Твоя жирная неухоженная жена

Безумные старые бабки. Одиночки, стоящие отстраненно. Кричащие дети. Причитающие родственники. Полный спектр всех разнообразных эмоций. Ваше первое свидание. Посмотрев на этих зверей, ты думаешь, что тебе не нужна помощь. Но только он думает по-другому. Он занимает очередь к дежурному врачу и, по счастливой случайности, к дежурному стоит вся очередь. Ты сдерживаешь рвотные позывы: то ли от ушиба, то ли от окружения.

К слову: чуть позже травматолог диагностирует обычный ушиб, и его опасения на счет сотрясения не подтвердятся.

Ты стоишь в маленьком узком коридорчике и жмешься к малознакомому парню, ведь тебе не по себе. Смеются только санитары. Они привезли на каталке пару, накрытую одеялом.

С их слов: ее вагина так сузилась во время секса, что не выпускала его из себя. Он стонал от боли, периодически прерываясь на ругань со своей женой.

Ты слышишь женский плач и детские крики.

Со слов фельдшеров, переговаривающихся между собой: в соседнем отделении кожно-венерологический диспансер, отделение лечения сифилиса. Со слов фельдшеров: туда час назад привезли мужчину с четырьмя маленькими дочками. И первым в процедурный кабинет пошел он, а затем по очереди его дети. Со слов фельдшеров: сифилис очень трудно подцепить бытовым путем, это на грани фантастики.

Тебя передергивает от каждого детского крика. Тонкая гипсокартонная стена между отделениями не скрывает звуков – они долетают до тебя с такой отчетливостью, будто дети находятся прямо в этой комнате. Перед вами на каталке лежит мужчина, скорчившийся от боли.

Со слов санитаров: в его анальном отверстии лопнула лампочка. Ты смотришь на него и испытываешь к нему жалость.

Так же, с вами в очереди: дед с открытым переломом ноги, кричащий от боли. Так же, за три человека от вас женщина без руки. На месте откусанной конечности жгут. Она ближайшая к кабинету. Она бледно-синяя и со слов переговаривающихся санитаров, эта женщина любит кормить бездомных собак.

Так же, с вами: мальчик, отрубивший себе палец. Избитый мужчина с заплывшим лицом. Так же: миловидная бабушка мальчика, любившая поругаться в очереди.

Они находились в этом маленьком тесном коридорчике: концентрации детских криков, ругани и вони.

Они доказывали, что все люди пропащие. Что все люди грешны.

Ты жалась к малознакомому парню, который в дальнейшем стал твоим мужем. Ты жалась к нему – и старалась сделать вид, что вы тут одни.

Вот оно, ваше первое свидание. Там, среди мерзких людей, детских криков и человеческих мук, он сказал тебе свое имя.

Иван.

Ты сказала, что тебя зовут Маша. Там, в узком коридоре, вы сидели в толпе людей, но уже вдвоем и вас уже ничего не смогло разлучить.

На тот момент.

Вот оно, ваше первое свидание.

К слову: оно закончилось тем, что ты подарил ей одну красную розочку в целлофане. Тогда же, когда вы вышли из травматологического отделения, и Ваня провожал тебя домой через парк. Вы вдыхали чистый воздух, а он смотрел на тебя обожающими глазами. Ты не знала, как вести себя – и просто краснела от этих взглядов.

К слову: это было почти тридцать три года назад.

51

Зимы в твоей памяти размыты – дождливые, снежные, суровые, они сливаются в одно холодное пятно. Зато позднее лето и весна видятся отчетливо. Твоё детство – это красивый маленький парк у отчего дома, где всегда витал аромат жасмина с горьковатым послевкусием мёда. Яркий, свежий, слегка сладкий – это самый первый запах твоей жизни, сама суть детства. В парфюмерии для такого аромата есть термин: «Lemon blossom» – пикантное цитрусовое наслаждение.

И ты безошибочно узнаёшь в нём ноты, знакомые с детства: ведь твой отец был парфюмером, изготавливавшим масляные духи на заказ. Его ремесло и страсть смешались с ароматом цитрусовых деревьев из парка, сделав этот запах неотъемлемой частью твоего прошлого.

В апреле, и в сентябре, когда они цвели и плодоносили, отец срывал тебе их цветы: белые с розовым оттенком. Он говорил, что они съедобные. Ты – кривилась и выплевывала – они были кислыми на вкус.

Самый одушевленный период твоего детства.

