Марена в зените. Часть 1. Ищейка

– Так не пойдет. Если уж пить с приятелем, то пить красиво и много.

Он наугад ткнул пальцем в сторону случайного бара,

Насчет шнырей Кнут оказался прав. Нас остановили дважды. Сначала на перекрестке Тубенурам и Тины – закопанной речушки, превращенной в извилистую улицу между пекарнями и кожевенной мастерской. Меня тут знали в лицо. Один из шнырей волочился за Ким полгода назад и все еще не рисковал напрягать меня просьбами показать пропуска. А второй раз уже почти у центра. Нам бы прыгнуть под полог, из-под которого дым трубой и запах пива, да смешаться с толпой, но Кнуту приспичило задержаться – погладить бывшую по тощей заднице и перекинуться парой слов со своими пронырливыми дружками. Я как раз хотел его окликнуть, как пальцы схватили меня за локоть. А над ними манжета с орлом и унылая зелень кителя. Шнырь. Последнее время не ладится у меня с ними. Как бы не прошел слушок, что я разбил скулу одному из них и все еще на свободе, хотя это звучало неубедительно. В таком крысином месте как Пригород, я ни разу не приложился кулаком ни к одной физиономии, хотя поводов была дюжина в день. На это у меня был Кнут.

– Карманы! – он ловко похлопал меня по полам куртки, заинтересовался хрустом. Ясное дело – там же две по полсотни. Даже пропуск не спросил.

– Куда без пропуска собрался? – это уже Кнут, сделал напускное серьезное лицо и зашагал ко мне, виновато поглядывая в сторону шныря. Пальцы с локтя исчезли сразу, как только он сунул под манжету сложенную трубочкой пятерку. «Пропуск» шныря устроил.

– В забегаловке Рамиля угощаешь ты! – заявил Кнут.

Рамиль раскошелился на новенькую вывеску и повесил ее повыше. У старой отбили пару трубок месяц назад, и она неприлично искрила. Подозревал он меня и все еще смотрел нехорошо. Хотя, все может быть. Что там было месяц назад – пойди упомни.

Я кинул взгляд поверх голов. Показалось, что фигурка в желтом нырнула в проулок. Может и она. Хотя тут таких дождевиков…

– Чего унылый? – Кнут вложил мне в ладонь липкий комочек. «Повар» придал ей некую уродливую форму и даже подкрасил с кислотный цвет. Я все еще продолжал надеяться, что он не сам их жует, нашпиговывая потом своей дрянью.

– Не хочу, – поморщился я, вспомнив редкозубый оскал «повара», но Кнут сжал мои пальцы в кулак, пряча жвачку от любопытных глаз. Он склонился ниже и шепнул прямо в ухо. – Я тебе гостинец, ты – кассу. Выпивка и пара бабочек на вечер. Кнут обещает.

– Ладно, – я нехотя сунул ему купюру. Кнут победно щелкнул у меня перед носом пальцами и скрылся в пестрой массе рыл.

Я ждал, оглядываясь и подпирая спиной столб, на котором держался навес. С него все еще падали тяжелые капли. Попрошайка в промасленном жилете ошивался рядом, пару раз пытался завести разговор и просил сигарет.

– Все кипит, бормочет, сплетничает, – говорил он, кивая на кривые улицы. – Не иначе магистр пожаловал снести тут все и построить еще нефтехранилищ. Что думаешь? – поняв, что ничего я не думаю по этому поводу, он продолжил. – Набирают всех подряд. Зарплата – деньжища немеряные. Кого прислугой, кого в охрану, а то и лакеем специальным для колки льда. Работка не пыльная, жаль, что временная, пока старый хрыч не вернется в свой анклав, – попрошайка облизнул губы. – Могу поговорить с кем надо – сунут в свиту. Десятку возьму. Что скажешь?

Мне стало смешно. Бродяга предлагал мне то, от чего я пытался спрятаться в недрах Пригорода. Но ему откуда знать.

