Заговор королей

Чарльз медленно повернулся. На его губах играла легкая, почти незаметная улыбка человека, объясняющего азы ребёнку. – Дорогой мой Кирилл, – произнёс он, и его голос был бархатистым, обволакивающим. – Это не покупается. Это… арендуется. – Он сделал глоток виски, давая словам просочиться в сознание. – На условиях полного и безоговорочного соблюдения протокола. Например, – он многозначительно опустил взгляд на лакированные оксфорды Орлова, – не надевать коричневые туфли после шести. Даже в Кремле. Особенно в Кремле.

Орлов замер на секунду, а затем разразился громким, искренним смехом. Он откинулся на спинку кресла, и пепельница Fabergé наконец замерла в его руке. – Ладно. Попался. Вы меня убедили. – Он вытер слезу умиления. – Что вы хотите? Конкретно.

Лорд Чарльз поставил бокал. Его лицо стало серьёзным, деловым. – Ваши ресурсы. Наш… – он слегка запнулся, подбирая слово, – …бренд. Мы создадим фонд. Структуру. Вы получите доступ в мир, где даже ваши деньги, Кирилл, покажутся скромными. – Чарльз подошел к окну и показал рукой на силуэты Сити. – Потому что там, вон в тех стеклянных башнях, считают в долларах и евро. А в моём мире… – он обернулся, и его глаза встретились с глазами Орлова, – …считают в веках.

В комнате повисла тишина, нарушаемая лишь треском поленьев. Орлов перестал улыбаться. Он понял. Ему предлагали не сделку. Ему предлагали вступить в закрытый клуб, членский билет в который не печатали ни в одной типографии. Цена входа – его кошелек. Награда – шанс избавиться от клейма «нового русского» и стать если не равным, то хотя бы допущенным в святилище.

– Веков, – медленно повторил Орлов, впервые за вечер глядя на портрет королевы Виктории не с тоской, а с расчетливым интересом. – Это дорогая валюта. – Самая дорогая, – кивнул Чарльз. – И она никогда не дешевеет.

ГЛАВА 4: МОНАСТЫРЬ ЭСКОРИАЛ. Испания, усыпальница королей

Изабель де Бурбон стояла перед надгробием Филиппа II.

Свеча отбрасывала трепещущие тени. – Ваше Величество, – прошептала она, – простите нас. Мы не хотим тронов. Мы хотим вернуть миру порядок. Тот, который вы создали. К ней присоединился Леопольд. – Драматично, Изабель. Даже для нас. – Лео, мы не играем. Мы исполняем роль, которую нам отвела история. Иногда я чувствую, как их взгляды с портретов следят за нами. И спрашивают: «Что ты сделала?» – А ты что отвечаешь? – Что я купила Twitter. Чтобы их голоса услышали. Они рассмеялись, но смех затерялся в каменных сводах.

Воздух в усыпальнице был неподвижным, густым и холодным, словно высеченным из самого мрамора. Он пахнул пылью веков, застывшим воском и сухой, безжизненной святостью. Высокие своды готического склепа терялись в темноте, и лишь мерцание единственной свечи, зажатой в руке Изабель де Бурбон, отбрасывало трепещущие, пульсирующие тени на стены. Эти тени плясали на ликах каменных ангелов и на строгих надгробиях испанских монархов, заставляя их на мгновения оживать в призрачном танце света и тьмы.

Изабель остановилась перед массивным саркофагом Филиппа II. Её высокая, прямая фигура в тёмном шерстяном платье казалась почти невесомой в этом царстве вечного камня. Она не молилась. Она отчитывалась.

– Ваше Величество, – её шёпот был едва слышен, но он резал тишину, как стальное лезвие. – Простите нас. Мы не хотим тронов. Мы не стремимся вернуть себе скипетры и державы. – Она сделала паузу, и её взгляд скользнул по мрачной галерее гробниц, где покоилась мощь самой большой империи мира. – Мы хотим вернуть миру порядок. Тот самый, который вы создали. Порядок, при котором у каждой вещи, у каждого человека есть своё место. Иерархию. Уважение. Долг.

