Город Бург 300+. Рассказы, миниатюры

Сначала получалось. Подкладывали или подбрасывали спасенных на веранды ближайших детских садов, пока не увидели свои игрушки в мусорных контейнерах у садиков. Спасли их и оттуда. Как смогли, осмыслили логику взрослых, и стали оставлять большой глянцево-черный полиэтиленовый пакет с игрушками на входе детского приюта, обнаруженного Сержантом прямо в их районе, буквально в двух кварталах от школы (пять минут пешком), куда жители соседних домов часто приносили книги. Там игрушки забирали всегда, там дети с этими игрушками постоянно появлялись на прогулках (они все это видели прекрасно)…

– Нет смысла запираться, Поташонок, я всё знаю! – грозно отчеканила АннаВанна, так резко, что у некоторых слушателей заложило уши и стекла в окнах класса завибрировали. – Сейчас и здесь, в присутствии родителей, ты должен откровенно рассказать, зачем собираешь с одноклассников деньги, и признаться, куда их деваешь! Твои ужасные записочки я позже предъявлю, там и по ним есть серьезные вопросы и к тебе, и к родителям!

Звуки перекатисто, отрывисто и гулко метались по классу, наверное от пустоты. Папа иногда морщился и чесал правое ухо, а Серик во все глаза таращился на ругающую их завучиху, не вникая в смысл слов, а прислушиваясь к необычному стеклянному эху после каждого выкрика.

– Ну, что? Будем в молчанку играть?

– Вот это да! Вот это вопли! Круто! – глядя куда-то в парту мирно высказалась мама Саша, тихо усмехаясь. Подойдя ближе к учительскому столу, она оглянулась, и вновь рассмеялась.

– Александра Германовна, что смешного? Я что-то забавное говорю? – недовольно спросила не на шутку разгневанная учительница.

– Вы уж извините, Анна Ивановна, просто никогда в жизни своих мужиков такими пришибленными не видела: уши и хвосты прижали, скукожились и съежились, как перед экзекуцией. Вы их, случайно, палками тут не бьете? И расскажите Вы мне, пожалуйста, они оба напортачили или только мелкий?

– Знаете что… Вам тоже стоит потревожиться! О вашем сыне разговор! И стоит серьезно задуматься, а не хихикать неуместно! И на собрания надо ходить, не отговариваясь командировками! Мы ваше дело уже месяц разбираем!

– Если дело, значит – суд. Я требую адвоката! У меня есть право на один звонок!

– Так! Прекратите ёрничать немедленно! Всё очень серьезно! Директору спасибо скажите, а то бы выводы давно уже стояли на комиссии по делам несовершеннолетних!

– Где бы выводы стояли?

– Так! Разговора не получится! Ждите директора! Всё! Завтра вызовем других родителей! – переполненным чайником со свистком бурлила едкими словами классная руководительница, еле-еле справляясь со своим кипящим гневом. – В таком тоне говорить отказываюсь! Всё! Вы легкомысленны как сын! Мы вас отчислим!

– Он что, так плохо учится?

– В том-то и дело, что хорошо!

– Так в чем же дело?

– В поведении! На крышу школы загорать полезли. Кто придумал? Пятый «Б»! Поташонок! Стройматериалы со стройки выносили. Опять Поташонок! А когда в театр ходили, они с антракта в церковь убежали! Снова Поташонок всех подбил!

Мама волновалась всё больше, при этом улыбалась ещё приветливее, ее голос становился тише и спокойнее. Серый хорошо знал ее характер, он уже не думал о себе и своих заветных тайнах, вдруг потерявших важность, помельчавших на фоне этих маминых переживаний. Примерно так же она вела себя, когда однажды дедушка Гера за что-то ее ругал, а потом они помирились, обнялись, и она горько расплакалась. Он был почти готов всё всем рассказать, только бы не плакала!

– Это же всё старые подвиги, – невнятно ответила мама, понуро усаживаясь за дальнюю парту – он уже за это получил.

– Действительно, Анна Ивановна, выводы по этим фактам давно сделаны и наказание было, – примирительно сказал отец. – Зачем нам эти мемуары? Не за этим же позвали? Что он натворил?

