Колодец желаний

Я отнюдь не пытаюсь делать вид, будто призрачное присутствие не имело эффекта на мои нервы. Эффект был, да еще какой неприятный; я воздержался бы от слова «страх» – в данном случае оно слишком легковесно. Скорее я чувствовал, как мою душу омертвляет темная жуть, – причем, если уж быть точным, не в ту минуту, когда, собственно, и является Фрэнсис Гарт, а несколькими мгновениями ранее. Всепоглощающая, парализующая, эта жуть была всего лишь предвестницей неотвратимого. Однако к ней примешивалось и жгучее любопытство относительно природы потустороннего гостя, не отличимого внешне от живого человека, облекшегося в плоть, которая давным-давно стала прахом. Мой друг этих ощущений не разделял: привидение, снова завладевшее домом, беспокоило Хью Верралла не больше, чем оно досаждало его предкам в те дни, когда только-только обосновалось в Гарт-плейс.

– Вот что интересно, – произнес Хью, провожая меня домой, – у этого призрака, похоже, есть некий план; только какой? Буду держать тебя в курсе относительно его дальнейших действий.

С тех пор Фрэнсис Гарт сделался неотъемлемым атрибутом Гарт-плейс. Кое-кого он пугал, кое в ком возбуждал любопытство; вреда от него никому не было. В течение следующих лет пяти я регулярно гостил у Хью, и в каждый мой визит Фрэнсис Гарт являлся мне по крайней мере единожды. Неизменно явления предварялись жутью, описанной мною выше и не разделяемой ни самим Хью, ни его отцом. А потом мистер Верралл скоропостижно скончался. После похорон Хью приехал в Лондон ради встречи с юристами и улаживания дел, связанных с завещанием, и сообщил мне, что состояние покойного отца было отнюдь не столь солидно, как ему, Хью, представлялось, и что он теперь едва ли может себе позволить жить в Гарт-плейс. Хью решил запереть часть дома, максимально ужаться в расходах, но все-таки сохранить усадьбу.

– Не хотелось бы сдавать дом в аренду, – разоткровенничался Хью. – Да что там «не хотелось бы»! Меня сама мысль об этом ужасает. Вдобавок и шансов практически нет. Слухи о привидении распространились, и едва ли я теперь сыщу арендатора. Впрочем, надеюсь, в этом и нужды не будет.

Однако минуло полгода, и Хью понял: несмотря на строгую экономию, жить в фамильной усадьбе ему все-таки не по карману. Стоял июнь; я решил напоследок погостить в Гарт-плейс. Теперь все упиралось в потенциального арендатора – не найдись такового в самое ближайшее время, Хью будет вынужден запереть дом.

– Словами не опишешь, до чего мне это претит, – посетовал Хью. – Но другого выхода нет. Кстати, это вообще этично – сдавать дом с привидением? Как по-твоему, следует ли мне рассказать о привидении арендатору? Он уже нашелся – лишь на прошлой неделе я дал объявление в «Кантри лайф», и вот, пожалуйста, завтра утром для осмотра дома сюда нагрянет некий Фрэнсис Джеймсон с дочерью.

– Надеюсь, он поладит со своим тезкой Фрэнсисом Гартом, – усмехнулся я. – Часто он к тебе наведывается?

Хью вздрогнул.

– Очень часто. И случилось нечто странное – вот я тебе сейчас покажу. Давай выйдем за порог.

Хью повел меня к парадному входу и обратил мое внимание на фронтон – тот самый, под которым был камень со стершимся гербом Верраллов на щите.

– Комментировать ничего не буду, – сказал Хью. – Сам смотри, сам и выводы делай.

– По-моему, здесь проступает какое-то изображение. Я вижу две перекрестные линии и некий объект между ними.

– Ты уверен, что раньше этого не было? – уточнил Хью.

– Абсолютно уверен. Прежнее изображение стерлось – я это помню. Или, может, ты нанял реставратора?

Хью рассмеялся.

– Никого я не нанимал. И вообще, то, что ты видишь, – вовсе не наш, верралловский герб – это герб Гартов.

– Какая чушь. Просто по камню пошли трещины, и узор чисто случайно сложился в некое подобие гартовского герба, – возразил я.

И снова Хью отвечал смехом.

