Заговор королей

Но даже она не могла остановить игру, что затеяли собравшиеся здесь. Она лишь стала её драматическим саундтреком.

ГЛАВА 15: ГОЛУБИНАЯ ПОЧТА И СТАЛЬНЫЕ РЕШЕНИЯ

Замок Габсбургов, Австрия. Кабинет Леопольда.

Кабинет Леопольда в Хофбурге был молчаливым свидетелем истории. Портреты предков в золочёных рамах, тяжёлые дубовые панели, пропитанные запахом воска и старины, и массивный письменный стол, за которым когда-то подписывались судьбоносные указы, – всё здесь напоминало о бремени наследия. Воздух был наполнен тишиной, нарушаемой лишь потрескиванием поленьев в камине и шелестом бумаги.

Леопольд фон Габсбург сидел за столом, держа в руках письмо на толстой, слегка пожелтевшей бумаге с водяными знаками. Конверт был украшен печатью Ватикана – скрещёнными ключами Святого Петра и тиарой. Его глаза медленно скользили по строчкам, написанным на изысканной латыни с вкраплениями итальянских фраз.

– Святой Престол беспокоится о душах, – прочёл он вслух, и его голос прозвучал в тишине кабинета как удар колокола. – О сохранении христианских ценностей в стремительно секуляризирующемся мире. Он предлагает поддержку… в обмен на влияние на европейскую культурную политику. Леопольд отложил письмо и посмотрел на Фридриха, стоявшего у камина. – Они хотят, чтобы мы стали их голосом в светском мире. Их мечом и щитом.

Фридрих Гогенцоллерн, мрачный и недвижимый, как одна из статуй в саду Хофбурга, не сразу ответил. Его взгляд был прикован к портрету Карла V, чья империя когда-то простиралась от Перу до Венгрии. – Они хотят, чтобы мы стали их светской рукой, – произнёс он наконец, и каждый звук был отточен, как клинок. – Чтобы мы протянули её туда, куда их духовная власть уже не дотягивается. Но мы не рука, Леопольд. Мы – голова. Мы думаем. Мы решаем. Мы не служим инструментом, даже если им кажется иначе. Он повернулся, и его глаза метнули искры. – Они предлагают союз? Пусть. Но мы определим его условия.

В это время Чарльз Спенсер находился в соседней комнате, оборудованной под современный ситуационный центр. На стене горели экраны с биржевыми сводками, картами медиа-покрытия и графиками влияния. Он говорил по защищённой видеосвязи с группой китайских инвесторов из Шанхая. Его голос был спокоен и уверен, но в глазах читалась лёгкая усталость от необходимости объяснять очевидное.

– Представьте, – говорил он, показывая им на экране логотип – стилизованную корону и римскую цифру I, – бренд «Imperial Trust». Это не просто продукт. Это ключ. К роскоши, к истории, к качеству, которое не измеряется деньгами. Ваши клиенты платят не за товар. Они платят за access. За доступ в мир, который для большинства остаётся закрытым. За право прикоснуться к наследию, которое мы охраняем.

На экране демонстрировались образцы: матовые тёмные бутылки, упаковка с золотым тиснением, рекламные ролики, снятые в интерьерах Хофбурга и других исторических локаций. Китайские партнёры молча кивали – их интересовали не эмоции, а цифры. И цифры были впечатляющими: предварительные заказы уже перекрыли план на два года вперёд.

К концу дня, когда солнце скрылось за шпилями венских соборов, они собрались в том же кабинете. Леопольд, Фридрих, Чарльз. На столе лежали распечатки писем, отчёты, финансовые выкладки.

– Итак, – Леопольд разложил ладони на столе, – у нас есть поддержка Ватикана. Их сети, их влияние, их доступ к умам и душам. У нас есть китайские инвестиции и рынок сбыта, который жаждет не товаров, но статуса. И у нас есть… он сделал паузу, …наша история. Наша легитимность. То, что они пытаются купить, но не могут.

Чарльз улыбнулся: – У нас также есть дон Альберто с его банковскими каналами и 72 часами передышки. И наш скромный «CrownCoin», который продолжает расти, несмотря на все атаки.

Фридрих мрачно добавил: – И у нас есть понимание того, что эта война будет вестись не на бирже и не в медиа. Она будет вестись там, где всегда велись настоящие войны – в умах людей. И там у нас преимущество. Он ткнул пальцем в письмо от Папы. Они думают, что используют нас. Но это мы используем их. Как использовали всегда. Церковь нуждается в светской власти не меньше, чем светская власть в церковной санкции.