– Не за этим… Хорошо, я расскажу, а потом и с директором поговорим. Та же самая компания – Люба Леонова, Эрик Ковальский, Эвелина Зиверс и ваш Сергей – систематически сбегают с продлёнки! Я провела расследование, и факты, знаете ли, очень тревожные. Всех опросила – все молчат. Вы хоть понимаете, что они зачем-то деньги собирают? Необходимо срочно выявлять проблему, чтобы поздно не было! И ещё – вот этот кошмар!

Как виртуозный фокусник, неизвестно откуда их выхватив, будто материализовав из воздуха, довольная Анна Ивановна торжественно выложила на парту перед папкиным лицом два клочка бумаги. Это были серькины записки о распродаже в магазине.

– Сержант, блин, сдавайся! Собираете деньги? – внимательно прочтя и медленно качая головой, спросил отец.

– Да, – сдавленно ответил сын.

– Зачем?

– Нельзя говорить, это тайна. У нас тайное общество…

– Что? Что у вас?

– Тайное общество.

– Как называется?

– СС.

– Вы слышите? Что я вам говорила? Ужас какой-то, – ликующе кричала учительница, потирая руки и вглядываясь в помрачневшие лица родителей, – это же настоящий фашизм!

– Подождите, – остановил ее папа Серёжа, – сейчас разберемся. Серко, родной, а вот скажи-ка мне на милость, тебе «нацизм», «фашизм», «гестапо» – знакомые слова?

– Нет.

– А про войну тебе рассказывали?

– Да. Это на которой папу нашего деда Геры убили, да?

– Да, твоего прадеда, вообще-то. Как она называлась?

– Великая отечественная? Да?

– И с кем мы тогда воевали, помнишь?

– С немцами.

– А фашисты, по-твоему, кто?

– Не знаю.

– Как это «не знаю»? – саркастично расхохоталась АннаВанна. – Поташонок, слушай, прекрати лукавить немедленно! Чего непонятного? Дурачка он из себя строит! Не знаю… А вот это вот что? – завопила она, резво подскочив к доске и размашисто начертав белым мелом красивый знакомый знак из двух параллельных молний, тот, которым они и подписывали записки.

Будто проснувшись, Серя мгновенно и сильно расстроился, почти разрыдался. Его давил отчаянный стыд вовсе не от этого неприятного разбирательства, а от собственной бестолковости. Он вдруг прекрасно вспомнил, где видел этот знак. Оказывается, не сам он его выдумал, а заметил в кино про хорошего шпиона Штирлица, и только сейчас ясно понял, о какой войне там шла речь, и какое отношение та война имеет к его деду и прадеду.

– Что это? – спросила мама.

– СС, – ответил Серька, сглатывая слезы.

– Ты мне скажи, что эти буквы у вас означают, балбес!

– Служба спасения.

– Так, а вот с этого места подробнее…

Поведать всю затею от замысла до воплощения получилось легко, то ли потому, что позорные слезы быстро высохли, то ли от того, что мама Шура, сев рядом, одобрительно кивала на каждую фразу. Он даже опять рассказал, зачем раньше таскали со стройки тяжеленные упаковки с песком (в конце зимы надо было тайно от всех засыпать скользкие тропинки с ледянками на оживленных дорожках) и про то, как они, всем тайным обществом, часто ходили смотреть на трогательные детские игры сквозь решетчатый забор приюта, радовались и строили новые планы. Он по-прежнему не сомневался в необходимости службы спасения игрушек.

– Да уж… Эпопея! – улыбнулся папа. – Надо же такое сочинить! Голова! А дело хорошее, правильное дело, только название никуда не годится. Теперь ты это понимаешь?

– Понимаю, – кивнул Серко.

– Я таким же вот образом уже многие годы эвакуирую хорошие, но самые некрасивые книги из магазинов, библиотек, с помоек и всяческих книгообменников да букроссингов. Книгам тоже необходимо убежище, постоянный родной дом. Если мы их не прочтем – детёныши прочтут или детёныши детёнышей. Главное, чтобы они были (детёныши, игрушки, книжки) в ежедневном бытовом пространстве наших жилищ. Они же дом делают домом! Правда же?

– Правда, – согласился Сирин.

– Игрушка, – плавно присоединилась к разговору мама, – это ерунда и бред, казалось бы. А ведь она живет в жизненных пространствах зачастую гораздо дольше людей. Как раз потому, что мы ее всегда спасаем и храним. Мне с домашней книжной полки каждый день улыбается сизый резиновый слон, которому я, едва-едва проросшими молочными зубами, очень любила грызть хвост. Ровно так же, сразу озорно и мудро, он улыбнется детям моих внуков. Он же – игрушка, он же вечен, как и книга! Они же долговечнее всех нас!