Кнута он не заметил. Тот сгреб его за шиворот и отправил смачным пинком под дождь. Подмышкой он держал бутылку без этикетки и три пачки сигарет. Одну тонкую и зеленую с кривыми буквами.

– Для бабочек, – пояснил он. – Идем, нас там уже ждут.

Я обернулся на угол, где попрошайка обиженно потирал бедро и уже поглядывал на зевак.

– Может правда с подвязками человек.

– Этот? – Кнут кивнул в его сторону и пожал плечами. – А оно тебе надо?

– А тебе?

Кнут криво усмехнулся.

– Чего я там не видал? Записаться прихвостнем в свиту за жирную котлету? Я лучше идею знаю. Есть старый мастер один в цехах, через полгода списывают, но пока ищет помощников чтобы место передать. Мы с тобой к нему пойдем. На все полгода, – он хлопнул меня ладонью по плечу, – доступ к меди и прочим гостинцам без всяких шнырей! Потом сольемся. Понял, куда веду?

Я промолчал, не решаясь сказать, что все еще, пока не наступили чертовы шесть вечера, числюсь в свите магистра стараниями непонятно куда исчезнувшей сестры. И понятия не имею что будет, если не приду на проходные вовремя. Впрочем, я и не собирался идти туда. В конце концов, Ким, как всегда, залезла не в свое дело, снова решив, что знает как для меня будет лучше.

Он загоготал и толкнул меня в спину в двери низкого замшелого бара, из которого тянуло подгоревшим мясом.

Бабочки Кнута тянули максимум на мотылька и моль. Одна возраста Ким в короткой курточке без пуговиц на голое тело. Она смотрела на меня сквозь облака выдуваемого дыма, хотя Кнут держал ее за талию крепко и что-то нес насчет едва ли не личного знакомства с верховным магистром. Вторая полностью ушла в себя и мутным взглядом следила за дракой на улице сквозь залапанное окно. Я позвал ее по странному имени, но она не ответила.

Тогда я уставился в экран, показывающий беззвучные картинки над рядом полок с дешевым пойлом. Сначала дымили трубы на фоне закопченного неба. Вот удивили – у нас такие сразу за рекой. Мельком показали голубые башни столицы. Правильно, что мельком – чтобы зависть и злость не грызла. После рукопожатий и фальшивых улыбок, на экране всплыл линкор – флагман Соединенного Космического Флота. На его фоне командующая Марита Кэссиди казалась еще мельче чем обычно. Ее тонкие губы сжаты до нездоровой белизны, серые глаза с прищуренными уголками равнодушно смотрели с экрана.

– Эй, ей форму на спецзаказ шьют, а то бы фуражка на ушах висела! – Кнут заржал, откинулся на стуле и облился пивом. – Черт!

– Не твоего уровня девушка, так и признай, – буркнул Рамиль за своей стойкой.

– Чего? – Кнут скривился в улыбке и принялся тереть пятно на кофте рукавом. – Это само собой. Она же мелкая как степная мышь. И такая же злая. Ты посмотри на нее, – Кнут сунул рукой в сторону экрана, но попал уже в какого-то костлявого члена Директории. – Будь она без охраны и голышом, я бы в жизни к ней не подошел.

Он делано скривился и сунул сигарету в зубы, а затем нагнулся ближе ко мне.

– Хотя, нет, подошел бы. Знаешь зачем?

Гогоча через слово, и заглушая клекот бара, он принялся делиться подробностями. Бабочки Кнута демонстративно ушли, захватив недопитое пиво.

– Ну и катитесь! – буркнул Кнут.

Он совсем скис, пошарил мутным взглядом по бару и вернулся к стакану.

– Меня взяли, Кнут, – сказал я еле слышно, надеясь, что он не расслышит. Но так легче. Вроде как поделился. Моя проблема, что он набрался и не слышит ничего? Но он все слышал. Его лицо на миг протрезвело, отразив легкое непонимание, почему эту новость он узнает только сейчас.