Леопольд кивнул. Он подошёл к окну. За стёклами простиралась Вена – город, который видел взлёты и падения империй. – Они ударили по нашим активам. По нашим деньгам. Они думают, что это наше слабое место. Но они ошибаются. Он обернулся. Наше слабое место – это наша история. Наши скелеты в шкафах. Наши грехи. Но это же и наша сила. Они хотят играть в игру без правил? Что ж. Мы напишем новые правила. Старые, как мир.

Он взглянул на портрет Марии-Терезии, чья воля и дипломатия создали могущество Австрии. – Контратака начнётся завтра. Не на бирже. Не в прессе. В культурном поле. Там, где их алгоритмы бессильны. Там, где решают не деньги, а нарративы. И у нас есть лучшие рассказчики в истории.

Они собрали достаточно ресурсов. Но главный их ресурс был не в банковских ячейках и не в медиа-активах. Он был в том, чтобы заставить Европу вспомнить, кто она есть. И кому она обязана своим прошлым. И perhaps, будущим.

ГЛАВА 16: КОНТРАТАКА

Офис фонда «Единое Наследие», Цюрих. Ситуационный центр.

Воздух в подземном ситуационном центре фонда «Единое Наследие» был прохладным и стерильным, пахнущим озоном от серверов и дорогим кофе. Стены из матового стекла проецировали новостные ленты, биржевые графики и карты информационного поля Европы. Здесь, в самом сердце финансового Цюриха, готовились к бою на тех же полях, где их только что атаковали.

Леопольд фон Габсбург отдавал приказы тихим, мерным голосом, словно отдавал распоряжения на поле брани несколько веков назад. Его юристы, лучшие в своем деле, выращенные в тишине университетских библиотек и судебных залов, уже действовали.

– Иск против «Некст-Эра» подан, – доложил один из них, не поднимая глаз от планшета. – Основание – недобросовестная конкуренция, манипулирование рынком, попытка монополизации. Ссылаемся на прецеденты времён Великой депрессии. Закон, как известно, любит тех, кто знает его историю.

Почти одновременно медиа-союзники, те самые, чьи имена редко мелькали в прессе, но чьё влияние простиралось как паутина по всему континенту, нанесли удар. В нескольких влиятельных изданиях, известных своей респектабельностью, вышли статьи. Не кричащие разоблачения, а холодные, аналитические материалы о связях CEO «Некст-Эра» Майлза Харрингтона с сетью сомнительных офшоров в зонах с низким налогообложением. Статьи были выдержаны в стиле «мы всего лишь задаём вопросы», но вопросы были убийственными.

Изабель де Бурбон в это время находилась в свочном кабинете в Мадриде. Она держала в руке телефонную трубку из слоновой кости – антикварный раритет. – Дорогой Анри, – её голос был сладким, как испанский херес, но с лёгким налётом стальной стружки, – помнишь, я устраивала твоей очаровательной дочери свадьбу в нашем дворце в Севилье? Это было так прекрасно, не правда ли? – Она сделала паузу, давая ему вспнить и аромат апельсиновых деревьев, и звуки фламенко, и благосклонные взгляды титулованных гостей. – Сейчас у тебя появился chance вернуть этот маленький долг. Очень маленький. – Она назвала имя. Майлз Харрингтон. – У тебя ведь есть эти… фотографии? С того его неосторожного уик-энда в Монако?

Через час, без каких-либо поясняющих текстов, в сети появились фотографии. Нечёткие, сделанные скрытой камерой, но узнаваемые. Майлз Харрингтон в компании людей с сомнительной репутацией. Ничего криминального, но достаточно, чтобы образ гениального и чистого технократа дал трещину. Плебейская жадность, жажда низких развлечений – вот что проступало сквозь пиксели.

Но самый неожиданный ход сделала София. Вопреки прямому запрету матери, она дала эксклюзивное интервью Маркосу Ортеге. Оно вышло в его новом расследовании.

Она сидела в кресле в семейной библиотеке, на фоне портретов своих предков, и говорила спокойно и искренне: – Мы не идеальны. Мы совершали ошибки. Много ошибок. Но мы – не реликты. Мы – часть живой истории Европы. И мы пытаемся адаптироваться к новому миру, не растеряв того, что считаем ценным. – Она посмотрела прямо в камеру. – Разве стремление сохранить свою идентичность, свои корни, пока весь мир стремительно становится одним большим универмагом, – преступление? Мы не хотим властвовать. Мы хотим напоминать.

