Вселенский хор Сияющих

– Как гигантские амёбы. Ну, давай, начинай своё «глубокое изучение». Я пока пробы песка и воды возьму. Поработаем за двоих.

Анна не ответила. Она медленно, почти благоговейно, подошла к одному из Сияющих, самому крупному, и присела на корточки, нарушая все правила дистанции, предписанные протоколом. Она не боялась их. Она чувствовала лишь щемящее, всёпоглощающее любопытство и странное, глубокое спокойствие.

Вот он лежал, всего в метре от неё. Существо, ради которого, возможно, существовала целая планета. Она провела рукой в перчатке в сантиметре от его поверхности. Сканер на запястье не показал ничего, кроме фонового тепла и сложного химического коктейля, испаряющегося с поверхности – смеси феромонов, продуктов фотосинтеза и чего-то ещё, не поддающегося идентификации.

«Объект G-1-А. Пассивный фотосинтез. Колониальная форма жизни. Признаков центральной нервной системы не обнаружено», – продиктовала она в диктофон, но её мозг, вопреки воле, уже искал лазейки, намёки, аномалии. Её взгляд скользил по идеально гладкой поверхности, пытаясь уловить хоть что-то, что говорило бы о сознании.

Она провела так несколько часов, методично перемещаясь от одного Сияющего к другому, собирая данные, которые уже сейчас, она знала, лягут мёртвым грузом в отчёт, предваряющий приговор. Она измеряла диаметры, фиксировала спектры свечения в состоянии покоя, брала микроскопические пробы оболочки. Всё было в рамках стандартной процедуры для оценки биомассы.

Сергей давно ушёл в модуль, заявив, что «надышался этим зоопарком» и будет составлять предварительный отчёт по геологии.

И вот, когда солнце начало клониться к горизонту, окрашивая небо и бирюзовую лагуну в цвет расплавленного золота и меди, произошло первое, едва уловимое чудо.

Анна как раз проверяла показания спектрометра, когда её периферийное зрение уловило движение. Не то чтобы движение… скорее, синхронное изменение. Она резко подняла голову.

Три Сияющих, лежащих неподалёку друг от друга, их пульсация, до этого бывшая хаотичной, вдруг синхронизировалась. На три-четыре удара их внутренний свет замерцал в абсолютно одинаковом ритме, словно тиканье трёх гигантских сердец, подчинённых единому дирижёру. А затем так же внезапно, каждый вернулся к своему собственному, независимому ритму.

Это длилось менее десяти секунд.

Анна застыла, забыв о дыхании. Её пальцы инстинктивно потянулись к диктофону, но она не произнесла ни слова. Что она могла сказать? «Зафиксирована кратковременная синхронизация пульсации у трёх объектов»? Звучало как ничто. Как статистическая погрешность, сбой, случайность.

Но её чутьё, тот самый внутренний голос, который всегда предупреждал её о чём-то важном, кричал: «НЕТ!»

Это не было случайностью. Это было приветствием. Или вопросом. Или проверкой.

Она медленно опустилась на песок, не в силах отвести взгляд от Сияющих. Сумерки сгущались и в воздухе повисло предвкушение. Она поняла, что всё это время изучала не их, а лишь отдельные ноты, не видя партитуры. А сейчас она впервые услышала аккорд.

И этот аккорд был обращён не к ней. Он был частью чего-то большего.

Когда последний луч солнца угас за горизонтом, на пляже началась «Светопись». Не такая яркая, как в её воображении, но оттого не менее величественная. Сферы начали светиться изнутри мягким, переливающимся светом. Узоры были простыми – медленно пульсирующие круги, волны, спирали. Это длилось около часа, а затем так же медленно угасло.

Сергей, выходивший выбросить упаковку от концентрата, бросил взгляд на освещённый пляж.

– Ночничок, – усмехнулся он. – Без него, видимо, спать бояться.

Но для Анны всё изменилось безвозвратно. Она сидела в сгущающихся тропических сумерках, слушая, как океан шепчет ей что-то на забытом языке и понимала, что не поставит зелёную галочку. Ещё нет. Синхронизация была ключом. Маленьким, но первым настоящим ключом.

Она достала свой полевой дневник. Тот, что не для Департамента.

«День первый на поверхности, – начала она, и её пальцы дрожали от возбуждения. – Они не примитивны. Они иные. Они говорят светом и ритмом. Сегодня я услышала, как три из них сказали одно слово в унисон. А я… я только начала учить их язык.»