Из мрачной арки возникла ещё одна тень. Леопольд фон Габсбург подошёл неслышными шагами. Его тёмное пальто делало его почти невидимым в полумраке.

– Драматично, Изабель, – произнёс он тихо, и его голос, обычно такой твёрдый, здесь, в склепе, приобрёл металлический отзвук. – Даже для нас. Разговор с прахом великого короля-католика о порядке… это сильно.

Изабель не обернулась. Она продолжала смотреть на саркофаг. – Мы не играем, Лео. Мы исполняем роль, которую нам отвела история. – Она повернулась к нему, и в её глазах горел странный огонь – смесь фанатичной веры и холодной рассчётливости. – Иногда, в моём дворце, в самой гуще приёмов и переговоров, я чувствую, как их взгляды с портретов следят за мной. Не только Филиппа. Карла V, Фердинанда, Изабеллы Католической… Всех. И они спрашивают всего один вопрос: «Что ты сделала?»

Леопольд внимательно посмотрел на неё. Он видел не причуду, не женскую истерику, а ту самую железную решимость, что когда-то заставляла армии пересекать океаны. – И ты что отвечаешь? – спросил он, искренне заинтересованный.

Тень улыбки тронула идеальные губы Изабель. – Что я купила Twitter. Чтобы их голоса наконец услышали.

На мгновение в усыпальнице повисла ошеломлённая тишина. А затем Леопольд фыркнул. Изабель хихикнула. И через секунду они оба смеялись – тихим, сдержанным, но искренним смехом двух заговорщиков, понимающих сюрреалистичность своего положения. Потомки великих имперских династий, стоящие среди костей своих предков и обсуждающие покупку соцсети для установления нового мирового порядка.

Их смех, короткий и нервный, был поглощён каменными сводами, не оставив после себя ничего, кроме всё той же гнетущей, вечной тишины.

ГЛАВА 5: СОВЕТ КРОВИ. Вилла на Женевском озере

Первая встреча. Присутствовали: Габсбург, Бурбон, Гогенцоллерн, Виндзор (Спенсер), представитель Савойского дома и наблюдатель от Лихтенштейна. – Господа, – начала Изабель, – мы здесь не как заговорщики. Мы как… совет директоров. Только наш бизнес – Европа. – И какой наш актив? – спросил Фридрих. – besides history? – Легитимность, – ответил Леопольд. – В мире, где всё продаётся, мы – нет. Мы – оригинал. Без ярлыка. Чарльз добавил: – Нас не поймут, если мы будем говорить о власти. Но если мы скажем, что спасаем «культурное наследие»… О, это уже тренд. Этим пахнет деньги и влияние. Был основан «Фонд Единого Наследия». Первая цель – купить старейшую газету в Вене. Вторя – создать альянс с Ватиканом.

Вилла на Женевском озере. Библиотека. Комната была подобрана с безупречной точностью. Не пляжный дом в Сан-Тропе и не охотничий домик в Баварии, а солидная, строгая вилла на швейцарском берегу – нейтральная территория в самом сердце Европы. Библиотека, где они собрались, дышала спокойной уверенностью: тёмное дерево панелей, потрескавшиеся корешки книг в кожаных переплётах, тяжёлые портьеры, глушащие любой звук снаружи. Воздух был насыщен ароматом старой бумаги, полированного дерева и дорогого коньяка. Они заняли места в кожаных креслах, расставленных вокруг камина, где потрескивали поленья ольхи. Не было ни главного места, ни подчинённых – лишь едва уловимая иерархия, читаемая в мельчайших деталях: кто первым занял кресло, кто кивнул, а кто лишь позволил кивнуть себе. Присутствовали: Леопольд фон Габсбург, неподвижный и наблюдательный, как горный орёл.

