Неудачница

Рони Нова

Неудачница

1

О чём думают люди, когда просыпаются по утрам? Лично меня всё чаще посещает мысль: зачем я это делаю? Для чего я каждый раз открываю глаза, сажусь на постели и выключаю будильник? Явно не для того, чтобы поехать на занятия в институт, от которого меня тошнит. И не для того, чтобы увидеть рожу своего соседа алкоголика, который снова будет клянчить деньги на бутылку. И даже не для того, чтобы покормить кота, ибо его у меня нет. Кого я обманываю? Ради кота я бы не встала. В идеале, я бы вообще не вставала. Просыпалась бы через день или два, а лучше провела бы во сне последние десять лет своей жизни. Это же идеально: нет ни боли, ни радости, ни усталости, ни фальшивых улыбок, ни чувства голода, даже дышать можно через раз.

К несчастью, сегодня у меня как раз-таки была очень веская причина встать, и имя ей – мать.

– Катя! – «О, вот и она». – Если ты не встанешь через шестьдесят секунд, я лично вытяну тебя из кровати за уши! – «Ха, пускай попробует, я вчера замок повесила. Мама подёргала за ручку и, естественно, не смогла открыть дверь. Сейчас будет весело. Три… Два… один…» – Ты что, замок повесила?! От родной матери?! И это благодарность за все те годы, что я на тебя потратила?! За что мне такое наказание, у всех дети, как дети, одна ты дрянь неблагодарная! – «Я прямо вижу, как мама картинно закатывает глаза и театрально скрещивает руки на груди. Она всегда так делает, когда хочет меня пристыдить. Честно говоря, ещё ни разу не подействовало».

– Сейчас же открой дверь!

Я медленно села на кровати и с удовольствием потянулась:

– Да иду я, иду. Дедуля всё равно уже на том свете, от того, что я приду вовремя, он не воскреснет.

На последних словах я встала и открыла дверь, чтобы как раз успеть улицезреть перекошенное лицо своей дорогой родительницы. Мама выдала что-то среднее между рыком и скрипом и шумно выдохнула:

– Ты! Немедленно прекрати испытывать моё терпение. Ты можешь хотя бы в день похорон своего дедушки вести себя по-человечески! Мне стыдно с тобой в одной квартире находиться, не то, что на людях показываться!

Я усмехнулась:

– Не волнуйся, мам, я всем буду говорить, что ты меня удочерила.

– Ты просто чудовище! – Мама резко развернулась и, громко хлопнув дверью, вышла из комнаты.

Я перестала улыбаться и лишь тихо прошипела в закрытую дверь:

– Не больше, чем ты, мама…

Моими стараниями мы оказались на кладбище только через полтора часа. Естественно, без нас не начали, зря только мама по дороге потратила на меня месячный запас своего красноречия.

Похороны дедули – это, конечно, ещё тот цирк. Кругом сплошные лицемерные «ахи» и «охи», лживые сочувствующие взгляды. Попрощаться с ним приехала куча народа, и хорошо, если из всех них наберётся хотя бы пять человек, которые действительно скорбят. А всё потому, что мой дедушка имел просто невыносимый характер. Каждая семейная встреча, а случались они по настоянию дедули ежемесячно, заканчивалась скандалом, так как дед свято верил, что он единственный, кто знает, как все должны себя вести и как жить. И если мать при нем вела себя ниже травы тише воды (уж не знаю по какой причине, ибо дома ее было вообще никак не утихомирить), то я не считала нужным соблюдать абсолютно все правила приличия, которые он навязывал. Ради справедливости стоит сказать, что и ко всем окружающим он относился также, никаких поблажек даже для соседской собаки, которая должна была гавкать исключительно симфонии Чайковского и только в строго отведенное для этого время. Хотя нет, одно исключение все-таки было: он, судя по всему, действительно души не чаял в своей жене. Когда она умерла, дедушка на неделю заперся дома и ни с кем не желал разговаривать. После этого он стал каждый день ходить к бабушке на могилу и приносить её любимые цветы – орхидеи. С тех пор прошел год и за всё это время он ни разу не изменил своей традиции: дождь, снег, гроза – такие мелочи никогда его не останавливали, мне кажется, даже Апокалипсис не смог бы этого сделать.