Она не знала, куда заведёт её эта тропа. Но впервые за долгие годы она чувствовала не тяжесть долга, а жгучий, всепоглощающий интерес. И это было страшнее любой опасности.

***

Следующие сорок восемь часов стали для Анны временем странного, двойственного существования. Днём она была образцовой сотрудницей Департамента. Она скрупулёзно выполняла программу-минимум: картографировала атолл, брала пробы воды из лагуны, анализировала образцы флоры и фауны. Её официальный журнал пестрел сухими записями: «Образец Ф-7: растение с фиолетовыми листьями-веерами, демонстрирует высокую эффективность фотосинтеза… Образец Ж-3: роющее насекомое, биохимия стандартна…».

Но ночью, когда Сергей удалялся в модуль, а на пляже зажигалась тихая симфония «Светописи», начиналась её настоящая работа. Работа, о которой не знал никто, кроме неё и безмолвных Сияющих.

Она установила пассивные датчики вокруг кластера, который наблюдала. Сейсмографы, фиксирующие малейшие вибрации почвы. Высокочастотные микрофоны, улавливающие не только щебет фауны, но и возможные акустические сигналы. Но главным её инструментом стал высокочувствительный спектрограф, непрерывно снимающий показания с пяти ближайших сфер.

Именно он зафиксировал то, что она уже чувствовала интуитивно: «Светопись» не была хаотичной. Она подчинялась строгим, хотя и не понятным ей, закономерностям.

«День второй, личные заметки, – вела она тайный дневник, при свете небольшой лампы, чтобы не мешать Сияющим. – Установлена корреляция между интенсивностью свечения и углом падения солнечных лучей. "Рассказ" на рассвете отличается от "рассказа" на закате. Утренние узоры – простые, геометрические, полные "ожидания". Преобладают синие и зелёные тона. Вечерние – сложные, витиеватые, наполненные оттенками золота и багрянца, словно "подведение итогов" или "воспоминание".»

Она составила первый, примитивный глоссарий. Вспышка определённой частоты в синем спектре – «внимание, опасность» (этот сигнал пронёсся по всему пляжу, когда над лагуной пролетела крупная хищная птица). Медленная, глубокая пульсация зелёного и жёлтого – «спокойствие», «удовлетворение». Сложные, вращающиеся спирали изумрудного света – что-то вроде глубокого размышления или, возможно, вопроса.

Но всё это были лишь слова, чувства, догадки. Ничего, что можно было бы вписать в отчёт и послать упрямому Кассандеру на орбиту. Ничего, что перевесило бы холодную логику протокола. Синхронная пульсация больше не повторялась, и Анна начала сомневаться, не привиделось ли ей это в порыве отчаянного желания найти хоть что-то.

На третий день терпение Сергея лопнуло.

– Малинина, хватит кормить комаров! – заявил он, выйдя из модуля в полдень. – Я закончил геосканирование. Никаких полостей, никаких аномалий. Сплошной известняк и кораллы. Твои «жемчужины» тоже ничего интересного не показывают. Пора сводить данные воедино и готовить заключение. У нас осталось семь дней, а ты ведёшь себя так, будто у нас в запасе вечность.

– Я должна завершить биологический мониторинг, – уклончиво ответила Анна, не отрывая взгляда от экрана портативного терминала, на котором строились графики спектральной активности Сияющих. – Есть некоторые неоднозначности…

– Неоднозначности? – Сергей фыркнул. – Да они тупее земных кораллов! Кораллы хоть рифы строят, а эти… светятся. Большое достижение.

В этот момент Анна увидела нечто на графике. Её пальцы замёрли над клавиатурой.

– Сергей, подойди. Взгляни.

– Что ещё? – нехотя он подошёл и наклонился над экраном.

– Смотри. Активность объекта G-1-Б. Вот здесь, вчера вечером. И здесь, сегодня утром.

На графике были чётко видны два идентичных пика сложного спектрального состава, разделённые промежутком ровно в четырнадцать часов – планетарные сутки Фиалки.

– И что? – пожал плечами Сергей. – Цикл. Биологические часы. У всех живых организмов они есть.

– Но посмотри на контекст – Анна переключила вид. – Вчера вечером, перед этим пиком, над этим участком пролетела стая тех самых серебристых птиц. А сегодня утром – ровно та же стая вернулась. И пик повторился. Точь-в-точь.