***

Я поступил на службу магистра, по глупости, засевшей в моей голове в тот момент, когда я решил, что мой настоящий дом – Пригород, а не ничтожно маленькая его часть на окраине, где ютились я и Ким.

Дом я чувствовал по запаху. Плесень и прогорклое сало. Иногда каким-то чудом в нем различался тонкий запах мыла. Так пахли волосы Ким. Вот и сейчас. Я понял, что она склонилась надо мной. Ее прохладные пальцы потрогали мой лоб. Я хотел позвать ее по имени, но Ким сказала, что еще ночь.

Ночь. Но жидкий свет уже сочился в окно. Значит до смены пара часов.

– Ты уйдешь?

– Нужно. Так нужно.

Я попытался повернуть голову, но затылок взорвался тяжелой тупой болью. В глазах вспыхнули и погасли лиловые пятна. Ким не включала свет. Даже свечку не зажгла. Все верно – не привлекать же окошком ночных бродяг. Я смутно различал в темноте ее худое тельце в халате. Нет, не в халате. На ней комбинезон, хотя на работу еще рано.

– Ким? – я облизал губы. Страшно хотелось пить.

– Я ждала. Хотела поговорить.

Я спросил, о чем и зачем.

– Письмо на столе. Ты увидишь утром. Пожалуйста, пойди туда. Я обо всем договорилась. Ты должен пойти, обещай!

– Куда? – спросил я. Но видимо лишь в своей голове. Искать в темноте силуэт Ким было все сложнее, веки налились свинцом. Я закрыл их и открыл снова. В окно светило солнце, разбрасывая тени. Грязные штаны висели на спинке стула, сохли. Ким ушла.

Мне потребовалось куда больше времени, чтобы прийти в себя, чем я думал. Я ждал Ким, прихлебывая воду из банки, но она все не шла. На столе, где обычно под гнутой крышкой она оставляла мне завтрак, не было ничего, кроме письма. Оно сразу привлекло мое внимание ненормальной белизной бумаги, но прочесть смог лишь когда пятна перестали плясать в глазах.

Большая часть на новой латыни – не понял ни строчки. Внизу от Ким:

«Игнат. Это пропуск на площадь сегодня с полдень. Найди охрану магистра и отдай им. Сделай, прошу тебя».

И маленький чертик внизу из кляксы и палочек.

– Черт! Ну спасибо.

Я предпочел бы завтрак, а не задания с утра. Оставалось кинуть в рот пару отыскавшихся в столе сухарей, запить все той же водой и напрочь забыть о причудах Ким. Так я и собирался сделать. Но за злостью пришла тревога, а за ней липкий страх. Выходной у Ким – единственный в этом месяце по календарю сегодня. Время, когда мы молча сидим в своих углах и стараемся не раздражать друг друга. Но к вечеру ее тихое пение про себя и шептание самой с собой, когда она начинала перебирать письма и раскладывать их на старом пледе в одной ей известном порядке, начинало бесить. Тогда я брал куртку и уходил, видя краем глаза, что она смотрит вслед.

Я покосился на ее маленький столик между изголовьем и заплесневелой сырой стеной. Блокнот и карандаш на полу. Это странно. Письма на месте, но ворохом, словно не хватило минуты чтобы их сложить. Тоже подозрительно, но не так, как отсутствие Ким. А стрелки часов продолжали ползти к полудню.

Найти сводную сестру в Пригороде не сложно. Тут куда меньше мест, которые ей по душе, чем тех, где обычно торчим я и Кнут.

Чистая, хоть и поношенная, и залатанная не один раз одежда ждала меня на стуле аккуратной горкой. Оставила, хоть и наверняка обижена на меня. Хотя я точно помнил, как она поцеловала меня в висок ночью. Обычно так не делает, хотя в глазах ее никогда нет ни следа злобы.