Трудно поверить, что в одном человеке могли уживаться такая огромная любовь к своей жене и такая невыносимая тирания по отношению к своей дочери. На семейных встречах он мог изводить мать практически без остановки, комментирую каждое её движение. При этом успевая приписывать ей все существующие и несуществующие грехи, попутно вспоминая все её детские провинности. А в конце заботливый папуля неизменно доводил свою дочь до слёз нотацией в духе: «посмотри, в кого ты превратилась, нам с матерью за тебя стыдно». Моя мать, конечно, не Маргарет Тэтчер и не Мерлин Монро, но лично я считаю, что быть заведующей продовольственного магазина (пусть и самого крошечного в районе) не такая уж плохая участь, могло быть гораздо хуже. К слову, в свои сорок мама сохранила девичью фигуру, что является предметом зависти наших до невозможности толстых и болтливых соседок. Но у дедули своё мнение, в его понятие, если ты не на сцене, то ты проживаешь свою жизнь зря, так как он и бабушка когда-то работали на сцене театра. Интересно, что это были максимум второстепенные роли, но дедушка всегда об этом так рассказывал, как будто они там не прислугу всякую играли, а минимум самостоятельно с бабулей организовали полет на Луну.

А так как ответить мама ему не могла, она автоматически переносила всю свою злость на меня, не понимая, что в точности копирует своего отца. Было даже забавно наблюдать, как отчаянно мама пыталась ему доказать, что в воспитании дочери, она полный профи. Я даже вздохнуть не могла спокойно лишний раз. Во мне чуть ли не ежеминутно находились всё новые изъяны и недостатки, а любимый идефикс мамы – моя внешность. На эту тему она могла говорить часами. Начиная с волос, которым, по вескому мнению мамы, даже мыши не позавидовали бы, и заканчивая моим сороковым размером обуви, как у слонопотама. Сомневаюсь, что мама когда-нибудь его видела, но со старшими не спорят. О лице и фигуре вообще страшно заикнуться, по сравнению со мной Баба Яга была Мисс Вселенная. Я даже не могу вспомнить все свои изъяны, ибо каждый день открываются всё новые и новые. Надо как-нибудь записать, а то не дай бог забуду, такая ценная информация пропадёт.

– Катя, не стой столбом, иди попрощайся с дедушкой, сейчас будут опускать гроб.

Я ухмыльнулась:

– А мы уже попрощались, лет десять назад, когда он заявил, что такой бездарный гадкий утёнок, как я, не может быть его внучкой. Так что, надеюсь, земля не будет ему пухом.

Лицо матери вытянулось и побледнело от гнева. Я развернулась и пошла к машине. Я знала, что она не станет устраивать очередную сцену на глазах у всех своих знакомых. Общественное мнение всегда было для неё превыше всего.

Домой мы вернулись поздно. Мамин сожитель уже спал. К слову, мама она не стала заставлять его присутствовать на похоронах деда. Мне такого выбора не предоставили. Хорошо хоть в кафе все были заняты тем, что набивали свои брюха алкоголем и закусками, и никому не было до меня дела, впрочем, как и до того, по какому поводу все там собрались. Я скинула куртку и, не разуваясь, пошла к себе в комнату, но войти в неё мне не дали: мать цепко схватила меня за запястье и резко повернула к себе:

– А ты куда собралась, чертовка?! Думаешь, твоё поведение просто так сойдёт тебе с рук?!

Я вздохнула:

– Да в общем, нет. Просто надеялась, что сегодня ты достаточно выпила, чтобы забыть о моём скромном существовании.

– Как ты смеешь?! Я похоронила своего отца, я скорблю, тебе, мерзавке, это чувство вообще незнакомо! – Мама покачнулась, но устояла на ногах.

Я усмехнулась:

– А, так это смерть дедули заставляет тебя регулярно прикладываться к бутылке? Давно же ты его похоронила, ничего не скажешь, хороша дочь.

Вместо ответа мать влепила мне звонкую пощёчину. На несколько секунд я потеряла ориентацию в пространстве. Родительница же замахнулась для нового удара, но не успела довести дело до конца: в дверях возник он – «любовь всей ее жизни», великий и ужасный Пашенька. Она тут же отошла от меня подальше и спрятала руки за спину. Пашенька сонно зевнул и пристально посмотрел на мать:

– Валька, ты чего опять разоралась? Одиннадцать ночи! Ты, блин, не знаешь, что мне в шесть утра на работу вставать?!