Изабель де Бурбон, собранная и безупречная, будто сошла с парадного портрета.

Фридрих Гогенцоллерн, его плечи напряжены даже в покое, словно он всё ещё чувствовал отдачу ружья.

Лорд Чарльз Спенсер, с виду расслабленный, но взгляд его скользил по комнате, мгновенно оценивая и классифицируя.

Принц Витторио ди Савойя, молчаливый и несколько отстранённый потомок королей объединённой Италии.

Барон фон унд цу Лихтенштейн, тонкокостный наблюдатель с лицом бухгалтера и глазами наследника самой стабильной монархии Европы.

Изабель нарушила тишину. Её голос, тихий и ровный, идеально лег в акустику комнаты. – Господа, – начала она, окинув взглядом собравшихся. – Мы собрались здесь не как заговорщики. Заговор implies нечто тёмное, поспешное. – Она слегка отвела руку, как бы отстраняя саму идею. – Мы здесь как… совет директоров. Только наш бизнес – не сталь, не газ и не алгоритмы. Наш бизнес – Европа. Её душа. Её память. Фридрих Гогенцоллерн хмыкнул, сложив мощные руки на груди. – Поэтично. Но кроме history, какой у нас актив? What is our leverage? Земля? Замки? Титулы, которые стали брендами для продажи сувениров? – Легитимность, – без паузы, холодно и чётко ответил Леопольд. Все взгляды обратились к нему. – В мире, где всё продаётся и покупается, где любой может создать себе историю, мы – нет. Мы – не бренд. Мы – оригинал. Без сертификата подлинности, потому что он в нашей крови. Без ярлыка. Нас нельзя подделать. Лорд Чарльз мягко вклинился, разглаживая складку на брюках. – Леопольд абсолютно прав. Но есть нюанс. – Он сделал театральную паузу. – Нас не поймут, если мы будем говорить о власти. Обо всём этом… – он обвёл рукой комнату, включая портреты предков на стенах, – …наследственном праве. Нас сочтут сумасшедшими или, что хуже, несерьёзными. – Он leaned forward, и его голос стал заговорщическим, деловым. – Но если мы скажем, что спасаем «культурное наследие»? Поддерживаем «традиционные ценности»? Защищаем «европейскую идентичность»? О, – он усмехнулся, – это уже тренд. Это язык, который понимают все: от брюссельского чиновника до левого интеллектуала. Этим пахнет деньги. И, что важнее, влияние. В комнате повисло молчание, нарушаемое лишь треском огня. Взгляды пересекались, оценивая, взвешивая. Кивок Витторио ди Савойя был почти незаметен. Барон Лихтенштейнский что-то коротко записал в блокноте из тончайшей кожи. Изабель позволила себе маленькую улыбку победы. – Значит, решено. – Она не спрашивала, а констатировала. – Основываем «Фонд Единого Наследия». – Она посмотрела на Леопольда. – Первая цель – купить старейшую газету в Вене. Не контролировать, а купить. Чтобы наш голос звучал не как манифест, а как фон. Затем её взгляд перешёл на барона. – Вторая цель – создать альянс с Ватиканом. Нежный, неформальный. Их моральный авторитет плюс наша… светская легитимность. Идеальный баланс. Совещание, длившееся менее часа, завершилось. Никаких подписей, никаких протоколов. Только кивки, рукопожатия и безмолвное согласие тех, кто с рождения знал, что настоящее влияние редко требует бумажного следа. Они разъезжались по одному, их машины бесшумно увозили их в ночь, обратно в свои миры. Но теперь у них был общий проект.

ЭПИЛОГ: УТРО ПОСЛЕ

Замок Амбрас, Инсбрук. Рассвет.