Сергей помолчал, изучая данные. На его лице медленно проступала тень не то раздражения, не то любопытства.

– Случайное совпадение.

– Два раза подряд? С точностью до минуты? – в голосе Анны прозвучала надежда. – Они не просто "видят" стаю. Они… идентифицируют её. И фиксируют это событие. Световым паттерном. Как… запись в дневнике.

– Ты строишь дом из песчинок, Малинина, – Сергей выпрямился, и его лицо снова стало непроницаемым. – Допустим, это не совпадение. Допустим, они каким-то образом регистрируют пролёт птиц. И что? Это доказывает их разум? Нет. Это доказывает, что у них есть сложный инстинкт, связанный с распознаванием угроз или… или еды. Всё. Я пойду готовить карты. Советую и тебе заняться чем-то полезным.

Он развернулся и ушёл. Анна осталась одна, сжимая в руках терминал, на котором мигали два идентичных пика. Он был прав. Это было ничто. Песчинка. Но в её мире, мире, где любая жизнь оценивалась по шкале утилитарной полезности, эта песчинка была целой вселенной.

Вечером того же дня, когда «Светопись» была в самом разгаре, а Анна в сотый раз прокручивала в голове свой спор с Сергеем, произошло второе событие. Меньшее, но для неё – более важное.

Она сидела на своём обычном месте, в десяти метрах от ближайшего Сияющего, и просто наблюдала. Вдруг её взгляд упал на одинокую сферу, лежащую чуть в стороне от основной группы, почти у кромки леса. Она была меньше других, и её свечение казалось слабее, более прерывистым.

И вот, когда основной «хор» затихал на мгновение перед новой «фразой», эта маленькая сфера испустила короткую, но очень яркую вспышку чистого белого света. Почти сразу же, один из крупных Сияющих в центре группы – тот самый, «Патриарх», как мысленно назвала его Анна – ответил ей. Не похожим узором, а… уточняющим. Его сложная спираль из зелёного и синего как бы развернулась, стала проще, и в ней появились те же белые точки.

Маленькая сфера снова вспыхнула белым, и её пульсация стала ровнее, увереннее. «Патриарх» вернулся к своему прежнему, сложному узору.

Анна застыла, едва дыша. Она только что стала свидетелем того, что на любом языке Вселенной называлось обучением.

Старший, опытный член группы помог младшему, неуверенному. Исправил его «фразу». Подсказал. Подтвердил.

Это не был инстинкт. Инстинкт не поправляет. Инстинкт – это жёсткая программа. Это было социальное взаимодействие. Передача знания. Пусть знания о том, как правильно светиться в сумерках, но это было знание.

Она больше не сомневалась.

Достав свой потайной коммуникатор, она пролистала контакты и снова выбрала номер Елены Витальевны. Связь была хуже, помехи сильнее.

– Елена Витальевна, я… я видела это. Они учатся. Они передают информацию. Социальное взаимодействие… – она говорила торопливо, боясь, что связь прервётся.

– Успокойся, Аня, дыши, – послышался спокойный голос сквозь шум. – Социальное взаимодействие – это сильный аргумент. Но недостаточный для Департамента. Социальные насекомые на Земле взаимодействуют. Тебе нужно больше. Тебе нужно нечто, выходящее за рамки биологии. Нечто, что можно измерить и предъявить.

– Но что? – в голосе Анны прозвучало отчаяние. – Они не строят городов! Не запускают спутников!

– Ищи не следы технологий, Аня. Ищи следы сознания. Сознания, отличного от нашего. Может, они не покорили планету, потому что… стали её частью? Мозгом? Нервной системой? Докажи, что уничтожая их, мы уничтожаем не колонию, а мыслящий океан, мыслящую планету. Это… это уже не биомасса. Это нечто иное.

Связь оборвалась.

Анна сидела в темноте и слова наставницы эхом отдавались в её сознании. «Мыслящий океан». Она посмотрела на тёмные, бескрайние воды, на тихо светящийся пляж. Океан… Он был везде. Он соединял все атоллы. Что, если он был не просто водой? Что, если он был… средой?

Она подняла голову и посмотрела на звёзды, на тусклую точку «Архивариуса», висящую в небе. У неё оставалось меньше недели, чтобы найти доказательства. И теперь она знала, где искать. Не на суше. Не в световых узорах.