Мать, чуть ли не приседая перед ним, быстро заговорила:

– Пашенька, прости, ты же знаешь, что она постоянно выводит меня из себя. Никаких сил нету справляться с её дурным характером.

Он перевёл взгляд на мою алеющую щёку, но как обычно ничего не сказал, лишь бросил:

– Иди к себе.

Я развернулась и молча пошла в комнату. Некоторое время ещё было шумно: мой псевдоотчим укладывал маму спать, а потом всё стихло. Квартира погрузилась в темноту. Только я никак не могла заснуть. Щека всё ещё болела от удара. Мама как обычно вложила в моё «воспитание» всю душу. Я давно привыкла к таким её выходкам, пощёчина – это самое малое, чем она могла меня наградить в алкогольном состоянии. Слабым утешением мог служить лишь тот факт, что ее гражданский муж время от времени тоже ее «воспитывал», хотя вру, это меня совсем не утешало. Я вообще не понимаю, что она могла в нем найти. Грузчик в том же магазине, где она работает, особо не красавец, каких-то широких романтических жестов, которые могли бы впечатлить легковерную женскую особу, за ним тоже замечено не было. А про его выдающиеся способности оратора я вообще молчу. Всё его участие в беседе обычно ограничивается либо кивком (значит «да»), либо поднятыми вверх бровями (значит «нет»). Разве что, они сошлись на почве алкоголя – выпить он тоже любил.

И вот уже семнадцать лет я коротаю свою жизнь с этими милейшими людьми (точнее с одной, со вторым только последние десять). Может, если бы этот Пашенька не нарисовался в свое время на горизонте маман, то она бы лучше ко мне относилась, но теперь он центр ее вселенной, вокруг которого она вращается. Но ничего, я давно поняла, что в этой жизни мне рассчитывать не на кого, кроме себя, ибо даже мою собственную мать абсолютно не волнует, что со мной происходит, что уж говорить об остальных.

2

Очередное утро ничем меня не порадовало, кроме того, что дома никого не было и мне не пришлось снова выслушивать упрёки в свой адрес. Хотя это уже давно стало нормой и в большинстве случаев воспринимается мной, как надоедливое радио, которое по техническим неполадкам временно невозможно отключить. Во всём остальном день очевидно проходил по плану, в который высшие силы не посчитали нужным меня посвятить. Для начала я обнаружила, что в доме не осталось ни капли кофе, а это был мой единственный способ поднять себе настроение с утра до отметки нормально-раздражительное, пришлось ограничиться кружкой отвратительного зелёного чая, ибо другой мама не пила. Я иногда думаю, что она специально покупает только его, потому что знает, как я ненавижу зелёный чай и всякую подобную отраву из трав. Затем обнаружилось, что лифт не работает. Это, конечно, не смертельно, если у вас есть противогаз, потому что по сравнению с нашей лестницей помойка просто благоухает розами. Когда я спустилась вниз, моё настроение уже было близко к отметке «зла как чёрт». Но я ошибалась, именно таким оно стало после того, как я пересчитала собственным задом все ступеньки, поскользнувшись на замёрзшем за ночь крыльце, в довершении удачно приземлившись на колени.

Вот блин! Я с яростью смотрела, как кровь с разбитых коленей медленно, но уверенно заливает мои новые джинсы. Мне понадобилось ещё несколько минут, чтобы справиться с эмоциями и осознать, что контрольная по философии сегодня пройдёт без меня, а это означало, что сдавать её я буду в устной форме лично Ивушкиной. Но так как моё раздражение уже достигло пиковой отметки, это новость никак не могла повлиять на общее состояние моего крайнего негодования. Я лишь зло ухмыльнулась и, кое-как встав, побрела обратно в подъезд, вновь столкнувшись с омерзительно воняющей лестницей. И если вниз я сбежала довольно быстро, то подъём наверх оказался более длительным: не так-то просто подняться на девятый этаж, когда в твои колени как будто сотни иголок втыкают ежесекундно.

Пока дошла, лишний раз порадовалась, что дома никого нет, иначе моё пребывание в квартире и попутное выслушивание лекций растянулось бы как минимум минут на сорок вместо пятнадцати, что я там провела. Вторая попытка выйти из дома оказалась более удачной, как минимум, крыльцо на этот раз я преодолела без эксцессов.