Это интервью стало громом среди ясного неба. Оно не оправдывало их, оно очеловечивало. Оно вызвало волну обсуждений. Кто-то кричал о лицемерии, но многие вдруг увидели в них не монстров, а таких же людей, пытающихся найти своё место в меняющемся мире.

Контратака была запущена по всем фронтам: юридическому, медийному, имиджевому. Они били тем же оружием, что и их противник, но с той разницей, что их клинки были отточены веками практики. Они не просто атаковали. Они вели свою собственную войну за нарратив. И впервые за долгое время казалось, что чаша весов начала колебаться.

ГЛАВА 17: ПЕРЕМИРИЕ С ПРИВКУСоМ СТАЛИ

Замок Шат-д'Э, Швейцария. Нейтральная территория.

Замок, выбранный для встречи, был образцом швейцарского нейтралитета: ничья земля, ничья история, ничья память. Его стены, отполированные до блеска, хранили молчание о всех сделках, что когда-либо заключались под его сенью. В библиотеке с дубовыми панелями и высокими окнами, выходящими на безмятежное альпийское озеро, встретились два мира.

Леопольд фон Габсбург стоял у камина, его тёмный костюм сливался с тенями. Майлз Харрингтон, в своём привычном худи и кроссовках, казался пришельцем из другого измерения. Они не пожимали руки.

– Вы атаковали нас, – начал Леопольд без предисловий. Его голос был ровным, без эмоций. – Целенаправленно и жестоко. Зачем? Что мы сделали вашему новому миру?

Майлз усмехнулся, оглядывая комнату с видом туриста в музее. – Вы – символы старого мира, – ответил он, пожимая плечами. – Живые памятники. А я строю новый. В нём нет места для пыльных реликвий. Вы мешаете прогрессу просто своим существованием. Ваша уверенность в собственном превосходстве. Это… меня просто раздражает.

Леопольд медленно повернулся. В его глазах не было гнева, лишь холодное любопытство учёного, рассматривающего редкий экземпляр. – Мир не бывает совсем новым, молодой человек, – произнёс он. – Он наслаивается, как геологические пласты. Ваши алгоритмы, ваши биткоины, ваши… – он слегка поморщился, – …стартапы. Они все используют то, что было открыто давно. Даже математика, на которой работает ваше искусственное мышление, была открыта арабами тысячу лет назад. Вы не строите новый мир. Вы просто достраиваете этаж к старому зданию. И плохо знакомы с его фундаментом.

Майлз замер. Эта мысль, простая и очевидная, казалось, впервые посетила его. Он привыл думать категориями разрывов и революций, а не преемственности.

Молчание затянулось. Его нарушили только треск поленьев и тихий ход старинных часов на каминной полке.

В итоге они заключили перемирие. Краткое, деловое, без лишних слов.

Условия были просты:

«Некст-Эра» прекращает все атаки на активы и репутацию аристократов. Отзывает иски, останавливает слив информации, убирает ботов.

Аристократы дают «Некст-Эра» доступ к своим брендам для создания совместных проектов. Ограниченный, контролируемый доступ. Коллекции одежды «вдохновлённые историей», цифровые платформы для изучения культурного наследия, даже возможность использовать их замки для съёмок рекламы – но с правом полного veto.

Это не был мир. Это была передышка. Обоюдное признание патовой ситуации.

После того как Майлз удалился, в библиотеку вошла Изабель. Она не спрашивала, она уже всё знала по выражению его лица.

– Мы выиграли эту битву, – сказал Леопольд, глядя на озеро, окрашенное закатом в багровые тона. – Но война продолжается. Она просто перешла в другую фазу. Теперь мы должны делиться властью. С теми, кого презираем.

Изабель улыбнулась своей холодной, ясной улыбкой. В её глазах не было ни поражения, ни триумфа. Лишь трезвая оценка. – Не презираем, Лео, – поправила она его. – Мы просто раньше не замечали. Считали шумом за окном. – Она подошла к нему и тоже посмотрела на озеро. – Теперь будем замечать. Изучать. И использовать. Они сильны в технологиях. Но мы сильны в долгой игре. Они правят квартальными отчётами. А мы правили веками.

Они стояли плечом к плечу, два потомка великих династий, глядя на наступающие сумерки. Проиграв победу, но выиграв войну за выживание. Ценой, которую они только начинали осознавать.