В океане. В глубине, которая вдруг перестала казаться ей просто скоплением воды, а стала гигантским, тёмным, бездонным мозгом, клетками которого были Сияющие на берегу.

Она чувствовала страх. Древний, первобытный страх перед бездной. Но вместе с ним – лихорадочное, неудержимое возбуждение. Она стояла на пороге величайшего открытия в своей жизни. Или на пороге величайшей трагедии.

Взяв терминал, она открыла новый файл в своём тайном дневнике.

«День третий. Они учат своих детей. Они помнят. Они – не отдельные существа. Они – часть целого. Завтра я должна заглянуть в лицо этому целому. Я должна спуститься в океан».

***

Рассвет четвёртого дня застал Анну уже на ногах. Она провела ночь в лихорадочных приготовлениях, продиктованных не протоколом, а внезапным озарением. Идея Елены Витальевны о «мыслящем океане» из метафоры превратилась в рабочую гипотезу, требующую проверки. И для этого ей было нужно не просто наблюдать, а попытаться вступить в диалог.

Сергей, обнаружив её за проверкой глубоководного дрона, лишь покачал головой.

– Теперь ещё и на дно лагуны полезешь? Искать затонувшие города «Сияющих»? Малинина, ты переходишь все границы разумного. У нас нет мандата на подводные изыскания. Только береговые наблюдения.

– Протокол не запрещает расширенный мониторинг биологической активности в прибрежной зоне, – парировала Анна, не отрываясь от калибровки сенсоров дрона. – Я изучаю возможные связи между прибрежной и морской фауной. Всё в рамках моей компетенции.

– Изучаешь, – с недоверием протянул Сергей. – Ладно. Варись в своём соку. Я заканчиваю общий отчёт. Кассандеру понадобится не больше дня, чтобы его утвердить. Думаю, послезавтра мы уже будем готовить катапульту.

Его слова повисли в воздухе, как похоронный звон. Послезавтра. У неё оставались считанные часы.

Как только Сергей скрылся в модуле, Анна активировала дрон. Аппарат, напоминающий плоского ската, бесшумно соскользнул в бирюзовые воды лагуны. На экране планшета заиграли кадры подводного мира: кораллы невиданных форм и расцветок, стаи разноцветных рыб, причудливые ракообразные. Но её интересовало не это. Она вела дрон вдоль дна, направляя его к тому месту, где пляж резко обрывался в глубоководную синеву.

Именно там, на границе шельфа, сенсоры зафиксировали аномалию. Не техногенную. Биологическую. Со дна поднимались толстые, похожие на корни или гигантские грибные гифы, структуры. Они были того же перламутрового оттенка, что и Сияющие на берегу, и явно состояли из аналогичной органики. Эти «корни» уходили в толщу осадочных пород, теряясь в темноте. Мицелиальная сеть. Гипотеза начала обретать плоть.

Внезапно связь с дроном прервалась. Экран заполнился хаотическими помехами.

– Чёрт! – выругалась Анна, постучав по планшету.

Через несколько секунд изображение вернулось, но дрон уже развернулся и плыл обратно к берегу, словно его оттолкнула невидимая сила. Запись телеметрии показала кратковременный, но мощный всплеск низкочастотных акустических колебаний, исходивших из глубины. Не ультразвуковой сигнал китообразных, а нечто иное – структурированное, сложное.

Это была не атака. Это было предупреждение. Стоп. Дальше – нельзя.

Дрожь пробежала по спине Анны. Океан не просто был средой. Он был защищён. И он ответил.

Вернув дрон, она поняла, что прямой путь закрыт. Но отчаиваться было рано. Если океан – это мозг, то Сияющие на берегу – его органы чувств. И возможно с ними можно найти общий язык.

Она потратила остаток дня на анализ данных, собранных за предыдущие ночи. Она искала паттерны, связанные не с небом или сушей, а с океаном. И нашла.

Ритмы «Светописи» и пульсации Сияющих демонстрировали чёткую корреляцию с приливами и отливами. Когда вода приближалась к их группе, их свечение становилось более «вопрошающим», исследовательским. Когда отступала – более «завершённым», итоговым. Они буквально разговаривали с океаном, реагируя на его «дыхание».