Зимнее утро разливалось над долиной чистым, безжалостным светом. Снег лежал нетронутым покрывалом, и лишь следы косуль вели к лесу. В кабинете, где пахло старым деревом и воском, Леопольд фон Габсбург стоял у того же окна, что и в начале этой истории. Те же горы, то же небо, тот же молчаливый укор предков на портретах. Но что-то в нём изменилось – не сломленность, но иная, более глубокая уверенность. – Проиграли? – тихо спросил он, обращаясь к строгому лику Карла V, чья империя когда-то простиралась до краёв известного мира. Тишина была ему ответом. Но в ней он услышал иное. – Нет, – ответил он сам себе, и голос его звучал твёрдо. – Мы отступили. Чтобы сохранить достоинство. Иногда это единственная победа, которая имеет значение. На столе, рядом с незаконченной партией шахмат, лежало письмо на плотной бумаге с гербом Бурбонов. Почерк был узнаваем – твёрдый, уверенный, с изящными завитками. «Лео, Мы не вернули троны. Не вернули власть в том виде, в каком её знали наши предки. Но мы напомнили им – и, perhaps, самим себе – что есть вещи, которые не купить за все деньги мира. Уважение. Историю. Честь. Наше поражение на бирже и в политических играх – это урок. Для них – что мы всё ещё сила. Для нас – что сила эта должна искать новые пути. До следующей попытки. Ваша Изабель.» Леопольд взял письмо, перечитал его ещё раз. И улыбнулся. Впервые за долгое время – не холодной, расчётливой улыбкой стратега, а искренне, почти с облегчением. Они проиграли битву, но не войну. Более того – они, perhaps, наконец поняли, в чём истинная война. Их заговор провалился. Их фонд лежал в руинах, союзники разбежались, а новые хозяева мира праздновали победу. Но их мир – мир принципов, традиций, памяти – не рухнул. Он остался с ними. В стенах замков, в портретах предков, в титулах, которые нельзя было купить или продать. Они остались теми, кем были: хранителями. Хранителями традиций в мире, который стремительно забывал о них. И возможно, именно в этом – в этой упрямой верности себе – заключалась их главная победа. Не на бирже, не в политике, а в вечности. Он повернулся от окна. Внизу, в долине, просыпалась жизнь. Звучали колокола, дымились трубы ферм. Мир продолжался. И они всё ещё были его частью. Не хозяевами, но и не слугами. Столпами, на которых покоилось что-то важное, даже если никто уже не помнил, что именно. Леопольд взял с полки томик Тацита на латыни и открыл его на случайной странице. «Великие империи рушатся не от внешних ударов, а от внутреннего разложения». Он закрыл книгу. Возможно, их империя рухнула давно. Но они – нет. И в этом была вся разница. Он вышел из кабинета, чтобы встретить новый день. Не с триумфом, но и не с поражением. С достоинством. Этого пока хватало.

КНИГА ВТОРАЯ: ИГРА ПРЕСТОЛОВ

ГЛАВА 6: ВЕНСКИЙ ВАЛЬС НА ПОРОХОВОЙ БОЧКЕ

Дворец Хофбург, Вена. Приём в честь открытия фонда.

Бальные залы сияли под люстрами Swarovski. Леопольд фон Габсбург принимал гостей с холодной вежливостью, словно император, допускающий простолюдинов в свои покои. – Ваша Светлость, – томно произнесла дама в платье от Schiaparelli, – ваш фонд – это так… актуально. Особенно сейчас, когда все эти короны стали просто аксессуарами. Леопольд едва заметно улыбнулся: – Дорогая графиня, короны – это как тиары. Их не носят каждый день. Но когда надевают – должны сидеть идеально. В углу зала принц Фридрих Гогенцоллерн беседовал с архиепископом из Ватикана. – Ваше Преосвященство, мы не просим денег. Мы предлагаем вернуть людям веру в иерархию. Божественный порядок. – Сын мой, – архиепископ вздохнул, – сейчас даже папу римского слушают только если он пишет твиты. – Твиты? – Фридрих поморщился. – Мы предлагаем буллы. На пергаменте. Тем временем Изабель де Бурбон вела переговоры с медиамагнатом: – Представьте: реалити-шоу о жизни королевских семей. Но без вульгарности. С акцентом на традиции. – Принцесса, – магнат ухмыльнулся, – люди хотят скандалы. А не уроки этикета. – Ошибаетесь. Они хотят то, чего не могут иметь. А мы можем им это дать. Или… сделать вид.