ЭПИЛОГ КНИГИ ВТОРОЙ

Сады Альгамбры, Гранада. Закат.

Воздух в садах Альгамбры был густым и сладким, напоённым ароматом цветущих жасминов и апельсиновых деревьев. Фонтаны шептали свои вечные песни, а вода, стекая по мраморным каналам, отражала последние лучи солнца, превращая их в жидкое золото. Здесь, среди древних стен, видевших правление мавров и католических королей, время текло иначе – неспешно, циклично, словно сама история задерживала здесь дыхание.

София и Маркос бродили по узким мостовым, их пальцы сплетены. Тень от их недавнего конфликта рассеялась, как утренний туман над Гранадой.

– Твоя мать простила тебя? – спросил Маркос, его голос был тихим, почти шепотом, чтобы не нарушить очарование этого места.

София улыбнулась, и в её глазах играли блики заката. – Она простила, – ответила она, – но назначила тебя нашим официальным летописцем. – Она сделала паузу, наслаждаясь его удивлённым выражением лица. – Говорит, что лучше иметь умного врага в свите, чем в толпе. Особенно если этот «враг» умеет находить правду… и доносить её до нужных людей.

Они рассмеялись, и их смех смешался с журчанием воды. Вдалеке стены древней креполи, окрашенные закатом в золотой и багряный цвета, казались декорацией к вечной пьесе о власти, любви и предательстве.

В это время в одном из залов Альгамбры, за ажурной решёткой окна, Леопольд и Чарльз наблюдали за парой. Их лица были серьёзны, но в глазах читалась некая умиротворённость после недавней бури.

– Возможно, в этом и есть будущее, – произнёс Леопольд, его взгляд был прикован к Софии и Маркосу. – Не в войне, не в противостоянии, а в… гибридизации. В умении принимать новое, не теряя старого.

Чарльз вздохнул с преувеличенной тоской. – Боже упаси. Гибридизация? – Он с отвращением поправил галстук. – Скоро придётся разрешить им носить коричневые туфли после шести. Или, чего доброго, пить пиво из бутылки. – Но в его глазах, вопреки словам, играла лёгкая, почти отеческая улыбка. Он понимал. Они все понимали. Правила игры менялись.

Они стояли молча, наблюдая, как последний луч солнца скрывается за горным хребтом. Сады погружались в мягкие сумерки, а огни в окнах Альгамбры начинали зажигаться один за другим, словно созвездия на тёмном небе истории.

Игра была далека от завершения. Но этот вечер был передышкой – моментом, чтобы перевести дух и подготовиться к финальной схватке.

Продолжение в третьей книге: «Корона из терний» – финальная часть, где старые и новые элиты столкнутся в решающей схватке за душу Европы.

КНИГА ТРЕТЬЯ: КОРОНА ИЗ ТЕРНИЙ

ГЛАВА 18: Рижский гамбит: САММИТ В РИГЕ

Отель «Neiburgs», Рига. Люкс «Ар-Нуво» с видом на Домскую площадь

Номер люкс напоминал оперную декорацию эпохи расцвета Риги. Высокие потолки с лепниной, витражные окна с причудливыми растительными орнаментами, мебель из темного дерева с гнутыми ножками. За окном, затянутым мелким осенним дождем, темнели остроконечные шпили Домского собора – немой свидетель смены империй, под чьей сенью теперь решалась судьба новой, призрачной империи.

Леопольд фон Габсбург стоял у окна, наблюдая, как снег кружится над брусчаткой. Его отражение в стекле казалось призрачным, наложенным на древний город. – Они выбрали Ригу не случайно, – произнёс он, не оборачиваясь. – Здесь всегда сталкивались империи. Шведская, Германская, Российская… Их тени до сих пор танцуют на этих улицах. Теперь пришла наша очередь сделать ход.

Изабель де Бурбон поправляла жемчужное ожерелье перед зеркалом в стиле ар-нуво, её пальцы двигались с холодной точностью. – Шведы, немцы, русские… Все оставили свой след в этих камнях, – заметила она, ловя его взгляд в отражении. – Теперь наша очередь добавить свой штрих. Не пушками, конечно. Но тем, что иногда сильнее пушек – влиянием.

В дверь постучали. Вошёл лорд Чарльз Спенсер с видом человека, только что проигравшего состояние в карты. Его обычно безупречный вид был слегка помят, а в глазах читалась тревога. – Орлов вышел из игры. Его яхту «Анастасию» арестовали в Гибралтаре по обвинению в отмывании денег. – Он нервно провёл рукой по лицу. – Совпадение? Не думаю.