– Вот и верно, вот и надо их спасать! И тайны здесь не нужно никакой, – подхватил ее интонацию отец. – Чего скрывать-то? Верно?

– Верно, – улыбнулся Серый.

– А вы где игрушки храните, когда покупаете? Дома что-то только одного ушастого уродца помню. Ну, это кроме тебя, сын.

– В курилке, в пожарном ящике, там, на закрытой лестнице, где Анна Ивановна курит.

– Час от часу не легче! Сами хоть не курите?

– Нет.

– Вот и славно! Значит так… Хорошее название придумать надо этому проекту, и прямо всей школой можно будет игрушки спасать. Замечательное дело! Как думаете, Анна Ивановна?

– Не знаю, не знаю…

– А вот сейчас пойдем к директору, там и поговорим. Заодно об уровне преподавания истории и качестве патриотического воспитания в нашей школе и семье. Согласны? Какой-то в этом смысле у нас с вами позорный провал образовался, надо исправлять.

– Зачем уже к директору? Ведь разобрались во всем… Знаете, а ведь у меня дома один пупсик тоже с самого раннего детства живет, – ласково улыбнулась непривычно лиричная, отчего-то подобревшая учительница.

Рост

Страшновато смотреть на кучку смешливых, мешковатых и похмельных мужиков с кучей тяжелой техники ранним утром, буквально под окнами соседского дома, бравурно, матерщинно, с огоньком, раскапывающих газон, круто взламывающих тротуар и большую часть проезжей части.

Трубу они менять приехали. Спасайся, кто может!

Теперь их пару дней не обойти и не объехать. Вот, оказывается, почему четвертый день нет у нас в кране горячей воды. Как-то это выглядит очень по-прежневски, однако и по-нынешнему тоже.

Через три дня опять нагнали в эту нашу парализованную улицу множество техники и замечательно наглых мужиков, которые моментом восстановили газон и тротуар, куда положено втиснули новые бордюры да и улицу всю закатали в новехонький асфальт, чтобы два раза не вставать. Ай, молодцы! Слов нет!

Правда, воды горячей так и нет пока, но она же будет? Как нет-то?

Главное – они оставили на месте совершенно странную и никому не нужную невысокую ржавую трубу в газоне, которую я помню со времен моей начальной школы. Из трубы этим летом принялся расти не менее странный и наглый плющ. Нашел место, нахал!

И он ведь вырастет, уверен, спасибо наглым, как и он, веселым мужикам, обошедшим его с его дурацкой трубой всеми своими громкими, страшными экскаваторами и бульдозерами.

Молодцы какие!

Воровской инстинкт

Давно это было, то ли пару-другую недель назад, то ли десятилетий… Не крал ведь никогда по жизни, а тут вдруг очень захотел забрать себе чужое. Очень-очень.

В металлической ячейке районного гастронома, за содержимое которой торговая сеть никакой ответственности никогда не несет, как и написано на небольшом ламинированном плакатике над камерой хранения, лежал приятный сразу глазу и носу, такой яркий, ароматный и увесистый прозрачный пакет с имбирем, лимоном, чесноком и луком. Как же захотелось взять эту неожиданную карантинную радость к себе домой, пить чай с лимоном, готовить каши с чесноком. Имбирь и лук – туда же, в кашу напихать для крепкого здоровья. Впрочем, имбирь, насколько знаю, в каши редко кладут. Да я бы, если бы украл, быстро бы разобрался, куда принято класть ворованный имбирь и почему это он в период пандемии нового вируса стал так дорого стоить.

Эх, не взял я тот пакет, ребята! Честно отнес кассиру с надеждой, что рассеянный покупатель опомнится и скоро прибежит за своими покупками.

Чужое брать нехорошо, меня так мама научила. А потерянное – это чужое. Нельзя его себе забирать, хуже будет – так мне все детство айяйяйкали все мои прекрасные мамки и тетки. Вот и не беру. Вот и не взял, хотя весьма хотелось.

Купив хлеб и майонез, запереживал на кассе о судьбе несуразной юной кассирши, уложившей мою недавнюю ценную находку в явно собственную сумку на полу под кассовым прилавком. Она украла естественно, элегантно, ничуть не задумавшись об интеллигентских глупостях, украла, как дышала, как жила. Надеюсь, вы сообразили, что она – это не сумка и не касса, она – милая несчастная девушка-кассир.