Каждый вечер вы ужинали все вместе, за одним столом.

Мама – была лучезарной и жизнерадостной женщиной, наполненная теплотой и любовью.

Она говорила: цитрусовые деревья не просто так источают такой сильный запах.

Она говорила: любая деталь, созданная природой четко продуманна – у всего есть твоя функция.

Она говорила: у лимонов есть специальные карманы, которые взрываются при контакте и брызгают ароматным маслом в воздух. Сильный запах привлекает к себе животных и людей – и так дерево распространяет семена своих плодов.

Чтобы дать им шанс на такую же жизнь.

Закатом детства были твои десять лет, когда горячо любимого мамой парка не стало. Все волшебство, твою маленькую ассоциацию с счастьем выпилили за пару часов.

Мама просила не ругаться отца при ребенке, а он все кричал, что застройщики в край обнаглели. Они могли оставить хоть что-то, и продать потом свои говеные новостройки дороже – но решили прибрать к рукам все выкупленные метры земли. Когда всю землю вокруг сада оградили забором из металлических листов, отец говорил, что застройщики козлы, перекрывающие простым людям кислород.

Года через три там появилась новостройка.

Следующий четкий запах твоей жизни – приторный запах ментола. Так пах отец. Он постоянно жевал ментоловую жвачку и реже бывал дома. Он говорил маме, что нашел работу, которая приносит больше денег, чтобы они «выбрались из этого дерьма». Он задерживался там допоздна и часто – не возвращался домой. В такие ночи мама пила, громко плакала – и совсем не подпускала тебя к себе под угрозой порки. Тебе было одиннадцать – и этот период продлился чуть больше года.

Чуть больше года тебе понадобилось понять, что мир не яркий и жизнерадостный, а люди в нем не всегда могут быть добрыми и приветливыми. Не все тебе будут улыбаться в лицо, и тем более – за спиной. Но это ты поймешь позже.

Не все то золото, что блестит.

К этому времени всех соседей и их детишек, всех с кем ты провела свое детство не стало. Мама говорила, что они уехали. Вас окружили жилые комплексы и огромные в высоту новые дома, с новыми людьми, которые практически не замечали тебя. Ни они, ни их дети. Ваш дом почти расселили. Со слов мамы: он старый и гнилой. Ты не понимала в чем дело и тебе нравился ваш дом: с двумя этажами, тремя подъездами и слегка облупившейся розовой краской.

Каждый раз, когда родители кричали друг на друга, каждый раз, когда мама разбивала в слезах посуду, а отец хлопал дверьми – ты чувствовала резкий запах ментола. Папина жвачка. А потом и этот запах исчез из твоей жизни. Однажды отец собрал чемодан, сказав тебе, что уезжает на несколько недель в командировку, поцеловал тебя в щечку и пообещал, что привезет тебе самый большой подарок.

Он вышел за дверь под мамины слезы, и больше ты никогда его не видела.

В эти месяцы ты научилась готовить себе еду и одна ходить в магазин. В эти месяцы ты кормила свою маму и ухаживала за ней, как за инвалидом. В эти месяцы мама много плакала и кричала – и почти не подпускала тебя к себе. Потому что ты – продолжение его рода. Твое лицо – лицо твоего отца. Твои глаза – его.

Когда ты начала относиться к ней по-другому, мама взяла себя в руки и нашла работу официантки на краю города, в придорожном кафе. Пять дней в неделю она вставала с рассветом и приходила домой только через четырнадцать часов, когда ты ложилась спать. Когда в свои выходные она напивалась, то говорила без остановки, что во всем виноват твой отец.

Она говорила: мы всегда будем жить в этом гнилом доме, даже когда всех расселят.

Она говорила: я работаю за копейки, но этого будет мало для переезда.

Она горько плакала и говорила: прости меня.

В тринадцать лет ты была достаточно взрослой, чтобы понять смысл ее слов.

В тринадцать твоя жизнь обрела новые ароматы. Они отдавали дымом Rothmans royals red. Они – запахи вчерашней списанной еды, которую кафе не смогло продать.

Они – грунт для обработки холста.

Так же: желатин для обработки холста.

Так же: ПВА-клей для обработки холста.

Мама много работала, и ты не часто ее видела. Ты была предоставлена сама себе, когда она находилась дома. В эти дни, или вечера, когда вы были вместе, она много курила, пила и рисовала. Она рисовала, потому что видела себя талантливой художницей. Каждый раз, когда на холсте рождался новый образ, тебя окружал знакомый запах: масляные краски, лён, скипидар и растворители. И конечно, ты не забываешь аромат высохшего ПВА-клея, который мать использовала для лучшего сцепления красок с холстом.