Я наспех натянул на себя чистое, сунул письмо в карман и проверил грязные с засохшими пятнами штаны. Вторая купюра бесследно исчезла. Ким не могла не заметить! Я бросился к ее столику. Остальные деньги лежали на месте. Я взял только пару монет, на случай если закончатся сигареты.

У дверей зачем-то снова обернулся. Паршивая привычка. Раскиданные вещи застыли в ожидании ловких рук Ким, которая вернет все по местам. Конечно, в первую очередь письма. Я прикрыл дверь и отправился на площадь.

Верховный магистр никогда не приезжал в Пригород. Более того, большинство обитателей нашей мусорной кучи, возможно, сомневались даже в том, что он существует, как и в том, что какой-то другой, более приличный мир за границами пустошей, обтянутых проволокой, тоже есть в нашем мире. Единственным свидетельством существования магистра для других оставался Зеленый дом под холмами, за стенами которого день и ночь кипела работа – подготовка к визиту кого-нибудь из крупных шишек Магистрата, в который всерьез вряд ли кто-то верил.

Зеленый дом назывался так не из-за садов, которые если и были когда-то, давно уже стали гнилью в ядовитой земле. Зелеными были сами его стены, а вечно затянутые шторами окна едва выглядывали из-за высокого забора, за который, как всем казалось, никогда не опускалось ни чешуйки пепла или сажи. Купол с обращенным к небу барельефом в виде скрещенных ключей. Слева и справа минаретами покачивались радиовышки. Больше за оградой не разглядеть.

Зелень стен я видел издалека. Ее не скрывали ни море косматых голов, ставших единой икорной массой, ни выросшие длинной щетиной флагштоки. Я стоял поодаль от тех мест, где стекающиеся ручейки зевак приобретали угрожающую давкой плотность. Приближаться ни к толпе, ни к охране, выстроившейся за прозрачными щитами вдоль перегороженной улицы, желания никакого не было. Трепля уголки письма в кармане, я был уверен, что не извлеку его оттуда. Все что я собирался сделать – вытащить отсюда Ким, пока толпа не втерла ее в щербатый асфальт.

Вскоре послышались угрожающие свистки. Охрана качнулась, оттесняя толпу от обочины. Мне казалось, что я слышу шорох трущихся друг о друга щитов. Ясно было, что без разбитых голов и вывернутых рук сегодня не обойдется. Главное – вовремя исчезнуть, пока редкая забава для любопытных не превратится в настоящую заварушку. Не помешал бы поблизости Кнут. Его способность вовремя исчезать из любого тупикового места и удивляла и была очень полезной. Особенно сегодня.

Я, прищурившись, вглядывался в неровную кляксу толпы. Где же ты, Ким? В ее маленькую головку иногда прилетали безумные идеи. Как, например, сбежать из Пригорода и попытать счастья на окраинах анклава, того, что поближе. Или раздобыть ведро краски и привести в порядок стены в доме, словно это что-то изменит для нас самих. Сейчас она заполучила где-то дурацкое письмо… Хотя стоило признать, что некоторые ее чудачества я вспоминал с теплотой.

Тот единственный наш поход в кино был ее затеей. Мне было четырнадцать, и я отчаянно хотел остаться дома, но Ким молча тянула меня за руку и то и дело показывала раздобытые неизвестно как билеты. Я злился. Мне казалось, что глупое кино – совсем не то, что нам нужно сейчас, когда дом еще помнит запах и голоса отца и мамы, но потихоньку утрачивает их. И каждый миг вне стен – еще один миг, потраченный зря. Ведь неуловимые тени их присутствия тают слишком быстро. Я рассчитывал злиться весь фильм, но, как назло, он был хорошим. Не нашим – я не понимал ни слова, но в мелькании рук и ног в моменты драк или соития и в манерных полетах пуль был свой язык, не требующий перевода. А перед ним обычный поучительный ролик минут на двадцать, объясняющий, что наша жизнь в заплесневелой комнате среди свалки, бесконечных заводов, нефтехранилищ и стальных труб вовсе не напрасна. Он начинался бодрым голосом диктора, говорящим то, что в общем-то знал каждый. Просто все это давно уже было не важно.