Вечером, когда солнце начало садиться, а вода в лагуне медленно поползла вверх, Анна решилась на отчаянный шаг. Она взяла мощный источник когерентного света – часть коммуникационного оборудования модуля – и направила его в сторону океана, в точку над глубоководной впадиной. Она не посылала сложных сигналов. Она просто включила и выключила его три раза, с длинными паузами. Простейший универсальный сигнал: «Я здесь. Я не враждебна. Ответь».

Ничего не произошло. Лишь ветер шелестел листьями в лесу, да волны лениво накатывали на берег. Разочарование начало сковывать её грудь ледяным панцирем. Это была безумная идея.

И тогда это случилось.

Сначала она почувствовала это – лёгкую вибрацию под ногами, исходившую не от земли, а словно из самой воды, наполнявшей поры песка. Затем вода у кромки берега начала светиться. Не ярко, а мягким, фосфоресцирующим сине-зелёным светом, который пульсировал в том же ритме, в каком она мигала своим лучом. Три длинных свечения, три паузы.

Ответ.

Одновременно с этим все Сияющие на пляже, все до одного, синхронно вспыхнули коротко и ярко, ослепительным белым светом. Это длилось мгновение, ослепив её, а когда зрение вернулось, они уже светились своим обычным, размеренным узором, как ни в чём не бывало.

Анна стояла, не в силах пошевелиться, с бешено колотящимся сердцем. Она только что стала свидетелем не просто контакта. Она стала свидетелем иерархии. Океан-мозг получил её сигнал, обработал его и отдал «приказ» своим «оконечным устройствам» на берегу – подтвердить получение. Это была не просто биология. Это была сложная, распределённая система управления.

Она опустилась на колени, касаясь пальцами светящейся воды. Она ждала продолжения, нового сигнала, но океан и Сияющие замолчали. Диалог был окончен. Инициатива была на их стороне. Они признали её существование, но не были готовы к дальнейшему общению. Пока.

В этот момент из динамика её скафандра раздался резкий голос Сергея:

– Малинина! Что, чёрт возьми, происходит? Датчики на орбите зафиксировали мощный энергетический всплеск в вашем секторе! Биологического происхождения! Докладывай обстановку!

Анна медленно поднялась. В её глазах горел новый огонь. Огонь уверенности.

– Всё в порядке, Сергей, – сказала она, и её голос был твёрдым. – Это был… неожиданный результат эксперимента по взаимодействию с местной биосферой. Никакой угрозы. Передаю данные для включения в отчёт.

– Включить в отчёт? – взорвался Сергей. – Да Кассандер пришлёт целый флот для изучения этой «угрозы»! Ты с ума сошла!

– Нет, – тихо, но чётко ответила Анна, глядя на тихо светящийся океан. – Я, наконец, начала приходить в себя. И у меня есть что сказать в нашем отчёте. Нечто, что изменит всё.

Она знала, что теперь пути назад нет. Она вступила в контакт. Она получила ответ. И этот ответ нужно было донести до Департамента, даже если для этого придётся перевернуть с ног на голову все их протоколы. У неё было доказательство. Доказательство того, что они собирались уничтожить не «биомассу», а нечто бесконечно более сложное и величественное – мыслящий мир.

Глава 3

Тишина, наступившая после светового ответа океана, была оглушительной. Она не была пустотой – она была насыщена смыслом, словно воздух после грозы, заряженный озоном и обещанием перемен. Анна ощущала лёгкое, отзвучавшее эхо вибрации. Это не была дрожь земли. Это было содрогание самой реальности, разорвавшей привычные ей рамки.

«Они ответили», – эта мысль стучала в висках ровным, неумолимым ритмом, заглушая панические вопли Сергея в наушнике. – «Они услышали меня, и они ответили».

– Малинина! Чёрт возьми, докладывай! Что это был за всплеск? Повторяю, орбитальные сенсоры зафиксировали когерентный энерговыброс. Ты подвергаешь миссию риску!

Его голос, искажённый страхом и гневом, вернул её к суровой реальности. Реальности протоколов, отчётов и зелёных галочек. Внутри всё пело и ликовало, но разум уже выстраивал линию обороны, холодную и безупречную, как скальпель.

– Сергей, успокойся – её собственный голос прозвучал на удивление ровно, почти отстранённо. – Всплеск был результатом моего эксперимента по невербальному взаимодействию с прибрежной биосферой. Я использовала низкоуровневый световой импульс для стимуляции явления биолюминесценции у планктона. Реакция оказалась сильнее прогнозируемой. Никакой угрозы для модуля или экипажа нет.

