СИ

Борис приехал около полудня. Катя услышала, как хлопнула дверь подъезда, и выскочила на лестничную площадку.

– Помоги, а? – Борис стоял с огромными сумками и рюкзаком. – Тут пол-Москвы, кажется.

– На «Сапсане» приехал?

– Ага. В 6:45 из Москвы, в одиннадцать с чем-то уже в Нижнем. Удобно блин! Только на маршрутке шумахер какой-то был, думал не доеду. А народу – тьма!

– Ты что, магазин ограбил? – кивнула на сумки.

– Почти. Давай занесем, пока мама не увидела, а то начнет причитать, что деньги трачу.

В квартире запахло мандаринами и еще чем-то праздничным. Отец выглянул из комнаты:

– О, блудный сын вернулся!

– Не блудный, а успешный московский строитель! – Борис обнял отца.

– Ну-ка, показывай, что привез.

– Сначала елку поставим. Кать, где у нас коробка с игрушками?

– На антресолях вроде.

Мама выскочила из кухни в фартуке:

– Борька! Худой какой! Не кормят тебя в этой Москве?

– Мам, я нормальный.

– Нормальный он! Кожа да кости. Три недели не звонил – я уж думала, что случилось! А он является как ни в чем не бывало.

– Мам, ну я же предупреждал – работы много, сдача объекта в следующем году.

– Предупреждал он! Хоть бы смс написал, что жив-здоров. Отец места себе не находил.

– Лен, ну всё, приехал же, – вмешался отец. – Давай без нотаций в праздник.

– Всё, марш за стол! Щи горячие.

– Вот это разговор! – отец легонько хлопнул в ладоши и потер руки. – Лучше есть, чем не есть!

Обед

Сели обедать всей семьей. Мама наливала щи, резала хлеб. На столе простая еда – суп, вчерашние котлеты с макаронами, салат из капусты. Праздничное потом будет, а сейчас надо нормально поесть.

– Расскажи, как там дела на стройке? – Отец открыл бутылку «Окского» с характерным пшиком, пена поднялась в горлышке.

– Да нормально всё. Внутрянку делаем. Начальник доволен.

Отец сделал глоток, довольно крякнул:

– Ох, хорошо. Не то что ваши московские бодяги. – Он поставил бутылку на стол. – А ребята, с кем работаешь, нормальные?

– Разные. Много приезжих, но и наших хватает.

Бабушка молча ела, изредка крестилась. Катя заметила – она на Бориса странно смотрит.

После обеда отец предложил:

– Давайте елку поставим, пока силы есть. А то потом эта суета – некогда будет.

Елка

Ставили елку всей семьей. Отец ругался с основанием – каждый год одно и то же, никак не влезает. Борис держал ствол, Катя подавала игрушки из коробки.

– Смотри, твоя любимая! – Борис достал стеклянную лису, облупившуюся местами.

– Я ее в пять лет разбила же.

– А папа склеил. Вон, видишь, трещина?

Бабушка сидела в кресле, наблюдала:

– Вот в наше время елки были настоящие. В лес ходили, выбирали. А эти пластмассовые – душа не лежит.

– Бабуль, зато лес целый, – отозвался Борис, распутывая гирлянду.

– Лес-то целый, а вот люди пластмассовые, – проворчала она.

Вечерние приготовления

После елки все разбрелись по делам. Мама засела на кухне – начала готовить салаты. Резала овощи для оливье, чистила селедку, варила яйца. Катя помогала – терла морковку, резала огурцы.

– Кать, глянь, курица-то не сгорела? – сказала мама, не отрывалась от разделки селедки.

– Нормально всё, мам. Еще минут пятнадцать.

Папа с Борисом в комнате сидели с бутылками «Окского». По телевизору какой-то концерт шел – Киркоров в блестках прыгает.

«Пшик!» – еще одна бутылка открылась.

– Борь, ты там не спейся в своей Москве. – Отец покосился на сына.

– Да ладно тебе, пап. Праздник же.

Бабушка дремала в кресле, изредка открывала глаза.

К десяти вечера мама вытерла пот со лба:

– Так, салаты готовы. Осталось картошку пожарить и выложить всё красиво.

В половине одиннадцатого начали жарить картошку – чтоб с корочкой золотистой была, как все любят, и к столу горячая попала. Запах по всей квартире разнесся.

К одиннадцати вечера стол был накрыт. Белая скатерть с Санта-Клаусами, мама нашла на рынке. Салфетки в кольцах – где-то вычитала, что «так красиво». Оливье, селедка под шубой, холодец, мимоза, нарезки всякие. И курица румяная, а рядом картошка жареная – еще шипит на сковороде, только что с плиты.

