Вселенский хор Сияющих

Она встала и подошла к иллюминатору. Ночь была тёмной, лишь слабый свет звёзд и двух лун выхватывал из мрака очертания леса и серебрившуюся полосу прибоя. Сияющие на пляже светились своим обычным, неспешным светом. Но теперь их узоры казались ей наполненными новым смыслом. Она смотрела на них и видела не биологические объекты, а граждан. Граждан целого мира, целой цивилизации, чей путь развития был столь радикально отличен от человеческого, что её коллеги с орбиты просто не могли его распознать.

Они не покоряли природу. Они стали её частью. Не возводили крепостей. Они были крепостью – целой планетой, чьи стены были сотканы из воды и света, а гарнизоном – каждый Сияющий, каждый лучик мицелия в океанской толще. Их технология была не внешней, а внутренней – технологией симбиоза, гармонии, прямого взаимодействия со средой. Они не оставляли мусора. Они не истощали ресурсы. Они были идеальным, самодостаточным организмом.

И за это их должны были «усыпить».

Мысль была настолько чудовищной, что у неё перехватило дыхание. Это было бы не просто убийство. Это было бы кощунство. Уничтожение величайшего произведения искусства, которое она когда-либо видела.

Внезапно её терминал издал резкий, тревожный звук. Не личное сообщение, а общий приоритетный сигнал от «Архивариуса». На экране всплыл значок срочной видеосвязи. Инициатор – д-р Кассандер.

Лёд пробежал по спине. Сергей не стал ждать. Он доложил наверх.

Анна выпрямилась, провела рукой по лицу, сметая следы усталости и эмоций. Она должна была выглядеть собранной, профессиональной. Холодной. Она приняла вызов.

Экран разделился надвое. С одной стороны – бледное, как у рыбы, лицо доктора Кассандера в орбитальном командном центре. С другой – раздражённая физиономия Сергея из его отсека.

– Шеф-контролер Малинина, – начал Кассандер, его безжизненный голос был ровным, но в глазах читалось напряжённое внимание. – Мы получили тревожные данные с вашего участка. Объясните природу энергетического всплеска, зафиксированного в 22:47 по стандартному времени.

– Добрый вечер, доктор, – кивнула Анна. – Как я уже сообщила контролеру Петрову, всплеск стал результатом планового эксперимента по изучению биолюминесценции местной экосистемы. Я использовала…

– Контролер Петров предоставил иное толкование, – Кассандер перебил её, не повышая тона. – Он утверждает, что вы осуществляли несанкционированное воздействие на объекты исследования с помощью корабельного оборудования, что привело к непредсказуемой и потенциально опасной реакции. Так ли это?

Анна бросила взгляд на Сергея на втором экране. Он смотрел в сторону, его губы были плотно сжаты. Предатель. Трус.

– Понятие «несанкционированное» относительно, доктор, – парировала она, сохраняя ледяное спокойствие. – Мой мандат включает изучение биологических особенностей объекта. Реакция биосферы на внешние раздражители – часть этого изучения. Я действовала в рамках своей компетенции, стремясь понять пределы коммуникативных возможностей местной жизни.

– Ваша компетенция, контролер Малинина, – голос Кассандера стал ещё суше, – заключается в сборе данных для вынесения вердикта о Консервации, а не в установлении пенистой дружбы с местной фауной. Протокол предписывает соблюдать дистанцию. Наблюдать. Не взаимодействовать. Вы нарушили протокол.

– Иногда для понимания, нужно взаимодействовать, – не сдавалась Анна. – Статическое наблюдение не всегда раскрывает всю картину. Полученные мной данные…

– Данные – Кассандер снова перебил её, на этот раз его пальцы заскользили по панели управления, и на экране появились графики, – показывают сложную структуру отклика. Структуру, нехарактерную для примитивной биологии. Это либо неизученное природное явление, либо… признак латентного, нетехнологического разума. В любом случае, это меняет приоритеты.

Сердце Анны ёкнуло. Он понял! Он увидел то же, что и она!

– Именно так, доктор! – в её голосе прорвалась надежда. – Я считаю, мы стоим на пороге величайшего…

– Молчание! – его слово прозвучало как удар хлыста. – Это не меняет процедуру. Это лишь усложняет её. Любой непонятный феномен рассматривается Департаментом как потенциальный риск. Риск требует немедленной нейтрализации.

Наступила тишина. Анна смотрела на экран, не веря своим ушам.