Ох, как же испортит жизнь ей и ее семье этот халявный имбирь.

Бажов и мячик

Наконец-то наведался на могилку Бажова. Сколько недель собирался и лишь сегодня дорога удачно случилась. Обрадовался очень. Свечу в храме, как положено, поставил, потом посидел, повыдыхал, поблагодарил.

Прибрался там, как мог. Поубирал пластиковые стаканчики, упаковку от чипсов, две бутылки из-под вина «Sangria» да россыпь белых окурочных червяков от тонких дамских сигарет вокруг скамейки. Наверняка вчера тут сидела пара культурологических дам, от мужиков же таких следов не остаётся. И сидели они явно ночью, днем бы за собою прибрались наверное.

Да, славно у него, покойно и негрустно совершенно. Вот какие-то лоботрясы совсем-совсем не пожилого возраста, насколько я могу предположить, оставили у памятника озорной футбольный мячик, сияющий в закатных лучах гораздо ярче всех памятников. Вот интересно, а зачем на кладбище с мячом ходить, и что потом там с этим мячиком делать? Впрочем, у Бажова можно всё, в том числе и футбол в самых неожиданных вариантах.

Спасибо, дорогой Павел Петрович, за сказы и за новый фильм, да за недописанный, а в фильме-то очень даже законченный сказ!

Ну, и особенно – за этих вот рассеянных и легкомысленных футболистов!

Средний класс

Сам раззява. Спасительный блок сигарет среднего класса у меня украли в налоговой инспекции. Весь день таскал его в руках, пока как угорелый таскался по присутственным конторам, добывая нужные бумажки. Всего-то продаю три книжки в интернете, а впечатление такое, будто сразу газом, золотом и нефтью взялся торговать, никак не меньше.

Уже покорно высидел множество многочасовых очередей, полкило важных бумаг насобирал, не сразу, но зарегистрировался где положено. Предприниматель. Даже по среднему, оптимистичному прогнозу в первые годы предпринимателю корячатся одни затраты и убытки, прибылей не ожидается. Но приходится старательно соответствовать странному статусу «самозанятое лицо».

Звучит парадоксально. Лицо, взятое взаймы, то есть арендованное у самого себя – вот что слышится. Но раз уж взялся, надо сохранить это собственное статусное лицо и сделать всё самостоятельно. Вот и мастерю все документы сам. Прошил как надо, как предписано, суровой белой ниткой то, что надо: в нужном месте, точно так, как надо. Тоже смешное правило – все финансовые и прочие бизнес-документы у нас должны быть шиты белыми нитками. Во как!

Утром радостно закупился сигаретками на десять дней вперед, счастливчик. Надеялся, что прозорливо организовал себе стратегический запас кофе и табака в обеспечение небольшого периода творческого энтузиазма. Думал, хоть пару недель не буду о них думать. Напрасно радовался, зря надеялся. Стащили подчистую мои прозорливые резервы. Неожиданно вновь дожил до последней пачки. Никотиновое голодание на ближайшие дни теперь обеспечено. От кофеиновой блокады спас карман, большой пакет растворимого кофе в нем сохранился.

Сигареты увели, пока причесывался на входе у зеркала, красавец. Попятили, пока сосредоточенно наряжался в очки, умник. Меня обчистили, а я и не заметил сразу, я любовался очередью.

Вот же полотно! Вот это живопись!

Налоговая очередь многосюжетна, символична, красочна, прекрасна. Вот где документ эпохи, вот он, подлинник. Ставь камеру, снимай себе документальное кино о среднем классе. В очереди все ясны, как в бане. Особенно в предбаннике у кабинета для «ипэшников».

Немолодой мужик в новом костюме не просто обогнал, нагло всех «подрезал», суетливо занял очередь передо мной и замер, воровато похлопывая седеющими ресницами. Активный, прыткий дедушка. Пиджак на нем, жилет, сорочка, галстук. А ведь что-то очень не в порядке в униформе у этого великовозрастного бизнесмена. О! Да на нем нет брюк, обязательнейшего элемента общепринятого дресс-кода! Вместо них ниже пояса – контрастная деталь костюма от другого человека, от другой профессии. Он даже не в штанах, не в джинсах, он же в «трениках» и кроссовках! Качественный и явно дорогой, но спортивный буро-бирюзовый низ с лампасами из каких-то олимпийских логотипов выдает бывшего спортсмена, или тренера, или школьного физрука на пенсии.