– Так, – отец потер руки, – раз все в сборе, можно и подарки.

– Пап, рано еще! – запротестовала Катя.

– Как это рано? А когда?

– После боя курантов! Традиция же! Потерпи!

– Ладно, убедила, – отец усмехнулся. – За стол тогда садимся?

– Ты в трениках за столом будешь? – мама возмутилась.

Она убежала в ванную. Слышно было, как зашумела вода.

– Вот мамка дает, – покачал головой отец. – Тридцать лет живем, а она всё как на первое свидание собирается.

– Это хорошо, пап, – улыбнулся Борис. – Значит, праздник для нее важен.

Пока мама наводила красоту, мужчины переоделись – отец достал свою единственную белую рубашку, Борис влез в свитер с оленями, который Катя ему когда-то связала.

– Кривоватый немного, – рассматривал он оленей.

– Зато с душой! – огрызнулась Катя. – Мне тогда четырнадцать было.

– Я не жалуюсь. Наоборот, горжусь – у меня эксклюзив от сестры.

Бабушка тоже переоделась – достала свое праздничное платье, темно-синее с брошкой.

Пока мама была в душе, Борис и Катя стали раскладывать подарки под елкой, пытаясь уместить всё в углу. Получилось не очень, что-то пришлось положить на спинку дивана, что-то на пол. Но зато как надо – под елкой, как в детстве.

– Помнишь, как ты всегда пыталась поймать Деда Мороза? – улыбнулся Борис. – Ложилась спать, а сама притворялась. Глаза закроет и лежит – дышит ровно, ага… А мы с родителями на кухне сидим, ждем. Папа каждые пять минут проверять ходил – спит или нет. Возвращается и говорит: «Еще нет, ресницы дрожат». Мама нервничает, уже спать хочет. А ты упрямая – могла до двух ночи терпеть. Потом наконец засыпала. Папа тогда крался как партизан, елка у тебя над головой почти стояла.

– Правда? – удивилась Катя. – Я думала, вы просто телевизор смотрели.

– Хах, телевизор! Каждый год целая спецоперация!

За столом

– Кать, а ты куда поступать собираешься? – Борис разливал шампанское по бокалам.

– В ННГУ, наверное. На экономический или на маркетинг.

– Маркетинг? – удивился отец. – А что это вообще такое?

– Ну как… это про то, как продавать товары, рекламу делать.

– Реклама – это хорошо, – кивнула мама. – Везде нужна. И работа чистая, не на стройке же.

– А может, в Москву поедешь? – спросил Борис. – Там возможностей больше.

– Не надо ей в Москву, – быстро сказала мама. – Что ей там делать одной? Тут дом, семья.

– Мам, я пока никуда не собираюсь. Сначала поступить надо.

– Поступишь, – уверенно сказал Борис. – Ты у нас умная. Помнишь, как ты в одиннадцать лет мне письма в армию писала? Каждую неделю. Я их все сохранил.

– Это бабушка заставляла, – улыбнулась Катя. – Говорила, солдату письма из дома важны.

– Правильно говорила, – кивнула бабушка. – Связь с родными держать надо. А письмо, оно душу греет, перечитать можно.

– Знаете, – Борис задумчиво крутил бокал, – иногда думаю: что-то мы теряем с этим прогрессом. Вроде всё удобнее становится, больше свободного времени. А куда мы его деваем, это время?

– Души не хватает, – тихо сказала бабушка.

– Может и так, – кивнул Борис. – В Москве особенно чувствуется. Все бегут куда-то, торопятся, а друг друга не видят.

– А ты что, святой стал? – поддел отец.

– Да нет, просто думаю иногда. На стройке заметил – старшие мужики в обед анекдоты травят, курят, общаются, смеются. А молодые – по одиночке… музыку в наушниках слушают, в телефоне переписываются, не общаются. Один парень у нас есть, Серега – философ бывший. Говорит, раньше на кафедре работал, теперь прорабом на стройке. «Рукам думать не мешает», – смеется.

– Это точно, – кивнул отец. – У нас на заводе то же самое. Молодые приходят – ни поговорить нормально, ни пошутить, ни баб обсудить.

Мама подняла брови: «И каких же баб вы там обсуждаете, интересно?»

– Лен, ну что ты…

– Зарплату лучше обсудите. И повышение.