Фридрих Гогенцоллерн мрачно разглядывал карту Европы на стене, его пальцы сжались в кулаки. – Нас загнали в угол. Но углы – лучшее место для защиты. Здесь нельзя ударить в спину. Только в лоб. И мы ещё помним, как это делать.

Внезапно зазвонил телефон Чарльза. Его лицо побелело, когда он взглянул на экран. Поднеся аппарат к уху, он несколько секунд молча слушал, прежде чем тихо положить трубку. – Это был мой контакт в MI6. Нас предали. Не правительство… корпорация. Та самая, что хотела купить нашу газету. «Некст-Эра» сделала ход конём.

Изабель медленно поднялась, её платье мягко шелестело. – Значит, война? – спросила она, и в её голосе прозвучала стальная нотка.

– Нет, – Леопольд повернулся к ним, его лицо было спокойно, но глаза горели. – Это просто… рыночная конкуренция. А мы для них – всего лишь стартап. Древний, с богатой историей, но всего лишь стартап. Который можно купить, перепрофилировать или ликвидировать.

Той же ночью акции их фонда «Единое Наследие» рухнули на бирже. А на рассвете пришло официальное уведомление: кирилл орлов в срочном порядке отзывает все инвестиции «в связи с изменившейся геополитической ситуацией и возросшими рисками».

Их империя, построенная на намёках и доверии, дала трещину. Но они всё ещё стояли у карты Европы, готовые к следующему ходу.

ГЛАВА 19: ЧАСОВЫЕ МЕХАНИЗМЫ

Подвал ратуши, Рига. Тайное собрание.

Город на поверхности жил своей жизнью: шумел рынок, звонили трамваи, туристы фотографировали готические фасады. Но здесь, в подземелье рижской ратуши, время текло иначе. Воздух был насыщен запахом влажного камня, старого дерева и пыли веков. Они спустились по узкой винтовой лестнице, что вилась как каменная змея, в помещение с голыми, грубо отёсанными стенами. Сводчатый потолок терялся в полумраке, подпираемый мощными контрфорсами. Единственным источником света были масляные лампы, отбрасывающие трепещущие тени на лица собравшихся.

Здесь, вдали от надменных взглядов и светских условностей, собрались те, кого никогда не приглашали на балы в рижский замок. Потомки остзейских баронов в потертых, но безупречно сшитых сюртуках; наследники курляндских герцогов с гордыми профилями и холодными глазами; отпрыски ливонских рыцарей, чьи предки крестом и мечом несли свою веру в эти земли. Они были живыми реликвиями, хранителями иной, забытой истории Балтии – истории, где немецкая речь звучала при дворах, а их семьи правили этими землями столетиями.

Старый граф фон Берг поднялся с грубой деревянной скамьи. Его движения были медленными, точными, он опирался на трость с набалдашником из полированного серебра, на котором был выгравирован фамильный герб – вздыбленный грифон. Его голос, низкий и хриплый, заполнил подвал, словно звук древнего колокола.

– Наши семьи правили этими землями, – произнёс он, и каждое слово падало с весом свинцовой печати, – когда Москва была ещё деревней на болоте, а её князья платили нам дань мехами. Мы видели, как приходили и уходили короли, империи, республики. Мы научились одному: ждать своего часа. Молчать. И помнить.

Леопольд фон Габсбург стоял в центре круга, ощущая на себе тяжесть их взглядов. Он чувствовал, как история оживает в этом сыром подвале, как тени прошлого сгущаются вокруг. Это была не ностальгия – это была сила, дремавшая столетиями и теперь пробудившаяся.

– Ваша поддержка? – спросил он прямо, без церемоний. Его голос прозвучал чётко, нарушая мистическую атмосферу.

Граф фон Берг улыбнулся – редкой, беззубой улыбкой старого хищника. – Земли. Титулы. Сети. Всё то, что не купить за новые деньги. Всё то, что не имеет цены на бирже. – Он сделал паузу, чтобы его слова повисли в воздухе. – Но взамен мы хотим голос. Не просительный, а решающий. Место в вашем совете. Не для того, чтобы править. Для того, чтобы нас наконец услышали.