«Объединенная империя, Земной Консорциум – еще полвека назад никто не слышал этих слов. Мир раздирал хаос, холодная война, революции и мятежи. Мир голодал и накапливал ядерные арсеналы, мир отчаялся выбраться из тупика, в который загнал себя сам. Нехватка ресурсов, истощение резервов в бесконечных войнах – вот к чему пришла к середине ХХ века мировая история. Мы не знаем каким был бы мир сегодня, если бы ранним утром тысяча девятьсот пятьдесят второго года Антон Боши не запустил Гальванический куб и не открыл первое окно в мир, который известен нам как Марена…»

Марена… О таких вещах лучше не думать, вообще не держать их в голове, когда живешь в месте подобном Пригороду. От фантазий о кристально чистом небе далекого мира и городах среди лесов и парков, которые наверняка сделаны из прозрачного кварца, озираться по сторонам особенно тошно. Нет, не от черных заводов, грязи и трущоб. Я вырос в них, и они были моим домом. От оптимистичных рыл, сующихся туда, где им почуялась кормушка. Тут таких было полно, и я ненавидел каждое.

– Куда? – локоть стукнул меня в грудь, оттеснив на метр от зевак, пробравшихся куда ближе к дороге.

Я промолчал, и шнырь в серой форме с дурацкими нашивками потерял ко мне всякий интерес. Над краем его тряпичной маски бегали маленькие прищуренные глаза. На каске обычный знак «КК» – значит еще полиция Пригорода. Охрана магистра скорее всего засела ближе к шоссе и вряд ли заявляла о себе шевронами.

Я пропустил момент, когда на повороте у холма показалась первая машина кортежа. Но заметил, как шевельнулась толпа – как слаженная колония мелких тупых существ. Кто-то завизжал, скорее всего придавленный движущейся массой. Кроме зевак были тут и те, кто пытался пробраться вверх к Пригороду после смены, встречая сопротивление толпы и шнырей.

Глупой идеей было явиться сюда. Обернувшись, я заметил, что людей отогнали от фургонов, стоявших на пыльной обочине. На пару минут там образовался проход наверх, по которому можно было прошмыгнуть к ютившимся на холме кварталам.

– Черт с вами! – я зашагал к проходу. Пропустил перед собой чудом уцелевших в толпе бедолаг, как и я спешивших домой. Тощий техник – еще мальчишка, как и я, в висящем балахоном комбинезоне пробежал под тент, едва не сбив с ног девчушку, семенящую за мамой или старшей сестрой. Их я тоже пропустил и получил короткий кивок. Наверняка не с кем оставить и оба спешат с завода. Знакомо до боли. Особенно мутное чувство усталости после тревожного сна в цеху, где машины гремят, не переставая и предчувствие удовольствия от того, что скоро наконец поешь тем, что осталось с ужина. Я так таскался каждую неделю, с тех пор как Ким перестала сидеть дома и тоже отправилась на завод. Проход быстро перекрывался. Техник проскочил за машину, но нарисовавшийся за ним шнырь грубо толкнул девушку в плечо. Она налетела на меня, едва не сбив девчушку с ног. Техник обернулся, но сделал это неуклюже. Мгновенный замес погас ударами двух коротких дубинок, только пыль взвилась над тощим телом, полетевшим на асфальт. Бывает. На то они и шныри. Один, разгоряченный удачным ударом по умной роже техника на секунду отвлекся на девчонку под локтем, а затем смахнул ее на дорогу.

– Полегче, шнырь!