– О бабах только и говорите, – фыркнула бабушка. – Сколько лет, а в голове винегрет. В наше время хоть о важном говорили – о работе, о жизни.

– А о политике? – поддел Борис.

– Да какая политика, внучек. У нас ее и не было толком. Что партия скажет, то и правильно. Зато спокойно было, не то что сейчас – каждый умник со своим мнением, – бабушка хитро улыбнулась.

– Ну не скажи, мам. Спокойно-то спокойно, да в магазинах пусто было, – возразила мама. – Помню, за колбасой в четыре утра вставали, номерки на руках писали. А бананы только на Новый год и видели.

– Зато когда привозили, всем хватало! – парировала бабушка. – Соседка прибежит: «Анна Ивановна, в универсаме апельсины дают, по два кило в руки!» И все бегут, друг другу места занимают. А сейчас? Всего полно, а люди за очередь дерутся.

– Это точно, – неожиданно поддержал отец. – Помню, сосед Петрович, Царство ему Небесное, всегда из командировки что-нибудь дефицитное привозил – то югославские сапоги, то польскую косметику. И всему подъезду раздавал по себестоимости. А сейчас попробуй у соседа соль попроси – косо посмотрят.

– А помните очереди за мебелью? – вдруг оживилась мама. – Мы за стенкой «Ижевской» три месяца в очереди стояли. По ночам дежурили, список вели. Борька маленький был, с собой брали, в одеяло кутали.

– Не помню, – покачал головой Борис.

– Тебе четыре года было. Ты на раскладушке в очереди спал, а утром тебя домой относили, – улыбнулась мама. – Зато какая радость была, когда получили! Соседи помогали заносить, потом чай пили, стенку разглядывали.

По телевизору «Ирония судьбы» уже давно идет – с половины восьмого начали. Тридцать девятый раз подряд, но все равно смотрели урывками, между делами.

– Каждый год одно и то же, – проворчал отец, но глаз от экрана не отрывал, когда проходил мимо.

– Так уж сложилось, – отозвалась мама.

Катя достала телефон – тринадцать пропущенных от Сани. Бли-и-ин, совсем забыла в суете. Почувствовала укол совести – он же весь день звонил, а она даже не перезвонила.

– Я сейчас, – тихо сказала маме и вышла в коридор.

Набрала номер. Гудки… один, два…

– Алло? – голос у Сани был немного обиженный.

– Сань, прости! Я совсем закрутилась – магазин, готовка, елку ставили…

– Да ладно. – Он явно расстроился, но старался не показывать. – Я понимаю, праздник, семья…

– Сань, ну не обижайся. Правда, весь день как белка в колесе. Ты как? Отмечаешь?

– Да нормально. С родителями дома. – Голос потеплел. – Слушай, может, увидимся на каникулах? Погуляем?

– Да, давай. Созвонимся, – пообещала Катя.

– С наступающим тебя!

– И тебя, Сань.

Вернулась за стол – мама вопросительно посмотрела.

– Саня звонил, поздравлял.

Полночь

– Так, готовимся! – Отец схватил бутылку шампанского. – Где штопор?

– Не нужен штопор для шампанского, – засмеялась Катя.

– Знаю! Это я так, для порядка.

Отец начал раскручивать проволоку на пробке. По телевизору Путин поздравлял страну.

– Минута осталась! – крикнул Борис.

– Бокалы готовьте!

Все встали с бокалами в руках. Отец держал бутылку наготове, большой палец на пробке.

– Десять секунд!

– Давай, пап!

– Пять! Четыре! Три! Два! Один!

Пробка вылетела с громким хлопком. Шампанское зашипело.

Куранты! Первый удар. Второй.

– Загадывайте желания! – крикнул отец, разливая шампанское по бокалам.

Катя закрыла глаза. Третий удар. Четвертый. «Пусть все будут здоровы и счастливы». Пятый. Шестой. «Пусть Борис чаще приезжает». Седьмой. Восьмой. «Пусть поступлю в универ». Девятый.

Открыла глаза – проверить, успевает ли. Глянула на настенные часы.

Десятый удар.

Секундная стрелка замерла. Прямо между отметками – не дрожит, не движется. Замерла.

Одиннадцатый удар растянулся, загустел. Как будто время стало тягучим, как мед. Звук курантов словно замедлился, понизился на октаву.

Катя моргнула – стрелка дернулась, побежала дальше, догоняя упущенные мгновения.

Двенадцатый удар. За окном взорвались первые салюты.

– С Новым годом! С новым счастьем!