Изабель де Бурбон, до сих пор хранившая молчание, обменялась с Леопольдом быстрым, почти мгновенным взглядом. В нём не было ни удивления, ни страха – лишь холодный расчёт и понимание. Это был риск. Признать этих «теней истории» равными партнёрами. Допустить их за свой стол.

Леопольд кивнул. Почти незаметно. – Добро пожаловать в историю, господа, – сказала Изабель, и её голос прозвучал в подвале с торжественной ясностью. – Не в качестве зрителей. А в качестве соавторов.

Старый граф медленно склонил голову. Сделка была заключена. Не на бумаге, не на бирже – в пространстве памяти и крови. Часовые механизмы истории, остановленные на столетии, снова начали свой тихий, неумолимый ход.

ГЛАВА 20: ЛИСА В КУРЯТНИКЕ

Штаб-квартира «Некст-Эра», Лондон. Зал ситуационного анализа.

Воздух в зале был густым от напряжения, словно перед грозой. Голубые экраны, обычно показывающие уверенный рост, теперь пылали алым – графики падали обвально, как скалы после оползня. Майлз Харрингтон стоял посреди этого цифрового апокалипсиса, его лицо искажено гримасой ярости. План, выстроенный с математической точностью, давал сбой в самый неподходящий момент.

– Как они посмели? – шипел он, сжимая в руке стресс-болл с логотипом компании. – Я предлагал им партнёрство! Делился технологиями, открывал доступ к платформам! А они… они предпочли вцепиться в свои пыльные титулы!

Его помощница Дженни, выпускница Оксфорда с безупречным резюме, робко сделала шаг вперёд. Её голос дрожал, но в глазах читалось нечто большее, чем страх – понимание. – Возможно, сэр, они просто хотят сохранить то, что им дорого? То, что нельзя измерить в денежном эквиваленте. Их историю, их…

– Дорого? – Майлз с силой ударил кулаком по стеклянной поверхности стола, отчего затрещали мониторы. – Они живут в музеях! Со своими портретами предков, фамильным серебром и выцветшими гербами! Пора выставить их за дверь вместе с экспонатами! Они мешают прогрессу просто своим существованием!

В этот момент один из техников-аналитиков поднял голову от монитора, его лицо было бледным. – Сэр, у нас проблема. Серьёзная проблема. – Он проглотил комок в горле. – Обнаружена утечка. Кто-то внутри организации передал данные о наших планах… им. Всё: схемы атак на фонд, координаты хедж-фондов, даже… даже переписка с нашими «друзьями» в регулятивных органах.

Повисла мёртвая тишина, нарушаемая лишь тихим гудением серверов. Майлз замер, его гнев сменился ледяным спокойствием хищника, учуявшего опасность.

– Предательство, – прошептал он, и в этом слове был весь ужас человека, который верил лишь в лояльность, купленную за деньги. – Кто?

Техник беспомощно развёл руками. – Пока неизвестно. Следы ведут в отдел кибербезопасности, но… всё чисто. Сработал профессионал.

Майлз медленно обернулся к стене экранов, где продолжали ползти вниз графики. Его взгляд упал на портрет королевы Виктории, который он в иронии повесил здесь же. Теперь эта ирония обернулась против него.

– Они думают, что играют по нашим правилам? – спросил он тихо, почти про себя. – Хорошо. Тогда мы поменяем правила. Найдём этого крота. И сделаем так, чтобы никто больше не смел предавать «Некст-Эра».

Но впервые за долгое время в его голосе прозвучала неуверенность. Он осознал, что имеет дело не с корпорацией-конкурентом, а с чем-то гораздо более древним и опасным – с системой, где предательство было такой же частью игры, как и верность. И против этого у него не было алгоритмов.

ГЛАВА 21: БАЛ ПОСЛЕДНЕЙ НАДЕЖДЫ

Рижский замок. Бал в честь дня независимости Латвии.

Залы сияли огнями. Аристократы смешались с политиками и бизнес-элитой. Леопольд вёл переговоры с министром экономики.

– Ваша светлость, – говорил министр, – ваши инвестиции в наши замки… это очень важно для туризма.

– Мы инвестируем не в камни, – ответил Леопольд. – Мы инвестируем в душу Европы.

В углу зала София де Бурбон говорила с Маркосом.

– Ты должен опубликовать это, – шептала она, передавая ему флешку. – Здесь доказательства их махинаций.

– Почему ты это делаешь? – спросил он.

– Потому что некоторые вещи важнее семейной чести. Правда, например.

Их разговор прервал внезапный гул. Свет погас. Наступила тишина.