– Тебе не верится, да? Мне тоже; а ведь это работа Фрэнсиса; это он за дело взялся.

Назавтра с утра я отлучился в деревню за какой-то мелкой надобностью, а когда вернулся, увидел на подъездной аллее автомобиль и решил, что это прибыл мистер Джеймсон. Я прошел прямо в холл – и замер с вытаращенными глазами и разинутым ртом. Ибо там, в холле, я застал за беседой троих. Первым был Хью, второй – очаровательная девушка, определенно мисс Джеймсон, а что до третьего – мне явился сам Фрэнсис Гарт. При первом столкновении я живо провел параллель между человеком на мосту и портретом в галерее; вот и теперь глаза не могли меня обмануть – я не сомневался, что вижу Фрэнсиса Гарта, который обрел плоть и кровь. Я имел дело не с обычным внешним сходством, а с истинной реинкарнацией.

Хью представил меня гостям, и по его взгляду я прочел, что впечатления его идентичны моим. Определенно, беседа только что началась, ведь после церемонии знакомства мистер Джеймсон произнес:

– Мистер Верралл, прежде чем мы займемся осмотром дома и сада, я хотел бы задать вам один крайне важный вопрос; если ответ меня не удовлетворит, я не стану более тратить ваше время и утруждать вас экскурсией по вашим владениям.

Я решил, что он спросит о призраке, но ошибся. «Крайне важный вопрос» касался микроклимата долины; мистер Джеймсон со всем усердием человека, обуреваемого многими недугами, принялся излагать Хью свои требования насчет тепла, влажности воздуха и тому подобного. Защита от восточных и северных ветров в зимнее время, мягкое солнце – вот что он рассчитывал найти в Гарт-плейс. Ответы Хью оказались удовлетворительными и дали основания для экскурсии по дому, на которую мы четверо и отправились.

– Пегги, деточка, ступай вперед с мистером Верраллом, – сказал дочери мистер Джеймсон. – А мы с его другом пойдем помедленнее – если, конечно, этот джентльмен не откажется мне сопутствовать. Таким образом мы составим впечатление независимо друг от друга.

Тут я догадался: мистер Джеймсон желает провести некое расследование и предпочел бы получить информацию не от владельца, а от лица, в аренде не заинтересованного, однако знающего дом и окрестности. Вновь я приготовился к вопросам о призраке, однако то, что последовало, удивило меня гораздо больше.

Мистер Джеймсон дождался, пока его дочь и Хью удалятся на достаточное расстояние, и заговорил:

– Поразительно и необъяснимо! Я никогда не бывал в этом доме – и, однако, знаю его до мелочей! Едва мы вошли, как я уже вполне представлял себе убранство вот этой самой комнаты; а сейчас, если угодно, стану описывать вам обстановку в тех комнатах, куда мы проследуем. Этот коридор, к примеру, ведет в две комнаты, из которых одна глядит на лужайку для игры в шары, а другая – на дорожку, что пролегла непосредственно под окнами – настолько близко к ним, что с нее можно заглянуть внутрь. Широкая лестница разветвляется надвое на втором этаже, в задней части дома находятся спальни, а вдоль фасада тянется галерея, облицованная деревянными панелями; там висят фамильные портреты. За ней – две спальни с общей ванной. Далее есть лестница не столь внушительная, довольно темная; она ведет на третий этаж. Я ни в чем не ошибся?

– Ни в единой мелочи, – заверил я.

– Только не подумайте, что мне все приснилось, – продолжал мистер Джеймсон. – Эти подробности пребывают в моем сознании, но они не порождение сна, а словно бы факты моей жизни. Мало того, они приправлены чувством враждебности. Вам я могу об этом сказать; слушайте же. Лет двести назад мой предок по прямой линии женился на дочери Фрэнсиса Гарта и взял себе гартовский фамильный герб. Это поместье называется Гарт-плейс. Ответьте, жила ли здесь когда-либо семья Гартов или же дом поименован по названию деревни?

– Фрэнсис Гарт был последним обитателем этого дома из рода Гартов, – произнес я. – Усадьба проиграна им прямому предку нынешнего владельца; этого предка тоже звали Хью Верралл.

На лице мистера Джеймсона отразилось изумление вперемешку с необъяснимой враждебностью.