Обнимались, целовались. Борис поднял Катю, закружил:

– Пусть у тебя всё получится, лисенок!

– И у тебя!

Вышли на балкон – смотреть салюты. Холодно, но красиво. Весь город взрывался огнями.

Стояли молча, смотрели на праздничные огни.

– Красиво, – тихо сказала Катя.

– Ага. У нас в Москве тоже салюты будут, но там не так видно. Дома высокие.

– А ты что загадал?

– Не скажу. А то не сбудется.

Подарки

Вернулись с балкона – замерзли.

– Теперь можно и подарки! – объявил отец. – Раз уже Новый год наступил.

Борис полез под елку, стал доставать коробки.

– Это вам с мамой вместе.

Внутри оказалась кофе-машина – не простая, а навороченная, с кучей кнопок.

– Борь, это же дорого очень! – ахнула мама.

– Тут всё автоматическое – картриджи специальные покупаете с кофе, вставляете, нажимаете кнопку, и всё. Чистить легко.

Отцу отдельно – электроинструмент какой-то, отец аж присвистнул. Маме – палантин кашемировый, нежно-голубой.

Бабушке – радио маленькое, цифровое:

– Чтоб твой «Маяк» ловил без помех.

– Вот спасибо, внучек. А то старое совсем хрипит.

– Кать, а ты закрой глаза.

– Зачем?

– Закрой, говорю!

Катя зажмурилась. Услышала шуршание, потом Борис поставил ей на колени что-то увесистое.

– Открывай.

Белая коробка. На крышке надкусанное яблоко.

– Борь… это же не…

– Открывай давай.

Внутри – MacBook Air, тоненький, серебристый. Катя просто смотрела не веря.

– Борь, ты… ты с ума сошел?

– Нормальный я.

– Это же… это же безумно дорого! – Катя подняла глаза, на них выступили слезы. – Я не могу…

– Можешь и будешь. Тебе в универ поступать, учиться. Да и вообще, XXI век на дворе, а ты на допотопном компе сидишь, который минуту сайт грузит.

– Борис, это слишком, – вмешался отец. – Не надо ее так баловать.

– Пап, она у нас умница. Ей гаджеты нужны для учебы. И потом, я же не «Порше» ей купил. Ноутбук для учебы – это необходимость.

Катя встала, обняла брата. Слезы потекли по щекам:

– Спасибо… я даже не знаю, что сказать…

– Не плачь, лиса. Новый год же!

– Я от счастья. – Она всхлипнула. – Просто… у меня никогда ничего такого не было. У нас ни у кого в классе такого нет!

– Ну, вот теперь будет. Научишься на нем работать – и подрабатывать сможешь, если захочешь. Там программы всякие установлены уже, для дизайна, для текстов.

– Это самый лучший Новый год! – Катя вытерла слезы улыбаясь. – Самый-самый лучший! Стоп! – вдруг спохватилась она. – Я же тоже подарки приготовила!

Убежала в комнату, вернулась с пакетом.

– Они не такие… ну, не магазинные, – смутилась. – Но я старалась.

Достала первый сверток:

– Это тебе, бабуль.

Бабушка развернула – внутри вязаный шарф, мягкий, теплый, сине-белый.

– Сама связала?

– Ага. Два месяца вязала, распускала три раза – петли путались.

– Красота какая! – Бабушка сразу накинула на плечи. – Как раз под мое пальто подойдет.

– Маме вот, – протянула следующий.

Мама развернула – фотоальбом ручной работы, обтянутый тканью, с кружевом по краям. На первой странице – старая фотография: молодые родители и маленький Борис.

– Катюш… – Мама открыла альбом. – Ты все фотографии собрала?

– Которые нашла. И подписала – где, когда. Вот смотри: это вы на даче у деда, это Борькин первый класс, это мой садик…

Мама листала, на глазах выступили слезы.

– Папе – вот.

Отец развернул – кожаный чехол для очков, с тиснением «Н. Г.» – его инициалы.

– Сама делала?

– На кружке кожевенном. Преподаватель помогал, но шила я.

– Отличная работа! – Отец сразу переложил очки. – Как раз мои старые в кармане болтаются.

– А тебе, Борь… – Катя протянула последний пакет. – Это чтобы ты не забывал.

Борис развернул. Рамка для фотографии, деревянная, по краям выжжено: «Лучшему брату». А в рамке – их фото прошлого лета: Катя и Борис на набережной, оба смеются, Катя показывает рожки над его головой.

– Си… – Борис молчал, разглядывая фото.