– Нейтрализации? – наконец выдавила она. – Но… это же доказательство! Доказательство уникальности!

– Уникальность – это роскошь, которую мы не можем себе позволить, – отчеканил Кассандер. – Наш долг – обеспечить стабильность и предсказуемость процесса экспансии. Всё, что выходит за рамки нашего понимания, подлежит либо изучению в контролируемых условиях (что требует времени и ресурсов), либо… упразднению. Учитывая сжатые сроки и приоритет миссии, я склоняюсь ко второму.

Он сделал паузу, глядя на неё своими стеклянными глазами.

– Вот моё решение, контролер Малинина. Все полевые эксперименты прекращаются немедленно. Вы и контролер Петров ограничиваетесь сбором пассивных данных. Дистанция до объектов исследования увеличивается до пятисот метров. Никаких прямых контактов. Никаких попыток коммуникации. Ваша задача – в оставшиеся пять дней завершить формальную оценку и подготовить объект к Консервации. Зарядите катапульту зонда-исполнителя. Я высылаю вам обновлённые протоколы вирусной модификации, адаптированные под новые… биологические особенности Фиалки.

Анна стояла как вкопанная. Её мир, только что расширившийся до границ целой мыслящей планеты, снова рухнул в тесную, душную клетку устава. Он не просто не понял. Он понял всё с точностью до наоборот. Увидев не жизнь, а угрозу. Не чудо, а проблему.

– Доктор, это ошибка! – вырвалось у неё, прежде чем она успела обдумать слова. – Уничтожая этот мир, мы совершим преступление! Преступление против самой жизни!

На втором экране Сергей смотрел на неё с откровенным ужасом. Перечить Кассандеру в открытую – карьерное самоубийство.

Лицо Кассандера не дрогнуло.

– Ваша эмоциональная вовлечённость зашкаливает, контролер. Это неприемлемо. Вы либо выполняете приказ, либо я буду вынужден отстранить вас от обязанностей и назначить Петрова ответственным за финальную фазу. Подумайте. Кассандер, конец связи.

Экран погас.

Анна осталась одна в гудящей тишине модуля. Руки её дрожали. В горле стоял ком. Она проиграла. Проиграла всего за несколько минут. Её доказательства, её открытие – всё было перечёркнуто одним росчерком пера человека, который видел в звёздах лишь клетки бесконечной отчётности.

Она подошла к иллюминатору и снова посмотрела на пляж. На Сияющих. Они светились, безмятежные и прекрасные, не ведая, что всего в нескольких метрах над их головами только что был подписан их смертный приговор. Приговор за то, что они были слишком непохожими. За то, что их разум не укладывался в прокрустово ложе человеческих определений.

«Либо выполняете приказ, либо…»

Что «либо»? Отстранение? Позорная отставка? А потом наблюдать с орбиты, как Сергей или кто-то другой нажмёт роковую кнопку? Как зонд-исполнитель выбросит в атмосферу Фиалки яд, который превратит этот сияющий, мыслящий океан в мёртвую, статичную воду, а Сияющих – в красивые, но безжизненные камни?

Нет.

Этот вариант был неприемлем.

Она медленно повернулась и посмотрела на панель управления спускаемым модулем. На кнопку дистанционного включения того самого источника когерентного света. Того самого, что она использовала для первого контакта.

Приказ был ясен: «Дистанция. Никаких контактов».

Но разве можно соблюдать дистанцию, когда на кону стоит целый мир? Разве можно молчать, когда тебя только что услышали?

Она сделала глубокий вдох, наполняя лёгкие странным, сладковатым воздухом Фиалки. Воздухом мира, который она поклялась защитить.

Её рука потянулась к панели. Пальцы нашли нужный переключатель.

«Неповиновение», – подумала она без тени сомнения. – «Первый акт неповиновения в моей жизни».

И она нажала кнопку.

***

Луч света, тонкий и яркий, как алмазная нить, прорезал ночную тьму. Он был куда мощнее, чем в прошлый раз – Анна выкрутила мощность на максимум, рискуя спалить оборудование. Но сейчас было не до осторожности. Это был не просто эксперимент. Это был вызов. Вызов Кассандеру, Департаменту, отцу. Всем, кто считал, что имеет право вершить суд над чужой жизнью.

