем. Наверняка ребятня клад ищет, – сказал Трофим Иванович, откусывая крепкими зубами нитку, которой сшивал сеть.

Сельский храм был построен на средства прихожан аж в девятнадцатом веке. Смотрел на бренный мир высокой звонницей с колоколами, расписными фресками на стенах и вылепленными из гипса ангелочками под потолком. В храме висели чудесные иконы и хранилась золотая утварь, переданная, по слухам, самим Александром III, который предпочитал простую жизнь и не гнался за роскошью и помпезностью. Имелись и золотые монеты, старые библии в окладах из драгоценных камней. По крайней мере, об этом говорил местный краевед, историк, нашедший подтверждение своим словам в архивах.

Многое удалось повидать храму на своем веку: и хорошего, и плохого, но из года в год сверкали маковки его куполов и улыбались гипсовые ангелочки с потолка. Пока в 1920 году храм не закрыли. Заколотили досками двери и окна, поснимали колокола, а иконы, утварь и книги странным образом исчезли. Старики болтали разное, дескать, припрятали священники богатство своё у преданных вере людей, а часть схоронили прямо в храме, правда никто не знал где именно. Периодически среди жителей села возникали мысли о том, чтобы его найти: для этого поначалу вскрывали полы, исследовали подвалы и чердаки храма, но, ничего не найдя, угомонившись, вздыхали, мол, враньё это всё и придумки людские. Тем не менее живучие легенды и мечты о богатстве нет-нет да и всплывали вновь, продолжали будоражить умы и вызывали трепет в неокрепших умах.

– Ты как неживой сегодня, – пробурчал Шкалик. – Опять твоя Софка жару тебе дала? Что на этот раз?

– Рыба, видите ли, ей помешала. Как ведро утром принёс, так и начала гундеть, мол, куда столько, и так все лари ею забиты. А я так понимаю: рыба она завсегда рыба, хоть жареная, хоть вяленая. Да мне и мяса не надо, лишь бы рыба была! – с возмущением ответил ему Трофим Иванович.

Шкалик, не имевший за душой даже маломальской удочки, многозначительно промолчал. Пожалуй, он единственный, приехавший в село работать из города ещё в юности, не понимал тотального увлечения деревенских мужиков рыбалкой. Сам он к ней был равнодушен, предпочитая удочке диван. Но в данной ситуации возражать не смел: мужские посиделки в пожарке были единственным его развлечением по вечерам.

Они молча сложили сеть и поставили на плитку чайник. Постепенно с разных концов села подходили, подъезжали мужики в предвкушении славного вечера. Ночь опустилась на село, на небе, словно овцы на поле, высыпали звёзды, а за высокими тополями, в здании храма, ровно горел свет, пробиваясь сквозь щели заколоченных окон.

Утром, вернувшись со службы, Трофим Иванович молча прошёл в большую комнату и улёгся на диван.

– Завтракать будешь? – крикнула жена с кухни.

– Спасибо, вчерашним сыт, – сердито ответил муж, ещё не отошедший после ссоры.

– Ну хватит дуться, медвежонок, да лови ты этой рыбы сколько хочешь! Тем более гости к нам едут, пригодится! – ответила Софья.

– Кого ещё чёрт несёт? – спросил Трофим Иванович сердитым голосом, но она видела, как от любопытства зашевелились кончики его ушей.

– Настька едет… с кавалером! – весело ответила она, распахивая окно. Жаркое летнее утро нагло влезло в дом, пробежалось солнечными зайчиками по половицам, стеклянным дверцам буфета, приласкало широкие листья фикуса, стоявшего в углу.

– Да ну! Защитилась? – Трофим Иванович радостно вскочил с дивана.

– Ещё вчера.

– Как же? А я почему не знал?

– А я хотела сказать, но у тебя же РЫБА! – последнее слово жена выделила голосом. Муж было вскинулся, но, вспомнив о приезде дочери, остыл и потрусил на кухню завтракать.

Глава 2.