Я может и не назвал бы его так, понимай его маленькая голова с кем можно так обращаться, а кого лучше просто попросить. Толкни он меня, только виновато кивнул бы да обматерил сквозь зубы и вроде как квиты. Может и сейчас так стоило – промямлить что виноват и увести девочек подальше от автомата на его пузе. Определенно стоило.

На всякий случай, я встрял между шнырем и девчонками – кто знает, что у него там в башке – может искрит от избытка секундной власти. Может за оружие схватится. Само собой он ударил и не просто так. Получить кулаком в скулу – обыденное дело, от шныря тоже вроде как нормально – что-то вроде налога, только проплаченного рожей. Но он залепил ладонью – унизил значит?

Толпа за моей спиной колыхнулась. Что там происходило я не знал, я смотрел в узкие глазки, совершая этим еще одну ошибку. Наконец поднявшиеся на ноги девочки юркнули в сторону дороги и скрылись. И хорошо. Я сделал бы то же, если бы пухлые пальцы шныря не скользнули по моему лицу еще раз.

Я толкнул его в ответ, хотя на моем месте Кнут заехал бы по шныревской роже. Он отшатнулся, опешив от такого поворота. Мне бы бить до конца. Понятно же, что извиняться и опускать голову поздно. Надо было бить… Удар сзади по шее я почувствовал почти мгновенно. Ладно бы по затылку – выключился бы и очухался уже когда все закончится. Но по шее зверски больно. Отошедший от шока шнырь ударил по коленкам, сбив с ног, сунул мне в лицо дуло автомата. Кислый запах железа я хорошо чуял, ожидал что он вот-то прервется одной яркой вспышкой.

– Грузи гниду! – меня схватили за шиворот. На мгновение перед лицом мелькнула фуражка офицера.

– Капитан! – хрипло крикнул я, все равно что сплюнул. Во рту сладковато – сильно сунул дулом в зубы, гад.

Офицер брезгливо скользнул по мне взглядом. Я сунул руку в карман, пытаясь достать письмо, но мне из быстро скрутили за спиной. Письмо! Держать бы его в руке. К черту его содержимое и мутные фантазии Ким, тут не угодить бы в расход. Иногда тела таких вот как я находят на пустыре, сами шныри и находят – заблудились, говорят и замерзли. В июне то.

– Что тут? – шнырь выдернул конверт у меня из пальцев, впился в него глазами, затем озадаченно отдал капитану. Все это время я старался не шевелиться, чтобы не вырвать руку из плеча. Их, видимо, лет пять выкручивать руки обучают. Может даже медальки за это дают. Мой шнырь явно из лучших в группе, достоин ордена.

Офицер недолго смотрел на смятое письмо, на штамп – скрещенные ключи.

– Где ты это взял?

– Мое, – прошипел я.

– Громче, ублюдок!

– Мое! Это мое!

Меня снова толкнули к машине. Фургоны уже завелись, солдаты отгоняли прохожих от выезда. Я глубоко дышал, прощаясь с пыльным воздухом свободы. Лет пять, а может и семь им дышать не придется. Жалел о том, что не остался дома и вдвойне – что ударил не от всей души. Второго шанса уже не выпадет.

Меня все еще держали, прижимая щекой к брезенту, но не запихивали в фургон. Хватка шныря вдруг ослабла. Я краем глаза заметил его круглое лицо под каской – и следа не осталось, даже губа целая.

Капитан сунул рацию за пояс. От гудящей толпы, за которой уже медленно двигалась колонна кортежа, торопливо шагали двое штатских. Они молча забрали письмо, мельком скользнули по мне взглядами. Не нравлюсь? Но этих бить нельзя. Даже сгоряча.

– Идем, – пальцы штатского крепко впились в локоть и меня повели наверх. Кажется сработало. Спасибо, сестренка!

Отсюда хорошо был виден кортеж – восемь машин на пустом шоссе, вдоль которого полоскались на ветру флаги Казанского конгломерата.