Она направила луч не в океан, а чуть выше, в пустоту над линией прибоя, и начала выводить им в ночном воздухе простейшую последовательность – три короткие вспышки, три длинные, снова три короткие. Код SOS. Универсальный сигнал бедствия, известный любому разуму, вышедшему в космос. Но здесь, на Фиалке, он означал не «Спасите наши души», а нечто иное. «Я в опасности. Вы в опасности. Услышьте».

Она повторяла последовательность снова и снова, её палец застыл на кнопке. Внутри всё сжалось в ледяной ком. Она ждала. Ждала ответа. Ждала гнева Кассандера. Ждала чего угодно.

Первой пришла реакция Сергея. Дверь его отсека с грохотом распахнулась, и он выскочил в основное помещение, бледный, с перекошенным лицом.

– Ты совсем рехнулась, Малинина?! – закричал он, заглядывая в иллюминатор и видя световой меч, бьющий в ночь. – Ты же слышала приказ! Немедленно выключи! Кассандер…

– Кассандер уже всё решил, – спокойно, не отрывая взгляда от окна, ответила Анна. – Он приказал готовить катапульту. Ты хочешь быть тем, кто нажмёт кнопку, Сергей? Хочешь стать палачом?

– Это не мы палачи! Это… это процедура! – в его голосе звучала отчаянная, истеричная нота. – Мы просто выполняем работу! А ты… ты ломаешь систему! Из-за тебя нас обоих поставят к стенке!

– Тогда пусть ставят, – её голос прозвучал с ледяной ясностью. – Но я не стану соучастником. Не в этом.

Внезапно луч света дрогнул, поплыл. Не она его вела. Казалось, сама ночь обрела плоть и стала выхватывать его из её рук, направляя по своей воле. Световой меч извивался, ломался и начал складываться в сложные, геометрически безупречные фигуры – вращающиеся сферы, переплетающиеся ленты, пульсирующие многогранники. Это было похоже на то, как делают Сияющие, но в тысячу раз масштабнее, мощнее, осмысленнее.

– Что… что это? – прошептал Сергей, прислонившись к стене.

– Это они, – так же тихо ответила Анна. – Они не просто ответили. Они… перехватили управление. Они изучают сигнал. Или… общаются с ним.

Это было невозможно. Этого не могло быть. Но это происходило прямо у них на глазах. Световой луч, порождённый человеческой техникой, стал кистью в руках невидимого, колоссального разума. Рисунки в небе становились всё сложнее. Вот проступила идеальная копия их спускаемого модуля, вот – схематичное изображение звездолёта на орбите, вот – фигурка человека, Анны, стоящей на берегу. А потом все эти изображения растворились, слились в один гигантский, медленно пульсирующий знак. Знак, которого нет ни в одном языке человечества, но чьё значение было кристально ясно любому, кто его видел. Вопросительный знак. Но не простой. Это был вопрос, в котором смешались любопытство, настороженность и… надежда.

И тогда ответила сама Фиалка.

Сначала засветился океан. Не полоска у берега, а вся громада водной толщи, насколько хватало глаз. Он загорелся изнутри мягким, фосфоресцирующим сиянием, которое пульсировало в такт знаку в небе. Затем светиться начал песок на пляже, и Анна с ужасом и восторгом поняла, что это светится не песок, а мириады мельчайших гифов мицелия, опутавших каждую песчинку. Свет поднялся вверх по стволам деревьев, зажглись листья, заискрились невидимые днём нити, соединяющие кроны. Весь атолл, вся планета, казалось, проснулась и обратила на них своё внимание. Это был не гнев. Это было демонстрацией. Демонстрацией масштаба, единства, мощи.

Сергей медленно сполз по стене на пол, уставившись на преображённый мир широко раскрытыми, полными ужаса глазами.

– Боже… – простонал он. – Они… они везде. Это не биосфера. Это… один большой организм.

– Один большой разум, – поправила его Анна. Она тоже дрожала, но дрожала от благоговения. – И мы хотели его «усыпить».

Внезапно световое шоу в небе прекратилось. Луч погас. Тишина и тьма, наступившие после, были ещё более оглушительными чем прежде. Но это была тишина ожидания.

Анна отступила от панели управления. Её колени подкашивались. Она сделала это. Она перешла Рубикон. И мир ответил ей не уничтожением, а пониманием.

– Что мы будем делать? – тихо, по-детски, спросил Сергей с пола.

– Мы будем бороться, – сказала Анна, глядя на него. Впервые за всё время совместной работы она не видела в нём противника. Она видела запуганного, сломленного человека, который вдруг осознал чудовищность того, чему служил. – Но для этого мне нужна твоя помощь, Сергей.