Сойдя с рейсового автобуса, Настя вдохнула полной грудью: хорошо дома.

– Отучилась, Настюшка? – спросила у неё соседка, встречающая внуков, и с любопытством посмотрела на кавалера девушки.

– Да, тёть Маш, и диплом получила.

– Молодец! В село вернёшься? В родную школу? – спросила она, забирая из салона автобуса очередные сумки из багажа детей.

– Ещё не решила, тетя Маша, думаю, – ответила Настя.

– Ну думай, думай, – пробурчала соседка, складывая сумки в кучу.

– Пошли, – Настя потянула спутника в сторону от остановки.

– Может, помочь женщине? – спросил он.

– Справится. Вон смотри, муж её идёт, – она показала на мужчину, спешащего навстречу тётке Маше.

Они не спеша пошли по улице, продвигаясь в сторону дома. Настя не успевала здороваться: выросшая здесь, она практически всех знала. А вот Егор, её спутник, с удивлением смотрел на проходящих мимо людей. Ему, городскому жителю, казалось неловким приветствовать чужих людей. Родители его оба работали на большом заводе – отец в цеху, мать в управлении, – жили они в заводской квартире, имели крохотную дачу и как сугубо городские жители не приезжали в село даже погостить.

Егор познакомился с Настей в очереди в студенческой столовой. Ему сразу понравилась весёлая, компанейская девчонка, легко находившая общий язык со всеми, при этом она была не глупа и легко поддерживала любые темы. С ней было легко и просто, как с хорошим другом, она умела слушать и не трещала бесконечно о своих женских делах. Молодые люди начали встречаться, задумались о совместной жизни и первым шагом к дальнейшим серьёзным отношениям стало знакомство с родителями друг друга.

Дом Нечеухиных выделялся среди других. Ухоженный, с весёлым цветочным разнотравьем в палисаднике, он гордо стоял, поблёскивая новой крышей и свежеокрашенными заборами. На стук ворот из будки выскочила маленькая кудлатая собачонка, Шпунька, которую Настя нашла ещё выброшенным щенком за старой фермой.

Бешено крутя хвостом, она припала к ногам хозяйки, заливаясь счастливым лаем.

– Хорошая моя, Шпунечка, любимая моя, – приласкала её Настя. На лай собаки на крыльцо выбежала мать девушки, следом вышел отец.

– Девочка моя, как хорошо, что ты дома, – Софья обняла дочь, залив слезами тонкий шифоновый шарфик, висевший на её шее.

– Мама, папа, знакомьтесь, это мой парень, – сказала Настя, не разжимая объятий матери.

– Егор, – представился гость, протягивая руку Трофиму Ивановичу.

– Будем знакомы, – степенно ответил хозяин, сильно пожимая Егору руку, и хмыкнул от удивления. – Силён, – уважительно сказал он, потирая ладонь после рукопожатия. – Спорт?

Трофим Иванович подхватил с земли сумку дочери.

– Бокс, – коротко ответил гость, рассматривая ухоженный двор Нечеухиных.

– Что ж мы посреди двора-то стоим, в дом, прошу всех в дом.

Счастливая Софья, наконец-то оторвавшись от дочери, поспешила вперёд, чтобы открыть дверь перед дорогими гостями.

– Мам, а Женька придёт? Я соскучилась по Антошке сильно и подарок ему привезла – машинку, настоящий самосвал, он давно о таком мечтал.

Софья вздохнула. Старшая дочь Евгения давно жила самостоятельно и с родителями особо не общалась, считая их виновными в своём разводе с мужем. Дело в том, что её муж, Игорь, был любвеобильным человеком и помимо жены содержал целый штат любовниц. Свои похождения он скрывал ото всех умело, шифруясь не хуже настоящего разведчика. Правда особо ему это не помогло, и Трофим Иванович, узнавший о его похождениях, молчать не стал и выложил всё дочери. Произошёл грандиозный скандал, неверный муж был изгнан из семейного гнезда раз и навсегда, а Евгения, затаив обиду на отца (не мог промолчать, что ли?), сократила общение с родителями до минимума.