Правое колено пострадало больше всего, из-за чего невозможно было до конца разогнуть ногу, пришлось идти прихрамывая. Все мои тщетные усилия были сконцентрированы на попытке ступать на ногу так, чтобы не потревожить колено. Получалось хреново, если честно, я даже не заметила, что ступила на дорогу, пока не услышала предупреждающий сигнал машины, я подняла голову и увидела, как она движется на меня, не сбавляя скорости. Водитель резко нажал на тормоза, но это не сильно повлияло на ситуацию, тем более дорога обледенела за ночь, машину несло прямо на меня… и тут, кто-то резко дёрнул меня назад за капюшон куртки, я упала ровнёхонько на пятую точку и ободрала ладони, в попытке смягчить падение. «Вот блин!» – Это всё, что я успела подумать, перед тем как какой-то парень схватил меня за шиворот куртки и резко поставил на ноги, при этом крича на всю улицу:

– Ненормальная! А если бы я не успел?! Тебе жить надоело?!

Такого грубого обращения моё колено не пережило и снова стало кровоточить, вторые испорченные джинсы за сегодня. Я со злостью глянула на нежданного спасителя:

– А если и так, тебе какое дело? Нашёлся тут, блин, герой недоделанный.

Лицо парня возмущённо вытянулось:

– Выбирай выражения.

– Хм, даже не подумаю, с чего бы это?

– Например, с того, что я только что спас твою жизнь.

– Может тебе ещё и спасибо сказать?

Парень наконец-то выпустил мою куртку и демонстративно отряхнул руки:

– Не помешало бы.

Я неопределенно хмыкнула:

– Даже не подумаю. Это тебе надо сказать мне спасибо за то, что я не подаю на тебя в суд, за причинение физического ущерба.

– ЧТО-О-О?!

– А вот что! – я выразительно посмотрела на свою правую ногу: ткань на колене намокла от крови.

Парень саркастично изогнул бровь:

– Какая трагедия, мне тебе посочувствовать?

– Да пошёл ты! – я в ярости ступила на больную ногу и тут же ойкнула от боли, неудачно подвернула левую и, потеряв равновесие, снова оказалась на земле, на этот раз болезненно ударившись головой об асфальт. Из глаз невольно брызнули слёзы. Я закрыла глаза и осталась лежать на спине, не делая больше попытки пошевелиться. Нужно переждать, пока боль хоть немного утихнет. Неожиданно гнев сменился безразличием, захотелось просто вот так тут лежать и больше никогда не вставать. Я, собственно, этим и занималась, пока чья-то рука легонько не хлопнула меня по щеке. Я открыла глаза и увидела всё то же лицо надоедливого спасителя, склоненное надо мной:

– Эй, ты как?

Злость тут же вернулась с утроенной силой. Я резко села, оттолкнув его от себя подальше:

– Как?! Да просто замечательно! Буду ещё лучше, если ты от меня отстанешь.

Парень неожиданно улыбнулся:

– Вижу, жить будешь.

Я хмуро посмотрела на него:

– Чего разулыбался? Проваливай уже отсюда или ты повышаешь свою самооценку за мой счёт? Нравится помогать несчастным калекам? Почувствовал себя благородным героем?

Парень неопределённо хмыкнул:

– Ну, героем, благодаря твоим стараниям, я себя вообще не чувствую и на калеку ты тоже пока не тянешь. А вот помощь тебе явно не помешает.

Я гневно фыркнула:

– Обойдёмся без сопливых, – я попыталась встать, неуклюже опираясь на руки. Расцарапанные ладони отозвались болью, но я не обратила на это внимание, так как у меня возникла более серьёзная проблема. Как встать, не потревожив больную ногу, так как я в принципе не могу её согнуть. Наличие зрителей, в лице моего спасителя, тоже никак не вдохновляло, тем более что состояние второй конечности, как и первой оставляло желать лучшего. И пока я размышляла, этот чёртов парень взял меня под руки и одним лёгким движением поставил на ноги. Колено отозвалось болью, но усугублять ситуацию не стало, продолжив ныть на уровне «терпимо больно». Он аккуратно отпустил меня и снова улыбнулся. Весело ему, как же. Я смерила парня высокомерным взглядом:

– Я бы справилась и сама.

Он примирительно поднял руки:

– Прости, не смог совладать со своими благородными порывами, – и рассмеялся.

«Да сколько же можно!»