– Что это значит? – произнес он. – Уж не спим ли мы? И вот еще о чем я хотел спросить вас. Я слышал – впрочем, возможно, это просто сплетни, – будто в доме нечисто. Что вам известно об этом? Вы видели здесь потусторонние сущности – назовем их призраками, хоть я в таковых и не верю? Скажите, вам являлось в этих стенах нечто необъяснимое?

– Да, и не раз, – отвечал я.

– Могу я узнать, что именно это было?

– Разумеется. Я видел человека, о котором только что вам поведал. Когда он явился мне впервые, я сразу понял, что имею дело с призраком – если вы не возражаете против термина «призрак»; с призраком, стало быть, Фрэнсиса Гарта, чей портрет висит в галерее, столь верно вами описанной.

Тут я замолк, не зная, сообщать или нет мистеру Джеймсону о том, что я не только узнал привидение по портрету, но и что узнал его самого по полному сходству с привидением Фрэнсиса Гарта. Мистер Джеймсон заметил мое смущение.

– Вы мне что-то не договариваете, – бросил он.

Тогда я решился.

– Вы правы. Только, по-моему, лучше будет, если вы лично взглянете на портрет. Возможно, он окажется честнее и убедительнее меня.

Не заходя в другие комнаты первого этажа, мы поднялись в галерею, описанную мистером Джеймсоном; оттуда уже слышались голоса Хью и его спутницы. Мне не пришлось вести мистера Джеймсона к портрету Фрэнсиса Гарта – он сам к нему прошел и надолго застыл перед ним в молчании. Наконец мистер Джеймсон обернулся ко мне.

– Стало быть, это я должен рассказывать вам о призраке, а не наоборот, – произнес он.

В это время к нам приблизились Хью и мисс Джеймсон.

– Ах, папочка, до чего же это славный, уютный дом! – воскликнула девушка. – Если ты его не арендуешь, я сама это сделаю!

– Взгляни на мой портрет, Пегги, – отвечал мистер Джеймсон.

Далее я повел мисс Джеймсон осматривать сад, а Хью остался с ее отцом. У парадной двери, под фронтоном, мисс Джеймсон остановилась.

– Изображение не совсем четкое, – сказала она, – неужели это герб мистера Верралла? Удивительно похож на наш фамильный герб.

После мы все вчетвером пообедали, и Хью удалился в кабинет для обсуждения формальностей со своим арендатором; затем мистер и мисс Джеймсон уехали.

– Дело почти решено, – сказал мне Хью, проводив гостей. – Мистер Джеймсон арендует дом на год с правом продления. А теперь выкладывай, что ты обо всем этом думаешь?

Обсуждение затянулось; мы с Хью выдвигали теорию за теорией, но каждая оказывалась неполной, в каждой недоставало деталей. Наконец через несколько часов мы утешились соображением о том, что мир полон загадок. Вывод наш, возможно, не придется по нраву читателям, зато вроде бы проливает свет на факты и представляет собой то, что я, с позволения читателей, назову равномерно распределенной необъяснимостью.

Итак, если вкратце: Фрэнсис Гарт, лишенный дома и земли (возможно, посредством жульничества), проклял новых владельцев и, оставив сей мир, начал являться им в виде призрака. Затем последовала долгая пауза в явлениях, возобновились же они, когда я впервые гостил в Гарт-плейс. Нынче сюда прибыл прямой потомок Фрэнсиса Гарта – живое воплощение призрака, столь часто нами наблюдаемого, совершенно сходное с портретом этого бедолаги. Недаром мистер Джеймсон знал и расположение комнат, и их обстановку еще прежде, чем вступил в дом, о чем и вспомнил не без недоброго чувства в душе, – аналогичную враждебность мы замечали в лице призрака. Не следует ли из этого (тут наша теория обретает некие очертания), что во Фрэнсисе Джеймсоне нам явлена реинкарнация Фрэнсиса Гарта – только очищенная, так сказать, от его застарелой злобы, вернувшаяся в дом, который два столетия назад принадлежал ему, и вновь обретшая здесь пристанище? Разумеется, с того дня никакие враждебные, злобные сущности не заглядывали в окна и не маячили на лужайке Гарт-плейс.