Мама затягивалась ядовитым дымом.

Мама делала большой глоток из грязного стакана.

Мама говорила: «Вот это дерьмо»!

Кидала холст в стопку с такими же.

К этому времени все изображения отца в доме были выжжены зажигалкой. Там, где он оставался, вместо лица или глаз были пустые дыры. Когда тебе стукнуло четырнадцать лет, холстов с дерьмом было так много, что маме пришлось выделить под них отдельную комнату. Раз в несколько недель она запиралась там на ключ и рыдала в голос.

В четырнадцать мама, застав тебя за чтением, вложила в руки ручку с листом бумаги и сказала: «Ты лучше меня. Напиши мне что-нибудь интересное». Ты села за стол и написала о лимонах. Прочтя написанное, мама расплакалась и, сквозь слёзы, выдохнула: «Хорошее дерьмо».

Именно тогда, в четырнадцать, ты поняла, что твоё главное оружие и инструмент – слово.

Следующий запах – аромат твоей юности: сладкий, фруктовый, мускусный. Пионовидная роза в целлофане. Первый цветок, подаренный твоим мужем.

Тот мартовский день: безветренный, ясный солнечный.

Тот день – начало конца.

Эти ароматы и их оттенки – твое детство и твоя юность. Чувствуй их каждый раз, забывая о том, что тебя любили. Твой отец, твоя мать, твой муж. Чувствуй их каждый раз, предаваясь воспоминаниям. Знай: за хорошими всегда будут следовать и плохие.

Чувствуй их каждый раз, когда тебе одиноко.

Лимон, ментол, дешевый табак, роза.

Представь, что сейчас ты там, где можно быть слабой и уязвимой. Теперь вдохни полной грудью воздух. Расскажи мне о своих чувствах. Что вертится на языке в этот момент?

Верхние ноты: насыщенный цитрусовый аромат, беззаботное детство и любящие родители.

Нота сердца: дыхание первой любви, кровь с разбитого лба, аромат свежей розы.

Базовые ноты: табак, желатин, ментол.

Проноси это каждый раз через себя. Проживай каждый раз это заново.

Это – парфюм из твоих воспоминаний и эмоций. Подойдет для тех вечеров, когда захочется ностальгии и истерики.

Теперь перенесемся в день вашего знакомства. В вечер этого дня. Ты поднимаешься по скрипучим деревянным ступеням к квартире на втором этаже, сжимая в руке розу в целлофане. Мама дома и ждёт тебя, хотя ты уже давно должна была быть здесь.

Она встречает тебя с сигаретой в зубах, и от неё пахнет перегаром. Волосы сбились в колтун после сна, а лицо и руки измазаны масляной краской. Но она безмерно рада, что ты вернулась домой живой.

Мама расстроилась, увидев розу.

Она выдохнула дым и сказала: «Посмотри на меня».

Ты смотришь и видишь убитую горем пьющую официантку. Она все еще одинока, ведь, ей не удается жить дальше. Она все еще страдает по ушедшему из семьи мужу. Ты смотришь на нее – и хочешь ее обнять, но мама не позволяет. Она никогда больше не подпустит тебя так же близко, как в детстве. Она делает глоток из грязного стакана – и вытирает рот тыльной стороной ладони, оставляя на губах кадмий красный.

Масляная краска.

Для подробностей: она так увлечена своим творчеством, что замечает краски на своем теле только утром, во время сборов на работу: в зеркале.

Она говорит: «Посмотри на меня».

Она говорит: «Ты правда хочешь стать такой же»?

Она говорит: «Выброси эту розу и забудь о ней как о начале кошмара, который я не дам тебе с собой сотворить».

У нее не было шансов.

50

Если взять в расчет нечто настоящее – ты мало о чем просила себя на самом деле. Причина кроется в том, что автор этой истории – ты. Причина – ключевая героиня этой истории ты. Потому что это история твоей жизни, и именно ты – та, кто ее рассказывает.

Будь с собой откровеннее.

Сделай глоток. Обнажи душу. Вспомни вишневый «Чапман» и шлейф дыма, что вился за ним. Ведь в тот миг своей истории ты по-настоящему счастлива.