– Я… я не могу… Кассандер…

– Кассандер уже всё видел, – перебила она. – Орбитальные сенсоры не могли это пропустить. Через несколько минут мы получим новый, на этот раз ультимативный, приказ. У нас есть только один шанс.

Она подошла к главному коммуникационному терминалу, тому, что связывал их с «Архивариусом».

– Что ты задумала? – с опаской спросил Сергей, поднимаясь на ноги.

– Я отправлю официальное сообщение. Не Кассандеру. В открытый эфир. На все частоты, которые может пробить наш передатчик. Сообщение о первом контакте. Со всеми данными, со всеми записями. Я объявлю Фиалку и её разум Уникальным Планетарным Феноменом по статье 14-б Устава.

Сергей смотрел на неё, будто она предложила взорвать корабль.

– Ты с ума сошла! Статья 14-б – это же теоретический параграф! Его никто и никогда не применял! Он требует доказательств, которые… которые…

– Которые у нас теперь есть, – твёрдо закончила Анна. Она уже открывала чистый файл, её пальцы порхали над клавиатурой, вызывая данные спектрографов, сейсмографов, видеозаписи. – Доказательства разума, не основанного на технологии, но превосходящего наше понимание. Разума, являющегося неотъемлемой частью планеты. Его уничтожение будет признано «актом вандализма вселенского масштаба». Так там написано.

– Департамент проигнорирует это! Они объявят тебя мятежницей и отключат связь!

– Возможно, – согласилась Анна, не прекращая работу. – Но сигнал уйдёт. Его услышат. Если не в Центре, то на Окраине. Учёные, независимые исследователи… Кто-то должен услышать. Мы не можем позволить им сделать это в тишине.

Она закончила компилировать данные и запустила программу шифрования. Сообщение было готово. Оставалось только нажать кнопку.

– Подожди, – сказал Сергей. Его голос дрожал. Он подошёл ближе, глядя на экран. – Если ты это сделаешь… для нас всё кончено. Нас либо арестуют, либо…

– Либо мы станем теми, кто открыл человечеству, что оно не одиноко во Вселенной, и что разум может иметь иную форму, – посмотрела она ему прямо в глаза. – Я готова заплатить эту цену. А ты? Готов ли ты до конца жизни быть «архивариусом», который помог стереть с лица галактики чудо?

Он молчал, и по его лицу было видно, как внутри него бьются страх и пробудившаяся, давно забытая совесть. Он смотрел на иллюминатор, на тихий, тёмный теперь пляж, где лежали Сияющие – видимые щупальца незримого гиганта.

– Чёрт возьми, – сдавленно выдохнул он. – Ладно. Делай. Но если нас посадят, я всё расскажу следователям, что ты меня гипнотизировала.

В его словах не было злобы. Была лишь попытка сохранить остатки своего «я» в этом безумии. Анна кивнула.

– Договорились.

Её палец завис над клавишей «Отправить». Это был конец её карьеры. Конец жизни, которую она знала. Но это было и начало чего-то нового. Чего-то большего.

Внезапно терминал завизжал. На экран снова, без запроса, выпрыгнуло лицо Кассандера. Но на этот раз его обычная маска бесстрастия была сорвана. В глазах горел холодный, нечеловеческий гнев.

– Малинина! – его голос резанул по нервам, как стекло. – Немедленно прекратите передачу! Вы нарушаете протокол категории «Альфа»! Ваши действия квалифицируются как саботаж!

Анна не отвечала. Она смотрела на него, и в её взгляде не было ни страха, ни покорности. Было лишь спокойное, безразличное презрение.

– Я вижу, что вы не контролируете ситуацию на планете, – продолжал Кассандер. – На основании статьи 7 Устава о чрезвычайных происшествиях, я снимаю вас с поста шеф-контролера. Контролер Петров, вы теперь руководитель миссии. Немедленно обезвредьте Малинину и подготовьте модуль к эвакуации. Катапульта зонда-исполнителя будет активирована с орбиты через тридцать минут.

Сергей замер, глядя то на Анну, то на экран. Приказ был отдан. Старый, как мир, выбор: долг или совесть.

Анна медленно покачала головой, всё так же глядя на Кассандера.

– Нет, – сказала она тихо, но так, чтобы её обязательно услышали. – Вы не имеете права.

– Я имею все права, данные мне Департаментом! – прошипел Кассандер.