Уж не к зеленому ли дому ведут? – мелькнуло в голове. Почти угадал. Некогда пустые корпуса за его оградой со слепыми окнами ожили и гудели теперь, как потревоженные ульи.

Таким было утро моего последнего дня в Пригороде. Таким было утро того дня, в который мы в последний раз сидели за барной стойкой с Кнутом.

***

– И где твоя сеструха достала это чертово письмо? Не иначе как грохнула кого-то за него, – он делано прикрыл руками рот и икнул. Потом икнул снова и вдруг вскочив со стула заорал на весь бар. – Мой дружище теперь служит самому Магистру! Поняли, ушлепки хреновы?

– Да заткнись ты!

Но бар был набит до отказа и никому не было дела до того, что орет какой-то пьяный придурок. Только две девушки в углу обратили на нас внимание. Одна брезгливо поморщилась. Другая едва заметно улыбнулась и подняла свой стакан. На ней полупрозрачной дымкой светилась под фиолетовыми лампами белая блузка, а волосы собраны в хвост. И никакой яркой помады на губах. Такая явно не стружку в цеху носит.

– Видел, а? – Кнут подмигнул мне. – Запали сразу. А все почему? Да потому что ты король теперь! Король этого гадюшника, понял? А я лучший друг короля. Этот, – он повертел пальцами у своего лица, потом перед моим носом, вспоминая, – первый министр!

Кнут собрал стаканы и мою недопитую бутылку со стола.

– Идем к ним, живо!

– Хорошо, только если не будешь трепать через слово, что я теперь на службе магистра.

– Это еще почему?! – почти завопил он, толкая меня в спину вперед.

– Да есть, знаешь ли, причина…

Кнут оказался еще большим засранцем, чем я думал. Он не переставал твердить о том, что вот-вот мы с ним покинем продымленный паршивый Пригород и отправимся в анклав. А может и дальше – на саму Марену. Вот только ни друзей, ни родственников взять с собой не можем. Разве что пару подружек, которые не против дальних путешествий и шикарных развлечений. Высокая девушка в комбинезоне все еще морщилась, но уже не так презрительно и позволила купить ей эль. Ее красивая подружка с хвостиком смеялась глазами и покачивала головой. Когда наши взгляды пересеклись, она кивнула, намекнув выйти подышать. Мы смотрели в низкое серое небо. Она сказала, что ее зовут Идель, а мой друг придурок и трепло. Я возражать не стал, но и не согласился. Она попросила закурить, я отдал пачку, припасенную Кнутом, но сам не стал. Идель смотрела на меня, словно хотела что-то спросить. Но спросил в итоге нашего недолгого молчания – не видела ли она мою сестру. Понятно, что в городе, где нас больше двух миллионов, хотя никто никогда не считал, но поговаривали, что так, никто не обязан знать другого. Идель сказала, что ей пора и поцеловала в щеку. Я был слишком пьян, чтобы как-то ответить на это.

«Удачи на службе», – сказала она напоследок и исчезла на людной улице. Я пытался выследить ее в толпе, но увидел только расплывчатое лицо Кнута перед собой.

– Эй, возвращайся. Скажи им! Там никто не верит.

– И правильно делают.

Кнут нахмурился.

– Трепло что ли?

– Дело не в том. Я должен был явиться три часа назад, но я никуда не собираюсь.

***

Я ожидал допроса. Но его не было. Больше никто не выкручивал рук и не бил прикладами в шею. Все потому, что шнырей тут не было больше. В наспех обжитой комнате, где еще не со всех столов стерли пыль, были только знакомый штатский на новеньком вращающемся стуле, который при мне вынесли из машины, распаковали и собрали шустрые такелажники, молчаливый долговязый тип с гладкой как яйцо головой и я. Были еще типы, но я их за мебель считал. Они неподвижно, как те манекены в витринах в центре, смотрели в свои мониторы, на которых кипела икра голов. Изредка, когда потные лица попадали в фокус, на экране всплывало имя. Ищейки.