– Ты же её знаешь. Я позвала, а вот придёт или нет – не знаю. Идём за стол, вы с дороги, голодные.

Софья расстаралась на славу, и стол ломился от угощений: рассыпчатая картошка, курица из печи, рыжики в сметане, свежие огурчики и, конечно, рыба в разных видах. Трофим Иванович довольно крякал, видя, как гость с удовольствием поедает жареных карасей, и положил себе на тарелку второй кусок фаршированной щуки.

– Любишь рыбу-то? – спросил он Егора.

– Люблю, – ответил парень, похрустывая огурцом.

– Рыбак?

– Да нет, не приходилось рыбачить.

– Это ничего, – оживился хозяин. – Я тебя с собой возьму, на утреннюю зорьку. Уверен, тебе понравится.

– Пап, мы только приехали, а ты уже с рыбалкой пристаёшь! – возмутилась дочь.

– Я не против, – быстро ответил Егор.

– Вот! – отец поднял палец вверх. – Мужики они завсегда общий язык найдут, а рыбалка – дело святое!

Во дворе залаяла Шпунька, потом виновато завизжала, и в дом зашла старшая дочь Нечеухиных, Евгения. Было ей тридцать лет, ростом она пошла в отца – они были высокими, худощавыми с чёрными волосами и голубыми глазами. От мамы ей досталась потрясающая грудь и ямочки на щеках. За руку она держала Антошку, пятилетнего сына, который был больше похож на бывшего мужа, нежели на неё.

– Добрый вечер, – поздоровалась Евгения со всеми.

– Женечка, как хорошо, что вы пришли. Присаживайся к столу, – Софья поспешила принести чистые тарелки и столовые приборы.

– Привет, сестрёнка! – Настя вскочила со стула и обняла Женю.

Разница между сёстрами была относительно небольшой, девять лет, но особой любви между ними не наблюдалось, они были совершенно разные: независимая Женька всё детство провела в мальчишеских компаниях, бегала с ними по крышам, прыгала в сугробы, жгла костры и гоняла на мотоцикле. Настя же предпочитала общению книжку, не особо любила шумные компании, но, попав в такую, не терялась и легко находила общий язык с людьми.

– Тише, тише, раздавишь, – Женя вырвалась из объятий сестры. – Давай, показывай кавалера, – иронично сказала она.

– А меня показывать не надо, я сам могу что хочешь показать. Егор, – представился гость, протягивая женщине руку, чтобы поздороваться.

– Что ж вы так официально, Егор? Родственниками же станем! – Женя наклонилась к парню и поцеловала его в щёку.

– Евгения, – представилась она. – А это мой сын Антон.

Гости сели к столу, потекла непринуждённая беседа. Настя с беспокойством переводила взгляд с жениха на сестру. Она видела, что Женька включилась всё своё обаяние, расправила плечи, демонстрируя грудь, улыбалась, показывая свои ямочки, поправляла волосы и как бы случайно прикасалась ногой к ноге Егора.

Шпунька опять залаяла, дверь открылась, и на пороге дома оказался Шкалик.

– Иваныч, ты забыл, что ли? Стемнело вроде.

– Что забыл? – не понял хозяин дома, уже намахнувший пару стопок домашнего самогона.

– Дык, мы ж в церкву собрались сходить, помнишь, свет там горит по ночам.

– Какая вам ещё церковь! – заругалась Софья. – Не видишь, гости у нас!

– Подожди, мать. Максим, – так звали Шкалика, – дело говорит. Проверить бы надо, что в храме творится.

– Тебе больше всех надо? Участковый есть, председатель сельсовета, пусть они беспокоятся, а у тебя другие дела найдутся!

Но она знала, что говорить что-то бесполезно: уж коли муж втемяшил себе, никто не переубедит.

– Я с вами могу сходить, – предложил Егор.

– И я пойду, прогуляюсь, – сказала Женя.