Пугающе худая и уже заметно беременная девушка-очкарик смеется в голос, неприятно оголяя розовые десна и крупные зубы, испачканные помадой. Ей кажется, что в своем джинсовом комбинезоне и туфлях «на шпильках» она выглядит полноценнее, внушительнее, достойнее комичного старого олимпийца.

Прыщавый парень, только-только выросший из школьного костюма, краснея пятнами, постоянно одергивая вниз короткие рукава, цыплячьим голоском интересуется, что значат аббревиатуры в документах. Спрашивает у всех, но отвечает ему только здоровущая чопорная дама в бейсболке, занятно одетая в несколько вязаных кофт, сетчатые колготки и зимние сапоги.

Пара коротконогих снобов, просто срисованная с глянцевых обложек, надменно занимает место в хвосте очереди. Он – солидный брюнет в распахнутом английском пальто, она – дорогая блондинка в розовой шубке. Долго выдержать фасон им не удается. Уже через пять минут они с удовольствием скандалят с отскочившим перекурить и норовящим втиснуться обратно, мешковатым, гордым, не к месту громогласным кавказцем в классических усах и кепке. Модная парочка сначала жарко возмущается в унисон, но вот уже и огрызается, их голоса теперь напоминают ленивый лай собак. Глянец, конечно же, проигрывает Востоку и хмуро сдает незаконно занятую позицию.

От занимательного наблюдения за этой очередью в бизнес и капитализм, от изучения повадок и формальных особенностей современного индивидуального предпринимательства меня вдруг отвлекает пронзительное чувство ностальгии по утраченному табаку. А вдруг какая-то наивная душа нашла мой блок?

Иду к охране.

– Вы здесь не находили блока сигарет случайно? – спрашиваю.

– Где?

– Вот здесь, у зеркала.

Широколицый чоповец смеется.

– Когда?

– Да минут семь назад. Возможно, кто-нибудь нашел, и вам оставил?

– Ага! Сейчас! – все больше потешается охранник. – Ты что, не знал, куда идешь? Это же налоговая! Тут все – предприниматели. Даже не надейся, эти не вернут!

Миллионер

Низкий мужской голос громыхнул из осенних кустов:

– У меня есть обеспечение! Готов зарезервировать пять миллионов, часть – гарантийными письмами инвесторов, часть – открытой кредитной линией! Будет вам пять миллионов!

Вслед за своим голосом, застегивая гульфик и обильно осыпая с кустов золотую листву, на самый тихий переулок центра выбрался и сам миллионер – мужик пятидесяти лет по виду, в ненастоящих черных джинсах типа «Большевичка» или «Чебурашка», растянутых до пузырей в коленках, и сильно выцветших местами даже не до коричневого, а какого-то бледно-песочного цвета.

Продолжая важный телефонный бизнес-разговор, он приподнимался на цыпочки, подпрыгивал и долго ходил по тротуару на носках туда-сюда, стараясь вернуть на место давным-давно и безнадежно отклеившиеся подошвы стареньких кроссовок.

Лицо его, при этом, здорово напоминало светлый облик первого президента России, запечатленный тут же, у него над головой, в мраморной мемориальной доске, привинченной к фасаду Второго дома советов, первого нормального дома нашего ранее потенциального и прогрессивного, а теперь уже много лет как бывшего президента.

Он же выплясывал у Дома Ельцина, вот прямо у парадного входа!

Ничего вокруг не замечая, миллионер пугал воробьев (хорошо, что прохожих там не было) и громогласно гремел в крохотный мобильный телефон за широкой ладонью что-то неимоверно срочное, нужное и важное о пяти миллионах.

Надо думать, скоро кому-то очень-очень повезет в финансовом смысле.

Недолюбимая

Есть в каждом нашем доме такие потаённые места, куда заглядываем раз в десять лет, не чаще.

Сегодня, раззадорившись ремонтным пароксизмом, отодвинул от стены низкую тумбу, которую много лет уже использую как книжный склад. Когда-то на ней стоял столитровый аквариум, а теперь в ней хранятся книжные брикеты и коробки с книгами. Понадобится магазину отвезти или редкому читателю по почте отправить – только руку протяни, сразу найдешь необходимое издание (а потому, что всё там у меня надписано и структурировано. Микроскопический, но идеальный склад!