Добавлю, что лично мне видится связь между событиями нынешними и теми, что произошли при королеве Анне, – и связь эта в том, что Хью Верралл в обоих случаях получил права на усадьбу. Другой стороной легла монета, отчеканенная в давние времена, ибо теперь новый Хью Верралл, пусть невольно, по причинам, которые скоро стали очевидными, покинув Гарт-плейс, обосновался в деревне Гарт (как и его полный тезка) и зачастил с визитами в дом своих предков, где отныне жил человек, чья семья владела этим домом задолго до первых Верраллов. Мне видится связь между теми и этими событиями еще и вот почему: Хью, без сомнения, получит-таки усадьбу обратно и закрепит ее за своим именем, ибо Фрэнсис Джеймсон, подобно Фрэнсису Гарту, имеет дочь. На этом пункте, правда, я вынужден признать доселе четкую связь грубо нарушенной, ведь, даром что первый Хью Верралл потерпел фиаско в сватовстве к дочери Фрэнсиса Гарта, второму Хью Верраллу в аналогичном предприятии повезло гораздо больше. Короче говоря, я только что вернулся с венчания моего друга Хью Верралла и мисс Пегги Джеймсон.

Лицо

Сидя у открытого окна знойным июньским днем, Эстер Уорд вела серьезный внутренний диалог. Она решила развеять тучу дурных предчувствий, что с самого утра висела над нею, и потому принялась мысленно перечислять причины для счастья и довольства жизнью – коих было множество. Прежде всего молодость; затем необычайная внешняя привлекательность; далее финансовое благополучие и завидное здоровье; наконец, прекрасный муж и двое малышей, милых до невозможности. Ни одной трещинки не намечалось в этом колесе процветания. Если бы добрая фея вручила сейчас Эстер колпак желаний, она не торопилась бы надевать его, ибо, поистине, ей не о чем было просить фортуну – ничто в ее жизни не давало поводов для депрессии, которую она чувствовала. Мало того, Эстер не могла бы и упрекнуть себя в том, что не ценит свое счастье; она его ценила, да еще как высоко; она его смаковала, она искренне желала такого же счастья всем, кто тем или иным образом обеспечил счастье ей самой.

Итак, Эстер тщательно перебрала в уме все обстоятельства, ибо тревога ее была сильнее, чем она признавалась в том даже себе. Она хотела отыскать вещественное оправдание этому отвратительному ощущению, что грядет катастрофа. Возможно, дело в погоде: всю последнюю неделю Лондон очень напоминал адское пекло; но, если причиной жара, почему дурные предчувствия охватили Эстер только сейчас? Не иначе, удушливый зной имеет накопительный эффект. Да, пожалуй, вот и объяснение; а впрочем, оно притянуто за уши, ведь Эстер, говоря по правде, всегда любила летнее тепло. Жару терпеть не мог Дик; его вечная шутка – как он, ненавидящий зной, умудрился влюбиться в саламандру?

Эстер переменила положение, села очень прямо в низком эркере, поскольку решила призвать на помощь все свое мужество. На самом деле, едва пробудившись нынче утром, она уже знала, в чем причина тяжести на сердце; теперь, проделав изрядную работу по смещению причин депрессии на любой другой предмет, Эстер хотела взглянуть проблеме прямо в лицо. Ей было неловко, ибо свинцовый ужас, что держал ее в тисках, происходил от события тривиального, имевшего прямое отношение к миру фантазии – иными словами, пустячного. «И впрямь глупо; ничего глупее и представить нельзя, – сказала себе Эстер. – И довольно мне прятаться – рассмотрю все трезво и пойму, какая это чушь».

Она стиснула пальцы, собираясь с духом, и подбодрила себя фразой: «Теперь пора».

Этой ночью Эстер видела сон, который в детстве буквально преследовал ее. Сам по себе сон был нестрашный. Но тогда, много лет назад, стоило Эстер его увидеть, как она уже знала: назавтра ей приснится другой сон, и вот он-то будет источником глубинного страха – Эстер предстоит просыпаться с криком и барахтаться в душном мешке кошмара. Около десяти лет прошло с той ночи, когда в последний раз она видела этот сон, и хотя он помнился Эстер во всех деталях, но само впечатление успело поблекнуть, затуманиться, отдаленное изрядным временным отрезком. Однако нынче ночью сон-предвестник вновь посетил Эстер, стало быть, теперь сон-последователь, этот самый кошмар, был неминуем, а все многочисленные приятности в кладовой памяти, сколь ни были ярки, успели померкнуть перед тем, что надвигалось с такой неумолимостью.