– Выжигала сама. Криво немного получилось…

– Идеально получилось. – Борис обнял сестру. – Это лучший подарок. Поставлю на стол, чтобы московские девчонки знали: у меня есть младшая сестра, которая за меня горой.

Катя уткнулась ему в плечо, пытаясь скрыть слезы:

– Я тебя так люблю, Борь. Ты лучший брат на свете. Просто… просто не исчезай больше надолго, ладно?

– Эй, что за слезы в Новый год? – Борис крепче обнял ее. – Никуда я не денусь, лиса. Обещаю.

Обнимались все вместе – родители, дети, бабушка.

– Ладно, ладно, – засмеялся отец. – А то задушишь всех от счастья. И вообще, салаты стынут!

За окном продолжали греметь салюты. На столе остывали салаты. Но никто не спешил садиться обратно.

После полуночи

Минут через пятнадцать после боя курантов начались звонки. Первым позвонил папе его армейский друг из Казани:

– Коля! С Новым годом, братан! Как там? Да мы тут тоже отмечаем… Приезжай к нам летом, на Волгу сходим!

Потом начальник с завода:

– Николай Сергеич, с праздником! Здоровья вам и семье! В новом году на премию рассчитывайте, заслужили!

Папа ходил с телефоном по квартире, громко разговаривал, смеялся. За полчаса человек десять позвонило.

Маме тоже стали звонить – подруги, родственники.

– Ленусь! С Новым годом! Как дети? Борис приехал? Ой, какой молодец!

– Тань, и тебя с праздником! Да, готовила весь день, устала как собака!

Кате позвонила Ленка:

– Ка-а-ать! Ты как? У нас тут родители уже навеселе, папа анекдоты травит!

– А у нас спокойно всё. Борис приехал, подарки дарили.

– Круто! Что подарили?

– Макбук, – Катя всё еще не могла поверить. – Представляешь?

– Офигеть! Везет тебе! Ладно, пока, мама зовет салаты есть!

Потом еще пара одноклассниц – поздравляли, желали счастья в новом году.

А Борису – тишина. Он сидел с телефоном в руках, изредка проверял экран. Ни одного звонка, ни одной смс.

– Московские друзья забыли? – спросила мама, заметив.

– Наверное, отмечают, – пожал плечами Борис, но было видно – задело.

– Может, сеть перегружена? – предположил папа. – В праздники всегда так.

– Да, наверное.

Катя подсела к брату:

– Борь, а почему тебе не звонят? У тебя же друзья есть?

– Есть… были. В Москве как-то по-другому. Каждый сам по себе.

– А девушка?

– Какая девушка?

– Ну… у тебя же есть кто-то?

Борис покачал головой:

– Нет, Си. Некогда мне. Работа, стройка…

– А друзья на стройке? Ты же говорил, там много ребят работает.

Борис помолчал, потом тихо сказал:

– Был один… Арам. Армянин, он из Нижнего, кстати. С Автозаводского района. Говорил, что у него тут дядя на рынке торгует. Две недели назад… свихнулся. В психушку увезли.

– Как свихнулся?

– Начал нести чушь какую-то, орать, бросаться. Перестал узнавать людей. Прямо на стройке это случилось. «Скорую» вызвали, увезли. В Кащенко, наверное – туда обычно везут с психозами.

– Погоди, погоди… – вмешалась мама. – На рынке? Дядя? Он тоже армянин? Усатый такой, всегда шутил?

– Вроде да, – кивнул Борис. – Ашот его звали. А что?

– Так я вчера там была! Другой уже стоит, молодой какой-то. Спросила, где усатый-то, что раньше торговал, а он пожимает плечами – купил, говорит, точку три недели назад. Прежний хозяин с долгами остался, по слухам, его напарник кинул. Точку продал и уехал.

– Племянник? – нахмурился Борис. – Погоди… Арам же говорил, что его дядя… Вот скотина!

– Что? Кто?

– Арам! Это он дядю кинул! – Борис ударил кулаком по столу. – Вот же сука! Я с ним работал, а он… своего дядю…

– Господи, – ахнула мама. – Родного дядю обманул?

– Выходит, так. Видимо, карма настигла – через неделю после этого крыша и поехала.

– Вот оно что… – Мама покачала головой. – Нельзя так с родными поступать.

Помолчали. Тема была неприятная – предательство, исчезновение. В Новый год о таком не хочется.

– Ладно, – папа махнул рукой. – Чего мы о плохом? Праздник же! Давайте лучше выпьем.