Отломи плитку и съешь кусочек миндальной молочной шоколадки, когда ты вспоминаешь период вашего медового месяца.

Истинное наслаждение – с малиновым вареньем без косточек. То, что тает на языке. Ты кладешь в рот еще один кусочек. Его поцелуи отдавали сладостью «Чапмана» и горечью растворимого кофе. От напитка во рту становилось так приторно, что ты отказывалась от сахара. А кожей ты чувствовала, как он выдыхает дым в сантиметре от твоей спины.

Положи в рот еще два кусочка. Хватит притворяться. Наслаждайся чревоугодием на полной катушке. Ты ведь знаешь: дело не в миндальной пасте на зубах. Не в малиновой начинке. Не во вкусе шоколада. Дело в том, чтобы откусить так, как утопающий хватает ртом воздух. Ухватиться за последнюю ветку над пропастью. Проглотить всё целиком, не разжевывая.

Истинное наслаждение.

Съешь последний кусок. Выбрось фантик.

А теперь выполни мою просьбу, обжора. Вспомни вашу первую квартиру. Ваш медовый месяц. Его взгляды – такие, что больше никто не подарит.

Ты помнишь?

Помнишь.

Ваша квартира была больше похожа на кладовку, чем на студию. Непонятно, как на этих жалких метрах уместились кухня, кровать, унитаз и душ. Он только что устроился в офис за сорок тысяч до налогов. Вчерашний студент – с диплома не прошло и полугода.

Разверни «Мерси» с марципаном. Открой новую коробку «Рафаэлло».

Ты так мечтала сбежать от матери, которая перекрывала кислород и тебе, и твоей свободе, что даже не задумалась, соглашаясь съехаться. В её отсутствие ты собрала вещи и вычеркнула ту женщину из жизни.

На кухне всегда стояли цветы. И знай: счастье было не в них. А в твоих поцелуях. Объятиях. Во внимании. В чувстве, что ты нужна.

Ты проглатываешь конфету и говоришь:

«И знай: я не пойму, в какой момент несчастным стал ты».

Но ты всё знаешь. Просто не признаешься. Врушка.

Ты помнишь, как целовала его ключицу, позвонок за позвонком? Как он водил мизинцем по твоему животу, выводя незамысловатые узоры?

Ваш медовый месяц. Он целует тебя в губы. Вы вместе. Вас не разлучить – вы спите за одними стенами. Вы – сожители. Гражданские супруги. Еще не семья, но уже – процесс. Создание гнездышка.

Зародыш будущей ненависти.

А пока что: вы ходите голые, пьете вино по выходным и трахаетесь каждый раз, как в последний. Ты пишешь, но пытаешься совместить учебу и быт. Ты прибираешься каждый день и стараешься приготовить что-то новое на ужин до его прихода с работы.

У него нет денег на целый букет из роз, поэтому, примерно раз в неделю, он приносит новую. Ты всегда обрезаешь ее и ставишь в вазу к остальным. Когда одна из них начинает вянуть, вы выкидываешь ее, чтобы не завяли другие.

А теперь положи в рот еще одно мерси с марципаном и вспомни мурашки от его прикосновений.

49

А теперь перенесемся вперед и попытаемся ответить на вопрос: когда запах табака начал раздражать меня до нервного тика? Когда я возненавидела то, что ты куришь? На улице, в квартире, на наших прогулках?

До недавнего момента у меня глаз дергался, когда я чувствовала въедливый запах горящих смол и формальдегида. Все, о чем я правда сейчас мечтаю: чтобы твое кровообращение нарушилось, и ты стал импотентом. Чтобы твоя артерия забилась, и начался некроз, перерастающий в инфаркт миокарда. Чтобы десны твои сначала поднялись, а зубы превратились в жидкий цемент и выпали, показав стоматологам последствия парадонтоза. Я не хочу, чтобы ты умер от рака горла, но я так мечтаю о твоих страданиях: чтобы твои голосовые связки вырезали, лишив тебя сладкого баритона, и ты шептал до конца жизни шипящими звуками через трубку в горле.

Этот звук, как помехи на радиоволнах. Этот звук – как несуществующее отражение того, чем ты будешь, когда я с тобой закончу. Этот звук – как твое недалекое будущее.

А сейчас, перенесись совсем немного вперед и посмотри на меня. Я сижу на самодельной скамейке, под моей задницей две башни из кирпичей с толстой доской сверху. Эта конструкция такая же хрупкая, как наш брак. Я знаю все о вреде курения. И я же – чиркаю кремнем на зажигалке и закуриваю сигарету. Рядом со мной человек, и он знает все о нашем браке, потому что я устала молчать.