Дворец Хофбург, Вена. Приём в честь открытия фонда «Единое Наследие».

Величественные залы Хофбурга, столетия бывшие сердцем имперской власти, в этот вечер сияли под бесчисленными хрустальными люстрами Swarovski. Их свет, отражаясь в золочёных канделябрах и паркетных зеркалах, создавал иллюзию невозможного – будто время повернуло вспять, и двойной орёл вновь парил над Европой. Воздух был густ от ароматов дамских духов – утончённых, сложных, как здешние политические интриги, – и дорогого табака из трубок старых аристократов.

Леопольд фон Габсбург стоял в центре Императорского зала, принимая гостей с холодной, отстранённой вежливостью. Его осанка, его чуть замедленные жесты, его манера смотреть на человека чуть свысока – всё выдавало в нём не хозяина приёма, но императора, милостиво допускающего простолюдинов в свои покои на один вечер. Он был воплощением той самой легитимности, которую они продавали.

К нему подплыла, словно корабль на всех парусах, графиня Анна-Мария фон Троп в ослепительном платье от Schiaparelli, которое больше походило на произведение современного искусства. – Ваша Светлость, – томно произнесла она, томно взмахивая веером, – ваш фонд – это так… актуально. Особенно сейчас, когда все эти короны, – она сделалa многозначительную паузу, – стали просто аксессуарами. Милыми безделушками для плебейских восторгов.

Леопольд едва заметно улыбнулся, уголки его глаз оставались неподвижными. – Дорогая графиня, – его голос был тихим, но каждое слово было отчеканено и падало, как монета, – короны – это как тиары. Их не носят каждый день к завтраку. Но когда их надевают – они должны сидеть идеально. Без малейшего намёка на фальшь. В этом и есть их сила.

В углу зала, в тени огромного портрета Марии-Терезии, принц Фридрих Гогенцоллерн вёл свою охоту. Его добычей был высокий сановник из Ватикана, монсеньор в сутане с пурпурными петлицами. – Ваше Преосвященство, мы не просим денег, – говорил Фридрих, его грубоватый тон контрастировал с дипломатичной обстановкой. – Мы предлагаем нечто большее. Вернуть людям веру не в Бога – это ваша епархия, – а веру в иерархию. В божественный порядок вещей. В то, что у всего есть своё место.

Архиепископ вздохнул, и его умное, усталое лицо скривилось в лёгкой гримасе. – Сын мой, – произнёс он с лёгкой грустью, – в наши дни даже папу римского мир слушает только тогда, когда он пишет твиты. И то, если они viral. Времена булл и посланий на пергаменте, увы, прошли.

– Твиты? – Фридрих поморщился, будто почувствовал дурной запах. – Мы предлагаем буллы. Настоящие. На пергаменте. Просто доставлять их будем через цифровые каналы. Содержание важнее формы, не так ли?

Тем временем Изабель де Бурбон окружила себя кольцом из медиамагнатов и владельцев телеканалов. Её цель был один – грузный, самоуверенный немец с лицом удачливого мясника. – Представьте, – говорила Изабель, её голос был обволакивающим и убедительным, – реалити-шоу. Но не вульгарное. О жизни… ну, скажем, определённых семей. Но без скандалов. С акцентом на традиции, на долг, на красоту ритуала. На то, как воспитываются дети, как ведётся хозяйство в поместьях. Скрытая реклама… образа жизни.

Магнат ухмыльнулся, попивая шампанское. – Принцесса, люди хотят скандалы. Измены, ссоры, разбитые сердца. Рейтинги. Кому нужны уроки этикета?