За столом. Час ночи

Звонки наконец стихли. Все снова сели за стол – доедать салаты, допивать шампанское. Телевизор бубнил что-то про концерт, но никто не смотрел.

– Давайте за семью выпьем, – предложил папа, разливая остатки шампанского по бокалам. Кате плеснул чуть-чуть, на донышко. – За то, чтобы в новом году все были живы-здоровы и вместе.

– За семью! – поддержали все.

Подняли бокалы. Чокнулись.

ХЛОП!

Бокал в руке Бориса взорвался. Без предупреждения, без причины – просто взорвался с резким хлопком, как лопнувший воздушный шар. Осколки брызнули во все стороны – в оливье, в селедку под шубой, зазвенели по тарелкам. Шампанское окатило скатерть и Борисову рубашку.

Все замерли. Тишина. Только по телевизору кто-то пел.

На ладони Бориса – глубокий порез. Кровь хлынула, закапала на белую скатерть, растекаясь красными пятнами среди осколков.

– Какого черта! – выругался папа. – Что за хрень?

Борис смотрел на порез странным, отстраненным взглядом. Кровь текла между пальцев, но он словно не чувствовал боли.

– Стекло знает, когда ломаться, – сказал он тихо, почти шепотом.

– Что? – Мама вскочила. – Борь, ты чего?

Он моргнул, словно очнулся:

– А? Я… блин, порезался. Мам, бинт есть?

– Сейчас! – Мама бросилась в ванную за аптечкой.

Бабушка перекрестилась:

– Не к добру это. На Новый год кровь – плохая примета.

– Мам, не каркай! – прикрикнул отец. – Просто бокал бракованный попался.

– Бракованный? – Бабушка покачала головой. – Сам по себе лопнул? Я такого за восемьдесят лет не видела.

Мама вернулась с бинтом, йодом, ватой:

– Дай руку!

– Мам, да всё нормально, неглубоко…

Но мама уже схватила его ладонь. Замерла.

Порез был глубокий – Катя видела, как рассечена кожа. Но крови уже почти не было. И края раны… сближались?

– Странно, – пробормотала мама. – Вроде глубокий был…

– Показалось, – быстро сказал Борис, отдергивая руку. – Царапина просто. Давай забинтуй, и всё.

Мама обработала рану йодом, забинтовала. Но Катя видела ее лицо – мама тоже заметила.

– Ладно, – папа пытался разрядить обстановку. – Говорят же, посуда бьется к счастью!

– К счастью на осколки не наступить, – буркнула бабушка, собирая стекла в совок.

Пришлось выкинуть салаты, в которые попали осколки. Мама молча достала чистые тарелки, наложила из того, что осталось на кухне.

Сели обратно. Но настроение было испорчено. Ели молча, изредка перебрасывались фразами.

Катя украдкой наблюдала за братом. Он ел механически, взгляд отсутствующий. Несколько раз ловила себя на том, что смотрит на его забинтованную руку.

Через полчаса, когда убирали со стола, бинт сполз. Катя увидела – на ладони только тонкий розовый шрам. Как будто порез был неделю назад, не час.

Так быстро не заживает. Это невозможно, — подумала она.

Но шрам был реальным. Розовая полоска на ладони брата – доказательство того, что что-то происходит. Что-то странное и пугающее.

Глава 4. Странные звонки

Нижний Новгород, январь – март 2015

Вечерний разговор

Телефон зазвонил в половине одиннадцатого вечера. Катя лежала на диване в тихом доме, смотрела «Начало» по телевизору – СТС показывал повтор, но ей нравился этот фильм.

– Борька! – Катя подскочила, увидев имя на экране.

– Си… привет.

В голосе было что-то непривычное.

– Ты чего так поздно? Всё нормально?

– Да, всё… Слушай, мама дома?

– Мама с папой в гостях. Я с бабушкой дома.

– А, понятно. Ну ладно, с тобой поговорю.

Катя села прямо, поджав ноги. После Нового года Борис звонил почти каждый день. Раньше – раз в неделю или реже, а теперь…

– Си, ты помнишь, как мы в детстве на даче жили? У бабушки?

– Ну, помню. А что?

– Расскажи что-нибудь. Что помнишь.

– Борь, что происходит? Ты сам на себя не похож.

– Да всё нормально. Просто… тоскую. Расскажи.

Катя прикрыла глаза, вспоминая.

– Помню, как ты меня на велике катал. Я на раме сидела, а ты крутил педали. И врезались в куст смородины, помнишь?