Это все – мое недалекое будущее. Твое и мое. Этого стоящего рядом мужчины и его жены. Мы все связаны, наши браки переплетены нитями, которые не разорвать.

И двое из этих четверых полны ярости и ужаса от своей решимости.

Он говорит: иногда мне просто хочется чиркнуть спичкой, чтобы забыть обо всем, как о страшном сне.

Я оглядываю ночную панораму и все, что я вижу перед собой – это прохладу майской ночи. Вся эта ночь: со вкусом горечи. Дым табака со вкусом потраченной впустую жизни. Когда тебе за пятьдесят, выглядишь на пятьдесят с хвостиком, а в голове еще двадцать. Поэтому жизнь и растрачивается впустую.

Но в ней появляется смысл.

Я говорю: все люди гадят. В этом их суть. Неважно, большая куча или маленькая, смыл ты или нет – адская вонь остаётся. В этом и заключается их нутро.

Теперь моя жизнь – это двенадцатичасовые смены. День-ночь. Ночь-день. Я предпочитаю ночи. Ночью я могу быть собой. Люди, которых я вижу, почти всегда злые или грубые. Таких – большинство. Вежливые встречаются редко.

Одни молчат. Те, кто не знает русского, глупо улыбаются и кивают на любые мои слова. Другие орут. Третьи уткнулись в телефон и делают вид, что меня не слышат.

А есть и такие, кого вышвыривают из машины на полном ходу и кидают прямиком под мой порог. Потому что с наступлением темноты я здесь – царь и бог.

Обычно это проститутки. Женщины и мужчины. Грязные, в синяках, они несутся в туалет, чтобы выплюнуть из себя сперму или ширнуться подальше от камер. Самые отчаянные специально не закрываются на замок – хотят, чтобы я стала свидетельницей их онанизма или гомосексуального соития.

Нет аккуратных проституток и нет опрятных наркоманов. Все они до единого – конченые свиньи. Ведь после них туалет всегда в крови.

И это еще в лучшем случае.

И они же потом выползают из него бесчувственные и просят вызвать им такси.

Мужчина спрашивает, что же я делаю в таких случаях.

Он смеется, для него это словно игра.

Я, конечно же, вызываю – и подальше от себя, и за наличные, чтобы побыстрее от них отделаться. А есть у таких полубомжей деньги или нет – проблема таксиста. Бывает, первый отказывается везти. Но всегда забирает второй, или третий.

Я повторяю: люди все до одного гадят. В этом людская суть. Собеседник усмехается.

Мне не смешно. Но почему же я так ненавижу людей?

Я говорю: потому что мне приходится с ними общаться.

Но ты также знаешь: всё это отмывается «Белизной». Дай тебе власть – и ты зальёшь хлором кровавые шприцы. Смоешь хлоркой с соляной кислотой засохшие куски дерьма – и большие, и маленькие. Ты вытравишь ею все следы человеческого присутствия: запахи мочи, крови, испражнений.

Ты знаешь, что зеркало можно сделать идеально чистым и без метанола: брызни «Белизной» и насухо вытри бумажной салфеткой.

Идеальная чистота. Хромированные поверхности без засохших брызг, известкового налёта и кровавых разводов.

Идеальная чистота с едким запахом хлора и соляной кислоты.

Если бы грешники знали формулу твоей жены, отпала бы надобность исповедоваться.

Запах чистоты тебя сводит с ума.

Белизна – гипохлорид натрия, при взаимодействии с кислородом он выделяет ядовитый газ. Хлор. Именно поэтому ты и работаешь в респираторе – от хлора кружится голова. Из-за угольного фильтра дышать становится тяжелее. Каждый вдох становится сладким, а каждый выдох сопровождается постукиванием угольной крошки о стенки фильтров.

Ты считаешь, что головокружение от нехватки кислорода в любом случае лучше, чем жжение в носу, кашель, боль в груди и рвота. Ты не хочешь падать в обморок от отравления, или обжигать свои дыхательные пути газом, которым травили евреев, цыган и французов.

Ты не выбирала работу – эта работа сама выбрала тебя. Ты не имеешь выбора в своей жизни. Ни в работе, ни в браке.

Сперма, моча, кровь. Все, что он дал тебе за эти годы, или оставил после себя.