– Егор, ну куда ты собрался? Темно уже, там в церкви ямы кругом, можно и сломать себе что-нибудь ненароком, – Настя взяла его за руку.

– Да ничего страшного, – Егор отнял свою руку и посмотрел на Трофима Ивановича: – Я с вами!

– А ты, сестрёнка, с мамой оставайся и с Антошкой, – предложила Женя.

– Ну уж нет, я тоже с вами пойду, только переоденусь, – Настя быстро прошла в свою комнату, чтобы найти брюки.

Глава 3.

Ночь была тихой, безветренной. На улицах села лениво переговаривались между собой собаки, жёлтыми пятнами светились окна домов, где-то вдалеке слышалась музыка – местная молодёжь развлекалась на дискотеке. Пять взрослых людей быстро шагали в сторону храма. Ночью он выглядел зловеще, тёмные стены и кусты вокруг него вызывали трепет, но, похоже, только у Насти, потому что остальные спутники испуганными не выглядели. Женька висела на руке Егора, смеялась завлекательным, русалочьим смехом, прижимаясь к нему горячим боком. Настя шла позади них и злилась. В первую очередь на себя, на свою слабохарактерность – следовало сразу поставить сестру на место, дав понять, что ей неприятны её ужимки.

Шкалик ловко взобрался по осыпавшимся ступенькам храма и рванул на себя полусгнившую дверь.

– Эй, – шёпотом позвал он остальных, – идите сюда, у иконостаса кто-то есть. Да не топайте как слоны, спугнёте их.

Пришедшие гуськом потянулись в храм. Сначала Насте показалось, что в помещении полная темнота, но, когда глаза привыкли, она разглядела провалы окон, дыры в крыше, в которые заглядывали звёзды. Впереди слышалось какое-то бормотание.

– Они там, – шепнул Шкалик, исчезая в темноте, – идите за мной.

Вытянув перед собой руки, Настя тихонько сделала шаг вперёд.

– Егор, – позвала она своего жениха, но парень вместе с Женей уже скрылся в густой темноте.

Когда она наконец добралась до иконостаса, перед ней предстала следующая картина: посреди комнаты, в яме, обложенной кирпичами, горел небольшой костёр, чуть поодаль от него стояла палатка, а под светом фонариков пришедших морщился высокий, бородатый молодой человек лет за тридцать.

– Ты что здесь делаешь?

Шкалик подскочил к незнакомцу, пытаясь рассмотреть его лицо.

– Он не наш, не местный, – доложил он остальным, рассматривая вещи, разложенные вокруг.

– Это сразу понятно было, станут тебе местные в палатке спать, да ещё в храме. Ты башкой-то думай, – Трофим Иванович выключил свой фонарик и подошёл к костру. – Вот костёр в помещении – это непорядок, тут и до пожара недалеко. Хотя отмечу, вы молодец, всё по науке сделали. Что ж ты, милый человек, у нас забыл?

– Я историк, – ответил незнакомец. – Изучаю историю края, записываю легенды, песни старинные.

– Клады ищешь, – добавил Шкалик.

– Клады? – деланно удивился мужчина. – Здесь?

– Да ты не тушуйся, не ты первый, не ты последний, кто пытается найти спрятанное священниками богатство этого храма. Зовут-то тебя как, кладоискатель?

– Борис. Борис Алексеевич, – представился мужчина.

– Наверное, можно и Борей обойтись, – к костру подошла Женя. – И давно вы здесь живёте? – спросила она, протягивая руки к костру.

– Неделю уже, – ответил Борис.

– Что ж на квартиру не попросились? У нас полно одиноких женщин, которые с удовольствием бы вас приютили. Вот я, например, – она протянула ему руку для знакомства. – Евгения, тридцать лет, разведена, есть сын.

– Очень приятно. Как зовут меня, вы уже знаете.

Настя не выдержала и, взяв Егора за руку, тоже подошла к костру.