– Вы ошибаетесь, – парировала Изабель, и в её глазах вспыхнул стальной блеск. – Люди хотят то, чего не могут иметь. Они пресытились грязью. Они ищут красоту, порядок, намёк на тайну. А мы можем им это дать. – Она сделала паузу и добавила с лёгкой, почти невинной улыбкой: – Или, по крайней мере, сделать вид, что даём. Искусство иллюзии, знаете ли, всегда ценилось выше самой реальности.

Зал гудел. Вальс Штрауса лился с хоров. Казалось, это всего лишь светский раут. Но на кону стояло нечто большее – попытка купить не компанию, а целое общественное сознание. И они играли в эту игру с изяществом, достойным их предков.

ГЛАВА 7: ЛИСАБОНСКИЙ ЛАБИРИНТ

Офис фонда в Лиссабоне. Встреча с финансистами. «Единое Наследие», Зал заседаний с видом на Тежу.

Контраст с венским балом был разительным. Вместо бальных залов – минималистичный лофт с бетонными стенами и панорамными окнами. Вместо запаха воска и духов – кофе с кориандром и запах озона от дорогой электроники. Здесь, в Лиссабоне, старый мир пытался договориться с новым.

Леопольд фон Габсбург и лорд Чарльз Спенсер сидели за столом из светлого дуба, слушая молодого человека в кроссовках Limited Edition и худи от Off-White. Его звали Маркуш, и он был лучшим крипто-аналитиком, которого смогли найти их люди.

– Ваши светлости, – Маркуш щёлкнул пультом, и на огромном экране возникла диаграмма с растущим графиком, – мы можем запустить токен. Назовём его, скажем, «CrownCoin». Это не просто криптовалюта. Это символ. Это привлечёт миллениалов и зумеров. Создаст новую, цифровую лояльность.

Чарльз Спенсер медленно поднял бровь. Его взгляд, полный скепсиса, скользнул с экрана на молодого человека. – Миллениалы? – произнёс он, растягивая слово, будто пробуя его на вкус и находя его неприятным. – Мои собственные внуки называют меня «бумером». И, знаете ли, я этим горжусь. Это значит, что я что-то пережил. Что-то, что они не застали.

Маркуш не смутился. Он привык к сопротивлению. – Суть не в возрасте, сэр. Суть в том, – он переключил слайд. На экране возникла стилизованная золотая монета с лазерной гравировкой в виде короны, – что вы продаёте не монету. Вы продаёте мечту. Покупку кусочка истории. Возможность прикоснуться к чему-то вечному за пару кликов. Это сильнее, чем любая акция.

Леопольд все это время молча вертел в пальцах настоящую золотую монету – дукат с профилем Франца Иосифа. Тяжёлый, прохладный, ощутимый символ реальной власти. – Интересно, – наконец произнёс он, его голос прозвучал глухо в стерильной тишине зала. – Но если мы начнём продавать историю по кусочкам… по токенам… что в конечном итоге останется нам? – Он поднял глаза на Маркуша, и в его взгляде читался неподдельный, философский интерес. – Если любой желающий сможет купить частичку нашего наследия, что останется от исключительности? От самой идеи легитимности?

Маркуш улыбнулся, как учитель терпеливому, но непонятливому ученику. – Вам? – Он сделал новый слайд. На нём были изображены причудливые цифровые изображения – NFT с гербами Габсбургов, Бурбонов, Виндзоров. – Вам останется это. Цифровые активы, право на роялти, управление платформой. Или, например, – он щёлкнул ещё раз, – право на виртуальную аудиенцию. Эксклюзивный чат с потомком династии в метавселенной. Это бесценно.

Чарльз Спенсер не выдержал. Он с отвращением отодвинулся от стола. – Боже правый. Виртуальная аудиенция? – Он смерил Маркуша взглядом, которым его предки, должно быть, смотрели на захваченных пиратов. – Я лучше буду до конца своих дней есть овсянку на воде и запивать её самым дешёвым виски, чем участвовать в этом… цирке. Продавать призрачные встречи с призраками былого!