Сперма, моча, кровь. Все следы пребывания людей в каком бы ни было месте.

Сперма, кровь, моча. Все, чем ты пачкал жену и ваш брак каждый раз, когда ходил на цыпочках по вымытым полам в обуви.

Сперма – каждый раз, когда ты спускал в ванне, не удосужившись смыть брызги в зеркале.

Кровь – каждый твой новый порез во время бритья, уродовавший пятнами новые лимонные полотенца.

Моча – все брызги, оставленные тобой на ободке унитаза за тридцать лет.

Прибавь к этому тошнотворный запах дерьма, который ты оставляешь за собой, выйдя из туалета.

Расставь все свои страхи по планограмме: от самого большого к самому маленькому. Вот они, все твои страхи – они стоят прямо напротив тебя. Ты все еще испытываешь ужас? Тогда возьми тряпку, гель – и три, пока они не растворятся в ядовитых испарениях.

Теперь ты ничего не боишься.

Потому что ты – и есть страх.

Теперь боятся тебя.

Перенесись к зеркалу и взгляни на себя по-другому. Попробуй почувствовать в себе стержень уверенности.

У тебя есть маленькие темно-синие желатиновые капсулы сибутрамина. Сибутрамин – родственник амфетаминов. Он глушит рецепторы, отвечающие за голод. И с каждым днем ты видишь, как с твоего лица, твоих плеч и бедер уходит округлость, которая вгоняет тебя в краску. Ты чувствуешь прилив сил и энергии. Ты ощущаешь, что ты способна на большее.

Ты – сама сила. Твоя мощь – синоним к термину феминизм.

А потом вспомни прошлое, перенесись к зеркалу и взгляни своим изъянам в лицо. Взгляни в лицо обвисшим рукам и бедрам, посмотри на свои морщины и на все свои проблемные места. Посмотри на все, что делает тебя неуверенной и сотри это, ведь теперь ты учишься рисовать себя заново.

Съешь таблетку каждый раз, когда он уходит на работу.

Съешь таблетку каждый раз, когда чувствуешь себя нежеланной и нелюбимой.

Съешь таблетку каждый раз, когда чувствуешь одиночество. Не забудь щедро запить ее полным стаканом воды.

Посмотри на себя в зеркало, тебе нравится результат?

Почувствуй себя снова красивой. Съешь таблетку. Расскажи, как он ранил твои чувства. Съешь таблетку.

Посмотри на свое отражение. Тебе нравится результат?

48

Вы не ходите по ресторанам. Уже давно. Ты же вкусно готовишь? Или же ваш брак так завял, что ни одна прикормка его уже не спасет? Он всегда говорил первую причину, а ты верила. Ты чувствовала себя поваром-самоучкой, что готовит шедевры. Маленьким гениальным Рататуем. Кстати, давай перенесемся на твою кухню. Ты яростно наносишь маленькие резаные раны помидорам. Крошишь в ненависти огурцы. Ты режешь картошку кубиком и швыряешь ее в казан.

Ты чувствуешь себя загнанной и беспомощной.

Ты ненавидишь готовить.

Ты в клетке, и нужен глоток свежего воздуха, без жара плиты и запаха специй.

В вашей уютно обставленной квартире пахнет специями, тушеным мясом и загадочным лотосом от Ленора. Воздух влажный – полчаса назад ты развесила стирку. В соседней комнате, на сушилке, сохнут ароматные полотенца. У вас нет столовой, вы ужинаете на кухне.

В принципе, столовая вам и не нужна – теперь вас только двое.

Почувствуй, как же пусто в этой квартире. Почувствуй свое одиночество. Ощути своим телом холод пустых простыней. Да, они идеально выполосканы с ополаскивателем и выглажены: шовчик к шовчику, но для кого? Когда ты поймешь, что твой мир никогда и не был идеальным? Однажды, твоя мать сказала: все мужики козлы – и ты никогда не чувствовала домашнего уюта по-настоящему.

А может, дело было и не в ней?

Она говорила: ты должна заниматься только собой. Она говорила: ты должна любить только себя. Она говорила: ты должна отдавать всю себя себе самой, а не мужику, как проститутка восемнадцатого века в борделе на Сенной площади.

Она говорила, что ты должна выучиться и построить карьеру.

У тебя нет образования домохозяйки, но ты делаешь это уже тридцать три года. У тебя все отлажено, отглажено, у тебя уютно, и все на своих местах.