– Департамент ошибается, – парировала Анна. И её палец нажал кнопку.

На экране замигал индикатор: «ШИФРОВАННОЕ СООБЩЕНИЕ ПЕРЕДАЕТСЯ. ВРЕМЯ ДО ЗАВЕРШЕНИЯ: 2 МИН 47 СЕК».

Кассандер что-то кричал, но Анна уже не слушала. Она отключила звук. Пусть орёт. Дело сделано.

Она повернулась к Сергею. Он стоял, белый как мел, глядя на неё.

– Ну что, новый руководитель миссии, – с горькой усмешкой сказала Анна. – Будешь меня «обезвреживать»?

Сергей сглотнул, провёл рукой по лицу.

– О чём ты, Малинина? – его голос был хриплым. – Я… я ничего не видел. Связь прервалась. Помехи. Эти… местные явления.

Он отвернулся и пошёл к своему отсеку, оставив её одну в центре комнаты, рядом с терминалом, с которого беззвучно кричало искажённое яростью лицо Кассандера.

Анна подошла к иллюминатору и прижалась лбом к прохладному стеклу. Три минуты. Всего три минуты, и сигнал уйдёт. А потом… потом начнётся настоящая война. Война за Фиалку. Война, в которой у неё не было армии, не было флота. Была только вера в то, что она поступает правильно. И молчаливая, всепонимающая поддержка целого мира, что дремал за стеклом.

«Держись, – мысленно обратилась она к планете. – Держись. Я буду бороться до конца».

И ей почудилось, что тёплый, влажный воздух, пробивавшийся сквозь щели модуля, прошептал ей в ответ: «Мы с тобой».

Глава 4

Три дня. Семьдесят два часа, наполненных гнетущим, звенящим ожиданием. Катапульта на «Архивариусе» оставалась заряженной, но молчала. Ответа на её открытое, мятежное сообщение не последовало. Ни от Департамента, ни от научного сообщества Окраины. Лишь оглушительная, унизительная тишина, нарушаемая стандартными, раз в двенадцать часов, запросами телеметрии с орбиты. Это было хуже, чем гнев Кассандера. Это было равнодушие. Игнорирование. Так система давала понять: твой бунт – не более чем помеха, на которую не тратят энергию. Её учтут позже, когда придёт время сводить счёты.

Но Анна не сдавалась. Молчание с орбиты означало, что у неё есть время. Пусть ограниченное, пусть отмеряемое тиканьем невидимых часов, но время. И она использовала каждый его миг.

Её жизнь обрела новую, строгую рутину, полностью заменившую собой протоколы Департамента. Дни были посвящены «полевой работе». Она уже не просто наблюдала за Сияющими – она жила среди них. С рассвета, когда первые лучи солнца будили сферы, и они начинали свой утренний «рассказ» в сине-зелёных тонах, и до полудня, когда их свечение становилось ленивым, золотистым, почти сонным.

Она перемещалась по пляжу, стараясь не создавать лишних вибраций, её босые ноги утопали в тёплом, заряженном жизнью песке. Она не брала больше проб, не включала сканеры, чьи поля могли быть грубыми для тонкой настройки Сияющих. Вместо этого она вела визуальные записи, зарисовывала в планшет узоры, отмечала их расположение, продолжительность, интенсивность. Она учила их «почерк». Один из крупных Сияющих, тот самый «Патриарх», всегда начинал день сложной, трёхлепестковой спиралью. Другая, более мелкая сфера, которую она мысленно окрестила «Искателем», предпочитала короткие, вопросительные вспышки в ультрафиолетовом спектре, невидимом человеческому глазу, но чётко фиксируемому её оборудованием.

Сергей наблюдал за этой деятельностью с всё возрастающим раздражением и отчуждением. После ночи мятежа между ними лёг незримый, но прочный барьер. Он выполнял свою работу с механической точностью – проверял системы модуля, вёл скудные геологические журналы, раз в день выходил «подышать» в скафандре, застёгнутом наглухо. Он избегал смотреть на Сияющих, словно они были источником заразы, которая поразила его напарницу.

– Опять за своим акварельным кружком? – раздавался его голос, когда Анна, вернувшись с очередной «смены», заносила данные в терминал. – Уже определила, кто из них Рембрандт, а кто – Малевич?

Она не отвечала. Сначала его насмешки задевали её, вызывали приливы гнева. Теперь же она слышала в них лишь страх. Страх человека, который всю жизнь прятался за инструкциями и вдруг оказался перед тем, что инструкциями не описать.