Этот сон-предупреждение, этот занавес, отдернутый навстречу следующей ночи, открывший путь видению, которого так страшилась Эстер, сам по себе был прост и безобиден. Эстер будто бы брела по высокой песчаной дюне, скудно опушенной тонкими травами. Ярдах в двадцати слева был гребень дюны; он круто обрывался прямо в море. Тропа, неуклонно забирая вверх, вела Эстер к полям с низкими живыми изгородями. По деревянным перелазам Эстер успевала перебраться через полдюжины изгородей; кругом паслись овцы, но не было ни единого человеческого существа. И всегда прогулка имела место в сумерках, как будто близился вечер, и Эстер следовало спешить, потому что ее ждал кто-то неизвестный, причем ждал не в течение минут, но уже давно, целые годы. Наконец, оказавшись на вершине дюны, Эстер видела впереди довольно чахлую рощицу – деревья росли кривыми, ведь их стволы гнуло морским ветром. Тогда-то при появлении этой рощицы Эстер во сне понимала, что путь ее почти завершен, что некто безымянный, тот, кому пришлось прождать ее много лет, уже совсем рядом. Тропа вела сквозь рощицу; корявые ветви, как бы зачесанные ветром набок, образовывали подобие крыши – Эстер двигалась словно в туннеле. Скоро деревья начинали редеть, и вдали маячила серая колокольня одинокой церкви. Сама церковь стояла посреди кладбища, явно заброшенного; стены ее давно превратились в руины, с одной стороны была колокольня, с другой – обрыв, а под ним море. Крыша отсутствовала, слепые окна густо заросли плющом.

На этой фазе сон-предвестник всегда обрывался. Пропитанный тревогой – вероятно, из-за вечных сумерек и незнакомца, который ждал Эстер так долго, – он все же не мог считаться страшным. Не исключено, что тревогу как таковую вызывало подсознание Эстер, ведь за годы повторений она привыкла к тому, что за первым, смущающим душу сном обязательно последует полноценный ночной кошмар. И вот сон-предвестник вернулся во всех подробностях – кроме одной. Ибо этой ночью Эстер показалось, будто церковь и кладбище постигли изменения. Край обрыва как бы подвинулся к колокольне – от пропасти ее отделяло теперь не более двух ярдов; от церкви же и вовсе ничего не осталось, если не считать последнюю разрушенную арку. Все эти десять лет море наступало, пожирая сушу и подмывая берег.

Эстер отлично понимала: день ее омрачен не чем иным, как этим сном, точнее, кошмаром, который за ним последует, то есть всегда следовал в прежние времена. Будучи женщиной здравомыслящей, она, раз взглянув проблеме в лицо, замкнула разум для дальнейших умозаключений. Если сейчас она в них углубится, с огромной долей вероятности они-то и вызовут возвращение кошмара – их может оказаться вполне достаточно. Нет, Эстер это ни к чему; она этого не допустит. Кошмар ведь не обычный; это не банальная мешанина лиц и событий; это сюжет, построенный на ожидании ее, Эстер, прихода тем неизвестным человеком… Не думать о нем; не думать, ни в коем случае не думать; слава богу, в помощь решимости Эстер звякнул ключ парадной двери, и Дик позвал ее по имени. Эстер вышла в небольшую квадратную переднюю, и ей предстал муж – сильный, статный, восхитительно посюсторонний.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Камберленд – традиционное графство на севере Англии. Было упразднено в 1974 г. Его территория вошла в состав церемониального графства Камбрия. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Бьюд и Ньюки – города-курорты на северном побережье Корнуолла.

3

Воскресные ворота (личгейт) – традиционные ворота-арка с треугольной крышей у входа на территорию, прилегающую к церкви.

4

Анна Стюарт (1665–1714) была королевой Англии, Шотландии и Ирландии с 1702 г. до своей кончины.

5

Елизавета I Тюдор (1533–1603) – королева Англии и Ирландии с 1558 г.