Но Леопольд не разделял его порыва. Он продолжал смотреть на экран, на эти яркие, пиксельные короны. В его глазах читалась не радость, а холодная, расчётливая необходимость. – Чарльз, – тихо сказал он, не отводя взгляда от экрана. – Успокойся. Пойми простую вещь: если нельзя победить новую реальность… её нужно возглавить. – Он наконец посмотрел на своего соратника, и в его взгляде была вся тяжесть принятого решения. – Даже если эта реальность – полнейшая клоунада. Иногда, чтобы сохранить суть, нужно изменить форму. Даже на такую… нелепую.

Он отложил золотой дукат в сторону. Его решение было принято. Игра была неизбежна.

ГЛАВА 8: ОХОТА НА ОЛИГАРХА

Яхта «Анастасия» в Средиземном море.

Яхта была плавучим городом из полированного алюминия и бронированного стекла. Её палуба, выстланная текинским ковром, и впрямь напоминала футбольное поле, залитое ослепительным солнцем. На горизонте таяли очертания Лазурного Берега, но здесь, в нейтральных водах, царили свои законы.

Кирилл Орлов встретил их с распростёртыми объятиями, но в его глазах читалась привычная осторожность хищника, оценивающего добычу и конкурентов одновременно. На нём был белый костюм от Brioni, который лишь подчёркивал его мощную, медвежью стать.

– Господа, – развёл он руками, в которых бокалы с шампанским выглядели игрушечными, – я вас слушаю. Но мои партнёры… – он многозначительно постучал пальцем по виску, – они сомневаются. Они люди практичные. Любят цифры, графики, гарантии. А вы продаёте… воздух. Красивый, старинный, но воздух.

Изабель де Бурбон, в белом льняном платье, которое стоило больше, чем иная машина, молча подошла к самому борту. Её взгляд утонул в бирюзовой бесконечности. – Кирилл, – произнесла она, не оборачиваясь, её голос почти утонул в шуме прибоя, но все его услышали, – твои партнёры покупают футбольные клубы и супермоделей. Это как жевать сладкую вату – приятно, но пусто. Мы предлагаем нечто большее. – Она наконец повернулась к нему, и солнце выжгло в её глазах холодные голубые звёзды. – Вечность. Ну или её иллюзию. Что, впрочем, одно и то же.

Орлов громко рассмеялся, и его смех прокатился по палубе. – Вечность? Я могу купить остров. Переименовать его. Даже законы там свои писать. Но как купить вечность? Её в магазине не найдёшь.

– Очень просто, – вступил в разговор Леопольд фон Габсбург. Он стоял неподвижно, словно встроенный в палубу, его тёмный костюм был диссонансом на этом празднике жизни. – Ты не покупаешь её. Ты становишься её частью. Не той истории, что пишут в учебниках для плебеев. А той, что передаётся в генах. за закрытыми дверями. Той, что не умирает.

Фридрих Гогенцоллерн, мрачный и неловкий в этой обстановке, добавил, не глядя на Орлова, уставившись на горизонт: – Или можешь продолжать покупать яхты. Всё больше и больше. Их, как и тебя, забудут через поколение. Твое имя станет строчкой в списке Forbes за какой-то год. А потом и это сотрётся.

Орлов перестал улыбаться. Он медленно прошёл в салон, где на стене висел парадный портрет Екатерины Великой кисти неизвестного придворного живописца. Он смотрел на него долго, на её властный, спокойный взгляд. – Хорошо, – наконец сказал он, оборачиваясь. – Я в деле. – Он сделал глоток шампанского. – Но хочу одно. Чтобы мои внуки… чтобы они могли сказать, что их предок был не только богатым, но и… благородным. Понимаете?

Чарльз Спенсер наклонился к Леопольду, прикрыв рот рукой: – Ничего, что его дед был комиссаром? Красным до мозга костей? Говорят, лично расстреливал…