– Оставлять вас здесь нельзя, сами понимаете, здание старое, мало ли что, – Трофим Иванович задумался. – А мы вот как поступим: собирайте все свои вещи и идёмте к нам. Летняя кухня пока свободна, вы вполне можете пожить в ней, а там разберёмся. Думаю, вы не против?

Борис кивнул соглашаясь. А что ему оставалось делать? Теперь, когда его обнаружили, скрывать своё местоположение было глупо.

Обратно все шли молча, хотя Трофим Иванович и пытался выведать из нового знакомого, кто он да откуда, историк от ответа уходил, предпочитая переводить разговор на другое.

«А Борис-то не так прост», – подумал про себя отец семейства, наблюдая за незнакомцем со стороны.

Софья удивилась, когда семья вернулась с гостем, и предложение мужа поселить его в летней кухне показалось ей странным. Впрочем, при гостях устраивать скандал она не стала. Пока провожали домой Шкалика и устраивали гостя, Антошка уснул, поэтому собравшиеся за столом разговаривали тихо, чтобы его не разбудить. Настя откровенно зевала – устала с дороги, поэтому вскоре все разошлись по своим комнатам, а у Софьи появился шанс серьёзно поговорить с мужем.

– Ты что, с ума сошёл? Зачем нам чужой человек в доме? – шёпотом выговаривала она Трофиму Ивановичу, расчёсывая перед сном волосы.

– Подумаешь, поживёт пару дней, а потом пристроим к кому-нибудь на постой. Парень учёный, историк, собирает песни старинные, обряды. Видно же по нему, что человек он хороший, основательный, – ответил ей муж, укрываясь тонким покрывалом перед сном.

– Основательный, – передразнила его жена. – А то, что у нас две дочери в доме, тебя не волнует? – Софья сердито бросила расчёску на трюмо.

– А что дочери? – хохотнул муж. – Настя при женихе, а Женьке муж не помешает. Иди сюда, – он откинул покрывало и похлопал ладонью по кровати. – Вечно ты напридумываешь и заранее расстраиваешься.

– Не знаю, не знаю, – Софья прилегла на кровать. – Спокойной ночи, – сказала она, поворачиваясь к мужу спиной. На душе было тревожно. Вспомнив безэмоциональный, оценивающий взгляд гостя, она поёжилась от вдруг разлившегося по телу холода.

– Замёрзла? Что трясёшься, как заяц зимой? – муж обнял её и прижал к себе. – Спи, неугомонная, скоро уже вставать.

Тихая, плотная, как картон, ночь завладела селом. Все спали, и лишь на летней кухне Нечеухиных горел свет: гость читал. Он листал старый, потрёпанный блокнот с какими-то схемами и пометками на полях. Борис хмурил брови, силясь различить буквы, и почёсывал заросший подбородок, не понимая нарисованных чьей-то рукой схем.

Утром, пока гости спали, Софья соорудила оладушек и приготовила блины на всех. Она старалась двигаться бесшумно, но удавалось плохо, поэтому чутко спавшая Женя пришла на кухню первой.

– Есть будешь? – спросила её мать, наливая чай в большую кружку.

– Не хочется, я просто чаю выпью, – она села к столу, пододвинула к себе мёд. – Хотя давай, пару блинчиков осилю, – сказала она.

Софья, убрав сковородку с огня, подсела к дочери.

– Вот скажи мне, что ты творишь, а? – спросила она.

– А что такое? – деланно удивилась дочь.

– Ты зачем вчера к Егору приставала?

– Я? – Женька округлила глаза.

– Ты, ты! Глаза-то не округляй, я же не слепая. Вот ведь одинаково вас любим, а ты всегда младшую под себя поджимаешь. И зачем тебе сдался Егор этот?

– Ой, не начинай! Отца Антошке ищу, себе мужа, почудила чуток, подумаешь, трагедия.

– Не в том месте ищешь, дочь, – Софья встала, поставила сковородку на огонь, продолжая печь блины. – Сестры вы, нехорошо это, неправильно.