– Рада, что мои страдания так тебя радуют, подожди ещё полчасика, вот тогда начнётся настоящее веселье.

– И что будет через полчаса? – все ещё смеясь, поинтересовался парень.

– Я таки истеку кровью на радость тебе и всем охочим до таких зрелищ прохожим, – я, конечно, преувеличила слегка (ну, может и не слегка), но штанина от колена вниз вполне успешно приобретала грязно бурый цвет, надо ж было так капитально пораниться.

Мой спаситель перестал улыбаться и озабоченно нахмурился:

– Это из-за меня?

– Из-за меня, мне же тут жить надоело.

– Давай я помогу тебе дойти до поликлиники, тут недалеко.

– Нет уж спасибо, я пойду домой.

– Я провожу тебя.

Я закатила глаза:

– Господи, да отвяжись ты от меня, мне не нужна твоя помощь.

Парень внимательно на меня посмотрел и, что-то, видимо, для себя решив, сказал:

– Ладно, иди домой.

Я скривилась в ответ:

– Спасибо, что разрешил, так мило с твоей стороны.

Я не стала ждать, пока он ответит. Развернулась и похромала в сторону дома. Хотела бы я сказать, что с гордо поднятой головой, но на самом деле, подозреваю, что это было жалкое зрелище. Я опустила голову так низко, как смогла. Из глаз снова покатились слёзы.

3

Дохромав домой в очередной раз за сегодняшнее утро, я не раздеваясь легла на кровать и свернулась калачиком, пережидая пока колено утихнет. Кровь все еще продолжала литься. Я смотрела как она капает с джинсов на покрывало и пачкает его, но мне было все равно. Может я истеку кровью и мое жалкое существование в этом неуютном мире наконец закончится? Если так подумать, то особого смысла в своей жизни я не нахожу. Так скромно топчу земельку в сторонке изо дня в день и кислород перевожу, пока кто-то там великие открытия совершает. Может уже и лекарство от рака нашли. Я не особо слежу за новостями, меня не волнуют мировые проблемы, мне хоть бы со своими разобраться. Каждый день проходит одинаково, как под копирку. Я с трудом вытряхиваю себя из кровати, еду в университет, слушаю скучные лекции по экономике и менеджменту, или выслушиваю от преподов проповеди на семинарах о том, какая я разгильдяйка. Но меня их слова мало волнуют. Не нашелся еще тот человек, который смог бы меня унизить сильнее, чем моя мать за все годы моего существования. Дилетанты. Им бы к ней на мастер-классы походить.

Я часто думаю о том, что меня ждет в жизни. Все почему-то считают, что 17 лет – это отличная пора, мол живи на полную катушку, развлекайся пока молода. А что делать, если я не хочу развлекаться и жизнь на полную катушку мне не нужна? У меня тут каждый день как на аттракционе: докопается до меня мать сегодня или нет, огребу я за то, что не вовремя вздохнула, или нет. Я хочу спокойствия, хочу, чтобы про меня забыли. Почему нельзя, как в книжках, попасть в параллельный мир и стать другим человеком с новой жизнью, приключениями и суперсилой? Ладно, я согласна на просто параллельный мир без приключений и суперсил, лишь бы подальше отсюда, этого дома. Правда, его можно так назвать только с большой натяжкой, скорее это просто место перекантоваться. Знать бы только до чего я тут перекантовываюсь. До старости? Вполне вероятно. Пойду по стопам матери: брошу универ, устроюсь кассиром в ближайший магазин и начну пить. Не жизнь, а сказка. А если директор тоже любит пригубить, то быстрый карьерный рост мне обеспечен, как самому безотказному собутыльнику. Это у других там дел полно: тусовки, домашка, походы в кино и какие-там еще есть дела у семнадцатилетних, живущих полной жизнью. А я что? В магазин сходить и книжку почитать, вот и все мои дела. Компьютера у меня дома нет, потому что такому тупому дереву как мне, он не нужен (цитата мамы). Но я не сильно переживаю, я все равно не учусь дома, да и сериалы с фильмами меня мало интересуют. Книг вполне хватает. Я даже в соцсетях не зарегистрирована. А зачем? общение – это тяжкий бессмысленный труд, к которому у меня душа не лежит. Для чего вообще люди заводят беседы? Чтобы один сделал вид, что ему интересно, как дела у другого, а второй наврал, какая у него офигенная жизнь? Люди вечно перед друг другом понтуются. Вот уж был прав какой-то гений, который сказал, что молчание – золото. С расстояния двух километров и в тишине, можно даже подумать, что люди не так уж и плохи, но я-то знаю, какие они на самом деле гнилые. Все. Не бывает исключений. И я гнилая, но так я и на какие-то особые почести не претендую и к другим не лезу.