– Я просто собираю данные, Сергей, – говорила она, не отрываясь от экрана. – Как и положено архивариусу.

– Архивариусы каталогизируют мёртвое, Малинина. А ты ведёшь дневник наблюдений за живыми существами. Или ты уже решила, что они и вправду… – он не договаривал, лишь многозначительно показывал пальцем на свой висок.

– Я ещё не решила. Я изучаю – парировала она. – В отличие от некоторых, кто предпочитает делать выводы, не утруждая себя сбором информации.

Он фыркал и удалялся, бормоча что-то о «самоизоляции» и «групповом помешательстве».

Ночами начиналась вторая, главная часть её работы. Когда Сергей запирался в своём отсеке, а на пляже зажигалась вечерняя «Светопись», Анна доставала свой тайный дневник. Не цифровой файл, а старомодный, бумажный блокнот с прочными, непромокаемыми листами. В нём не было места для сухих данных. Только для мыслей, догадок, вопросов.

«День седьмой (или восьмой? Счёт времени теряет смысл), – писала она при свете маленького карманного фонарика, чтобы не спугнуть ночь.

«Сегодня „Патриарх“ пропустил утреннюю спираль. Вместо неё была простая, пульсирующая точка. Я сначала подумала – недомогание, болезнь. Но затем „Искатель“, всегда ждущий его сигнала, сам выдал нечто похожее на спираль. Неточную, угловатую. „Патриарх“ ответил ему одобряющей, медленной волной. Это был не сбой. Это был… урок? Экзамен? Старший учитель позволил младшему взять на себя инициативу, проверил его и похвалил. Социальная структура сложнее, чем я думала. Есть иерархия, но не жёсткая. Есть менторство».

Она отрывалась от блокнота, глядя на переливы света за иллюминатором. Её первоначальная эйфория от контакта сменилась глубоким, сосредоточенным уважением. Она понимала, что имеет дело не с примитивным коллективным разумом вроде земного муравейника, а с высокоорганизованным обществом, чья коммуникация была столь же сложна, сколь и непохожа на человеческую.

Однажды ночью она стала свидетелем чего-то нового. Над лагуной разразился шторм, редкое для этого времени года явление. Небо потемнело, завыл ветер, с океана накатили высокие, грохочущие валы. Сергей нервно проверял крепления модуля.

Анна же смотрела на пляж. И видела, как «Светопись» изменилась. Исчезли сложные, витиеватые узоры. Их сменили короткие, яркие, почти кричащие вспышки, которые синхронно пробегали по всей линии Сияющих, от одного края пляжа до другого. Они не пульсировали вразнобой. Они передавали что-то. Сообщение. Предупреждение.

Она включила все датчики. Сейсмограф показывал вибрации от ударов волн. Атмосферные датчики – резкие перепады давления. И каждый раз, за несколько секунд до особенно сильного удара стихии, по цепочке Сияющих пробегал новый виток «тревожных» вспышек.

Они не просто реагировали на шторм. Они его предсказывали. Чувствовали малейшие изменения в давлении, в инфразвуке, в электромагнитном поле. И делились этой информацией друг с другом. Создавали живую, распределённую метеостанцию.

«Они – не просто часть планеты, – писала она в тот вечер – Они – её нервная система. Они чувствуют её боль, её радость, её гнев. Шторм для них – не угроза. Это… событие. Явление, которое нужно отслеживать, осмысливать и переживать вместе. Их связь с миром абсолютна. Они не отделены от него, как мы. Они – его продолжение. Его голос».

На следующее утро, после шторма, пляж был усыпан прибитыми водорослями, обломками кораллов. Сияющие лежали неподвижно, их свет казался приглушённым, уставшим. Анна вышла на берег и, нарушив все свои же правила дистанции, подошла к «Патриарху». Вблизи его поверхность казалась матовой, на ней виднелись микроскопические царапины от песка, взметённого ураганом.

Она медленно, почти ритуально, протянула руку и коснулась его оболочки. Не в перчатке. Кожей.

Тепло. Лёгкая, едва уловимая вибрация, словно от работающего мотора. И поток… не образов, не слов, а чистых, нефильтрованных ощущений. Давление нарастающей волны. Вкус соли на ветру. Холод дождевых капель. И сквозь это – чувство… единства. Сплочённости перед лицом стихии. Не страх, а принятие. Глубокое, философское понимание того, что буря – это часть целого, как и штиль.