– Успокойся уже, сказала же: почудила чуть-чуть, винишко в голову попало. Пусть Настька не волнуется, даже не взгляну на него больше. Поживу у вас чуток, дома ремонт затеяла, а Антошке ни к чему пылью дышать. Надеюсь, ты не против?

– Отчего же, я только рада. Комната твоя свободна, живи сколько хочешь, – ответила Софья, выкладывая готовый блин в стопку на столе.

– Пойду я, гостя к столу приглашу, пока блины горячие, – она потянулась, провела руками по телу – мать только вдохнула, – поправила волосы и вышла из кухни.

– Вот ведь чертовка!

Софья сердито бросила половник в блюдо с тестом, брызги разлетелись в разные стороны. Чертыхаясь, она взяла тряпку и начала их быстро замывать.

– А ведь всё Трофимка заварил, вот пусть расхлёбывает теперь! – она повернулась к плите и продолжила свою работу.

Женька не успела взяться за ручку двери в летней кухне, как дверь отворилась и появился Борис. Был он гладко выбрит, а мокрые волосы говорили о том, что он недавно помылся.

– Трофим Иванович с утра баню подтопил и предложил мне сходить, – ответил он на безмолвный вопрос женщины.

– Без бороды тебе значительно лучше, красивше стал, – Женька не церемонилась и по известной деревенской привычке сразу перешла на ты. – Мать блины настряпала, зовёт.

– Да вроде как неудобно, я и так напряг ваших родителей с жильём.

– Ещё как удобно, пошли, кому говорю! – она взяла его за руку и потянула в сторону дома.

На завтрак собрались все вместе: глава семьи, вернувшийся с рыбалки в хорошем настроении, сыпал шуточками, Настя и Егор даже за столом держались за руки, а Женька вовсю охмуряла Бориса, подкладывая горячие блины ему на тарелку.

– А что, правду говорят, что в вашем селе клад имеется? Краем уха услышал от местных, – пояснил Борис, макая блин в домашнюю сметану.

– Имеется такой, – с удовольствием включился в разговор хозяин дома. – Старики бают, что священники многое успели спрятать. Правда никто не знает где.

– Искали?

– Схорон-то? Как не искали, искали, да толку что? Полы в храме вскрыли, чердаки проверили, ничего не нашли.

– А подземные хода проверяли? – невзначай поинтересовался гость.

– Какие?! – хором спросили Нечеухины и рассмеялись тому, как складно у них получилось.

– Я работал в архивах, изучил труды местных краеведов, многое узнал. Например, у храма имелся подземный ход, который вёл к дому священника, там сейчас детский сад ваш. Выкопан он был основательно, с каменными сводами и полом, в случае опасности там легко могли укрыться несколько человек.

– А что-то в этом есть, – задумчиво сказал Трофим Иванович. – Когда белые через село проходили, церковь пуста была. Мне отец рассказывал. Да и красные, решившие их расстрелять, не нашли никого. А ведь дом священника в первую очередь проверили. Только я ведь много раз бывал в храме – детьми всё облазили, но никаких подземных ходов мы не видали.

– Пап, ну кто же скрытое на люди выставит, – снисходительно сказала Женька, подливая чай в кружку Бориса.

– Нет, нет, Трофим Иванович прав, – заторопился гость. – Действительно дверь имеется, но она хитро спрятана, не каждый найдёт. У меня есть схемы, но я не могу в них разобраться.

– Неси, – решительно скомандовал Трофим, убирая со стола лишнее.

Пять голов склонились над кухонным столом, пытаясь разобраться в старом блокноте.

– Да чтоб у него руки отвалились, разве ж можно так писать и рисовать, непонятно же ничего! – возмутилась Женька.

Все подняли головы и посмотрели на неё.

– Нельзя так говорить, Женя, – не упустила возможность поучить её мать.

– Подожди, – остановил Софью муж, рассматривая малюсенькую схемку. – Кажется, я понял: это притвор, здесь алтарь, перед ним иконостас был, я помню. А здесь, смотри, в притворе звёздочка нарисована, видишь? В углу?