Она лгала. Лгала легко и уверенно, с лёгкостью человека, внезапно осознавшего, что правда – понятие растяжимое, и что есть истины, стоящие выше устава Департамента.

– Планктона? – недоверие в голосе Сергея сменилось откровенным презрением. – Ты хочешь сказать, что этот… это светопредставление устроили микроскопические рачки? Я не идиот, Малинина! Данные показывают структурированный отклик!

– Биосистема Фиалки сложнее наших моделей, – парировала Анна, глядя на тёмный теперь уже океан. Сияние угасло, но она знала – там, в глубине, её заметили. – Я документирую явление. Все данные будут приложены к отчёту. Считай это… открытием новой формы биологической коммуникации.

Из наушника донёсся лишь раздражённый шипящий вздох.

– Кончай свои игры. У нас осталось меньше шести дней. Кассандер уже запрашивает предварительные выводы. Я не намерен тонуть в этом раю из-за твоего внезапного увлечения светлячками.

Связь оборвалась. Анна осталась одна под набирающим высоту пологом из неизвестных созвездий. Воздух, тёплый и влажный, обволакивал её, словно шёлк. Хор ночных насекомых и криков невиданных существ, на время смолкший во время «диалога», теперь возобновился с новой силой, и ей почудилось, что в нём звучат новые, одобрительные ноты. Планета пришла в себя после минутного шока и возвращалась к своей нормальной, кипучей жизни.

Она вернулась к модулю, но не для того, чтобы спать. Внутри царила тишина – Сергей, судя по всему, заперся в своём отсеке, чтобы в ярости составлять свой вариант отчёта, где он, несомненно, представит её действия как безрассудные и опасные. Анну это не волновало. У неё было своё дело. Своя война.

Она села за терминал и открыла своё тайное досье. Пальцы летали по клавиатуре, занося всё, что произошло: параметры её сигнала, точное время, спектральный анализ ответа океана, синхронную вспышку Сияющих. Она не просто описывала события – она анализировала их, выстраивая цепочку доказательств. Световой импульс – структурированный низкочастотный ответ воды – мгновенная реакция «оконечных устройств» на берегу. Это была не цепь рефлексов. Это была иерархическая система связи. Команда и подтверждение.

«Гипотеза о распределённом планетарном интеллекте получает первое экспериментальное подтверждение, – писала она, и каждая буква отдавалась в её сознании гулом триумфа. – Отдельные особи («Сияющие») выполняют роль сенсоров и, возможно, интерфейсов. Океанская среда (или её глубинная биологическая структура – «Мицелий») является центральным процессором, носителем коллективного сознания. Контакт установлен. Субъект демонстрирует способность к распознаванию внешнего сигнала, его анализу и генерации адекватного ответа. Уровень угрозы: НУЛЕВОЙ. Уровень уникальности – АБСОЛЮТНЫЙ».

Она остановилась, перечитала написанное. Звучало как манифест. Как объявление войны. Войны не на жизнь, а на смерть – войны парадигм. Парадигма Департамента говорила: «Всё, что не полезно – мусор». Её новая, рождающаяся на ходу парадигма утверждала: «Всё, что мы не понимаем – не мусор, а тайна. И тайна эта имеет право на существование».

Она откинулась в кресле, закрыла глаза. Перед ней снова встало лицо отца. Генерал Малинин. Человек, для которого Вселенная была полем боя, а звёзды – стратегическими точками. Что бы он сказал, увидев её сейчас? Увидев, как его дочь, его солдат, преклоняет колени перед «биомассой» и радуется её ответному миганию? Он бы не понял. Он бы увидел в этом лишь слабость. Сентиментальность. Ту самую, что он ненавидел в её покойной матери, которая коллекционировала засушенные цветы и могла часами смотреть на закат.

«Они не построили ни одного корабля, дочка, – сказал бы он своим ровным, стальным голосом. – Не создали ни одного инструмента. Их „сознание“, если оно есть, не оставило следа в галактике. Оно бесполезно. А всё бесполезное должно быть утилизировано. Во имя порядка. Во имя прогресса».

«А кто дал нам право определять, что есть прогресс?» – мысленно парировала она. – «Мы, что возвели свою убогую технократию в абсолют? Мы, что галактику превращаем в свалку собственных амбиций?»