Отодвинул и удивился.

Нет, не расстроился, не ахнул, пожал плечами и скривил лицо улыбкой.

Вдоль плинтуса, облепленные многолетней пылью, лежали швейные иглы!

Их там было очень много, где-то сотня, мне так кажется. А сверху – аккуратно сложенная в махонький брикетик, небольшая бумажонка, исписанная то ли пиктограммами, то ли рунами. О-о… проклятие похоже, то ли мне, то ли дому…

И кто же эту дрянь наделал?

Недолюбимая? Ну… да… Она могла…

Смешная такая, глупая, к ней же это всё и прилетит да и уколет…

Я же сейчас выметаю все иглы.

Записка для памяти

Да, сотни славных дел за жизнь возможно сделать, и лишь одним корявым делом обесславить жизнь…

Ящики

Погуляем-ка.

Вся округа обильно застроена многоэтажными комодами для хранения людей. Такой архитектуры по России – миллионы километров, опять же ничего примечательного. Вот и за нашей спиной остаются многие десятки однотипных кварталов, густо заставленные жилищно-коммунальными ящиками, среди которых возвышается гора Уктус, которые раздвигает широкое зеркало Нижне-Исетского пруда, которые не пускает пока в себя высокий хвойный лес, по имени «Парк лесоводов России». Там же находится и Вторчик (район «Вторчермет»), и прославленный Химмаш (гигантский завод и не менее крупный район), аэропорт «Кольцово» и Челябинский тракт. Вы в ту сторону и не оглядывайтесь, все равно же, кроме жилых коробок-кубиков, ничего не увидите. Мы их потом окинем взором свысока, со смотровой площадки офисного центра по имени «Высоцкий». Посмотрите, вон он, касается неба в конце улицы.

В этом городе частенько – прямо как сегодня – пахнет отсыревшими книгами. Да и весь его облик здорово напоминает бестолковый интерьер провинциальной библиотеки, собранный из мебели разных времен. Разностильные, разновысокие ряды архитектурных шкафов, пеналов, тумбочек, столов, комодов, полок, стеллажей упираются в горизонт. Здесь мирно соседствуют фасады затейливых резных бюро и прямые углы советских полированных сервантов, плавные линии модерна и угловатые блоки конструктивизма, избы и дворцы, театры и заводы.

Здесь часто сыро, мрачно, неуютно, но когда Бург просыхает, замечательнее города для прогулок и не сыскать, настолько он очарователен своей разновысокостью и разностильностью. Элегантная эклектика – одна из главных черт в портрете Екатеринбурга.

Эвридика

Иногда в обычном городском автобусе такое яркое и необычное услышишь, чего даже самый наипошлейший телеканал не выдумает.

Еду сегодня, терплю и потею…

А прямо передо мною – две дамы почтенного эстетического возраста. Обе, кажись, в париках, а одна ещё и в шляпке с вуалькой. Попутчицы. Ну, не могу я не услышать их диалога! Они уже полчаса, как вместе со мной болтаются по пробкам и говорят-говорят не переставая. Нет, нет, да и прислушиваюсь…

– И чо? Вот радио у тебя всегда говорит, что ли?

– Всегда. Орфей у меня постоянно! Там музыка классическая. Мало говорят. Хорошее радио.

– Нравится?

– Да. Только мне не нравится, когда там евреи начинают разговором деньги зарабатывать. Сразу выключаю. А потом подожду немного – и опять музыка.

– Мирка, так ты же сама еврейка!

– Вот я тебе и говорю!

Альтернативка

Свой призрак, видимо, есть у любого человека.

Мир людей вообще переполнен привидениями, однако люди, призванные призраков изображать и всем показывать (всевозможные артисты, писатели, художники, компьютерщики или киношники), похоже, никогда их не видели, вот и ляпают вместо нормальных приведений фальшивые картинки в человеческих образах. Бессовестные или просто глупые дизайнеры рисуют нам постоянно что-то там полупрозрачное, окутанное ветхими одеждами, летающее и пугающее. Бессмыслица какая-то получается, какая-то смешная чушь! На самом же деле – образы совсем другие, те, которые мало кому в реальной жизни можно замечать.

А Эдик их спокойно видел, можно даже сказать замечательно. Когда не смотришь на людей годами, резко обостряются другие ощущения и чувства, совершенно альтернативные, позволяющие легко наблюдать в действительности что-то изумительно необычное.