В универе в этом плане сложно, всем от тебя что-то надо. То скидывайся на какие-то дни рождения, то на взятки преподам, ходи на обязательные мероприятия и этот пресловутый хоккей, сдавай зачеты и экзамены. Я бы и правда, наверное, отчислилась, но тогда придется весь день быть дома и больше времени проводить с матерью. Поэтому я продолжаю ходить на пары, так сказать меньшее из двух зол. У меня, как ни удивительно, хорошая память, на свои шестерки я всегда отвечаю без какой-либо подготовки. А то, что постоянно приходится отрабатывать невыполненные домашние задания, так еще лучше. У меня суббота всегда занята. Итого остается только один полный день дома. Я бы и в воскресенье ходила в универ, но какой-то умник решил, что людям нужны выходные. Я вас умоляю. Кому нужны дни, когда ты предоставлен сам себе? Только тем, кто ищет лекарство от рака. А такой серой массе как я, что выходные, что будни – все одно.

Я не заметила, как за своими размышлениями заснула. Проснулась только под вечер. Сразу подумала, странно, что мать не разбудила, а потом осознала, что еще рано, она вернется с работы только через полчаса. Колено перестало кровоточить. Я аккуратно села, подвигала ногой, было больно, но терпимо. Заживет. Сняла вторые пострадавшие джинсы, застирала и повесила сушиться у себя в комнате, как и первые. Незачем давать маме лишний повод на меня накинуться. У нее и так их вагон и маленькая тележка. И только я села читать, как хлопнула дверь и явилась мать с сожителем, сразу с порога отчитав меня за то, что я: а) выгляжу как замарашка, б) бесполезная иждивенка на ее плечах, даже в доме не прибралась, в) не сходила в магазин за хлебом и теперь простым работягам, то бишь ей и ее драгоценному Пашеньке, вкалывающим день и ночь (восемь часов, а на самом деле только четыре на их халтурных работах) не с чем есть ужин. А они вообще-то в продовольственном магазине работают, могли бы и сами купить. И, конечно, плевать всем, что я хромаю, топай в магазин и все тут. Я молча собралась и без лишних слов вышла на улицу. Немного постояла на крыльце, на улице уже было темно, а на лавочке возле подъезда кто-то сидел. Фонари у нас тут отродясь не светили, так что оставалось только уповать, что это не какой-то наркоман или алкоголик, а то если прицепятся, то это надолго. А просто убежать, как обычно я это делаю, сегодня не получится. Я аккуратно спустилась и стала медленно проходить скамейку. На ней сидел парень на вид моего возраста. Его лицо показалось мне знакомым, но я не собиралась выяснять, кто это, наверняка кто-то из жильцов, я же не обязана всех узнавать сходу. Не наркоман и ладненько. Я уже было успокоилась, как парень неожиданно встал и перегородил мне дорогу со словами:

– Ну привет, любительница бросаться под колеса, – и улыбнулся.

И тут я его узнала, это был тот нахальный утренний спаситель. Сказать, что я опешила, это ничего не сказать.

– Ты? Ты что тут делаешь? Ты что, заблудился и так и бродишь тут с утра? – мой голос автоматически повысился на несколько тонов.

– Тише ты, не кричи – успокаивающе поднял руки спаситель, – вообще-то я тебя ждал.

– А если бы я сегодня не вышла из дома? – я все еще не могла убрать со своего лица удивленное выражение, если бы мои брови могли, то, наверное, уже уползли бы на макушку.

– Но ты же вышла, – просто сказал парень и улыбнулся. Опять. Что за дурацкая привычка все время улыбаться, нормальным людям все время радоваться нечему. Может он недалекий?

– А как ты узнал, где я живу? – наконец в моей голове проснулась логика и стала задавать правильные вопросы.

– Ну, я с утра за тобой проследил, – сказал так, как будто это абсолютно нормально следить за кем-то. И ОПЯТЬ УЛЫБНУЛСЯ.

Точно больной какой-то. И я не придумала ничего лучше, как прямо об этом спросить: